е легких
кораблей   в  мальтийских   водах,  так  как  они  немедленно  увеличат   ее
безопасность".
     1 Губернатор острова Мальта.

     * * *
     Тем  временем  Иден предпринял  поездку  на  Ближний  Восток.  На  него
"глубокое впечатление произвели быстрые  успехи  недавно начатого укрепления
обороны  Гибралтара",  которое,  по  его   словам,  "проводилось  энергично,
решительно  и  инициативно".  Моральное  состояние  войск  было  высоким,  и
гарнизон был уверен  в своих  силах.  Идена  больше тревожило  положение  на
Мальте, и он настаивал на посылке туда по крайней  мере еще одного батальона
и   батареи  87,6-мм  орудий,  разумеется,  наряду  с  дальнейшей   посылкой
подкреплений для  военно-воздушных  сил.  Губернатор  генерал  Добби  считал
важным  избегать  на  Мальте  до  апреля  1941  года наступательной тактики,
которая могла  'бы вызвать ответные меры; к этому  же сроку должны были быть
выполнены  различные программы переброски подкреплений  самолетов и зенитных
орудий.
     15 октября Иден прибыл в Каир. Он вел подробные переговоры с генералами
Уэйвеллом  и  Мэйтлэндом  Вильсоном,  который  командовал   армией  Пустыни.
Существовала твердая  уверенность  в  том, что  удастся отразить наступление
итальянцев. Генерал Вильсон  считал,  что итальянцы могут развернуть  против
Мерса-Матруха  не более  трех  дивизий,  так  как ограничивающими  факторами
являлись снабжение, в особенности водой, и коммуникации. Для противодействия
этим  силам он  располагал  7-й танковой дивизией, получившей подкрепление в
виде  вновь прибывших  танковых полков, индийской  4-й дивизией,  гарнизоном
Мерса-Матруха в составе пяти стрелковых батальонов,  батальоном пулеметчиков
и  восемью  или  девятью  батареями,  английская  16-я  усиленная бригада  и
новозеландская  усиленная  бригада   прибыли  из  Палестины.   Австралийская
усиленная  бригада  находилась  к западу  от Александрии;  австралийская 2-я
бригада двигалась  туда же. Имелась также польская бригада. Генерал Вильсон,
как  писал  Иден,  считал, что  сосредоточения  этих  сил  достаточно, чтобы
отразить  наступление противника и  нанести  ему поражение  при условии, что
Вильсон  будет обеспечен  надлежащей поддержкой авиации. Иден  добавлял, что
было  произведено затопление  местности, о  котором я  просил, и воздвигнуты
противотанковые  заграждения. Он  прислал обширный перечень требований и,  в
частности, просил самолетов. Эти последние  легче  было  просить, чем дать в
период,  когда бомбардировка Лондона достигала наивысшей точки. Он настаивал
на том, чтобы ноябрьский  конвой забрал роту пехотных танков и доставил ее в
Порт-Судан для  того, чтобы  предпринять наступление с  целью  предотвратить
угрозу движения итальянцев из Кассалы на Голубой Нил.
     Иден  поднял также в Каире весьма уместный вопрос: какие действия будут
предприняты  нашими  войсками,  если  допустить,  что  итальянцы  не  начнут
наступления?  В  ответ  на это генералы  заговорили о  своих надеждах насчет
собственного наступления.
     Иден затем договорился о том, чтобы  турецкая  миссия  присоединилась к
нашей  армии,  и  предложил  генералу  Смэтсу встретиться в  Хартуме,  чтобы
обсудить  обстановку  и  особенно  наш  план  суданского  наступления.  Меня
настолько ободрили полученные от него  сведения, что я стал жаждать перехода
в наступление в Западной Пустыне.

        "Глава одиннадцатая"
        "ОТНОШЕНИЯ С ВИШИ И ИСПАНИЕЙ"
     Несмотря  на  подписание  Францией   перемирия,   события   в  Оране  и
прекращение наших дипломатических отношений с  Виши, я никогда не переставал
ощущать единства с Францией. Первейшим нашим  долгом  было  оказать лояльную
поддержку генералу де Голлю,  сохранявшему мужественную твердость. 7 августа
я  подписал  с  ним  военное   соглашение,  касавшееся   практических  нужд.
Английские радиопередачи  доносили  до  Франции и  всего мира  его волнующие
выступления.  Смертный  приговор,  вынесенный  ему  правительством   Петэна,
прославил  его  имя.  Мы делали  все от  нас зависящее,  чтобы  помочь ему и
расширить возглавляемое им движение.
     В  то  же  время  необходимо  было  поддерживать  контакт  не  только с
Францией,  но  даже  с  Виши. Поэтому я  всегда старался  извлечь  из  этого
наибольшую пользу. Я  был очень рад, когда  в  конце  года Соединенные Штаты
направили  в Виши в качестве посла такого влиятельного  и сильного человека,
как  адмирал  Леги, который  был столь близок к президенту.  Я  неоднократно
поощрял Маккензи Кинга  держать в  Виши  своего представителя, способного  и
образованного Дюпюи.  Это, по крайней  мере, было окно во  двор,  куда мы не
имели иного  доступа. 25 июля я направил  министру иностранных дел  памятную
записку, в которой писал:
     "Я  хочу  помочь  организовать  нечто   вроде  тайного  заговора  среди
вишистского  правительства,  при помощи  которого  кое-кто  из  членов этого
правительства, быть  может, с  ведома  тех, кто останется, сбегут в Северную
Африку, чтобы заключить  более выгодную  для  Франции  сделку,  находясь  на
побережье Северной Африки и  занимая  независимое положение. Для. того чтобы
достигнуть  этой  цели, я  пущу  в  ход  как  продовольствие,  так и  другие
приманки, а также убедительные доводы".
     Наша  последовательная   политика  состояла  в   том,  чтобы  заставить
правительство  Виши и его  членов  осознать, что в отношении нас  никогда не
поздно исправить  положение. Что  бы  ни случилось  в прошлом, Франция  была
нашим товарищем по несчастью, и ничто,  кроме настоящей войны между нами, не
должно было помешать ей разделить с нами победу.
     Такая  позиция была жестокой по отношению к де  Голлю, который рисковал
всем, но не ронял знамени, хотя горстка его сторонников за пределами Франции
никогда   не  могла  претендовать  на   то,  чтобы   быть  реальной  заменой
существующему  французскому  правительству.  Тем  не  менее  мы  делали  все
возможное,  чтобы усилить его  влияние,  авторитет  и  власть. Он  со  своей
стороны, естественно,  возражал против каких бы то ни было связей между нами
и Виши и считал, что мы должны сохранять по отношению к  нему исключительную
лояльность. Он  полагал  также,  что с  точки  зрения его  престижа в глазах
французского  народа  важно,  чтобы  он  держал  себя  гордо  и  надменно по
отношению  к  коварному Альбиону, хотя  он и  был эмигрантом,  зависевшим от
нашей  защиты  и  жившим  в нашей  среде.  Ему  приходилось  быть  грубым  с
англичанами,  чтобы  доказать  французам,  что  он  не  является  английской
марионеткой. Он, несомненно, проводил эту политику с большой настойчивостью.
Однажды он даже  объяснил  мне  этот прием, и я хорошо  понял исключительные
трудности  стоявшей  перед ним  проблемы. Я всегда восхищался  его  огромной
силой.

     * * *
     21  октября я выступил  по  радио с  обращением к французскому  народу.
Подготавливалг я это краткое выступление с большим старанием, так как должен
был произнести его на французском языке.
     "Французы!
     На  протяжении тридцати  с  лишним  лет  мира и войны я  шел  с вами  и
по-прежнему иду по тому же пути. Сегодня я обращаюсь к вам, сидящим у  своих
очагов, где бы  вы ни находились и какова бы ни была ваша судьба. Я повторяю
молитву, написанную  на  окружности  луидора: "Боже, защити Францию"  ("Dieu
prot ge la France"). Здесь,  в Англии, под обстрелом бошей мы не забываем об
узах  и   связях,  соединяющих   нас  с  Францией,  продолжаем  стойко  и  с
воодушевлением  отстаивать дело  европейской  свободы и  справедливости  для
простых  людей во  всех  странах,  дело,  во  имя  которого мы вместе с вами
подняли меч.
     Чего же мы, англичане, хотим от вас в этот тяжкий и горький час? В этот
момент  борьбы за победу, которую мы разделим с вами, мы просим вас, если вы
не  можете помочь, по крайней  мере не мешать нам. Скоро вы сможете  сделать
более  сильными  руки,  которые  наносят  удар  за вас, и вы должны добиться
этого. Но  даже сейчас  мы  верим, что французы,  где бы  они ни находились,
испытывают радость и  душа их  наполняется гордостью,  когда  мы  добиваемся
успеха в воздухе, или на море, или -- ибо это случится вскоре -- на суше.
     Помните, что мы никогда  не остановимся, никогда не устанем, никогда не
сдадимся и  что  весь наш народ  и  империя  поклялись  очистить  Европу  от
нацистской чумы и спасти весь мир от новых ужасов средневековья. Не думайте,
как  это  внушает  вам  контролируемое  немцами  радио,  что мы,  англичане,
стремимся  захватить ваши  корабли и колонии.  Мы стремимся вышибить  дух из
Гитлера  и  гитлеризма... Да  здравствует Франция!  Да  здравствует движение
простых людей во всех странах к овладению справедливым и истинным наследием,
к более светлому и счастливому веку!"
     Нет  сомнения  в  том,  что  этот  призыв  дошел  до  сердца  миллионов
французов; и  по сей день  мне  напоминают о нем мужчины и женщины различных
классов   Франции,   которые   всегда   относились   ко   мне  с  величайшей
благожелательностью, несмотря  на  те  суровые дела, которые мне приходилось
совершать -- иногда по отношению к ним -- во имя нашего общего спасения.

     * * *
     И действительно, приходилось настаивать на существенных моментах. Мы не
могли ослабить блокаду  Европы,  и особенно Франции, пока  там господствовал
Гитлер.  Хотя  время  от  времени,  идя  навстречу  пожеланиям  Америки,  мы
пропускали в неоккупированную Францию некоторые суда определенной  категории
с  медикаментами, тем не менее мы,  не колеблясь, останавливали и обыскивали
все остальные суда,  направлявшиеся  во французские  порты или выходившие из
них. Что бы ни сделало Виши, на благо или во вред, мы не покидали де Голля и
не мешали расширению  сферы  его влияния  в колониях. И прежде всего  мы  не
допустили бы, чтобы какая-нибудь  часть  французского флота,  находившаяся в
бездействии в портах Французской империи, вернулась бы во Францию.
     Когда осень  сменилась зимой,  меня стало беспокоить опасение, что  два
крупных французских линкора попытаются вернуться в Тулон, где они могли быть
достроены. Дипломатический представитель  президента  Рузвельта адмирал Леги
установил тесные взаимоотношения с маршалом  Петэном.  Поэтому я обратился к
Рузвельту.
     В  результате  президент  направил   весьма  жесткое   личное  послание
правительству  Петэна  по поводу тулонского флота. "Тот факт,-- писал он, --
что  правительство  является военнопленным  другой державы,  не  оправдывает
того,  что  этот военнопленный служит  своему  победителю в операциях против
своего бывшего союзника". Он напоминал маршалу о полученных им торжественных
заверениях в том, что французский флот не капитулирует. Если бы  французское
правительство  вознамерилось  разрешить немцам использовать французский флот
для  враждебных  действий  против   английского   флота,   то   такая  акция
представляла  бы  вопиющее   и   нарочитое   вероломство   по  отношению   к
правительству Соединенных Штатов. Всякое соглашение такого рода, безусловно,
подорвало бы традиционную  дружбу между французским и американским народами.
Оно  пробудило бы волну жгучего  негодования по  отношению к  Франции  среди
американского  общественного  мнения и  навсегда положило  бы  конец  всякой
американской помощи французскому  народу. Если Франция будет проводить такую
политику,  Соединенные Штаты  не смогут  в должное  время приложить  усилия,
чтобы добиться сохранения за Францией ее заморских владений.
     Бывший военный моряк -- президенту Рузвельту
     26 октября 1941 года
     "Ваша телеграмма, сообщавшая о великолепном предостережении, которое Вы
сделали   французам,   разминулась   с  моей  телеграммой  Вам  относительно
предлагаемого послания Петэну. Весьма признателен за то, что Вы уже сделали,
но  пока  еще  все  находится   в   неопределенном  состоянии.  Министерство
иностранных  дел сообщает  мне,  что  оно передало  Вам  по  телеграфу  наши
последние  сведения  о  германских  условиях, которым  Петэн,  как  говорят,
сопротивляется. В этой  связи  передача баз  на африканском побережье немцам
для размещения там самолетов или подводных лодок была  бы  столь же пагубна,
как  и  капитуляция кораблей.  Атлантические базы,  находясь в дурных руках,
были  бы  в  особенности  угрозой  для  нас,  и  мы оказались  бы  в  крайне
затруднительном  положении. Я поэтому надеюсь, что Вы разъясните  французам,
что Ваш довод относительно кораблей касается также и вопроса о предательской
передаче баз".
     Бывший военный моряк -- президенту Рузвельту
     10 ноября 1940 года
     "Мы   весьма   обеспокоены   сообщениями   о   намерении   французского
правительства  перевести  "Жан  Бар"  и  "Ришелье"  в Средиземное  море  для
достройки.  Трудно  преувеличить  потенциальную опасность этого  события,  в
результате  которого эти  корабли могут  попасть в руки немцев.  Мы  считаем
своим  долгом сделать  все возможное, чтобы помешать этому... Было бы весьма
полезно,  если бы  Вы сочли  возможным сделать новое предостережение Виши по
этому  поводу, ибо если обстоятельства сложатся неблагоприятно, то это может
создать серьезнейшую угрозу для нас обоих".
     13  ноября  президент  ответил  на  мое  послание  от  10-го по  поводу
возможного перевода "Жан Бар" и "Ришелье"  в Средиземное море для достройки.
Он немедленно дал указание американскому поверенному в делах в Виши получить
подтверждение   или   опровержение  этого   сообщения  и   подчеркнуть,  что
правительство  Соединенных Штатов жизненно  заинтересовано  в том, чтобы эти
корабли оставались  на  тех базах, где они не  могут  быть использованы  или
захвачены державой, которая могла  бы применять  их в целях,  противоречащих
интересам  Соединенных  Штатов  относительно  будущего  французского  флота.
Подобный   шаг  со   стороны   Франции   неизбежно   серьезно   ухудшил   бы
франко-американские  отношения.  Он предлагал  также  купить  эти корабли  у
французского правительства, если последнее пожелает продать их.
     Как сообщал мне далее президент, Петэн заявил американскому поверенному
в делах, что  он дал  самые  торжественные заверения в том,  что французский
флот, включая эти два линкора, никогда не попадет в руки Германии.
     23  ноября  президент  снова  успокоил  меня.  Маршал  Петэн  заявил  в
категорической форме, что он теперь оставит корабли  в Дакаре  и Касабланке,
где они  находились, и что,  если этот план каким-то  образом  изменится, он
заранее уведомит об этом президента.

     * * *
     Позиция Испании имела для нас даже большее значение, чем позиция  Виши,
с которым она была так тесно связана. Испания многое могла дать и еще больше
отобрать. Мы занимали нейтральную позицию в кровопролитной гражданской войне
в Испании. Генерал Франко ничем или почти ничем не был нам обязан, но многим
--  быть может,  самой своей  жизнью --  был обязан державам  оси. Гитлер  и
Муссолини помогали ему. Он не любил  и боялся Гитлера. Он любил  и не боялся
Муссолини. В начале  мировой войны Испания заявила о своем  нейтралитете и с
тех пор строго его придерживалась. Между нашими  двумя странами существовала
выгодная и  необходимая  торговля,  и железная руда,  ввозившаяся  из портов
Бискайского залива, имела  важное значение  для  наших  военных заводов.  Но
теперь, в мае, период "сумерек войны" пришел  к концу. Могущество нацистской
Германии было доказано. Французский фронт был сломлен. Союзнические армии на
севере находились в опасности. 17 мая  сэр Сэмюэль Хор был назначен послом в
Испании, и я не  сомневаюсь в том,  что никто  не смог бы лучше  выполнять в
течение пяти лет эту утомительную, деликатную и важную миссию.
     Политика  генерала Франко на  всем протяжении войны была  исключительно
своекорыстной  и  хладнокровной. Он  думал  только  об Испании  и  испанских
интересах. Благодарность Гитлеру и Муссолини за их помощь  была ему чужда. С
другой  стороны,  он  не  питал  никакой  неприязни  к Англии за  враждебное
отношение  к нему наших  левых  партий. Этот тиран с ограниченными взглядами
думал лишь о том,  чтобы предотвратить участие своего обескровленного народа
в новой войне.
     Правительство его величества было вполне удовлетворено такой далекой от
героизма позицией.  Единственное, чего мы  хотели, это нейтралитета Испании.
Мы  хотели торговать с Испанией. Мы хотели, чтобы ее порты были закрыты  для
немецких  и итальянских  подводных  лодок. Мы хотели  не только  того, чтобы
Гибралтар  не трогали,  но  и  возможности  пользоваться якорной стоянкой  в
Альхесирасе  для наших  кораблей и участком,  соединяющим скалу Гибралтар  с
материком,  для нашей  неизменно  расширяющейся  авиационной  базы. От  этих
условий в значительной мере зависел наш доступ в Средиземное море. Ничего не
было  легче для испанцев, нежели установить или позволить  установить дюжину
тяжелых орудий на холмах позади  Альхесираса. Они имели право сделать  это в
любое время, а если бы орудия были  установлены, они могли бы в любой момент
открыть огонь, и тогда наши военно-морскую и авиационную базы нельзя было бы
использовать. Гибралтарская скала снова могла бы выдержать длительную осаду,
но  она стала  бы только скалой.  В руках  Испании находился  ключ  ко  всем
действиям Англии  на Средиземном море, и  никогда, в  самые тяжелые моменты,
она не  заперла замок нам во вред. Опасность была настолько  велика,  что на
протяжении почти двух лет мы  постоянно держали наготове экспедиционные силы
численностью свыше пяти тысяч человек и необходимые для них корабли, готовые
выступить через несколько дней и захватить  Канарские острова, что позволило
бы  нам сохранить господство в воздухе и на  море и держать в узде подводные
лодки, а также поддерживать связь с Австралазией вокруг мыса Доброй Надежды,
если бы когда-нибудь испанцы закрыли для нас Гибралтарский порт.
     Правительство  Франко могло нанести  нам  этот сокрушительный удар  еще
одним весьма простым способом.  Оно могло разрешить войскам Гитлера пересечь
полуостров, осадить и захватить  Гибралтар и передать его им, а тем временем
оккупировать Марокко  и  Французскую Северную Африку,  Эта возможность стала
вызывать большую тревогу  после подписания Францией перемирия, когда 27 июня
1940  года  немцы крупными  силами  вышли  к испанской  границе и предложили
провести  братские церемониальные  парады  в Сан-Себастьяне  и в  городах за
Пиренеями.  Некоторое  количество немецких  войск  действительно  вступило в
Испанию.   Однако,   как  писал   герцог  Веллингтон  в  апреле  1820   года
1:

     "Нет в Европе другой такой страны, в  дела  которой иностранцы могли бы
вмешиваться  со  столь ничтожной выгодой, как Испания. Нет  другой страны, в
которой иностранцев так не любят и даже презирают и где нравы и обычаи столь
мало похожи на нравы и обычаи других стран Европы".
     1 Цитируется лордом Темплвудом в его мемуарах "Ambassador on
special Mission". -- Прим. автора.

     Теперь, сто двадцать лет  спустя, испанцы, измученные и еле стоявшие на
ногах  в  результате   увечий  гражданской  войны,  которая  была  делом  их
собственных рук, были еще менее общительны. Они не хотели, чтобы иностранные
армии ступали по  их земле. Хотя по своей идеологии  эти мрачные  люди  были
нацистами и фашистами, они предпочитали обходиться  без  иностранцев. Франко
полностью разделял эти чувства и умело их выражал.

     * * *
     Испанское правительство,  как  и все другие, было  потрясено  внезапным
падением Франции  и  перспективой  краха или  уничтожения  Англии. Множество
людей во  всем  мире примирилось  с идеей  "нового порядка  в Европе", "расы
господ"  и  прочим.  Франко  поэтому заявил в  июне,  что  готов примкнуть к
победителям  и принять  участие  в дележе  добычи.  Отчасти  в силу  своего,
аппетита, отчасти из благоразумия он дал ясно понять, что Испания претендует
на многое. Но в этот момен