с моря.  На площади во много тысяч квадратных миль в Англии были
установлены  препятствия,  чтобы  помешать высадке воздушно-десантных войск.
Все наши аэродромы, радарные станции и склады горючего,  которых  летом 1940
года  насчитывалось  375,  нуждались  в обороне  специальными  гарнизонами и
своими собственными  летчиками. Многие тысячи "уязвимых пунктов"  -- мостов,
электростанций,  складов,  важнейших  предприятий  и  т.  п. --  приходилось
охранять  днем   и   ночью   от  диверсий  или  внезапного  нападения.  Были
подготовлены планы немедленного уничтожения  ресурсов,  которые могли  бы  в
случае   их   захвата  быть  полезными   неприятелю.   Уничтожение  портовых
сооружений,   создание   воронок   на  главных  дорогах,   вывод  из   строя
автотранспорта, телефонных  и телеграфных узлов, подвижного состава и путей,
прежде чем мы потеряли  бы контроль над ними, -- все  это было запланировано
до мельчайших деталей. Однако, несмотря на  эти разумные  и необходимые меры
предосторожности,  в   которых   гражданские  ведомства  неустанно  помогали
военным,  вопрос  о "политике выжженной  земли" не стоял.  Народ должен  был
защитить Англию, но не разрушать ее.

        "Глава девятая"
        "АГОНИЯ ФРАНЦИИ"
     13 июня я предпринял последнюю  поездку во  Францию, после чего не  был
там четыре года  почти  день в день.  Французское  правительство переехало в
Тур, и  напряженность непрерывно нарастала. Я взял с собой Эдуарда Галифакса
и генерала Исмея; согласие отправиться с нами выразил  также Макс Бивербрук.
Когда мы  прибыли в Тур, выяснилось, что накануне  ночью  аэропорт подвергся
ожесточенной  бомбардировке.  Несмотря на воронки, нашему самолету  и  всему
нашему эскорту  удалось  плавно  приземлиться. Все увеличивавшийся развал  в
делах почувствовался  сразу. Никто  не  пришел встречать  нас, и,  очевидно,
никто нас  и не ждал.  На машине начальника аэродрома мы  поехали  в  город,
направляясь в  префектуру,  где, как нам  сообщили, разместилось французское
правительство. Никого из влиятельных людей там  не было, но нам сказали, что
Рейно выехал на машине  в город и  что  вскоре  должен также прибыть министр
внутренних дел Мандель.
     Поскольку время  приближалось к  2 часам  дня, я настаивал на том,  что
следует  позавтракать.  Переговорив,  мы двинулись  по  улицам,  запруженным
машинами беженцев.  У  большинства  машин  наверху лежал неизменный  матрац;
машины были набиты вещами.  Мы  разыскали кафе, но оно  оказалось  закрытым.
После некоторых объяснений нам подали еду.
     Затем  мы вернулись в префектуру,  где нас ждал  министр внутренних дел
Мандель. Этот  преданный  секретарь Клемансо и продолжатель дела  его жизни,
казалось, был в прекрасном настроении.  Его точка зрения была  проста: нужно
бороться до конца во Франции для того,  чтобы прикрывать переброску возможно
больших сил в Африку.
     Но  вот прибыл  Рейно. Вначале казалось, что он находится в подавленном
состоянии. Генерал Вейган сообщил ему, что французские армии измотаны. Линия
фронта прорвана  во  многих  местах;  беженцы  устремились потоком  по  всем
дорогам  страны. Во многих воинских  частях царит беспорядок.  Рейно намерен
был отправить в тот день новое послание Рузвельту и сообщить ему, что пришел
последний  час  и что  судьба  дела  союзников  находится  в руках  Америки.
Возникает вопрос о заключении перемирия и мира.
     Рейно заявил далее,  что накануне совет министров поручил ему выяснить,
какова будет позиция Англии в  случае, если произойдет  худшее. Сам он ни на
секунду  не  забывал о торжественном обязательстве, в силу которого никто из
союзников  не  должен  заключать  сепаратный  мир. Генерал Вейган  и  другие
указывали, что  Франция уже пожертвовала всем ради общего дела. У нее ничего
не  осталось, но  ей  удалось значительно  ослабить общего  врага. Поймет ли
Великобритания суровые факты, с  которыми столкнулась  Франция?  Официальная
английская запись этой беседы гласит:
     "Черчилль  сказал,  что Великобритания  понимает, как  много  испытаний
пришлось  вынести и приходится  выносить Франции сейчас. Приходит и  очередь
Великобритании, и  она  к этому  готова.  Она сожалеет о том, что ее вклад в
борьбу  на  суше  в  настоящее  время  так  незначителен  вследствие неудач,
явившихся  результатом   примененной  на  севере  согласованной   стратегии.
Англичане еще  не испытали немецкого удара, но представляют себе, какова его
сила.  Тем не менее у них одна мысль: выиграть войну и уничтожить гитлеризм.
Этой цели  подчинено  все;  помешать достижению этой  цели  не могут никакие
трудности,  никакие  несчастья. Черчилль  получил  заверения  в  способности
Англии  к выносливости и настойчивости, в ее  способности наносить  ответные
удары, пока враг не будет разбит. Поэтому англичане хотели бы надеяться, что
Франция  будет продолжать  сражаться южнее Парижа и до  самого  моря, а если
будет  необходимость,  то и в  Северной  Африке. Необходимо во что бы  то ни
стало выиграть  время.  Период  ожидания  не  безграничен. Обязательство  со
стороны Соединенных Штатов значительно сократило бы его.  Столь же ясно, что
иной  курс  означает  уничтожение  Франции. Гитлер не  будет  придерживаться
никаких  обязательств.  Если,  с другой  стороны,  Франция  будет продолжать
борьбу с помощью превосходного флота своей великой империи, а ее армия будет
продолжать  партизанские  военные  действия  в   гигантском  масштабе,  если
Германии не удастся уничтожить Англию, -- а Германия  должна сделать это или
погибнуть, -- если могущество Германии в воздухе будет  затем уничтожено, то
тогда  все  ненавистное  здание  нацистской   империи  рухнет.  При  условии
получения немедленной  помощи от Америки,  а быть  может и объявления войны,
победа  не   столь  далека.  Во  всяком   случае   Англия   будет  при  всех
обстоятельствах  продолжать сражаться. Она  не отказалась и не откажется  от
своей решимости: никаких условий, никакой капитуляции. У нее две возможности
-- смерть или победа. Таков его ответ на вопрос Рейно.
     Рейно ответил, что  он никогда  не сомневался  в  решимости  Англии. Он
хотел бы, однако, знать, какова будет реакция  английского правительства при
некоторых  обстоятельствах.  Таким  образом,  вопрос  к  Англии  может  быть
сформулирован  следующим образом: "Признаете ли вы,  что Франция отдала свои
лучшие силы,  свою  молодежь и цвет нации; что больше она ничего  сделать не
может  и  что  она  вправе,  будучи  лишена возможности  вносить  какой-либо
дальнейший  вклад   в  общее  дело,  заключить   сепаратный   мир,  сохраняв
солидарность в соответствии с торжественным  соглашением,  заключенным тремя
месяцами ранее?"  Черчилль  сказал,  что Англия ни  в  коем случае не станет
терять время и энергию на упреки и взаимные  обвинения.  Это не  значит, что
она согласится  с  действиями, которые  противоречат  недавнему  соглашению.
Первым шагом должно  явиться  новое  послание  Рейно,  в  котором  он  прямо
поставил  бы  президента  Рузвельта  перед создавшимся  положением.  Следует
выждать  ответа,  прежде  чем  принимать  какое-либо  решение.  Если  Англия
выиграет  войну,  Франция  будет  восстановлена  во  всем ее  достоинстве  и
величии".
     Тем не менее я считал поднятый вопрос настолько серьезным, что попросил
дать мне возможность посоветоваться со своими коллегами, прежде чем ответить
на него. Лорды Галифакс и Бивербрук, а также другие члены нашей группы вышли
в  мокрый  от дождя, но залитый солнцем  сад,  где  мы беседовали в  течение
получаса.  По  возвращении  я  вновь  изложил  нашу  позицию.  Мы  не  можем
согласиться на сепаратный  мир  Франции ни при  каких обстоятельствах. Нашей
военной целью остается полный разгром Гитлера,  и мы  считаем, что еще можем
этого добиться. Мы поэтому не можем освободить Францию  от ее обязательства.
Что бы  ни  произошло,  мы  ни в чем  Францию упрекать не будем; но  это  не
означает согласия освободить ее от принятого ею обязательства. Я  настаивал,
чтобы французы обратились  к президенту  Рузвельту с новым призывом, который
мы поддержали бы из Лондона. Рейно дал согласие и обещал, что французы будут
держаться, пока не станет известен результат его последнего обращения.
     После нашего отъезда из Тура, примерно в половине шестого вечера, Рейно
снова созвал заседание  своего  кабинета. Было  принято  решение о  переезде
французского правительства в  Бордо, и Рейно отправил телеграмму Рузвельту с
отчаянным призывом о помощи, хотя бы американским флотом.
     В 10 часов 15 минут вечера  я  сделал новый доклад кабинету. Мой  отчет
был подтвержден двумя моими  спутниками. Мы еще заседали, когда прибыл посол
Кеннеди с ответом президента Рузвельта на обращение Рейно от 10 июня.
     Президент Рузвельт--Рейно 13 июня 1940 года
     "Ваше послание от 10 июня глубоко  взволновало  меня. Как я уже сообщал
Вам и  Черчиллю,  правительство  США  делает все,  что в  его  силах,  чтобы
предоставить  союзным  правительствам  материалы,  которых  они  так  срочно
требуют,  и  мы удваиваем  свои  усилия,  стремясь  сделать  еще больше. Это
объясняется тем,  что мы верим и поддерживаем идеалы,  ради которых союзники
сражаются.
     Великолепное  сопротивление  французских и  английских  армий произвело
глубокое впечатление на американский народ.
     На меня  лично особенно сильное впечатление произвело Ваше  заявление о
том, что Франция будет продолжать сражаться во имя демократии, даже если это
означало  бы  медленное  отступление  в  Северную  Африку   и  к  Атлантике.
Исключительно важно помнить,  что французский и  английский флоты продолжают
господствовать в  Атлантике и на других океанах; следует  также помнить, что
для содержания всех армий необходимы важные материалы из внешнего мира.
     Меня также весьма ободрило сделанное на днях заявление премьер-министра
Черчилля  относительно  продолжающегося сопротивления  Британской империи, и
эту решимость, очевидно, разделяет в одинаковой степени  великая Французская
империя  во  всем  мире. В  международных  делах  военно-морское  могущество
по-прежнему сохраняет свое  значение  для  истории, как это  хорошо известно
адмиралу Дарлану".
     Все  мы считали, что президент зашел очень далеко. Он уполномочил Рейно
опубликовать его послание  от  10  июня с  учетом всего, что оно означает, а
теперь прислал этот грозный ответ. Если
     Франция после этого решит терпеть новые муки  войны, то на  Соединенные
Штаты ляжет серьезная обязанность вступить в  войну. Во всяком случае в этом
послании имелись  два момента,  равносильных вступлению  в войну: во-первых,
обещание всевозможной  материальной  поддержки, что  подразумевало  активную
помощь;  во-вторых, призыв продолжать борьбу, даже если правительство  будет
совершенно  изгнано  из  Франции.  Я   немедленно  передал  президенту  нашу
благодарность и постарался также объяснить Рейно послание президента в самом
благоприятном смысле. Быть может, эти  моменты были слишком  подчеркнуты, но
необходимо  было  максимально  использовать все,  что  мы  имели  или  могли
получить.
     Бывший военный моряк--президенту Рузвельту
     13 июня 1940 года
     "Посол  Кеннеди сообщит  Вам о состоявшейся  сегодня встрече англичан с
французами в Туре; нашу запись беседы я ему показал.
     Пока мы летели обратно, было получено Ваше великолепное  послание, и по
моем  прибытии  посол  Кеннеди  мне  его  доставил. Оно  произвело  глубокое
впечатление на английский кабинет,  который желает, чтобы я передал Вам нашу
благодарность,  но,  г-н  президент,   я  должен  сказать  Вам,  что  считаю
исключительно важным,  чтобы это послание было опубликовано завтра, 14 июня,
с тем, чтобы оно могло сыграть решающую роль, изменив ход мировой истории. Я
уверен,  что оно  придаст  французам решимость не  дать Гитлеру  возможности
состряпать мир с Францией. Ему мир этот нужен для того, чтобы уничтожить нас
и сделать большой шаг вперед к  мировому господству. Все далеко идущие планы
стратегического, экономического и морального  порядка, которые  содержатся в
Вашем  послании,  могут оказаться  мертворожденными,  если  французы  сейчас
выйдут из войны. Поэтому я очень прошу, чтобы это послание было опубликовано
сейчас. Мы  вполне понимаем, что как только Гитлер убедится, что он не может
продиктовать нацистский мир в Париже,  он обратит свою ярость против нас. Мы
сделаем все, что в наших силах,  чтобы противостоять  ей, и,  если  нам  это
удастся, перед  нами  широко раскроются  новые ворота в будущее и  все будет
спасено даже в самую последнюю минуту".
     На другой день была получена телеграмма от президента, который сообщал,
что он не может согласиться на опубликование его послания к Рейно. По словам
Кеннеди, сам президент хотел бы это сделать, но государственный департамент,
вполне  сочувствуя  его взглядам,  все же  усматривает  в этом  серьезнейшую
опасность. Президент поблагодарил меня  за  сообщение  о  встрече в  Туре  и
поздравил английское и французское правительства  с  мужеством  их войск. Он
повторял  свои  заверения  о  предоставлении  всех  возможных  материалов  и
снаряжения. Он указывал затем, что поручил послу  Кеннеди довести  до  моего
сведения,  что  его  послание  от  13 июня  никаким образом  не  имело целью
обязывать  и  оно  не  обязывает  правительство Соединенных  Штатов  принять
участие в военных  действиях. Согласно американской конституции никто, кроме
конгресса, не  может  брать на себя обязательства такого  порядка. Президент
придавал особое значение  вопросу о французском флоте.  Конгресс, по желанию
президента, ассигновал 50 миллионов долларов для снабжения продовольствием и
одеждой гражданских беженцев  во  Франции. Наконец, президент заверял  меня,
что он вполне понимает все значение и важность того,  что я  изложил в своем
послании.
     Эта телеграмма вызвала разочарование.
     Все мы, сидевшие за столом, хорошо понимали, какому  риску  подвергался
президент,  поскольку  его  могли  обвинить   в  превышении  конституционных
полномочий и  он,  следовательно, мог  из-за  этого  потерпеть  поражение на
приближавшихся выборах, от которых зависела наша судьба и многое другое.
     В  своем ответе я попытался вооружить  президента некоторыми  доводами,
которые он мог бы  использовать, чтобы убедить других в том, какая опасность
будет  угрожать Соединенным Штатам, если  падет  Европа, а  Англия  потерпит
неудачу.  Дело тут  заключалось не  в  чувствах  -- это был вопрос  жизни  и
смерти.
     Бывший военный моряк -- президенту Рузвельту
     14--15 июня 1940 года
     "Я благодарен  Вам за Вашу телеграмму,  ее  решающие  абзацы  я передал
Рейно, которому я перед этим внушил более радужные надежды. Я уверен, что он
будет  разочарован  отказом  опубликовать  послание.  Я   понимаю  все  Ваши
трудности с  американским  общественным  мнением  и  конгрессом,  но события
развиваются вниз по наклонной плоскости  таким темпом, что они выйдут из-под
контроля  американского  общественного  мнения к моменту, когда  оно наконец
станет зрелым. Лично я убежден, что в конце концов Америка пойдет на все, но
дело в том, что нынешний  момент является в высшей степени  критическим  для
Франции.  Декларация, в которой  было  бы сказано,  что Соединенные  Штаты в
случае необходимости вступят в войну, могла бы  спасти Францию. В  противном
случае сопротивление  Франции может через несколько дней  прекратиться, и мы
останемся одни.
     Нынешнее правительство и  я лично никогда не откажемся послать флот  за
Атлантический  океан, если сопротивление здесь будет  сломлено,  но в борьбе
может наступить такой момент, когда нынешние министры уже не будут управлять
делами и когда можно будет получить  очень легкие  условия  для  Британского
острова путем превращения его в вассальное государство гитлеровской империи.
Для заключения мира будет,  несомненно, создано прогерманское правительство,
которое  может предложить вниманию  потрясенной и  голо-Дающей страны доводы
почти неотразимой  силы в  пользу полного  подчинения воле  нацистов. Судьба
английского флота, как я указывал Вам, сыграла бы решающую роль для будущего
Соединенных Штатов, ибо, если он  будет присоединен к флотам Японии, Франции
и  Италии и к огромным ресурсам  германской промышленности, в  руках Гитлера
окажется подавляющее морское могущество. Конечно, он может пользоваться этим
с милосердной  умеренностью.  Но, с  другой  стороны,  он может поступить  и
иначе. Такой переворот в морском могуществе  может произойти очень  скоро и,
несомненно, задолго до  того, как Соединенные  Штаты  смогут подготовиться к
сопротивлению.  Если  нас разобьют, Вы  вполне можете оказаться  перед лицом
Соединенных Штатов  Европы под нацистским  господством,  Соединенных  Штатов
Европы гораздо более многочисленных,  сильных и лучше вооруженных, чем Новый
Свет.
     Я  хорошо знаю, г-н президент, что Вы своим взором уже проникли в глубь
этой пропасти, но  я считаю себя вправе указать на жизненно важное значение,
которое имеют для американских интересов наша битва и битва за Францию.
     Я посылаю Вам  через посла  Кеннеди документ  о  численности  эсминцев,
приготовленный  военно-морским   штабом  для  Вашего  сведения.  Если  будет
необходимо  --  а  нам это  будет  необходимо --  держать  большинство наших
эсминцев  у восточного побережья для  защиты от вторжения, то как сможем  мы
справиться с германо-итальянской  атакой на  суда,  везущие продовольствие и
поддерживающие торговлю, от которых зависит наше существование? Присылка  35
эсминцев,  как я уже  указывал, заполнит брешь, пока  к концу  года не будут
построены  наши новые  корабли. Это  определенно  практический, а пожалуй, и
решающий шаг, который можно сделать немедленно, и  я самым серьезным образом
прошу Вас взвесить мои слова".

     * * *
     Положение на французском  фронте тем временем все более  ухудшалось.  В
результате  операции  немецких  войск  северо-западнее Парижа,  в которых мы
потеряли  51-ю  дивизию, противник к 9 июня вышел  к нижнему течению Сены  и
Уазы. На южных  берегах  этих рек рассеянные остатки французских 10-й  и 7-й
армий спешно  создавали оборону; они были  оторваны друг  от друга, и, чтобы
заполнить брешь,  был  выведен  гарнизон  столицы,  так называемая парижская
армия, и направлен на фронт.
     Далее на восток,  вдоль Эны, 6,  4  и  2-я  армии находились в  гораздо
лучшем положении. В их  распоряжении имелись  три  недели, в течение которых
они могли развернуться  и принять все присланные им подкрепления. В  течение
всего   дюнкеркского  периода  и   наступления  на  Руан  они  оставались  в
сравнительно спокойном положении, но не располагали достаточной численностью
для удержания своего стомильного фронта, и  противник  использовал это время
для сосредоточения  против них  большого количества  дивизий, чтобы  нанести
окончательный удар.  9  июня удар этот был нанесен. Несмотря на ожесточенное
сопротивление,  французы  сейчас   сражались  с  огромным  упорством,  немцы
захватили плацдармы на пространстве от Суассона до Ретеля, а в ближайшие два
дня эти плацдармы были расширены до самой Марны.
     А как было с линией Мажино и ее защитниками? До 14 июня атаки здесь  не
предпринимались,  и  некоторые  соединения  армии,   оставляя   позади  себя
гарнизонные части, начали соединяться,  когда они могли это делать, с быстро
отступавшими армиями центра. Но  было уже слишком поздно. В этот  день линия
Мажино  была  прорвана  перед   Саарбрюккеном  и  через  Рейн   у  Кольмара;
отступавшим французам был навязан  бой, и они  не смогли от него уклониться.
Через  два  дня  путь  отступления  им  был   отрезан  немецкими   войсками,
совершившими  прорыв у  Безансона. Более 400  тысяч солдат  и офицеров  были
окружены без надежды  на  спасение.  Многие  окруженные гарнизоны  держались
отчаянно; они согласились капитулировать только