мере в 20 дивизий, но их вполне может быть 25 и даже
больше. Поэтому Восточный фронт потенциально существует".
     В выступлении по радио 1 октября я заявил:
     "Польша  снова  подверглась  вторжению  тех самых двух великих  держав,
которые держали ее в рабстве на протяжении 150 лет, но не могли подавить дух
польского народа. Героическая  оборона Варшавы показывает, что  душа  Польши
бессмертна и что Польша снова появится как  утес, который временно  оказался
захлестнутым сильной волной, но все же остается утесом.
     Россия   проводит  холодную  политику  собственных  интересов.  Мы   бы
предпочли, чтобы русские армии стояли на своих  нынешних позициях как друзья
и союзники Польши, а  не  как захватчики. Но для защиты России от нацистской
угрозы явно необходимо было,  чтобы русские армии стояли на  этой линии.  Во
всяком  случае,  эта  линия  существует и, следовательно,  создан  Восточный
фронт, на который нацистская Германия не посмеет напасть...
     Я не  могу  вам  предсказать, каковы  будут действия  России. Это такая
загадка, которую чрезвычайно трудно  разгадать, однако  ключ к ней  имеется.
Этим ключом  являются  национальные интересы  России.  Учитывая  соображения
безопасности, Россия не может  быть заинтересована  в  том,  чтобы  Германия
обосновалась на берегах Черного  моря или  чтобы она оккупировала Балканские
страны и покорила славянские народы Юго-Восточной Европы.  Это противоречило
бы исторически сложившимся жизненным интересам России".
     Премьер-министр был полностью  согласен со  мной. "Я придерживаюсь того
же   мнения,  что  и  Уинстон,  --  писал  он  в  письме  своей  сестре,  --
замечательное выступление которого по радио мы только что слышали.  Я думаю,
что Россия всегда будет действовать сообразно ее собственным интересам, и не
могу  поверить, чтобы  она сочла победу  Германии и последующее установление
германского господства в Европе отвечающими ее интересам" 1.
     1 Feiling. Op. cit. P. 425. 206

        "Глава четвертая"
        "ПРОБЛЕМЫ ВОЕННОГО КАБИНЕТА"
     4 сентября состоялось первое  заседание военного кабинета. На заседание
были приглашены  начальники штабов видов вооруженных  сил, а также некоторые
видные государственные деятели -- министры, не  входившие в  состав военного
кабинета. С  этих пор мы совещались  ежедневно,  а зачастую и дважды в день.
Каждое утро начальник имперского генерального штаба генерал  Айронсайд, стоя
у карты, делал пространные  обзоры, которые очень скоро не оставили у нас ни
малейшего  сомнения, что сопротивление Польши будет быстро сломлено.  Каждый
день я представлял кабинету министров  доклад  военно-морского министерства,
обычно  содержавший списки английских торговых судов,  потопленных немецкими
подводными лодками. Началась переброска во Францию английских экспедиционных
войск  в составе четырех дивизий, и министерство  авиации выражало сожаление
по поводу  запрещения бомбардировать военные объекты в Германии. В остальном
большие дела вершились  на внутреннем фронте,  и,  конечно,  шли бесконечные
разговоры о  внешней политике, особенно о позиции Советской России и Италии,
и о политике, которой следует придерживаться на Балканах.
     Самым  важным мероприятием  было  создание комитета  сухопутных сил под
руководством сэра Сэмюэля Хора,  в то время лорда  -- хранителя печати. Этот
комитет  должен был заниматься выработкой  рекомендаций военному кабинету по
созданию  армии. Я  участвовал в работе  этого небольшого комитета,  который
собирался в  здании министерства внутренних дел, и однажды, заслушав доклады
генералов, я  согласился с ними в том, что нам следует приступить к созданию
армии в  55  дивизий, а также  военных  заводов  и тыловых служб всех видов,
необходимых   для  обеспечения  армии   при   действиях   на  поле  боя.  Мы
рассчитывали, что через  полтора  года две трети  этих  сил,  а это довольно
значительные силы,  либо уже будут посланы во Францию, либо будут готовы для
отправки  на  фронт. Члены  военного кабинета  разошлись во мнениях и только
через неделю или больше решили  принять рекомендацию комитета сухопутных сил
о  создании  армии численностью  в  55 дивизий или,  вернее, поставить перед
собой такую задачу.
     Я считал, что как член военного кабинета я обязан придерживаться  общей
точки зрения, и  я не  отказывался подчинить  свои собственные ведомственные
нужды основному плану. Я стремился найти общую почву  с премьер-министром, а
также передать ему все  свои  знания в этой области,  накопленные  до этого.
Поощренный его вежливостью, я написал ему ряд писем по  различным  проблемам
по мере их  возникновения. Я не хотел вступать с  ним в споры на  заседаниях
кабинета и всегда предпочитал излагать все на  бумаге. Почти во всех случаях
мы приходили к согласию и, хотя вначале у меня создалось впечатление, что он
держится настороже,  тем не менее  я  рад сказать,  что с каждым месяцем его
доверие  и  доброжелательность, видимо, росли. Об этом свидетельствует и его
биограф.  Я  писал также  другим  членам военного  кабинета  и  министрам, с
которыми  у  меня  были  ведомственные  и  другие  дела.  Военному  кабинету
несколько  мешало  то,  что  он  редко  собирался без  секретарей и  военных
экспертов.  Это  был  серьезный  и  работоспособный  орган,  а  преимущество
свободного обсуждения вопросов без всяких формальностей и протоколов людьми,
столь  тесно связанными общей  задачей,  очень  велико.  Подобные  заседания
служат  важным дополнением  к  официальным встречам, когда  делаются дела, а
решения заносятся  на  бумагу в  качестве руководства  к  действию.  И то, и
другое необходимо для решения труднейших вопросов.
     Меня весьма глубоко волновала судьба огромной массы тяжелой артиллерии,
которая   была  произведена   в  прошлую  войну  в  мою  бытность  министром
боеприпасов. Для производства такого  рода  оружия требуется года полтора, а
для армии, независимо от того, находится ли она в обороне или в наступлении,
очень  важно  иметь в своем распоряжении массы  тяжелой  артиллерии.  Я  еще
достаточно хорошо помнил борьбу, которую пришлось выдержать Ллойд Джорджу  с
военным министерством  в 1915 году, все политические  страсти, разгоревшиеся
по  вопросу  о  создании  сверхтяжелой  артиллерии. Я  помню,  что этот план
оправдал себя на практике. Характер войны на суше, когда он наконец выявился
восемь  месяцев спустя, в  1940  году, резко  отличался от того, что было  в
1914--1918  годах. Однако, как мы увидим, эти тяжелые орудия сыграли  важную
роль  в обороне страны.  В  это время  я был убежден, что у  нас  есть клад,
которым глупо было бы пренебрегать.
     Я написал письмо премьер-министру по этому и по другим вопросам.
     Военно-морской министр -- премьер-министру 10 сентября 1939 года
     "Я  надеюсь,  Вы не  будете  возражать,  что  я посылаю  Вам  несколько
замечаний конфиденциально.
     1.  Я   по-прежнему  считаю,   что   нам  не  следует  первым  начинать
бомбардировку, за исключением  разве района, непосредственно  прилегающего к
зоне действия французских войск, которым мы, конечно, должны помочь. В наших
интересах,   чтобы  война  велась   в  соответствии   с  наиболее  гуманными
концепциями, и в  неизбежном процессе повышения суровости  и жестокости  нам
лучше следовать  за  немцами, а  не  опережать их. С каждым  днем  население
Лондона и других крупных городов получает новые убежища, и через пару недель
у нас будет гораздо больше сравнительно надежных бомбоубежищ, чем сейчас.
     2.  Вы,  должно  быть,  знаете,  что нам  сообщили  о  состоянии  наших
небольших экспедиционных войск: у них не  хватает танков, обученных расчетов
для минометов и  прежде всего тяжелой  артиллерии. Надо ожидать справедливой
критики, если  обнаружится,  что  у нас не  хватает тяжелых орудий... В 1919
году, после  войны, когда я был военным министром,  я распорядился свезти на
склады массу тяжелых орудий, смазать их и содержать в  порядке. Мне помнится
также,  что  в  1918  году по  заказу главного командования  мы сделали  две
двенадцатидюймовые гаубицы для использования  в нашем наступлении в Германии
в  1919 году. Они так  и  не  были  применены,  но  это было последнее слово
техники.  Нельзя  так просто  ими  пренебрегать...  Мне  кажется, необходимо
сначала срочно  посмотреть, что  делается  на  складах, а  затем  немедленно
привести все в порядок и  выпустить боеприпасы  новейшего образца. Если речь
будет идти о тяжелых орудиях, то военно-морское министерство может прийти на
помощь, так как мы очень благосклонно относимся ко всему большому...
     3.  Вы,  вероятно,  хотите  знать, каких принципов я придерживаюсь  при
пересмотре   программы   строительства  новых  судов.  Я  предполагаю   пока
прекратить  всякое строительство,  за  исключением  трех  или  четырех новых
линкоров.  В  настоящее время меня не  интересуют суда,  которые  не  смогут
вступить в  строй до 1942 года. Это решение должно быть  пересмотрено  через
полгода.  В результате этого изменения я получаю возможность помочь армии. С
другой стороны,  мне придется принять  решительные меры к тому, чтобы скорее
ввести  в  строй москитный флот для  борьбы  с подводными лодками. В  данном
случае  большое значение имеет количество.  Многие суда будут готовы в  1940
году, но  их  будет недостаточно, учитывая, что  придется отражать нападения
200 или 300 немецких подводных лодок летом 1940 года..."
     Военно-морской министр -- премьер-министру 15 сентября 1939 года
     "Поскольку  я уезжаю до понедельника, мне хотелось  сообщить  Вам  свою
оценку создавшейся обстановки.
     Мне  кажется  маловероятным, чтобы  немцы  предприняли  наступление  на
западе в это позднее время года...  Их  план, очевидно, состоит в том, чтобы
продолжать наступление через Польшу, Венгрию и  Румынию к Черному морю, и не
исключено, что у них есть договоренность с Россией, в соответствии с которой
она получит  часть Польши  и вернет себе Бессарабию...  Гитлеру  очень важно
использовать  свои восточные связи  и  источники  продовольствия  на  зимние
месяцы, чтобы таким образом создать у своего народа  впечатление непрерывных
успехов и уверенность в ослаблении нашей блокады. Поэтому я не думаю, что он
начнет наступление на  западе,  пока  не соберет свою легкую добычу, которая
его ждет на востоке.
     Тем не менее, я считаю, что мы должны тщательно подготовиться к обороне
на западе.  Нужно сделать все, чтобы  заставить Бельгию  принять необходимые
меры  предосторожности  вместе с  французскими  и  английскими  армиями. Тем
временем  необходимо  использовать  все  средства  для  срочного  укрепления
французской границы с Бельгией. В частности, надо  построить противотанковые
препятствия: вбить в землю рельсы, вырыть  глубокие рвы,  построить надолбы,
заложить мины в одних местах и подготовить все для затопления других мест  и
т.  д.  -- все это вместе должно образовать глубокоэшелонированную  оборону.
Наступление трех или четырех германских  танковых дивизий, которое оказалось
столь успешным  в Польше, может быть остановлено лишь с помощью естественных
препятствий,  защищаемых  храбрыми  войсками  и  мощной  артиллерией...  Без
естественных преград атаку танков отразить невозможно.
     Я очень рад, что орудия,  которые я велел приберечь  на складах  в 1919
году,  теперь  могут  быть  использованы.  На  этих  складах  оказалось   32
двенадцатидюймовых   орудия,   145    девятидюймовых,   большое   количество
восьмидюймовых,  около  200  шестидюймовых  орудий,   гаубицы  и   множество
боеприпасов.   Фактически   это   артиллерия  не   только  наших   небольших
экспедиционных войск, а  большой армии. Надо немедленно отправить часть этих
орудий на  фронт, чтобы наши солдаты, испытывающие недостаток в других видах
оружия, не страдали от нехватки тяжелой артиллерии...
     Надеюсь, что Вы со вниманием отнесетесь к тому, что  я Вам пишу.  Я это
делаю, руководствуясь только желанием помочь Вам в выполнении Вашего долга и
выполняя свой собственный".
     16 сентября премьер-министр ответил мне:
     "Все Ваши письма я прочел самым внимательным образом и если я на них не
ответил, то только потому, что вижусь с Вами ежедневно, а также потому, что,
насколько я мог убедиться, наши с  Вами взгляды почти совпадают... По-моему,
кампания в  Польше показала,  что все  дело  в авиации,  которая  установила
безраздельное господство в воздухе и парализовала действия наземных войск...
Поэтому  мне  кажется,  хотя  я еще подожду доклада комитета сухопутных сил,
прежде  чем  принять решение, что абсолютный приоритет должны получить  наши
планы быстрого увеличения военно-воздушных сил,  а  масштабы наших усилий на
суше должны определяться теми ресурсами, которые останутся  после  того, как
мы увеличим свою авиацию".
     Военно-морской министр -- премьер-министру 18 сентября 1939 года
     "Вполне согласен с Вами, что авиация нам нужна  в  первую  очередь, и я
даже  иногда  думаю, что  именно она,  возможно,  проложит  путь к победе. С
другой  стороны,  доклад  министерства  авиации,  с  которым  я  только  что
ознакомился, содержит много огромных и недостаточно обоснованных требований,
которые в настоящее время неосуществимы и которые, если им отдать абсолютное
предпочтение, могут задержать  выполнение  ряда  других  неотложных  военных
мероприятий.
     Мое настойчивое желание, чтобы планы создания  армии были рассчитаны на
50--55  дивизий, объясняется  моими  сомнениями, согласятся ли  французы  на
такое  разделение функций,  при  котором мы будем действовать  на  море и  в
воздухе, а  им придется  вести почти все  самые кровопролитные  бои на суше.
Конечно,  такое  положение устраивало бы нас, но мне  не нравится мысль, что
нам придется продолжать войну одним.
     Предоставление  абсолютного  приоритета   любому  министерству  чревато
серьезной   опасностью.   В   прошлой   войне   военно-морское  министерство
пользовалось  своим  приоритетом   произвольно  и  эгоистично,   особенно  в
последний год  войны,  когда наш военно-морской  флот занимал господствующее
положение и к тому же имел поддержку  американского военно-морского флота. В
общих интересах я все время сдерживаю подобные тенденции.
     Я  думаю, что  было  бы разумно сообщить  французам о  нашем  намерении
создать армию в 50--55  дивизий. Но будет ли  она  создана  через два  года,
через  два  с  половиной  или  три  года,  этот  вопрос  должен  решаться  в
зависимости от обстоятельств".
     В каждой войне, в которой английский военно-морской флот претендовал на
господство на морях, ему приходилось расплачиваться тем, что он предоставлял
противнику множество  целей,  по  которым  тот  мог  наносить  удары. Капер,
крейсер-рейдер   и  прежде  всего   подводная  лодка   причиняли   в   самых
разнообразных условиях войны огромный ущерб жизненным линиям  нашей торговли
и снабжения  продовольствием. Поэтому  мы всегда вынуждены были прежде всего
думать  об  обороне.   Из  этого  вытекает  опасность  того,  что  мы  можем
ограничиться  оборонительной  военно-морской  стратегией  и  будем настроены
соответствующим образом. Современные события усугубили эту тенденцию. В двух
великих  мировых  войнах,  когда   я   известное  время   руководил  морским
министерством,  я всегда старался бороться с  этой навязчивой идеей обороны,
изыскивая  различные  способы контрнаступления. Заставить противника гадать,
где ему будет  нанесен следующий  удар,-- вот что может необычайно облегчить
процесс благополучной доставки в порты сотен конвоев и тысяч торговых судов.
В первой мировой войне я надеялся найти  в  Дарданеллах, а  позже в атаке на
Боркум и другие Фризские острова возможность захватить инициативу и вынудить
более  слабую  морскую державу изучать  в первую  очередь  свои  собственные
проблемы,  а не наши. Будучи вновь призван  в военно-морское министерство  в
1939 году,  как только  были удовлетворены неотложные нужды  и предотвращены
непосредственные  опасности, я не  мог довольствоваться политикой "конвоя  и
блокады". Я упорно искал способа нападения на Германию морскими средствами.
     Прежде  всего  пришла на ум Балтика.  Господство  английского  флота на
Балтике, возможно, повлекло бы за собой  решающее преимущество. Скандинавия,
избавленная от угрозы германского вторжения, была бы таким образом вовлечена
в нашу  систему  военной торговли,  если  бы не  стала фактически  совместно
воюющей с  нами  стороной.  Английский  флот,  овладевший  Балтикой,  сможет
протянуть руку России, что будет иметь решающее значение  для всей советской
политики  и   стратегии.  Эти  факты   не   оспаривались  ответственными   и
осведомленными людьми. Господство на  Балтике  было бы  явным  и  высочайшим
достижением не  только для королевского  военно-морского  флота,  но  и  для
Англии.
     На четвертый  день  работы в  военно-морском  министерстве  я  попросил
морской  штаб  подготовить план  операции в  Балтийском  море. Отдел  планов
быстро ответил, что Италия и  Япония должны придерживаться нейтралитета, что
угроза воздушного нападения  представляет серьезное  препятствие, но что  во
всех  других отношениях эта операция оправдывает детальное ее планирование и
в случае, если ее сочтут осуществимой, должна  быть предпринята в марте 1940
года или ранее. Тем временем я  вел длительные беседы с руководителем отдела
военно-морского строительства  сэром Стенли Гудоллом,  одним из моих  друзей
еще с 1911 -- 1912 годов. Гудолл сейчас же  загорелся  этой  идеей. Я назвал
план "Кэтрин" в честь  Екатерины  Великой, ибо в глубине моих  помыслов была
Россия.   12   сентября   я   смог   написать  подробную   памятную  записку
соответствующим властям.
     Адмирал  Паунд ответил 20 сентября, что успех операции зависит от того,
присоединится  ли Россия  к  Германии, а также  от того, будет ли обеспечено
сотрудничество  Норвегии  и  Швеции. Паунд  сказал,  что  мы  должны быть  в
состоянии  выиграть войну против любой возможной комбинации держав, несмотря
ни на  какие  силы, посланные в Балтику.  Тем не  менее  он высказывался  за
изучение возможностей. 21  сентября  он согласился, чтобы адмирал флота граф
Корк-энд-Оррери,  офицер  выдающихся способностей и знаний, был  привлечен к
работе в адмиралтействе, получив в свое распоряжение отдел и соответствующий
штат  и  любую информацию, необходимую  для изучения и планирования  проекта
наступления в Балтике.
     Одной из моих первоочередных обязанностей в военно-морском министерстве
было изучение программ нового кораблестроения, которые начали осуществляться
с начала войны. Мне очень хотелось построить несколько крейсеров по 14 тысяч
тонн водоизмещением с  орудиями в  9,2 дюйма, с  хорошей  броней,  способной
выдержать обстрел восьмидюймовыми снарядами, с большим радиусом действия и с
гораздо большей скоростью, чем у "Дойчланда" или другого немецкого крейсера.
До сих  пор этому препятствовали  договорные ограничения.  Теперь,  когда мы
были свободны от них, более срочные военные дела не позволяли нам заниматься
такими планами, рассчитанными на столь длительные сроки.
     Нашей самой острой потребностью и самым слабым местом были  эсминцы. Ни
одного эсминца не было включено в  программу 1938 года,  но в 1939 году было
заказано 16. Всего на  верфях было  заложено 32 этих необходимых корабля, из
которых  только  девять   могли  вступить  в  строй   до  конца  1940  года.
Непреодолимая  тенденция  усовершенствовать  каждую последующую  флотилию по
сравнению с предыдущей затянула строительство почти до трех лет вместо двух.
Естественно, что военно-морской флот хотел иметь  корабли, приспособленные к
операциям в открытых водах Атлантики и достаточно большие, чтобы вмещать все
новинки  в области  артиллерии и  в  особенности  противовоздушной  обороны.
Совершенно   очевидно,   что,   следуя   этим   веским   аргументам,   скоро
адмиралтейство пришло  к такому