была на грани краха.
Профессиональные дипломаты были убеждены, что только немедленная капитуляция
по  повелению императора может спасти Японию от полного  развала,  но власть
все  еще  почти  целиком  находилась  в  руках  военной  клики,  исполненной
решимости  скорее  вынудить  страну  совершить  массовое  самоубийство,  чем
согласиться  на  поражение.  Этих  фанатиков не смущала страшная перспектива
разрушения,  грозившая им, и они продолжали верить в какое-то  чудо, которое
склонит чашу весов в их пользу.
     В  течение  нескольких  длительных бесед  с  президентом  наедине или в
присутствии его советников я обсуждал, что нам предпринять. Ранее на этой же
неделе Сталин частным образом  сообщил мне, что, когда его делегация уезжала
из  Москвы,  ему  вручили  через  японского  посла  никому  не  адресованное
послание.  Оно,  как  полагали,  предназначалось  либо  для  него,  либо для
президента Калинина или какого-нибудь другого члена Советского правительства
и было подписано японским императором. В нем говорилось, что Япония не может
согласиться  на "безоговорочную  капитуляцию",  но она,  возможно, пойдет на
компромисс на других условиях.  Сталин ответил, что, поскольку в послании не
содержалось  никаких  определенных предложений, Советское  правительство  не
может  ничего  предпринять.  Я объяснил  президенту,  что  Сталин  не  хотел
сообщить  об этом ему непосредственно, опасаясь, как бы тот не подумал,  что
русские  стараются  склонить его  к миру. Точно так  же  я считал, что мы не
должны  говорить  ничего  такого, что  создаст впечатление,  что мы не хотим
продолжать  войну против  Японии  до  тех пор,  пока Соединенные Штаты будут
считать  это необходимым. Однако я остановился  на перспективе  колоссальных
потерь  американцев  и  несколько меньших  потерь  англичан, если  мы  будем
навязывать  японцам  "безоговорочную   капитуляцию".  Поэтому  ему   следует
подумать, нельзя  ли  выразить это каким-то иным образом, чтобы  мы получили
все необходимое для будущего мира и  безопасности  и вместе с тем создали бы
для них какую-то видимость,  что  они спасли свою военную честь, и  какую-то
гарантию  их национального существования  после того, как  они выполнят  все
требования,  предъявленные победителем. Президент резко ответил,  что  после
Перл-Харбора  он  не считает, что у  японцев есть какая-то военная  честь. Я
возразил на это лишь, что у них есть нечто  такое, ради чего столь многие из
них  готовы  идти на  верную смерть, хотя  для  нас это,  возможно, не столь
важно, как для них. После этого он заговорил вполне сочувственно и упомянул,
так же как  и Стимсон, о  колоссальной ответственности,  которая ложится  на
него в связи с тем, что американцам приходится проливать так много крови.
     Я  понял,  что   на  "безоговорочной  капитуляции"  не  будут  особенно
настаивать  и  будут это делать лишь в той мере, в какой  это необходимо для
всеобщего  мира  и   будущей  безопасности  и  для  наказания  преступных  и
предательских действий. Стимсон, генерал Маршалл и президент, видимо, еще не
приняли  окончательного решения,  и у  нас не  было нужды торопить  их.  Мы,
конечно, знали, что японцы готовы отказаться от всех завоеваний, которые они
сделали за время войны.
     В конце концов  было решено направить  Японии ультиматум  с требованием
немедленной безоговорочной капитуляции ее вооруженных сил. Этот документ был
опубликован 26 июля.
     УЛЬТИМАТУМ, ТРЕБУЮЩИЙ НЕМЕДЛЕННОЙ БЕЗОГОВОРОЧНОЙ КАПИТУЛЯЦИИ
     26 июля 1945 года
     "1.  Мы.   Президент   Соединенных   Штатов,  Президент   Национального
правительства Китая и  премьер-министр Великобритании,  представляющие сотни
миллионов  наших  соотечественников, совещались  и  согласились  в том,  что
Японии следует дать возможность окончить эту войну.
     Огромные  наземные,   морские  и  воздушные  силы  Соединенных  Штатов,
Британской империи и Китая, усиленные во много раз их войсками  и воздушными
флотами с Запада, изготовились для нанесения окончательных ударов по Японии.
Эта военная  мощь  поддерживается и  вдохновляется решимостью  всех  союзных
наций  вести  войну против Японии до  тех пор, пока  она  не прекратит  свое
сопротивление.
     Результат  бесплодного  и  бессмысленного  сопротивления  Германии мощи
поднявшихся  свободных народов мира  с  ужасной отчетливостью  предстает как
пример перед  народом Японии. Могучие  силы,  которые теперь
приближаются    к     Японии,    неизмеримо
более  тех, которые,  будучи  применены  к сопротивляющимся
нацистам,  естественно  опустошили  земли,  разрушили  промышленность и
нарушили образ жизни всего германского народа. Полное применение нашей
военной      силы,       подкрепленной      нашей
решимостью,  будет  означать  неизбежное  и
окончательное     уничтожение      японских
вооруженных  сил,  столь  же  неизбежное  полное  опустошение японской
метрополии.
     Пришло время для Японии решить, будет ли она по-прежнему находиться под
властью тех упорных милитаристических советников, неразумные расчеты которых
привели японскую  империю на  порог  уничтожения, или  пойдет  она  по пути,
указываемому разумом.
     Ниже следуют наши  условия. Мы не отступим от них. Выбора никакого нет.
Мы не потерпим никакой затяжки.
     Навсегда должны быть устранены власть и влияние тех, которые обманули и
ввели в  заблуждение народ  Японии,  заставив его  идти  по  пути  всемирных
завоеваний,  ибо  мы  твердо  считаем, что  новый  порядок  мира,
безопасности  и  справедливости  будет
невозможен     до     тех     пор,     пока
безответственный        милитаризм       не
будет изгнан из мира.
     До тех пор, пока такой новый порядок не будет установлен, и до тех пор,
пока   не   будет   существовать   убедительное   доказательство,   что
способность  Японии  вести войну
уничтожена, --  пункты на японской территории,  которые  будут указаны
союзниками,  будут  оккупированы  для того,  чтобы  обеспечить осуществление
основных целей, которые мы здесь излагаем.
     Условия  Каирской  декларации  должны быть  выполнены,  и японский
суверенитет         будет         ограничен
островами Хонсю, Хоккайдо,  Кюсю, Сикоку  и
теми   менее    крупными   островами,
которые мы укажем.
     9.      Японским      вооруженным      силам
после того, как они будут разоружены,
будет разрешено  вернуться  к своим очагам  с  возможностью вести  мирную  и
трудовую жизнь.
     10. Мы не стремимся к  тому, чтобы японцы были  порабощены как раса или
уничтожены  как  нация, но  все  военные  преступники,  включая тех, которые
совершили зверства над нашими пленными, должны понести
суровое    наказание.     Японское    правительство    должно     будет
устранить   все   препятствия  к
возрождению    и   укреплению    демократических
тенденций среди японского народа. Будут установлены свобода слова, религии и
мышления, а также уважение к основным человеческим правам.
     Японии  будет разрешено иметь такую промышленность, которая позволит ей
поддержать    ее    хозяйство   и   взыскать   справедливые   репарации
натурой,   но  не   те   отрасли
промышленности,  которые позволят  ей  снова  вооружиться для  ведения
войны.  В этих целях будет разрешен доступ  к сырьевым ресурсам в отличие от
контроля над ними. В конечном счете Японии будет разрешено принять участие в
мировых торговых отношениях.
     Оккупационные  войска  союзников будут отведены из Японии,  как  только
будут  достигнуты  эти  цели   и   как  только  будет  учреждено  мирно
настроенное         и         ответственное
правительство   в   соответствии   со   свободно
выраженной волей японского народа.
     Мы призываем  правительство  Японии  провозгласить теперь же
безоговорочную капитуляцию всех  японских вооруженных  сил и дать
надлежащие и достаточные заверения  в своих  добрых  намерениях в этом деле.
Иначе Японию ждет быстрый и полный разгром".
     Военные правители Японии отвергли эти  условия, и военно-воздушные силы
США  в связи с  этим стали готовиться к тому,  чтобы  сбросить одну  атомную
бомбу на Хиросиму и одну на Нагасаки.
     Мы  договорились предоставить  жителям все  возможности  спастись.  Эту
процедуру мы разработали во всех деталях. Для того  чтобы свести  к минимуму
жертвы, одиннадцать японских  городов 27 июля были предупреждены листовками,
что они подвергнутся усиленной бомбардировке с воздуха. На следующий день на
шесть этих городов были совершены воздушные  налеты. Еще 12 городов получили
предупреждение 31 июля,  и  4  из них  подверглись  бомбардировке 1 августа.
Последнее   предупреждение  было  сделано  5   августа.  В  общей  сложности
сверхмощные "летающие крепости" сбрасывали полтора миллиона листовок  в день
и три миллиона экземпляров ультиматума. Первая атомная бомба была сброшена 6
августа.

     * * *
     Финальные сцены войны против Японии разыгрались после  того, как  я уже
ушел  из  правительства, и  я сообщаю  о них лишь кратко.  9  августа, после
первой  бомбы, сброшенной на  Хиросиму, была  сброшена вторая бомба, на этот
раз  на  город  Нагасаки.  На  следующий  день,  несмотря  на  сопротивление
некоторых   крайне   настроенных   милитаристов,    японское   правительство
согласилось  принять ультиматум  при  условии,  что  это  не  нанесет ущерба
прерогативам императора как  верховного правителя. Союзные  правительства, в
том  числе  и правительство Франции, ответили, что  император будет подчинен
верховному  главнокомандованию союзных держав,  что  он  должен предоставить
полномочия и обеспечить подписание документа о капитуляции и что вооруженные
силы  союзников  будут  находиться  в  Японии до  тех  пор,  пока  не  будут
достигнуты  цели, сформулированные  в Потсдаме. Эти условия были  приняты 14
августа, и Эттли в полночь сообщил эту весть по радио.
     Флот  союзников  вошел в Токийскую бухту,  и утром  2 сентября на борту
американского  линкора  "Миссури"   был  подписан  официальный  документ   о
капитуляции. Россия объявила войну 8 августа,  лишь за неделю до капитуляции
противника. Тем не менее она претендовала на полные права воюющей державы.

     * * *
     Мы не могли  допустить никаких  промедлений,  осуществляя  капитуляцию.
Малайя,  Гонконг и  большая  часть  Голландской Индии все еще  были в  руках
противника,  и в других  районах еще  находились изолированные силы, которые
могли ослушаться  приказа императора и продолжать  сражаться. Таким образом,
нужно было как можно  скорее добиться  оккупации этих  обширных  территорий.
После бирманской  кампании  Маунтбэттен готовился  освобождать Малайю, и все
было  готово к  высадке близ Порт-Суэттенхема. Высадка произошла 9 сентября.
Другие порты  были оккупированы  в начале сентября без  боя,  а  12 сентября
Маунтбэттен провел церемонию капитуляции в Сингапуре.
     Английский офицер  адмирал Харкурт прибыл в Гонконг 30 августа и принял
официальную капитуляцию этого острова 16 сентября.

     * * *
     Было  бы  неправильно  предполагать, что  атомная бомба  решила  судьбу
Японии. Поражение было предрешено еще до того, как упала первая бомба, и оно
было обеспечено  подавляющей морской  мощью. Одна эта мощь дала  возможность
захватить  океанские  базы,  с  которых  можно  было  повести  окончательное
наступление,  и  вынудить  японскую   армию,  находившуюся   на   территории
собственно Японии, капитулировать, даже не нанеся удара.

        "Глава двадцатая"
        "ПОТСДАМ: ПОЛЬСКИЕ ГРАНИЦЫ"
     Победа  над Японией  не была ни  самой  трудной, ни, быть  может, самой
значительной  проблемой,  стоявшей  перед нами  на  Потсдамской конференции.
Германия  потерпела  крах;  нужно  восстанавливать  Европу.  Солдаты  должны
вернуться домой, а беженцы должны, если могут, возвратиться в свои страны. И
прежде всего нации должны заключить мир,  при  котором они все могли бы жить
вместе,  если  не  в  условиях комфорта,  то, во  всяком  случае, в условиях
свободы  и  безопасности.  Я  не  собираюсь  подробно рассказывать  о  наших
переговорах в  ходе официальных совещаний и частных бесед по всем неотложным
и многочисленным вопросам, стоявшим  перед нами. Доля России в  Польше, доля
Польши в  Германии и место Германии и Советского Союза в мире -- таковы были
темы, которым уделялось главное внимание в наших обсуждениях.
     В  Ялте  мы договорились, что  Россия должна  продвинуть  свою западную
границу в Польшу до линии Керзона. Мы  всегда признавали,  что Польша в свою
очередь должна получить значительную  долю германской территории.  Но вопрос
-- какую именно долю? Как далеко  в пределы Германии она должна вступить? На
этот  счет было много  разногласий. Сталин хотел продвинуть западную границу
Польши  до реки  Одер, до того  места,  где  в нее впадает  Западная  Нейсе;
Рузвельт, Иден и я настаивали на том, чтобы граница остановилась у Восточной
Нейсе.  Все  три  руководителя   правительств   открыто  обязались  в   Ялте
проконсультироваться  с  польским  правительством  и,  если  они  не  смогут
договориться, оставить этот  вопрос на решение мирной конференции. Это  было
все, чего нам удалось достигнуть. Но в июле 1945 года мы столкнулись с новым
положением. Россия продвинула свою границу до линии  Керзона.  Это означало,
как мы с Рузвельтом понимали, что три  или четыре миллиона поляков, живших к
востоку от  линии Керзона, должны будут  переселиться  на  запад.  Теперь мы
столкнулись  с  еще  более  сложным положением.  Находящееся  под  советским
господством  правительство Польши также двинулось  далее  на  запад,  не  до
Восточной Нейсе,  а до  Западной.  Значительная  часть  этой территории была
населена немцами, и  хотя несколько миллионов  немцев бежало,  все же многие
еще оставались там. Как же  поступить с  ними? Уже  и без  того  плохо,  что
придется  переселить три или четыре миллиона поляков. Неужели нам  придется,
кроме того, переселить еще свыше восьми миллионов немцев? Даже если бы такое
переселение  и было  мыслимо,  то в  оставшейся  части Германии  для  них не
хватило бы продовольствия. Значительная доля  производимого  Германией зерна
шла как раз с тех земель, которые захватили поляки, и если западные союзники
не  получат этих земель, то  им  останутся  только  разоренные  промышленные
районы с изголодавшимся, сильно возросшим населением.

     * * *
     Первое пленарное заседание конференции открылось во вторник 17 июля в 5
часов  дня.   Сталин  предложил,  чтобы   председательствовал  президент.  Я
поддержал  это предложение,  и Трумэн  согласился.  Возник ряд более  мелких
проблем. Трумэн предложил, чтобы Италия присоединилась к Объединенным Нациям
и  чтобы министры иностранных  дел Великобритании, России, Китая,  Франции и
Соединенных  Штатов  разработали  проект мирных  договоров  и урегулирования
вопроса о границах  в Европе. У  меня  были некоторые сомнения  в  отношении
обоих этих предложений. Хотя наш флот понес тяжелые  потери  на  Средиземном
море, все  же  мы были благожелательно  настроены к Италии.  Мы предоставили
России 14 из 15 кораблей итальянского флота, на который она  претендовала. Я
сказал  напрямик, что  английский  народ не  сможет так быстро  забыть,  что
Италия объявила войну Британскому Содружеству в час величайшей опасности для
него, когда  сопротивление Франции вот-вот  должно было прекратиться;  он не
может также забыть свою длительную борьбу против Италии в Северной Африке до
вступления   Америки  в  войну.   Сталин  высказал   сомнения   относительно
приглашения  Китая  в  состав  совета  министров  иностранных   дел.   Зачем
привлекать   Китай  к  решению   вопросов,  являющихся   в   первую  очередь
европейскими?  И  для чего  вообще  нужен  этот  новый  орган?  У  нас  есть
Европейская консультативная комиссия,  и в Ялте мы договорились о регулярных
встречах трех министров иностранных дел. Новая организация лишь усложнит все
дело. Президент утверждал,  что  Китай,  являясь  членом  Всемирного  Совета
Безопасности, должен иметь голос  в решении европейских проблем. Он признал,
что  вновь  созданная Организация  Объединенных Наций  не  создаст особенных
возможностей для  встреч министров  иностранных дел  Большой тройки. Все это
мне  казалось несколько преждевременным. Я опасался крушения Великого союза.
Всемирная организация,  открытая для всех  и  всепрощающая, может  оказаться
рыхлой  и   бессильной.   Вопрос  о   свободных  выборах   в   Польше  более
своевременный, и я напомнил моим коллегам, что перед  нами все еще стоит эта
практическая проблема. На этом мы и расстались.

     * * *
     Когда мы собрались на  второе заседание в 5 часов дня 18  июля, я сразу
же поставил другой  вопрос, который, хотя и  не значился в повестке дня, все
же имел непосредственное  значение. В  Тегеране представителям  печати  было
очень трудно пробраться поближе  к месту совещания,  а в Ялте это вовсе было
невозможно.   Но  сейчас  в  районе   совещания   сновало  180  журналистов,
находившихся  в  состоянии  крайнего  возмущения.  Они  располагали  сильным
оружием и кричали  со страниц  всей мировой печати,  что им не предоставляют
никаких возможностей. Сталин спросил, кто пустил  их  сюда. Я объяснил,  что
они  находятся не в  районе  расположения  делегаций, а  главным  образом  в
Берлине. Конференция могла успешно работать только в  обстановке спокойствия
и  секретности, которые нужно было соблюдать  любой  ценой,  и  я  предложил
встретиться  с представителями  печати  самому  и  объяснить  им, почему  их
приходится  не  допускать  и  почему  ничего нельзя разглашать до  окончания
конференции.  Я выразил  надежду, что их примет и Трумэн.  Печать нужно было
успокоить,  и я  считал, что если ее представителям объяснить  всю  важность
секретности и спокойной обстановки для успеха совещания, то они примирятся с
тем, что их не допускают.
     Сталин  с раздражением  спросил,  что  нужно  всем этим журналистам,  а
Трумэн  сказал, что у каждого из нас имеется  свой представитель для связи с
печатью.  Мы договорились не допускать представителей  печати на совещания и
больше  не возвращаться к этому вопросу. Я подчинился большинству, но считал
и до сих пор считаю, что лучше было бы публично объяснить все это.
     Затем  министры  иностранных  дел  представили  свой  план   pазработки
европейских мирных договоров. Совет по-прежнему будет  состоять из министров
иностранных дел пяти держав, перечисленных президентом, но только  те страны
будут участвовать в составлении условий договора, которые подписали  условия
капитуляции,  навязанные данному вражескому государству. На этот  счет также
было  достигнуто  согласие, но  меня  обеспокоило  американское  предложение
предоставить  эти условия  Объединенным  Нациям.  Я  отметил,  что если  это
означает  необходимость консультироваться с  каждой  из  стран  Объединенных
Наций,  то это  будет длительная и  трудная процедура,  и мне не хотелось бы
соглашаться  с этим. Бирнс 1 сказал,  что  мы связаны декларацией
Объединенных Наций,  но  и  он сам,  и Сталин  признали, что к  Объединенным
Нациям можно обратиться только после того, как пять держав договорятся между
собой. Я больше не настаивал.
     1 Госсекретарь США. -- Прим. ред.

     Затем подошли  к вопросу  о Германии.  Вопрос о  конкретных полномочиях
Контрольного  совета,  экономические вопросы,  вопрос  о судьбе  нацистского
флота  не были готовы  к обсуждению. "Что подразумевается под Германией?" --
спросил  я.  "То, что  от  нее  осталось  после  войны", --  сказал  Сталин.
"Германия  1937 года", -- сказал Трумэн. Сталин заявил,  что от войны никуда
не денешься. Страны больше  не существует.  Нет ни определенных  границ,  ни
пограничной охраны, ни войск, а есть лишь четыре оккупационные зоны. В конце
концов мы  договорились  принять  в  качестве отправной  точки Германию 1937
года.  Это  откладывало окончательно  решение  проблемы,  и мы  обратились к
Польше.