жную Европу, и я боюсь
только того, что нас могут опередить. Если Северная Африка будет завоевана в
этом году,  мы  могли бы предпринять  смертельную  атаку  против  Гитлера  в
следующем году. Это явилось поворотным моментом в нашем разговоре.
     Сталин  затем начал  говорить о различных  политических трудностях.  Не
будет ли неправильно истолкован во Франции захват англичанами и американцами
районов,  где намечена  операция  "Торч"?  Что мы предпримем в  отношении де
Голля?  Я  сказал, что мы  не  хотим,  чтобы на этом  этапе  он вмешивался в
операцию. Французы (вишистские), вероятно, станут стрелять в деголлевцев, но
вряд  ли  они  будут  стрелять  в  американцев.  Гарриман  очень  настойчиво
поддержал  это, сославшись  на  сообщение,  которым президент  доверяет,  от
американских агентов на всей территории проведения операции "Торч", а  также
на мнение адмирала Леги.

     * * *
     В  этот  момент Сталин,  по-видимому,  внезапно  оценил  стратегические
преимущества операции  "Торч".  Он перечислил четыре основных  довода  в  ее
пользу. Во-первых, это нанесет  Роммелю удар с тыла; во-вторых, это запугает
Испанию;  в-третьих,  это  вызовет  борьбу  между  немцами и  французами  во
Франции; в-четвертых, это поставит Италию под непосредственный удар.
     Это замечательное заявление произвело на меня глубокое впечатление. Оно
показывало,  что  русский  диктатор быстро и  полностью  овладел  проблемой,
которая до этого  была новой для него. Очень немногие из живущих людей могли
бы  в несколько  минут понять  соображения, над  которыми  мы так настойчиво
бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно.
     Я упомянул  пятую  причину, а именно,  сокращение морского  пути  через
Средиземное  море.   Сталину  хотелось  знать,  можем  ли  мы  пройти  через
Гибралтарский пролив. Я сказал, что все будет в порядке. Я сообщил ему также
об изменениях в командовании  в Египте и о нашей решимости дать там решающий
бой  в  конце  августа  или  в  сентябре.  Наконец, стало ясно, что всем  им
нравится "Торч",  хотя Молотов спросил, нельзя ли осуществить эту операцию в
сентябре.
     Затем я добавил! "Франция подавлена, и мы хотим подбодрить ее". Франция
поняла  значение событий  на  Мадагаскаре  и  в Сирии.  Прибытие американцев
приведет  к  тому,  что  французская нация  перейдет на  нашу  сторону.  Это
испугает  Франко. Немцы, может быть, сразу же скажут французам: "Отдайте нам
ваш флот и Тулон". Это вновь возбудило бы антагонизм между Виши и Гитлером.
     Я  затем коснулся вопроса о возможности использования англоамериканской
авиации на южном фланге  русских армий,  чтобы  защищать Каспийское  море  и
Кавказские  горы и вообще  сражаться на этом  театре. Однако я  не говорил о
деталях, поскольку нам, конечно, надо было сначала  выиграть  нашу  битву  в
Египте  и  я  не  был  знаком  с  планами  президента  относительно  участия
американцев.  Если  Сталину  понравится  эта  идея, мы займемся детальной ее
разработкой.  Он ответил, что они  будут очень благодарны  за эту помощь, но
вопрос о размещении английской  авиации потребует детального изучения. Я был
очень заинтересован этим проектом, ибо  он привел бы  к  более  ожесточенным
боям между  англо-американской  авиацией и  немцами  и  все  это  помогло бы
завоевать господство в воздухе при более  благоприятных условиях, чем тогда,
когда надо сидеть и ждать возникновения опасности над Па-де-Кале.
     Затем мы собрались около большого глобуса, и я разъяснил Сталину, какие
громадные преимущества даст  освобождение  от  врага  Средиземного  моря.  Я
сказал Сталину,  что если он захочет опять  увидеться  со  мной,  то я в его
распоряжении.  Он ответил,  что по русскому обычаю  гость должен  сказать  о
своих  желаниях и что он  готов  принять  меня в любое время. Теперь он знал
самое худшее, и мы все-таки расстались в атмосфере доброжелательства.
     Встреча  продолжалась   почти  четыре  часа.  Потребовалось  полчаса  с
небольшим, чтобы добраться  до  государственной  дачи номер  7.  Хотя  я был
сильно утомлен, я продиктовал после полуночи телеграммы  военному кабинету и
президенту Рузвельту, а затем  крепко и  надолго заснул с сознанием, что, по
крайней мере, лед сломлен и установлен человеческий контакт.

        "Глава пятая"
        "москва."
        "отношения установлены"
     На  следующее утро  я проснулся поздно в моем  роскошном помещении. Был
четверг  13  августа  --  этот  день всегда  был для  меня  "днем Бленгейма"
1.  Я договорился, что в  полдень нанесу визит Молотову в Кремле,
чтобы  разъяснить ему полнее и яснее характер различных операций, которые мы
имели в виду. При встрече я сказал, что было бы вредно для общего дела, если
бы  вследствие взаимных обвинений  из-за отказа от операции "Следжхэммер" мы
были бы  вынуждены публично доказывать  нецелесообразность таких операций. Я
разъяснил  также  более подробно  политическое значение операции "Торч".  Он
слушал вежливо, но ничего не говорил. Я предложил ему, чтобы моя  встреча со
Сталиным состоялась  в  10 часов этим вечером. Позднее,  днем, мне сообщили,
что удобнее было бы  устроить встречу в 11 часов вечера.  Меня  спросили, не
захочу ли  я взять с собой  Гарримана,  поскольку речь будет  идти о тех  же
вопросах,  что и накануне вечером. Я ответил "да" и сказал, что мне хотелось
бы  также  взять с  собой  Кадогана, Брука, Уэйвелла и  Теддера, которые тем
временем благополучно  прибыли из  Тегерана  на русском  самолете, поскольку
существовала опасность возникновения пожара на их самолете "либерейтор".
     1  В  битве  при  Бленгейме  (Бавария)  13 августа  1704  г.
англичане и австрийцы под командованием Мальборо (предок Черчилля) и Евгения
Савойского нанесли поражение французам и баварцам. -- Прим. ред.

     Прежде  чем  покинуть  эту  изысканную  строгую  комнату  дипломата,  я
повернулся к Молотову и сказал: "Сталин  допустил бы большую ошибку, если бы
обошелся  с нами  сурово,  после того как мы  проделали такой большой  путь.
Такие  вещи не  часто  делаются обеими  сторонами  сразу".  Молотов  впервые
перестал быть чопорным. "Сталин, -- сказал он,  -- очень мудрый человек.  Вы
можете  быть уверены, что, какими бы ни были  его доводы, он понимает все. Я
передам ему то, что вы сказали".

     * * *
     Мы все  прибыли  в Кремль  в  11  часов вечера и  были  приняты  только
Сталиным и  Молотовым, при которых  находился  их переводчик.  Затем начался
крайне  неприятный разговор. Сталин  передал  мне  документ.  Когда  он  был
переведен, я сказал, что  отвечу  на него в  письменной форме  и что  Сталин
должен  понять,  что  мы приняли решение относительно  курса,  которому надо
следовать,  и упреки тщетны. После  этого мы спорили  почти два часа. За это
время он сказал очень много неприятных вещей, особенно о том, что мы слишком
боимся сражаться с немцами и что если  бы мы попытались это сделать, подобно
русским, то мы убедились бы, что это  не так уж плохо;  что мы нарушили наше
обещание  относительно  "Следжхэммера";  что  мы  не  выполнили  обещаний  в
отношении поставок России и посылали лишь остатки после того, как взяли себе
все, в чем мы нуждались. По-видимому,  эти жалобы были адресованы в такой же
степени Соединенным Штатам, как и Англии.
     Я  решительно отверг все его утверждения,  но без каких-либо колкостей.
Мне кажется, он не  привык  к  тому, чтобы  ему неоднократно  противоречили.
Однако  он вовсе  не рассердился  и даже не был возбужден. Он  повторил свое
мнение,  что англичане  и  американцы смогли  бы высадить  шесть  или восемь
дивизий  на  Шербурском  полуострове, поскольку  они  обладают господством в
воздухе. Он считал,  что  если  бы английская армия так же много сражалась с
немцами, как русская армия,  то она не боялась бы так сильно немцев. Русские
и, конечно, английская авиация показали, что  немцев можно бить.  Английская
пехота  могла бы сделать  то же самое при условии,  если бы она  действовала
одновременно с русскими.
     Я  вмешался и  заявил, что  согласен  с замечаниями  Сталина по  поводу
храбрости  русской  армии.  Предложение  о высадке  в Шербуре  не  учитывает
существования  Ла-Манша. Наконец Сталин сказал,  что  нет  смысла продолжать
разговор на эту тему. Он вынужден  принять наше решение. Затем  он отрывисто
пригласил нас на обед в 8 часов следующего вечера.
     Принимая  приглашение, я сказал, что  вылечу  на  самолете  на рассвете
следующим утром, то есть 15-го. Джо, казалось, был несколько озабочен этим и
спросил, не смогу ли я остаться дольше. Я ответил, что, конечно,  могу, если
это принесет  какую-нибудь  пользу, и что во всяком случае я останусь еще на
день. Я воскликнул  затем, что в его позиции не чувствуется уз товарищества.
Я проделал  большой  путь,  чтобы установить  хорошие  деловые отношения. Мы
сделали  все возможное, чтобы помочь России,  и будем продолжать это делать.
Мы  были покинуты в  полном  одиночестве  в  течение  года  в борьбе  против
Германии и  Италии. Теперь, когда три великие нации стали союзниками, победа
обеспечена, при условии, если мы не разойдемся и т д. Когда я говорил это, я
был  несколько  возбужден,  и,  прежде чем сказанное мною успели  перевести,
Сталин заметил, что ему нравится тон моего высказывания. После этого начался
разговор в несколько менее напряженной атмосфере.
     Сталин начал  длительное обсуждение, касающееся двух русских минометов,
стреляющих  ракетами, действие которых, по его словам, было опустошительным.
Он  предложил  показать их  нашим  экспертам,  если  они  могут обождать. Он
сказал, что предоставит нам всю информацию об этих минометах, но не будет ли
нами дано что-нибудь взамен? Не должно ли существовать соглашение об  обмене
информацией  по  поводу изобретений?  Я сказал,  что  мы  дадим им  все,  не
торгуясь, за исключением лишь тех приспособлений, которые, если они окажутся
на самолетах  над вражескими позициями и будут сбиты,  сделают для нас более
трудной бомбардировку Германии. Он согласился с этим. Он также  согласился с
тем,  чтобы  его военные представители встретились  с нашими  генералами,  и
такая встреча была намечена на 3 часа дня.  Я сказал, что  им потребуется по
крайней  мере 4  часа, чтобы полностью  разобраться  в различных технических
вопросах,  связанных  с операциями "Следжхэммер",  "Раунд-aп" и  "Торч".  Он
как-то заметил, что операция "Торч" "правильна  с  военной точки зрения", но
что политическая  сторона  дела  требует  более деликатного,  то есть  более
внимательного отношения.  Время от времени он возвращался к "Следжхэммеру" и
выражал свое  недовольство  по  этому  поводу.  Когда  он  сказал,  что наше
обещание  не было  выполнено, я ответил: "Я отвергаю  это заявление.  Каждое
обещание было выполнено". И  я сослался на памятную записку, которую передал
Молотову.  Он  как  будто  извинился, заявив, что  выражает свое искреннее и
честное  мнение,   что  между  нами   нет  недоверия,  а  существует  только
расхождение во взглядах.
     Наконец,  я  задал  вопрос по  поводу  Кавказа.  Намерен ли он защищать
горную  цепь и каким  количеством  дивизий? При обсуждении  этого вопроса он
послал  за  макетом хребта и  совершенно откровенно  и с явным  знанием дела
разъяснил  прочность  этого  барьера, для  защиты которого,  по  его словам,
имеется 25  дивизий. Он указал на различные горные проходы и сказал, что они
будут обороняться. Я спросил, укреплены ли они, и он ответил: "Да, конечно".
Линия фронта  русских,  до которой  враг еще не дошел,  находилась  севернее
основного  хребта. Он сказал,  что  им  придется держаться  в  течение  двух
месяцев, когда снег сделает горы непроходимыми. Он заявил, что вполне уверен
в  том,  что  они  смогут  это сделать,  а также  подробно  говорил  о  силе
Черноморского флота, который был сосредоточен в Батуми.
     Вся  эта часть беседы  была менее напряженной,  однако, когда  Гарриман
задал вопрос по поводу планов доставки американских самолетов  через Сибирь,
на  что русские лишь недавно дали  согласие после  продолжительных настояний
американцев, он  ответил отрывисто: "Войны не выигрывают  планами". Гарриман
все время поддерживал меня, и ни один из нас не сделал ни малейшей уступки и
не произнес ни одного горького слова.
     Сталин  раскланялся с нами и  протянул мне на прощание  свою  руку, и я
пожал ее.

     * * *
     14  августа я сообщил военному кабинету следующее: "Мы спрашивали себя,
какова  причина этого  явления  и такой  перемены  после того,  как накануне
вечером мы достигли благоприятной почвы. Мне кажется наиболее вероятным, что
его Совет комиссаров воспринял известие,  которое  я привез, не так  хорошо,
как он.  Возможно, они обладают  большей властью, чем  мы  думаем, но меньше
знают дело. Возможно, он  фиксировал  свою позицию для будущих целей  и в их
интересах,  а  также давал выход своему  раздражению.  Кадоган говорит,  что
переход на такой более жесткий тон последовал за открытием переговоров Идена
в  рождественские  дни,  а  Гарриман  говорит,  что эта тактика  была  также
использована в начале миссии Бивербрука.
     Мое  обдуманное мнение таково, что в  душе, поскольку  она есть у него,
Сталин знает, что мы правы и  что шесть дивизий в операции "Следжхэммер"  не
принесли  бы ему  пользы  в этом году.  Больше  того,  я  убежден,  что  его
уверенное и быстрое военное суждение делает его сильным сторонником операции
"Торч". По-моему, не исключено,  что он внесет поправки. Я не отказываюсь от
такой надежды. Во всяком случае я уверен,  что лучше было объясниться так, а
не как-либо иначе. Никогда за все время не было сделано ни  малейшего намека
на  то, что они  не  будут продолжать сражаться, и я лично думаю, что Сталин
вполне уверен в том, что он победит.
     Я  делаю большую скидку, учитывая  напряжение, которое они  испытывают.
Наконец, я думаю, что они хотят полной огласки нашего визита".

     * * *
     Ниже приводится памятная записка, которую Сталин вручил мне:
     Премьер Сталин -- премьер-министру 13 августа 1942 года
     "В результате обмена мнений в Москве, имевшего место 12  августа с. г.,
я  установил,   что  Премьер-Министр   Великобритании  г.  Черчилль  считает
невозможной организацию второго фронта в Европе в 1942 году.
     Как известно,  организация второго фронта  в Европе  в 1942  году  была
предрешена во  время  посещения  Молотовым  Лондона  и  она  была отражена в
согласованном англо-советском коммюнике, опубликованном 12 июня с. г.
     Известно также,  что организация второго  фронта  в Европе  имела своей
целью  отвлечение  немецких сил  с восточного  фронта на Запад,  создание на
Западе  серьезной базы  сопротивления  немецко-фашистским силам и облегчение
таким образом положения советских войск на советско-германском фронте в 1942
году.
     Вполне понятно, что Советское Командование строило план своих  летних и
осенних операций в расчете на создание второго фронта в Европе в 1942 году.
     Легко  понять,  что  отказ  Правительства  Великобритании  от  создания
второго  фронта в 1942 году в Европе наносит моральный  удар  всей советской
общественности,  рассчитывающей  на  создание  второго   фронта,   осложняет
положение  Красной  Армии  на  фронте  и  наносит  ущерб  планам  Советского
Командования.
     Я уже не говорю о том, что затруднения для Красной Армии, создающиеся в
результате отказа от создания второго фронта в 1942 году, несомненно, должны
будут ухудшить военное положение Англии и всех остальных союзников.
     Мне  и  моим  коллегам  кажется,  что  1942  год  представляет наиболее
благоприятные  условия для создания  второго фронта в Европе, так  как почти
все силы немецких войск, и притом лучшие силы, отвлечены на восточный фронт,
а в Европе  оставлено  незначительное  количество сил,  и притом худших сил.
Неизвестно,  будет ли  представлять 1943 год такие же  благоприятные условия
для создания второго фронта, как 1942 год. Мы  считаем поэтому, что именно в
1942 году возможно и следует  создать  второй  фронт  в  Европе.  Но  мне, к
сожалению,   не   удалось   убедить   в   этом  господина   Премьер-Министра
Великобритании, а г. Гарриман, представитель Президента США при  переговорах
в Москве, целиком поддержал господина Премьер-Министра".
     Следующим  утром, хорошо отдохнув, я подготовил  с  помощью  начальника
имперского генерального  штаба и Кадогана следующий ответ,  который  казался
мне подходящим и исчерпывающим.

     Премьер-министр -- премьеру Сталину 14 августа 1942 года
     "1.  Самым  лучшим  видом  второго  фронта  в  1942  году,  единственно
возможной  значительной  по  масштабу  операцией  со стороны  Атлантического
океана  является  "Торч".  Если  эта  операция  сможет быть  осуществлена  в
октябре, она окажет больше помощи России, чем всякий иной план. Эта операция
подготовляет также путь  на 1943  год и обладает четырьмя  преимуществами, о
которых  упоминал  премьер   Сталин   в   беседе   12   августа.  Британское
Правительство и Правительство  Соединенных Штатов приняли решение об этом, и
все приготовления идут самым ускоренным темпом.
     2.  По сравнению с  "Торч" нападение шести или восьми англоамериканских
дивизий  на  полуостров  Шербур и на  острова Канала было  бы  рискованной и
бесплодной операцией.  Немцы  располагают на  Западе достаточным количеством
войск,  чтобы  блокировать  нас  на   этом   узком  полуострове  при  помощи
укрепленных  линий,  и  они  сконцентрировали  бы  в  этом  месте  все  свои
военно-воздушные силы,  имеющиеся у них на Западе. По мнению всех британских
военно-морских,  военных и  воздушных органов, операция  могла бы окончиться
лишь катастрофой. Если бы даже удалось  создать предмостное  укрепление,  то
это не отвлекло бы ни одной  дивизии из России.  Это  было  бы также гораздо
более  кровоточащей раной  для  нас,  чем для  противника, и на это были  бы
расточительно и бесцельно  израсходованы опытные кадры и десантные средства,
необходимые  для  настоящих операций в 1943 году. Такова  наша окончательная
точка  зрения.  Начальник Имперского  генерального  штаба  обсудит  детали с
русскими командующими в любой степени, которая может быть желательной.
     3.  Ни  Великобритания,  ни  Соединенные  Штаты  не  нарушили  никакого
обещания.  Я обращаю  внимание на пункт 5 моего меморандума, врученного г-ну
Молотову  10  июня 1942 года, в  котором отчетливо сказано: "Поэтому  мы  не
можем дать никакого обещания". Этот меморандум явился результатом длительных
переговоров, в которых было исчерпывающим образом разъяснено, что существуют
весьма  малые шансы на  принятие  подобного  плана.  Некоторые  из  бесед, в
которых были даны эти разъяснения, записаны.
     4. Однако  все разговоры относительно англо-американского  вторжения во
Францию   в  этом  году  ввели  противника  в  заблуждение  и  сковали   его
значительные  военно-воздушные  и сухопутные  силы на  французском побережье
Канала.  Общим интересам,  в  особенности русским  интересам, был бы нанесен
ущерб, если бы возникли какие-либо публичные споры,  при которых  Британское
Правительство  было  бы  вынуждено  раскрыть народу  убийственный  аргумент,
которым, по его мнению, оно располагает против  операции "Следжхэммер". Были
бы значительно обескуражены русские армии, которые были  обнадежены по этому
поводу, и противник  смог  бы свободно оттянуть  дальнейшие силы  с  Запада.
Самым  разумным  методом  было  бы  использовать  "Следжхэммер"  в  качестве
прикрытия для "Торч" и  провозгласить "Торч", когда он  начнется, как второй
фронт. Это то, что мы намереваемся сделать.
     Мы  не  можем согласиться  с  тем,  что переговоры  с г-ном Молотовым о
втором фронте, поскольку  они были ограничены как устными, так и письменными
оговорками, дали бы какое-либо основание для изменения стратегических планов
русского верховного командования.
     Мы вновь подтверждаем