тали ожидать атаки.
     Монтгомери  не  принял  приглашения,  и  Роммелю ничего  не  оставалось
делать,  как отступить.  Он выступил  3  сентября под  нажимом  с  фланга со
стороны  английской  7-й бронетанковой дивизии,  потеряв  много транспортных
машин,  не  имевших брони.  В ту ночь началась контратака англичан не против
танковых частей противника, а  против  90-й  легкой дивизии и моторизованной
дивизии "Триест". Если бы их удалось разбить, то бреши в минных  полях можно
было  бы  блокировать, прежде чем германские танковые  части вновь прорвутся
назад  через  них.  Новозеландская  дивизия предприняла  сильные  атаки,  но
встретила   ожесточенное  сопротивление,   и  Африканскому  корпусу  удалось
ускользнуть.  Монтгомери  теперь  прекратил   преследование.  Он   собирался
захватить инициативу, когда положение окончательно созреет, но не сейчас. Он
удовольствовался  тем, что  отбил  стоившую таких огромных потерь  последнюю
попытку  Роммеля  прорваться   в  Египет.  При  сравнительно  незначительных
собственных потерях  8-я  армия  и авиация, находившиеся в  Пустыне, нанесли
тяжелый  удар  противнику  и  вызвали  новый  кризис  в  его  снабжении.  Из
документов, захваченных позже, нам известно, что Роммель  находился в весьма
стесненном положении и настойчиво требовал помощи. Мы знаем  также, что в то
время  он был  утомленным  и больным  человеком.  Последствия  сражения  под
Алам-эль-Хальфой сказались через два месяца.
     Наши потери составили НО офицеров  и 1640 солдат. В том числе англичане
потеряли 984, австралийцы -- 257, новозеландцы -- 405, южноафриканцы -- 65 и
индийцы -- 39. Это была поистине имперская битва, в которой метрополия несла
на себе основное бремя.

        "Глава восьмая"
        "ОЖИДАНИЕ И НАПРЯЖЕНИЕ"
     Хотя решение о двух наших великих операциях по обе стороны Средиземного
моря уже было  принято и подготовка к ним двигалась  вперед, период ожидания
вызывал хотя и сдерживаемое, но исключительное напряжение. Узкий круг людей,
которые были осведомлены, волновались по поводу предстоящих событий. Те, кто
ничего не знал, беспокоились, что ничего не происходит.
     Уже 28 месяцев  я руководил всеми  делами, и в течение этого времени мы
почти  непрерывно  несли военные поражения. Мы  пережили  падение  Франции и
воздушные  налеты  на Англию.  К  нам  не вторглись.  Мы все еще  удерживали
Египет. Мы остались живы, но  были приперты  к стене. Но  и только. С другой
стороны, какие  катастрофы обрушились  на нас! Фиаско в Дакаре,  потеря всех
территорий, отвоеванных нами у итальянцев в Пустыне, трагедия Греции, потеря
Крита, следующие одна за другой неудачи в войне с японцами, потеря Гонконга,
разгром  командования  АБДА и  захват  всех  территорий,  находящихся в  его
ведении, катастрофа в Сингапуре, захват японцами Бирмы, поражение Окинлека в
Пустыне,  капитуляция Тобрука, неудача,  как в то время считали,  в Дьепе --
все это были звенья единой цепи несчастий и неудач, не имевших себе равных в
нашей истории. То обстоятельство, что  мы больше не были одиноки, что теперь
в союзе  с  нами  были две  самые  могущественные  нации  в  мире,  отчаянно
сражавшиеся на нашей стороне, безусловно, давало  нам уверенность в конечной
победе. Но  это же  обстоятельство, устраняя сознание смертельной опасности,
лишь развязывало руки  критикам. Удивительно ли, что при таких условиях весь
характер  и система руководства  войной, за которое  я нес  ответственность,
ставились под сомнение и вызывали недовольство?
     Было, конечно, весьма примечательно, что в этот мрачный период я не был
отстранен от власти и мне не предъявляли требований изменить  свои методы, с
чем, как все знали, я никогда бы не  согласился. В таком случае я ушел бы со
сцены с  тяжелым  грузом на  плечах, а  плоды,  которые  наконец собрали бы,
приписывались бы  моему, хотя  и запоздалому, уходу. Действительно, весь ход
войны  должен был  вот-вот измениться.  Отныне нас ожидали  все возрастающие
успехи,  почти  не  омрачавшиеся  неудачами. Хотя  предстояла  длительная  и
тяжелая  борьба,  требовавшая  от  всех  нас  самых напряженных  усилий,  мы
достигли  вершины  перевала,  и  наш путь  к  победе теперь  не  только  был
определенным и верным, но сопровождался почти все время отрадными событиями.
Я не был лишен  права участвовать в этой новой фазе войны благодаря единству
и  силе  военного  кабинета,  благодаря  доверию,  которое  мне   продолжали
оказывать   мои   политические   и   профессиональные   коллеги,   благодаря
непоколебимой  верности  парламента  и неуклонной доброй воле наций. Все это
показывает, как много удач бывает в  человеческих делах и как мало мы должны
заботиться  о  чем-либо  другом, кроме  того, чтобы  всеми  силами стараться
делать все, что мы можем.
     Целый  ряд видных  деятелей, с которыми я поддерживал различной степени
близкие  отношения,  особенно  остро  чувствовали  напряженность  этих  двух
месяцев. Один  из  наиболее  влиятельных  и способных  верховных  комиссаров
доминионов написал  пространное  письмо, попавшее ко мне в руки и получившее
хождение   в  нашем   избранном  кругу.  Этот  документ  начинался  словами:
"Эмоциональная ценность г-на Черчилля, несомненно, весьма велика, но... ", и
далее  следовал длинный  перечень  моих  промахов  и множество  предложений,
направленных на  то, чтобы облегчить  бремя, которое я  несу, взяв  власть у
меня  из  рук.  Мой  друг лорд  Тренчард,  которого я знал и с которым часто
работал на протяжении  более четверти  века,  написал  внушительное  письмо,
прислав  мне  его  копию,  в  котором  настаивал  на всемерной  концентрации
внимания на действиях бомбардировочной авиации.

     * * *
     Но  самые серьезные  замечания по  поводу наших  методов ведения  войны
поступили  со стороны сэра  Стаффорда Криппса, лорда--хранителя печати.  Как
лидер палаты общин, он занимал положение первостепенного значения. Поэтому я
очень  встревожился,  когда по возвращении  из-за  границы в  конце  августа
обнаружил,  что  у него возникли  серьезные сомнения относительно морального
состояния нации и эффективности нашего аппарата, осуществляющего центральное
руководство войной.  В  настроении общественности  в  стране  он  усматривал
широко  распространенное чувство замешательства и недовольства.  Рабочие, по
его  мнению,  переживали  деморализующее  чувство бесполезности,  когда  они
слышали, что оружия, для производства  которого они напрягали все свои силы,
не  хватало в  Ливии.  Ученые, инженеры, у которых появлялись новые  мысли о
создании новых средств  вооружения,  не  встречали поощрения.  Представители
деловых  кругов  возмущались  официальными  задержками,  нерешительностью  и
созданием бесконечного множества ненужных комиссий.
     В вооруженных  силах офицеры и солдаты были сбиты с толку и встревожены
результатами  скверного военного  руководства.  По мнению  Криппса, возникла
настоятельная необходимость  вдохнуть энергию и энтузиазм в  военные  усилия
страны.  С этой  целью он  предложил  ряд реформ  нашего  правительственного
аппарата. С  некоторыми из них я был полностью  согласен и  принял  меры для
того,  чтобы  провести  их  в жизнь.  Но  в  основном  вопросе  технического
руководства войной  я глубоко расходился со взглядами, выраженными лордом --
хранителем печати. Правда, он не предлагал заменить меня или сместить меня с
моего  поста.  Вместо  этого  он предлагал,  чтобы  как  министр  обороны  я
приблизил   к   себе  в   качестве  советников   трех   человек,  столь   же
высокопоставленных, как,  например, начальники штабов,  которые наблюдали бы
за  работой объединенных штабов  военного планирования  и могли бы посвятить
все свое время военному планированию в самом широком смысле.
     Эти три  человека должны были  создать независимый  директорат военного
планирования, который пристально следил бы за всей стратегией войны и изучал
все  будущие  операции, и  в этих  целях  они  должны  были заменить комитет
начальников штабов.  На каждом театре  войны должен быть единый командующий,
обладающий  полной   властью   над  всеми  военно-морскими,  сухопутными   и
военно-воздушными  силами. Эти  командующие,  при  которых  будут находиться
небольшие объединенные штабы, должны подчиняться непосредственно директорату
военного планирования. Короче говоря, его предложение  сводилось к тому, что
министр   обороны  должен  превратиться  в  верховного   главнокомандующего,
непосредственно руководящего всеми тремя видами вооруженных сил во всем мире
с  тем,  чтобы  от  министра  и  ниже  шла  неразрывная  цепь   предвидения,
планирования и действий.
     Это,  действительно,  было идеально с  точки зрения планирования. Новый
директорат,  занимающийся  исключительно  планированием  и наделенный  всеми
полномочиями в  области руководства и контроля, мог бы действовать свободно,
не отвлекаясь на повседневные дела, которыми вынуждены заниматься начальники
штабов,   осуществляющие   контроль   над   войсками,  находящимися  под  их
командованием.  Эти  многообразные повседневные  заботы будут  предоставлены
начальникам  штабов  и  персоналу,  находящемуся  в  их  распоряжении  в  их
индивидуальном  и   коллективном  качестве,  в   то  время   как   верховное
командование  будет  разрабатывать  свою  стратегию  и  планы   в  блестящей
изоляции. Я не верил, чтобы такой дуализм мог принести успех,  и  решительно
обрушился  на   предложения  лорда  --   хранителя  печати.  Я   считал   их
необоснованными теоретически и  недейственными на практике. Основной принцип
руководства войной состоит, по моему мнению, в том, что военные планы должны
формулироваться  людьми,  обладающими  властью  и  ответственностью  для  их
реализации.
     Создание  директората  военного  планирования,  оторванного  от  штабов
вооруженных сил,  несущих ответственность за действия,  было бы  порочным  в
принципе,  ибо возникли  бы два соперничающих  органа, один ответственный, а
другой безответственный, но оба  имеющие  номинально равный статус. Нетрудно
предвидеть опасности и антагонизм, порождаемые такой  системой.  Любой умный
человек может составлять планы  обеспечения победы в войне, если он не несет
ответственности за их реализацию.
     Этими и  аналогичными  доводами  я отвечал лорду --  хранителю печати и
стремился  убедить его  в правоте своей точки зрения. Наш упорный спор занял
большую часть  сентября.  Но  мне не  удалось  убедить его.  21  сентября он
сообщил   мне,  что  считает  своим  долгом  уйти   в  отставку  из  состава
правительства, в котором он занимал такой важный пост.

     * * *
     В конце концов Стаффорд Криппс так и не ушел из правительства.  Хотя он
больше   не  хотел  брать  на  себя  полную   ответственность,  связанную  с
пребыванием в составе военного кабинета, мне все же очень хотелось найти для
него  какое-то другое поле  деятельности в правительстве,  на котором  можно
было бы по-прежнему использовать его талант и энергию.
     Полковник  Льевелин  охотно  согласился  уступить место сэру  Стаффорду
Криппсу  в  министерстве  авиационного  производства  и  взять  на себя  эту
ответственную роль в Вашингтоне. Виконт Крэнборн, на котором лежала  тяжелая
задача лидера палаты лордов, принял пост лорда -- хранителя печати и передал
свои обязанности по министерству колоний полковнику Оливеру  Стэнли, который
хотел в это время оставить  свою военную работу и снова занять  министерский
пост. Антони Иден согласился, помимо своих обязанностей министра иностранных
дел, взять на себя также задачу руководства палатой общин.
     Перевод сэра Стаффорда Криппса в министерство авиационного производства
создал вакантный пост  в военном кабинете, который занял Герберт Моррисон. В
качестве министра  внутренних  дел  и  внутренней  безопасности  он  успешно
проявил  свои   большие  административные  способности,   приспособив   нашу
организацию  гражданской  обороны  к выполнению разнообразных задач, ставших
перед ней в 1940 и 1941 годах.

     * * *
     В  такой  напряженной  внутренней  политической  обстановке  я  находил
некоторое  облегчение  в изучении предложений относительно будущего мирового
правительства  в послевоенный период,  которые министерство иностранных  дел
разрабатывало при консультации с государственным департаментом в Вашингтоне.
Министр иностранных дел  разослал в октябре членам  военного кабинета важный
документ на эту тему, озаглавленный "План четырех держав", согласно которому
верховное   руководство   должно   исходить   от   совета,   состоящего   из
представителей  Великобритании, Соединенных Штатов,  России и Китая. Я  рад,
что  нашел в себе  силы  в тот же момент  записать  свое  мнение в следующей
памятной записке:
     Премьер-министр -- министру иностранных дел 21 октября 1942 года
     "1.  Несмотря  на  бремя,  накладываемое  развивающимися  событиями,  я
попытаюсь  написать  ответ.  На первый взгляд очень легко выбрать эти четыре
великие державы. Однако  мы  не знаем,  с какой Россией и с какими  русскими
требованиями  нам  придется  столкнуться. Несколько позже  это  может  стать
возможным.  Что  касается  Китая,  то  я не  могу  рассматривать  чунцинское
правительство  как   представителя   великой  мировой  державы.  Несомненно,
появился   бы  голос  на   стороне  Соединенных   Штатов   в  любой  попытке
ликвидировать Британскую заморскую империю.
     2. Я должен признать, что мои мысли сосредоточены  в  первую очередь на
Европе  --  на возрождении  величия Европы,  колыбели  современных  наций  и
цивилизации. Было  бы неизмеримой  катастрофой,  если  бы русское варварство
подавило культуру  и  независимость древних  государств  Европы. Как это  ни
трудно  сейчас  сказать,   я  думаю,  что   европейская  семья  наций  может
действовать единодушно под руководством Совета  Европы. Я надеюсь  в будущем
на создание  Соединенных  Штатов Европы, при  которых барьеры между  нациями
будут сведены  к минимуму  и  будут возможны  неограниченные поездки по этим
странам.  Я  надеюсь  быть  свидетелем  того,  что  экономика  Европы  будет
изучаться в целом. Я надеюсь увидеть  создание Совета, состоящего, возможно,
из 10 членов, включая бывшие великие  державы  и несколько  конфедераций  --
скандинавскую,   дунайскую,  балканскую   и  др.,   который   располагал  бы
международной  полицией  и  которому  было   бы   поручено  держать  Пруссию
разоруженной.  Конечно,  нам  придется  во  многих  отношениях  и  в  весьма
значительных  отношениях  работать с американцами, но  Европа является нашей
первой заботой, и мы, конечно, не хотим замыкаться с русскими  и  китайцами,
когда  шведы,  норвежцы,  датчане, голландцы, бельгийцы, французы,  испанцы,
поляки, чехи и турки будут иметь свои жгучие проблемы, будут гореть желанием
получить от нас помощь и достаточно сил, чтобы заставить выслушать их. Позже
будет легко  более пространно  говорить  на  эти темы. К  сожалению,  сейчас
основное внимание -- и Ваше и мое -- должно быть уделено войне".

        "Глава девятая"
        "СОВЕТСКОЕ "СПАСИБО""
     Я вернулся из Москвы с новой решимостью помочь России, насколько  это в
наших силах.  Было ясно, что предстоящая зимняя  кампания явится критической
стадией борьбы на Востоке, что русский южный фланг  в районах Дона и Кавказа
явится  театром  военных  действий, а  нефтепромыслы Баку  и  господство над
Каспийским районом  будут непосредственной  немецкой целью.  На меня большое
впечатление произвела твердая уверенность Сталина, что он одержит победу.  Я
знал из того, что  он рассказал мне  в Кремле,  что он готовит  колоссальный
контрудар. Мы  мало что  могли  сделать  для  того, чтобы  повлиять на  этот
гигантский конфликт. Мы должны посылать русским армиям материалы любой ценой
всеми  путями.  Мы должны продолжать  отправку конвоев  арктическим путем  и
расширять движение по  Трансперсидской железной дороге.  Единственная прямая
военная помощь, которую мы могли  оказать,  состояла в том,  чтобы отправить
крупные англо-американские воздушные  силы в район  Каспия. Но и  выполнение
этой  задачи  должно  было  быть  отложено  до одержания победы  в  Западной
пустыне.  Тем  временем  нужно было  продолжать подготовку  к  оказанию этой
прямой помощи под кодированным названием -- операция "Велвет".
     Как только  я возвратился домой, я официально  представил  этот  проект
президенту.
     Бывший военный моряк -- президенту Рузвельту 30 августа 1942 года
     "1. Проект отправки на южный  фланг русских армий, английских и  вскоре
американских   военно-воздушных   сил   должен   рассматриваться   в   плане
долгосрочной  политики нашего сотрудничества с  Россией и  защиты персидских
нефтепромыслов. Главными доводами в пользу этой операции являются:
     а) общее усиление русской воздушной мощи;
     б) создание  передовой  линии обороны всех наших интересов  в Персии  и
Абадане;
     в)   моральное   значение  проявления   духа  товарищества  с  русскими
значительно  превзойдет  все  то,  что  можно ожидать  от сил, которые будут
предоставлены;
     г) она не представляет собой распыления сил, а еще большую концентрацию
сил   против  главного  объекта  авиации  союзников,  a  именно  изматывание
германской авиации повседневными боями.
     2.  Следуя различным высказываниям на  эту тему, которые содержались  в
нашей  корреспонденции,  и  учитывая,  что  Вы относились к этому  вопросу в
принципе  благосклонно,  я  от имени  правительства его  величества в  своих
переговорах  со Сталиным  дал  обязательство на этот счет и  заявил,  что Вы
также проявляете большой интерес  к  этому вопросу. Теперь, г-н президент, я
представляю Вам  официальный проект, по которому Вы, возможно, соблаговолите
высказать свое решение:
     а)   Предложение  состоит   в   том,  чтобы   направить  в   Закавказье
англо-американские  военно-воздушные силы  для  того, чтобы  помочь  русским
наземным и воздушным силам удерживать линию, идущую через Кавказские горы  и
Черноморское побережье. Необходимые воздушные силы будут отозваны из Египта,
как только  положение в Западной  пустыне позволит  высвободить  эти  силы с
фронта, и после  этого они могут быть сконцентрированы в районе Баку, Батуми
в течение двух месяцев с того момента.
     б) Это  предложение в общих чертах  уже было сделано премьеру  Сталину,
который с благодарностью принял его и указал,  что подробности  плана должны
быть   дополнительно   изучены.  Во   время  переговоров  между  начальником
имперского  генерального  штаба,  маршалом  авиации  Теддером   и   маршалом
Ворошиловым  было решено, что совместное  планирование  и  подготовка должны
быть  начаты  немедленно,  и было  предложено,  чтобы представители  союзной
авиации направились с этой целью в Москву.
     В случае согласия американцев эти военно-воздушные силы должны включать
следующие части: 8 эскадрилий истребителей  ближнего действия,  1 эскадрилью
истребителей  дальнего действия,  3  эскадрильи  легких  бомбардировщиков, 2
эскадрильи   средних   бомбардировщиков,   1   американский   полк   тяжелой
бомбардировочной   авиации  и,   возможно,   позже   одну   разведывательную
эскадрилью.
     Ввиду  крайних трудностей снабжения этих войск из-за отсутствия хороших
наземных коммуникаций  потребуется большое  количество транспортной  авиации
для  снабжения  этих  сил. Для  этой цели представляется  необходимым  иметь
минимум  одну американскую транспортную авиагруппу в  составе приблизительно
50 самолетов.
     Таким  образом,  предполагаемый  американский вклад будет  состоять  из
одного   американского   полка  тяжелой   бомбардировочной   авиации,   ныне
находящегося в Египте, и  одной транспортной авиагруппы, которой  сейчас нет
на Ближнем Востоке. Даже если Роммель будет  изгнан из  Киренаики, воздушная
оборона Египта  и  наши  протяженные  линии коммуникаций в Западной  пустыне
явятся тяжелой об