но
проводившейся  нами  политикой  обеспечения  независимости  Сирии,  так  и в
Италии, где он нанес оскорбление Соединенным Штатам.
     Еще  27 февраля я в  совершенно ясных выражениях изложил в палате общин
нашу политику:
     "Я должен разъяснить, притом раз и  навсегда, позицию правительства его
величества  в  отношении  Сирии и  Ливана и  в отношении  наших  французских
союзников.  Эта позиция определяется заявлениями,  сделанными в 1941 году, в
которых  Великобритания  и  Франция окончательно провозгласили независимость
этих государств  Леванта.  В  то время и с тех самых пор  правительство  его
величества давало  ясно понять, что оно  никогда  не будет пытаться заменить
французское  влияние  в  государствах  Леванта  английским. Мы твердо решили
также  уважать  независимость этих государств и приложить все усилия в целях
сохранения особого положения  Франции, учитывая  многочисленные культурные и
исторические  связи,  с  давних  пор  установленные Францией  и  Сирией.  Мы
надеемся, что французы  сумеют сохранить это особое положение. Мы верим, что
властью всемирной  организации  эти государства  будут поставлены на прочную
основу и что привилегия французов также будет признана.
     Однако я должен разъяснить, что  не нам одним надлежит  защищать  силой
независимость Сирии  и Ливана или привилегию Франции. Мы стремимся и к тому,
и к другому и не считаем их несовместимыми. Поэтому нельзя возлагать слишком
большое  бремя на плечи одной только Великобритании. Нам нужно учитывать тот
факт, что Россия и Соединенные Штаты признали независимость Сирии и Ливана и
относятся  к ней с одобрением, но они не одобряют предоставления какого-либо
особого положения любому другому иностранному государству".
     Освобождение  Франции  повлекло за  собой серьезный  кризис  в  странах
Леванта.  С  некоторых  пор было  ясно, что  потребуется  новый  договор для
определения французских прав в  этом районе, и на обратном  пути из  Ялты  я
встретился в Каире с президентом Сирии и уговаривал его мирно договориться с
французами. Государства Леванта не желали начинать переговоры, но мы убедили
их это сделать,  и переговоры начались.  Французский  делегат  генерал Бэйнэ
отправился  в Париж  за инструкциями,  и  вся Сирия  с  тревогой и волнением
ожидала  его   предложений.   Произошла  задержка;  никаких  предложений  не
поступало; затем распространилось известие, что в пути находятся французские
подкрепления. 4 мая  я обратился  к де  Голлю с дружественной телеграммой, в
которой  объяснил, что у нас нет никаких притязаний в государствах Леванта и
что мы выведем  все наши войска из  Сирии и Ливана, как только новый договор
будет  заключен и  вступит в  силу. Однако я  упомянул также, что нам  нужно
оберегать  от  нарушений и разъединения  свои  военные коммуникации  на всем
Среднем Востоке. Мы указали ему, что прибытие французских подкреплений, даже
самых небольших, неизбежно будет расценено как средство давления и это может
иметь  серьезные последствия. Этот совет не был принят, и 17 мая французские
войска высадились в Бейруте.
     Последовал взрыв. Правительства Сирии и Ливана  прервали  переговоры  и
заявили, что сейчас, когда война кончена,  союзникам  предложат эвакуировать
все иностранные войска. Начались антифранцузские забастовки и  демонстрации.
В Алеппо  было убито  8  человек и  25  ранено. Сирийская  палата  депутатов
приняла  решение  о  введении  воинской  повинности.  Заявление  английского
министерства  иностранных  дел  от 26 мая,  выражавшее сожаление  по  поводу
прибытия  французских  подкреплений,  вызвало на  следующий  день  ответ  из
Парижа, в котором говорилось, что  беспорядки  спровоцированы искусственно и
что  в  эти  страны введено много новых  английских  войск без  протеста  со
стороны сирийцев или ливанцев и без согласия  французов. На самом деле мы 25
мая обратились к сирийскому правительству с просьбой сохранить контроль  над
создавшимся  положением,  но  28  мая  оно  сообщило  нам,  что  не в  силах
справиться с событиями и не может больше нести ответственность за внутренний
порядок. Французы открыли артиллерийский обстрел в Хомсе и Хаме. Французские
броневики разъезжали по улицам Дамаска и Алеппо. Французские самолеты летали
на  небольшой  высоте  над  мечетями   в  час   молитвы,  на  крышах  зданий
устанавливались пулеметы.
     Примерно в 7 часов вечера 29 мая в Дамаске завязались  ожесточенные бои
между французскими войсками и сирийцами,  продолжавшиеся несколько часов  --
до  глубокой ночи. Французская  артиллерия открыла огонь, вызвавший  большие
людские  потери и  причинивший  серьезный  материальный  ущерб;  французские
войска  заняли   здание   сирийского   парламента.  Артиллерийские   обстрел
продолжался, по временам стихая, до утра  31 мая;  было убито и ранено около
двух тысяч человек.
     Правительство в Хомсе уже обратилось к английской  9-й армии с просьбой
добиться  перемирия.  Мы больше  не могли  оставаться  в  стороне,  и 31 мая
главнокомандующему вооруженными силами  на Среднем Востоке генералу Бернарду
Пэйджету было дано указание  восстановить порядок.  Он довел наше требование
до  сведения  французского командующего, и последний, по указанию из Парижа,
объявил о "прекращении огня".
     Генерал  Пэйджет  проявил  в этой  обстановке большое благоразумие. Все
прошло  гладко,  и  с  этим  трудным  и  неприятным  эпизодом в  Сирии  было
покончено.

        "Глава пятнадцатая"
        "ОТКРЫВАЕТСЯ ПРОПАСТЬ"
     Когда  я пробирался сквозь толпы  ликующих лондонцев в час их  радости,
вполне  заслуженной  после всего того,  что  им пришлось  пережить,  мой  ум
занимали  опасения  за  будущее  и  многочисленные сложные проблемы. В  этом
сиянии  славы большинству из  них казалось,  что гитлеровская  опасность  со
всеми ее тяжелыми испытаниями и лишениями канула  в прошлое. Грозный враг, с
которым   они  сражались  более   пяти  лет,  безоговорочно   капитулировал.
Единственное,  что оставалось  сделать  трем  державам-победительницам,  это
установить справедливый и прочный мир, охраняемый всемирным органом, вернуть
солдат на  родину  к  истосковавшимся  по ним родным и  близким и вступить в
золотой  век процветания и прогресса. Это минимальное -- думали  народы этих
стран.
     Однако у  медали имелась  оборотная  сторона.  Еще  не  была  побеждена
Япония. Атомная бомба еще не  родилась. Мир был в смятении. Основа связи  --
общая  опасность,  объединявшая  великих союзников, -- исчезла  мгновенно. В
моих  глазах  советская  угроза  уже  заменила  собой нацистского врага.  Но
объединения,  направленного против  нее, не  существовало.  У  нас в  стране
основа национального единства, на которую так твердо опиралось правительство
военного времени,  также исчезала. Нашей силе, одолевшей так  много бурь, не
суждено будет  долго  сохраниться в солнечный день. Но  в  таком случае  как
сможем мы  прийти к тому окончательному  урегулированию, которое только одно
может  вознаградить  за труды  и страдания,  связанные с войной?  Я  не  мог
избавиться от страха  перед  тем,  что  победоносные армии  демократии скоро
разбредутся,  в то время как  настоящее и  самое трудное наше испытание  еще
впереди.  Мне уже  довелось видеть все  это раньше.  Я вспоминал другой день
ликования, почти тридцать  лет назад, когда я с  женой ехал  из министерства
вооружений  на Даунинг-стрит поздравить  премьер-министра, пробираясь  через
такую же, не помнившую себя от восторга, людскую массу. Тогда, как и на этот
раз,  я понимал мировую обстановку в  целом. Но в то время, по крайней мере,
не существовало могучей армии, которой нам нужно было бы бояться.

     * * *
     Главное место  в моих мыслях  занимала встреча трех великих держав, и я
надеялся, что президент Трумэн по пути заедет в Лондон,
     Ясно, что первоочередной целью должно было  быть совещание со Сталиным.
Через три дня после капитуляции Германии я телеграфировал президенту:
     Премьер-министр -- президенту Трумэну 11 мая 1945 года
     "1. Я считаю, что мы должны  вместе или по отдельности в  один и тот же
момент обратиться  к Сталину  с приглашением встретиться  с  нами в  июле  в
каком-нибудь неразрушенном городе Германии, о котором  мы договоримся, чтобы
провести трехстороннее совещание.  Нам не следует  встречаться в  каком-либо
пункте  в  пределах нынешней русской военной зоны. Мы  шли ему навстречу два
раза  подряд.  Мы  беспокоим  их  своей  цивилизацией  и  нашими   методами,
отличающимися от  их  методов. Но все  это  значительно ослабеет, когда наши
армии будут распущены.
     2.  В данный момент  мне неизвестно,  когда  у нас  состоятся  всеобщие
выборы, но я не вижу никаких причин, почему это должно повлиять на  Ваши или
мои передвижения, если этого требует  долг перед государством. Поэтому прошу
Вас, приезжайте сюда в первые  дни июля, а затем мы вместе поедем на встречу
с Дядей  Дж. в любое место, признанное наилучшим за пределами оккупированной
русскими территории, куда его можно будет уговорить приехать. Тем временем я
горячо  надеюсь, что американский  фронт  не отойдет назад от  согласованных
сейчас тактических линий".
     Трумэн  сразу ответил, что он  предпочел  бы, чтобы  встречу  предложил
Сталин,  и  выразил  надежду, что наши  послы убедят  его выступить  с таким
предложением.  Далее  Трумэн указывал, что он и  я должны отправиться на эту
встречу по отдельности, во избежание  каких-либо подозрений  в "сговоре". Он
выразил надежду,  что по  окончании конференции сможет посетить Англию, если
это позволят его обязанности в Америке.
     В эти же  дни я  направил президенту Трумэну телеграмму, если можно так
выразиться,   телеграмму  "железного  занавеса".   Из  всех  государственных
документов, написанных  мною по этому вопросу, я предпочел бы, чтобы обо мне
судили именно на основании этого послания.
     Премьер-министр -- президенту Трумэну 12 мая 1945 года
     "1. Я глубоко обеспокоен положением в Европе. Мне  стало  известно, что
половина американских военно-воздушных сил в Европе уже начала переброску на
Тихоокеанский  театр  военных  действий. Газеты  полны  сообщений  о крупных
перебросках американских армий  из  Европы. Согласно  прежним  решениям наши
армии,  по-видимому,  также  заметно  сократятся. Канадская армия  наверняка
будет отозвана.  Французы слабы,  и  с ними  трудно иметь дело. Каждый может
понять, что через очень короткий промежуток времени наша вооруженная мощь на
континенте  исчезнет, не  считая умеренных сил, необходимых  для сдерживания
Германии.
     А  тем  временем  как  насчет России?  Я  всегда стремился  к  дружбе с
Россией,  но  так  же,  как  и  у  вас,  у меня  вызывает  глубокую  тревогу
неправильное истолкование русскими ялтинских решений, их позиция в отношении
Польши,  их  подавляющее  влияние на Балканах, исключая  Грецию,  трудности,
чинимые   ими  в  вопросе  о  Вене,  сочетание   русской  мощи  и
территорий, находящихся под их контролем или оккупацией, с коммунистическими
методами в столь  многих других странах, а  самое
главное   --   их   способность   сохранить
на фронте в течение длительного времени весьма  крупные  армии. Каково
будет     положение      через     год
или   два,  когда  английские  и
американские  армии  растают   и
исчезнут,  а  французская еще не
будет    сформирована    в   сколько-нибудь    крупных
масштабах,   когда   у  нас,   возможно,  будет   лишь
горстка   дивизий,   в   основном   французских,
тогда     как     Россия,     возможно,     решит
сохранить  на   действительной  службе  200--300
дивизий?
     Железный занавес опускается над  их фронтом. Мы  не знаем, что делается
позади него. Можно  почти  не сомневаться в  том,  что  весь район восточнее
линии Любек, Триест,  Корфу будет в  скором времени полностью  в их руках. К
этому  нужно добавить  простирающийся  дальше  огромный  район,  завоеванный
американскими  армиями  между Эйзенахом и Эльбой, который,  как  я  полагаю,
будет  через несколько недель  --  когда американцы отступят --  оккупирован
русскими  силами. Генералу Эйзенхауэру придется принять все  возможные  меры
для  того,  чтобы  предотвратить  новое  бегство  огромных  масс германского
населения  на Запад  при  этом  гигантском  продвижении  московитов в  центр
Европы. И  тогда занавес снова опустится  очень намного, если не целиком. И,
таким образом, широкая полоса оккупированной русскими территории протяжением
во много сот миль отрежет нас от Польши.
     Тем   временем   внимание   наших
народов  будет  отвлечено навязыванием  сурового
обращения с Германией, которая разорена и повержена, и
в весьма  скором времени  перед  русскими откроется дорога для  продвижения,
если им это будет угодно, к водам Северного моря и Атлантического океана.
     Безусловно,     сейчас    жизненно     важно
прийти   к   соглашению   с   Россией
или     выяснить    наши     с     ней
отношения, прежде чем мы смертельно ослабим свои
армии   или  уйдем  в   свои  зоны   оккупации.   Это  может
быть    сделано   только   путем
личной встречи. Я буду
     чрезвычайно благодарен Вам за высказанное Вами мнение и совет. Конечно,
мы  можем прийти  к  мнению, что Россия будет вести  себя безупречно, и
это, несомненно,  наиболее удобный выход. Короче
говоря,  с   моей  точки  зрения,  проблема
урегулирования   с  Россией  прежде,  чем  наша   сила  исчезнет,
затмевает все остальные проблемы".

     * * *
     С самого начала я принимал все возможные меры, какие только были в моей
власти, для того, чтобы удержать позиции и  не допустить ослабления западных
армий.
     Премьер-министр -- генералу Эйзенхауэру, Франция 9 мая 1945 года
     "Я с беспокойством услышал о том, что  немцы должны уничтожить все свои
самолеты  in  situ  1.  Я  надеюсь, что  такая  политика не будет
принята в отношении вооружений и других видов снаряжения. Возможно, что  они
нам когда-нибудь остро потребуются, и даже сейчас  они могут пригодиться как
во Франции, так в особенности в Италии. Я  считаю, что  нам нужно  сохранить
все,  что заслуживает  сохранения. Так, тяжелое орудие, которое я  сберег со
времен прошлой войны, то и дело вело огонь с высот Дувра в эту войну.
     У нас здесь большое ликование".
     1 В местах их нахождения. -- Прим. ред.

     Генерал Эйзенхауэр -- премьер-министру 10 мая 1945 года
     "Наша  политика  в  том  виде,  в  каком  она сформулирована в  Акте  о
капитуляции,  означает,  что  немцы  не  будут  уничтожать самолеты,  и  эта
политика  распространяется   на   действия  немцев  в  отношении  всего   их
снаряжения.  Если  немцы  уничтожают  снаряжение,  что   представляет  собой
нарушение Акта о капитуляции, я буду рад получить конкретные данные, которые
позволили бы мне наказать виновных.
     Здесь также большое ликование".
     В Вашингтоне Иден  согласно моему  желанию обратился 14 мая  к генералу
Маршаллу и  Стимсону  с запросом  по  поводу  отвода американских  войск  из
Европы.  Генерал в целом высказался  успокоительно. Фактические цифры отвода
войск на ближайшие несколько месяцев не превысят 50 тысяч человек в месяц из
общего числа 3 миллиона человек.  Затем Иден  перешел  к  вопросу об  отходе
англо-американских  сил в их  заранее  согласованные  зоны. Маршалл, который
читал мою телеграмму, посланную президенту, казалось, сочувственно относился
к  тому,  что я предлагал.  Однако,  сказал  он, в  Австрии русские ушли  из
небольшого района  американской зоны, который  они оккупировали. Он  считал,
что они  сделали это сознательно, с целью придать больший вес своим доводам,
когда они  потребуют нашего  отхода из оккупированных  нами  районов русской
зоны.
     Я  имел, по крайней мере, возможность сохранить достаточно  эффективные
силы английской авиации.
     Премьер-министр -- генералу Исмею для комитета начальников штабов
     17 мая 1945 года
     "Всякое сокращение бомбардировочной авиации должно быть приостановлено.
Всякое  сокращение  авиации  метрополии,  за  исключением авиации  береговой
обороны,   должно  быть   приостановлено.   В   обоих   случаях  разрешается
предоставлять отпуска,  когда  это необходимо,  но структура  и  численность
эскадрилий  не  должны   сокращаться  впредь   до  нового  приказа  военного
кабинета".
     Премьер-министр -- министру авиации и начальнику штаба военно-воздушных
сил
     17 мая 1945 года
     "В  настоящее  время  не  должно  быть  допущено   никакого  ослабления
военно-воздушных сил в Италии или демобилизации".
     Премьер-министр  --  начальнику штаба  военно-воздушных сил  и генералу
Исмею для сведения всех, кого это касается
     17 мая 1945 года
     "Никакие  германские самолеты, находящиеся под английским  контролем  и
пригодные   для    использования    в    боевых   операциях,    включая
запасные       части,       не       должны
уничтожаться     немцами    или     нами     без
предварительного разрешения кабинета" 1.
     1  Уже   в   дни  разгрома  гитлеровской  Германии  Черчилль
рассматривал  Советский Союз  как  потенциального  противника, как  главного
врага западных держав и всячески стремился ограничить  продвижение Советской
Армии. После войны он  вспоминал, что  незадолго до капитуляции Германии  он
телеграфировал  Монтгомери,  чтобы  в занятых  английскими войсками  районах
германское  оружие  не  уничтожалось, а  складывалось.  Цель  этого  приказа
состояла в  том,  чтобы  быстро  можно  было  раздать  это  оружие  немецким
солдатам,  "с  которыми  нам  пришлось бы сотрудничать,  если  бы  советское
наступление продолжалось". Монтгомери выполнил  приказ. В этой связи понятна
и телеграмма Исмею от 17 мая 1945 г.

     Премьер-министр -- генералу Исмею для комитета начальников штабов
     20 мая 1945 года
     "Около  недели назад я дал  указание об отмене дальнейшей демобилизации
военно-воздушных  сил и распоряжение о сохранении "установленного уровня"  в
демобилизации армии.  Я, само  собой  разумеется, рассчитываю,  что  комитет
начальников  штабов укажет  наилучшие и наименее затруднительные  методы для
выполнения этих необходимых процедур".

     * * *
     Прошла неделя, прежде чем мне снова довелось услышать мнение Трумэна по
поводу  основных  проблем.  22  мая  он  прислал  мне телеграмму,  в которой
сообщил,  что  просил  Джозефа Дэвиса встретиться  со  мной до  Тройственной
конференции и переговорить по ряду  вопросов,  которые  он предпочел  бы  не
обсуждать по телеграфу.
     Перед войной  Дэвис был американским послом в России, и было  известно,
что он весьма сочувствует советскому режиму: Он  даже написал  книгу о своей
миссии  в  Москве,  на  основе  которой  был  поставлен  фильм,  во   многих
отношениях, казалось,  выражающий сочувствие советской системе. Я,  конечно,
немедленно согласился на встречу с ним, и 26 мая он провел ночь в Чекерсе. Я
имел  с  ним  весьма  длительную  беседу.  Суть  того,  что  он  должен  был
предложить, сводилась к тому, что, прежде чем встретиться со мной, президент
должен сначала встретиться со Сталиным где-то в Европе, Это предложение меня
поистине поразило.  Мне не понравилось  слово "сговор", которое президент  в
своей  предыдущей телеграмме использовал в применении  к любой встрече между
ним  и  мной. Англия  и  Соединенные  Штаты были  связаны  узами принципов и
согласия в отношении политики во многих областях, и обе наши страны коренным
образом расходились во взглядах с Советами по многим важнейшим проблемам.
     Во избежание недоразумений я составил официальные замечания и вручил их
Дэвису с полного согласия  министра иностранных дел, который к  тому времени
уже вернулся в Лондон.

     ЗАМЕЧАНИЯ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА ПО ПОВОДУ ПОСЛАНИЯ ДЭВИСА
     27 мая 1945 года
     "1.  Крайне  необходимо  провести  как  можно скорее  конференцию  трех
главных держав. Премьер-министр готов присутствовать на ней в любое время, в
любом месте, пр