--
германской  агрессии или  русского  спасения.  Именно необходимость  сделать
такой жуткий выбор парализовала политику Англии и Франции.
     Однако даже  сейчас не может быть  сомнений в том, что Англии и Франции
следовало  принять  предложение России,  провозгласить  тройственный  союз и
предоставить  методы  его  функционирования  в  случае  войны на  усмотрение
союзников,  которые  тогда  вели бы борьбу  против  общего  врага.  В  такой
обстановке господствуют иные настроения. Во время войны  союзники склонны во
многом уступать  желаниям друг  друга. Молот  сражений  гремит на фронте,  и
становятся хорошими любые возможные средства, которые в мирное время были бы
неприемлемыми.  В таком  великом  союзе, который  мог бы возникнуть,  одному
союзнику было бы нелегко вступить на территорию другого без приглашения.
     Однако  Чемберлен и  министерство  иностранных дел стали  в тупик перед
этой загадкой сфинкса. Когда  события движутся  с такой  быстротой и в такой
массе, как было в данном случае, разумно делать не более одного шага за один
раз. Союз между Англией, Францией и Россией 1 вызвал бы серьезную
тревогу у  Германии  в 1939 году, и никто не  может доказать, что даже тогда
война  не была бы предотвращена. Следующий шаг можно было бы  сделать,  имея
перевес сил на стороне союзников.  Их дипломатия вернула бы себе инициативу.
Гитлер не мог  бы  позволить  себе ни начать войну на два фронта, которую он
сам  так резко  осуждал, ни  испытать  неудачу.  Очень жаль, что  он  не был
поставлен в  такое затруднительное положение, которое вполне могло бы стоить
ему жизни. Государственные деятели призваны решать не только легкие вопросы.
Последние часто разрешаются сами собой. Именно  когда чаша весов колеблется,
когда  обстановка  не  ясна, возникает возможность принятия решений, которые
могут спасти  мир.  Поскольку мы сами поставили себя в это ужасное положение
1939 года, было  жизненно важно опереться  на  более  широкую надежду.  Даже
сейчас невозможно установить момент, когда Сталин  окончательно отказался от
намерения  сотрудничать  с  западными демократиями  и  решил договориться  с
Гитлером. В самом  деле, представляется вероятным, что такого момента вообще
не  было.  Опубликование  американским государственным  департаментом  массы
документов, захваченных в архивах  германского министерства иностранных дел,
познакомило  нас  с  рядом доселе  неизвестных фактов.  По-видимому,  что-то
произошло  еще в феврале  1939 года.  Это,  впрочем,  почти  наверняка  было
связано с проблемами торговли,  на  которых  сказывался статут  Чехословакии
после Мюнхена и которые требовали обсуждения между двумя странами. Включение
Чехословакии  в рейх в  середине марта осложнило эти проблемы. У России были
контракты  с   чехословацким  правительством  на  поставки  оружия  заводами
"Шкода".  Какова  должна  быть  судьба этих контрактов теперь,  когда заводы
"Шкода" стали германским арсеналом?
     1 В 1939 г. предотвратить войну (или хотя бы отодвинуть) мог
только союз  Англии и Франции  с СССР.  Однако  при переговорах  между  ними
весной  и летом 1939 г. возник  кризис  доверия.  Западные державы, не желая
связывать  себя какими-либо обязательствами по  отношению к СССР, стремились
навязать нашей стране неравноправное соглашение, взвалив всю тяжесть военных
действий  на  Советский  Союз.  Советская сторона  стояла  за  конкретные  и
реальные обязательства каждого  Участника  соглашения и не шла на подписание
деклараций  общего  типа  (хотя  и  они   в  тот  период  могли  отрезвляюще
подействовать на агрессора). Обе стороны недооценивали опасность фашизма для
каждой  из  них.  В  результате   переговоры  зашли  в  тупик.  Оставшись  в
одиночестве,  СССР принял предложение Германии заключить  пакт о ненападении
совместно  с  секретным протоколом,  в котором ставился  предел  германскому
продвижению   на   Восток.  Это  был   реалистический   ход,  продиктованный
политическим цейтнотом в условиях стремительно надвигавшейся угрозы войны.

     17  апреля  статс-секретарь  германского  министерства  иностранных дел
Вайцзекер записал, что  русский  посол  посетил его в  этот  день впервые со
времени вручения им верительных  грамот почти за год до этого. Он  спросил о
контрактах заводов  "Шкода". Вайцзекер ответил, что  "нельзя  сказать, чтобы
для  поставок  военных  материалов  в Советскую  Россию  создавалась  сейчас
благоприятная   атмосфера    в    связи   с    сообщениями   о    заключении
русско-англо-французского воздушного пакта и  тому подобное". В ответ на это
советский   посол   перешел  сразу   от  торговли  к   политике  и   спросил
статс-секретаря, что  он  думает  о  германо-русских  отношениях.  Вайцзекер
ответил,  что,  как  ему  кажется,  "русская  печать  в  последнее время  не
полностью разделяет антигерманский  тон американских  и некоторых английских
газет".  На это советский посол сказал: "Идеологические разногласия почти не
отразились на  русско-итальянских  отношениях, и  они не  обязательно должны
явиться препятствием также для Германии. Советская Россия не воспользовалась
нынешними  трениями  между  западными  демократиями   и  Германией  в  ущерб
последней, и  у нее нет  такого желания. У России нет причин, по которым она
не  могла  бы  поддерживать  с  Германией нормальные отношения. А нормальные
отношения могут делаться все лучше и лучше" 1.
     1 В отчетной телеграмме А. Ф. Мерекалова о беседе 17  апреля
каких-либо  высказываний полпреда  относительно улучшения  отношений  СССР с
Германией не содержится. Мерекалов приводит в отчете фразу Вайцзекера о том,
что "Германия  имеет принципиальные политические разногласия с  СССР. Все же
она  хочет развить с ним  экономические отношения" (АВП СССР, ф. 059, оп. 1,
д. 2036, л. 61--62).

     Мы должны считать  этот разговор многозначительным, в особенности ввиду
одновременных переговоров в  Москве между  английским  послом и Литвиновым и
ввиду   официального  советского  предложения  от  17  апреля  о  заключении
тройственного союза  с Великобританией  и Францией. Это  было  первым  явным
признаком  сдвига  в  позиции  России.  С  тех  пор началась  "нормализация"
отношений  с  Германией,  которая  шла абсолютно  параллельно переговорам  о
тройственном союзе против германской агрессии.
     Если бы, например, по получении русского предложения Чемберлен ответил:
"Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею", или что-нибудь в
этом роде, парламент бы  его одобрил,  Сталин бы понял,  и  история могла бы
пойти по иному пути. Во всяком случае, по худшему пути она пойти не могла.
     4 мая я комментировал положение следующим образом:
     "Самое  главное  --  нельзя  терять  времени.  Прошло  уже  десять  или
двенадцать дней с тех  пор, как было сделано русское предложение. Английский
народ, который, пожертвовав достойным, глубоко укоренившимся обычаем, принял
теперь  принцип воинской повинности,  имеет право  совместно  с  Французской
Республикой призвать  Польшу  не  ставить препятствий  на пути к  достижению
общей цели. Нужно не только согласиться на  полное сотрудничество России, но
и включить в союз три Прибалтийских государства -- Литву,  Латвию и Эстонию.
Этим  трем  государствам   с  воинственными  народами,  которые  располагают
совместно  армиями, насчитывающими, вероятно, двадцать  дивизий мужественных
солдат, абсолютно необходима дружественная Россия, которая дала бы им оружие
и оказала другую помощь.
     Нет  никакой  возможности  удержать  Восточный  фронт против нацистской
агрессии  без  активного содействия России. Россия  глубоко заинтересована в
том, чтобы помешать  замыслам Гитлера  в Восточной  Европе. Пока  еще  может
существовать возможность  сплотить все государства и народы  от  Балтики  до
Черного  моря  в  единый  прочный  фронт  против  нового   преступления  или
вторжения. Если подобный фронт был бы создан со всей искренностью при помощи
решительных  и  действенных военных  соглашений,  то,  в  сочетании с  мощью
западных  держав,  он мог бы противопоставить  Гитлеру,  Герингу,  Гиммлеру,
Риббентропу,  Геббельсу и компании такие силы,  которым германский  народ не
захочет бросить вызов".
     Вместо этого длилось молчание, пока готовились полумеры и благоразумные
компромиссы. Эта проволочка оказалась роковой для Литвинова.  Его  последняя
попытка  добиться ясного решения от западных держав была осуждена на провал.
Наши  акции  котировались очень низко.  Для  безопасности России требовалась
совершенно  иная  внешняя  политика, и  нужно  было  найти  для  нее  нового
выразителя.  3  мая  в  официальном  коммюнике  из  Москвы  сообщалось,  что
"Литвинов  освобожден  от  обязанностей  народного  комиссара по иностранным
делам по  его собственной  просьбе  и  что его  обязанности будет  выполнять
премьер Молотов".  Германский  поверенный  в  делах в Москве  сообщил 4  мая
следующее:
     "Поскольку Литвинов  еще 2 мая принял английского посла и поскольку его
фамилия была упомянута вчера в печати в числе почетных гостей на параде, его
смещение,  по-видимому,  результат непосредственного  решения  Сталина... На
последнем  съезде партии Сталин призывал  проявлять  осторожность, чтобы  не
допустить вовлечения  Советского Союза в конфликт. Считают, что  Молотов (не
еврей) "самый близкий  друг  и  соратник Сталина".  Его  назначение, видимо,
гарантирует,  что  внешняя  политика  будет  дальше  проводиться  в  строгом
соответствии с идеями Сталина".
     Советские  дипломатические представители за  границей получили указания
уведомить  правительства,  при  которых  они  были  аккредитованы,  что  эта
перемена  не означает изменения во внешней политике России. Московское радио
объявило  4  мая,  что   Молотов  будет   продолжать  политику   обеспечения
безопасности на Западе, которая в течение  многих лет  была целью Литвинова.
Малоизвестный  за пределами  России,  Молотов стал комиссаром по иностранным
делам и действовал в самом  тесном согласии со Сталиным. Он  был свободен от
всяких помех в виде прежних  заявлений,  свободен  от атмосферы Лиги  Наций,
способен  двигаться  в  любом направлении,  которого,  как  могло  казаться,
требовало самосохранение России. Был,  собственно  говоря, только один путь,
по которому он мог, вероятно, пойти теперь. Он всегда благосклонно относился
к  достижению договоренности  с  Гитлером.  Мюнхен  и  многое другое убедили
Советское правительство, что ни Англия, ни Франция не станут сражаться, пока
на них не нападут,  и что даже  в  таком  случае от  них  будет мало  проку.
Надвигавшаяся  буря  была  готова  вот-вот разразиться. Россия  должна  была
позаботиться о себе.
     Смещение Литвинова ознаменовало конец целой  эпохи.  Оно означало отказ
Кремля  от  всякой  веры  в  пакт  безопасности  с   западными  державами  и
возможность создания Восточного фронта против Германии.
     Еврей Литвинов ушел, и было устранено  главное предубеждение Гитлера. С
этого  момента  германское  правительство перестало  называть  свою политику
антибольшевистской  и  обратило  всю свою брань  в адрес  "плутодемократий".
Статьи в газетах заверяли Советы, что германское "жизненное пространство" не
распространяется  на русскую  территорию,  что оно  фактически  оканчивается
повсюду  на  русской  границе.  Следовательно,  не  могло  быть  причин  для
конфликта  между Россией  и Германией, если  Советы не вступят с  Англией  и
Францией  в  соглашения  об  "окружении".  Германский посол  граф Шуленбург,
который был вызван в Берлин для длительных консультаций, вернулся в Москву с
предложением  о  выгодных  товарных  кредитах  на долгосрочной  основе.  Обе
стороны двигались по направлению к заключению договора.
     Человек,  которого  Сталин тогда выдвинул  на трибуну советской внешней
политики, заслуживает описания, которым в то время не располагали английское
и   французское  правительства.  Вячеслав  Молотов  --  человек   выдающихся
способностей  и  хладнокровно   беспощадный.  Он  благополучно  пережил  все
страшные   случайности  и   испытания,  которым  все   большевистские  вожди
подвергались в годы торжества революции. Он жил и процветал в обществе,  где
постоянно   меняющиеся  интриги  сопровождались  постоянной  угрозой  личной
ликвидации. Его черные усы и  проницательные глаза, плоское лицо,  словесная
ловкость и невозмутимость хорошо  отражали  его достоинства и искусство.  Он
стоял  выше  всех среди людей,  пригодных  быть агентами  и орудием политики
машины,  действие  которой невозможно было предсказать.  Я  встречался с ним
только  на равной ноге, в переговорах, где порой мелькала тень юмора, или на
банкетах,   где   он   любезно   предлагал   многочисленные   формальные   и
бессодержательные тосты. Я никогда не  видел человеческого существа, которое
больше  подходило бы под современное представление об автомате. И все же при
этом он был, очевидно, разумным и тщательно отшлифованным дипломатом. Как он
относился к людям, стоявшим ниже его,  сказать не могу. То, как  он вел себя
по  отношению  к японскому  послу  в  течение  тех лет,  когда  в результате
Тегеранской  конференции  Сталин  обещал  атаковать  Японию  после  разгрома
германской армии, можно представить себе по записям их бесед. Одно за другим
щекотливые,  зондирующие  и  затруднительные свидания проводились  с  полным
хладнокровием,   с   непроницаемой   скрытностью   и   вежливой  официальной
корректностью. Завеса не приоткрывалась ни на мгновение. Ни разу не было  ни
одной ненужной резкой  ноты.  Его  улыбка,  дышавшая сибирским  холодом, его
тщательно  взвешенные и часто мудрые слова,  его любезные  манеры  делали из
него идеального  выразителя советской политики в мировой ситуации, грозившей
смертельной опасностью.
     Переписка  с ним по спорным вопросам всегда  была бесполезной, и если в
ней упорствовали, она  заканчивалась  ложью и оскорблениями.  Лишь однажды я
как  будто  добился  от него  естественной, человеческой  реакции. Это  было
весной  1942  года,  когда  он  остановился в  Англии  на обратном  пути  из
Соединенных Штатов,  мы подписали англо-советский  договор, и ему  предстоял
опасный перелет  на родину. У  садовой калитки на Даунинг-стрит, которой  мы
пользовались в  целях  сохранения  тайны,  я  крепко пожал  ему  руку, и  мы
взглянули друг  другу  в глаза. Внезапно он  показался мне глубоко тронутым.
Под маской стал виден человек. Он ответил мне таким же крепким  пожатием. Мы
молча  сжимали друг другу руки. Однако тогда  мы  были прочно объединены,  и
речь  шла о том, чтобы  выжить или  погибнуть вместе.  Вся его жизнь  прошла
среди  гибельных   опасностей,   которые  либо  угрожали  ему  самому,  либо
навлекались  им  на других. Нет сомнений, что в  Молотове  советская  машина
нашла  способного  и во многих отношениях  типичного представителя -- всегда
верного  члена партии  и  последователя  коммунизма.  Дожив  до старости,  я
радуюсь, что мне не пришлось пережить того напряжения, какому он подвергался
-- я предпочел  бы  вовсе не родиться. Что же  касается руководства  внешней
политикой,  то  Сюлли,  Талейран и Меттерних  с  радостью примут  его в свою
компанию, если только есть такой  загробный мир,  куда большевики  разрешают
себе доступ.
     8 мая английское правительство наконец ответило на советскую ноту от 17
апреля.   Хотя  текст   английского  документа  не  был  обнародован,   ТАСС
опубликовало   9  мая  заявление,  в  котором  излагались  основные   пункты
английских  предложений.   10  мая  официальный  орган   газета   "Известия"
напечатала  коммюнике,  где  говорилось,  что  изложение  агентством  Рейтер
английских предложений, а  именно, что "Советское правительство  должно дать
отдельные гарантии всем соседним государствам и что Великобритания обязуется
прийти на  помощь СССР,  если последний будет вовлечен  в войну в результате
своих гарантий", не соответствует действительности. Советское правительство,
говорилось в коммюнике, получило английские контрпредложения 8 мая, но в них
не упоминалось  об  обязательстве  Советского Союза дать отдельные  гарантии
каждому из соседних с ним государств. Однако в них действительно говорилось,
что СССР будет обязан прийти немедленно на помощь Великобритании и Франции в
случае, если  они будут  вовлечены  в войну в  связи со  своими  гарантиями,
данными  Польше и Румынии. Однако не упоминалось  ни словом  о какой-либо их
помощи Советскому Союзу, если бы он  оказался вовлеченным в войну вследствие
своих обязательств в отношении какого-либо из государств Восточной Европы.
     Несколько позже в тот же самый день Чемберлен заявил, что правительство
приняло  на  себя  новые  обязательства в  Восточной  Европе,  не  приглашая
Советское  правительство к  прямому участию  ввиду различных затруднений. По
его  словам,   правительство  его  величества  предложило,  чтобы  Советское
правительство   сделало  от  собственного  имени  аналогичную  декларацию  и
выразило  готовность,  если его об  этом попросят,  оказать  помощь странам,
которые   могут  стать  жертвой  агрессии  и  будут   готовы  защищать  свою
независимость.
     "Почти одновременно  Советское правительство предложило более широкий и
более  жесткий  план,  который,  независимо  от его  возможных  преимуществ,
неизбежно  вызывал,  по  мнению  правительства  его  величества,  те   самые
затруднения,  которых оно пыталось  избежать  с помощью  своих  предложений.
Вследствие   этого   правительство   его   величества   указало   Советскому
правительству на наличие таких  трудностей.  В то  же  время  оно  несколько
видоизменило    свои   первоначальные   предложения.   В    частности,   оно
(правительство  его величества) уточнило, что  если  Советское правительство
желает  поставить  свое  вмешательство  в   зависимость   от   вмешательства
Великобритании и Франции, то у правительства его величества со своей стороны
нет возражений".
     Нужно  пожалеть,  что  об  этом не  было недвусмысленно заявлено  двумя
неделями раньше.
     Здесь  следует  упомянуть,  что  12 мая  турецкий парламент  официально
ратифицировал англо-турецкое соглашение. Посредством такого расширения наших
обязательств  мы надеялись  укрепить свое положение на Средиземном  море  на
случай кризиса. Это было нашим ответом на  оккупацию  Албании Италией. Точно
так  же,  как закончился период  переговоров с  Германией, наши отношения  с
Италией зашли фактически в такой же тупик.
     Переговоры с Россией шли вяло,  и 19  мая весь этот вопрос был поднят в
палате  общин.  Краткие  прения,  носившие  серьезный  характер,  фактически
ограничились  выступлениями лидеров  партий и видных бывших министров. Ллойд
Джордж, Иден  и  я  настойчиво указывали  правительству  на  жизненно важную
необходимость  немедленно заключить  с  Россией  соглашение  наиболее далеко
идущего  характера  и на условиях равноправия. Первым выступил Ллойд Джордж,
который в самых мрачных красках нарисовал картину смертельной опасности:
     "Во всем мире создалось впечатление, что агрессоры готовят что-то вроде
нового нападения.  Никто не знает наверняка, где  это произойдет. Мы  видим,
что  они  спешно вооружаются невиданными доныне темпами,  выпуская в  первую
очередь оружие  для наступления -- танки, бомбардировщики, подводные  лодки.
Мы  знаем,  что они занимают  и укрепляют новые  позиции,  которые дадут  им
стратегические преимущества в войне  против  Франции и нас самих... Основная
военная  цель  и план диктаторов  заключаются в  том, чтобы добиться быстрых
результатов, избежать длительной войны. Затяжная война никогда не устраивает
диктаторов. Затяжная  война,  вроде  испанской,  истощает  силы  диктаторов;
великая  оборона  русских, не  давшая им  ни  одной  большой победы, сломила
Наполеона. Идеалом Германии  является и всегда была  война, быстро доводимая
до  конца. Война  против Австрии  в  1866 году продолжа