ких  коммуникаций  с Австралией и Новой Зеландией;  оборона
океанских  коммуникаций вообще;  и  наконец,  четвертое --  оборона Среднего
Востока. Все эти  проблемы были  важны, но  он расположил их  именно  в этой
последовательности.  Генерал Ли согласился с  генералом Чэни. Адмирал Гормли
беспокоился о  путях подвоза на Средний Восток на случай, если туда будет  в
большом  количестве направляться американское вооружение. Не ослабит ли  это
битву за Атлантику?
     Затем  я  попросил английских начальников  штабов  высказать  их  точку
зрения.  Начальник военно-морского  штаба объяснил,  почему в  этом году  он
гораздо  больше,  чем  в  прошлом,  уверен,  что  можно   будет   уничтожить
вторгнувшуюся   армию  противника.  Начальник  штаба  военно-воздушных   сил
показал, насколько сейчас английская авиация в сравнении с немецкой сильнее,
чем в сентябре прошлого  года, и рассказал  о  наших возросших за  последнее
время  возможностях  для  нанесения ударов  по портам  вторжения.  Начальник
имперского  генерального  штаба также высказался в ободряющем  духе, заявив,
что армия несравненно сильнее сейчас, чем в  сентябре прошлого года. Я  взял
слово для того, чтобы рассказать о специальных мерах, которые мы приняли для
защиты аэродромов,  учтя  уроки  Крита. Затем  я попросил Дилла рассказать о
Среднем  Востоке. Он ярко  изложил некоторые из тех  причин,  по которым нам
необходимо было там оставаться.
     По  окончании заседания я почувствовал, что  эти  высказывания  убедили
наших американских друзей и  что  на них произвело сильное впечатление  наше
единодушие.

     * * *
     Хотя мы и были спокойны за оборону метрополии, тем не менее нельзя было
сказать, что мы испытывали  то же чувство в  отношении Дальнего Востока, где
на нас могла напасть Япония. Сэр Джон Дилл также был этим встревожен. У меня
создалось  впечатление, что для него Сингапур был важнее Каира. Это поистине
трагическое положение, как если бы вам приходилось выбирать, кто должен быть
убит  -- ваш сын или ваша  дочь. Что  касается меня, то  я не мог  поверить,
чтобы какие-либо потери в  Малайе могли  составить хотя бы  одну пятую  того
ущерба,  который нанесла бы нам  утрата Египта,  Суэцкого  канала и Среднего
Востока. Я не мог допустить  и мысли об  отказе  от борьбы  за Египет  и был
готов заплатить за  это  любой ценой  в Малайе.  Этот взгляд разделяли и мои
коллеги.
     Я  считал  необходимым  учредить  также  и   на  Дальнем  Востоке  пост
государственного министра,  который,  находясь  в тесном  контакте с военным
кабинетом,   смог  бы  в  какой-то  степени  облегчить  бремя,  лежащее   на
командующих и губернаторах,  и  помогать им в решении быстро накапливавшихся
серьезных   политических  проблем.  Дафф   Купер,  бывший  тогда   министром
информации, 21  июля был  назначен  канцлером  герцогства  Ланкастерского  и
сменен на  посту  министра  информации Бренданом Брэкеном.  В начале августа
Дафф Купер  в  сопровождении своей супруги леди Дианы  отправился на Дальний
Восток через Соединенные Штаты. Только в  конце октября он  представил  свой
доклад из Сингапура, куда наконец он прибыл.

     * * *
     В течение  нескольких месяцев английское и  американское  правительства
действовали в  отношении Японии  в полном  согласии.  В  конце  июля  японцы
завершили  военную оккупацию  Индокитая. Благодаря этому  неприкрытому  акту
агрессии  их  войска  заняли  позиции,  которые  позволяли  им  ударить   по
англичанам  в  Малайе,  по  американцам  на  Филиппинах и  по  голландцам  в
Голландской  Индии.   24  июля  президент   Рузвельт   предложил   японскому
правительству  в  качестве  первого  шага  по пути  к  общему урегулированию
провести нейтрализацию Индокитая и вывести японские войска.  Для того  чтобы
придать вес этим предложениям, президент издал указ  заморозить все японские
авуары в Соединенных Штатах. Это  положило конец всякой торговле. Английское
правительство  предприняло подобные  же  меры, а  через  два  дня их примеру
последовала Голландия.  Присоединение Голландии  означало, что Япония  одним
ударом была лишена жизненно важных для нее поставок нефти.

     * * *
     Как-то днем в конце июля в сад на Даунинг-стрит пришел Гарри Гопкинс, и
мы  вместе сидели на солнышке. В  разговоре он сказал,  что президенту очень
хотелось бы  со мной  встретиться в какой-либо уединенной бухте. Я  сразу же
ответил, что я убежден, что кабинет меня отпустит. Таким образом, вскоре обо
всем была  достигнута договоренность. В качестве  места встречи была выбрана
бухта Пласеншия на Ньюфаундленде. Встреча была назначена на 9 августа, и для
этой  цели  был  выделен наш  новейший  линкор "Принс ов  Уэлс".  Мне  очень
хотелось встретиться  с Рузвельтом, с  которым я вел уже в  течение двух лет
переписку, становившуюся  все более и  более дружественной. Кроме того, наше
личное совещание еще больше подчеркнуло бы крепнущее сотрудничество Англии и
Соединенных Штатов,  встревожило бы наших врагов, заставило бы призадуматься
Японию  и  ободрило  бы  наших друзей.  Необходимо  было также решить  много
вопросов  относительно американского вмешательства  в битву за Атлантику,  о
помощи России, о  нашем собственном снабжении и прежде  всего о возраставшей
угрозе  со  стороны Японии. Бывший военный  моряк -- президенту Рузвельту 25
июля 1941 года
     "Кабинет согласился  на мой отпуск. Я собираюсь, если это  Вам  удобно,
отплыть  4 августа,  чтобы встретиться с Вами  8, 9  или  10-го  числа.  Нет
необходимости  сейчас  точно устанавливать  место  встречи,  которое  должно
оставаться в  секрете.  Военно-морское  министерство  сообщит о подробностях
обычным  путем. Со  мной прибудут начальник  морского  штаба  адмирал Паунд,
начальник имперского генерального штаба Дилл и заместитель начальника  штаба
военно-воздушных  сил  Фримэн.   С   огромным   нетерпением   ожидаю   наших
переговоров, которые могут принести пользу будущему".
     Я заявил Исмею: "Вы и Портал должны оставаться здесь и следить за ходом
дел".
     Со  мной  также  отправились:  сэр  Александр  Кадоган из  министерства
иностранных дел, лорд Черуэлл, полковники Холлис и  Джейкоб из  министерства
обороны и мой личный штат.  Кроме  того, нас сопровождал ряд высших офицеров
технической  и  административной службы  и планового  управления.  Президент
сказал,  что  с  ним   вместе   прибудут   командующие  вооруженными  силами
Соединенных   Штатов  и  Сэмнер  Уэллес  из  государственного  департамента.
Необходимо  было сохранять строжайшую секретность,  так как  в  то  время  в
северной   части  Атлантического   океана  действовало  множество   немецких
подводных лодок.  Для обеспечения секретности президент, делавший вид, будто
он совершает увеселительную прогулку на яхте,  пересел  в  море  на  крейсер
"Огаста", а его яхта для отвода  глаз продолжала свое путешествие. Между тем
Гарри  Гопкинс,  хотя  он  еще себя  плохо  чувствовал,  получил  разрешение
Рузвельта полететь в Москву. Он  совершил длительное, утомительное и опасное
путешествие   через   Норвегию,   Швецию   и   Финляндию,   чтобы   получить
непосредственно от  Сталина самые  подробные  сведения о положении и  нуждах
Советского Союза. Гопкинс должен был сесть на "Принс ов Уэлс" в Скапа-Флоу.
     Целый специальный поезд потребовался для того, чтобы доставить всю нашу
делегацию,   в   которую   входила  и  большая  группа   шифровальщиков.   Я
присоединился  к ним  на станции  близ Чекерса.  В Скапа-Флоу мы  пересели с
эсминца на "Принс ов Уэлс".
     4 августа, перед наступлением темноты, "Принс ов  Уэлс", сопровождаемый
эскортом  эсминцев,  вышел  на  широкие  просторы Атлантики.  Гарри  Гопкинс
выглядел совершенно измученным после своих длительных путешествий по воздуху
и  утомительных совещаний  в  Москве.  Все  же он  был  весел,  как  обычно,
понемногу набирался сил  во время нашего плавания и рассказывал мне  о своей
миссии.

     * * *
     Перед тем как отправиться в  это путешествие, я решил, что  лучше всего
поручить  лорду Бивербруку  быть  нашим  представителем  при разрешении всех
вопросов,  связанных с  американскими  поставками России.  Я  очень опасался
потерять то, на что мы рассчитывали.
     Мы прибыли к месту встречи в бухте Пласеншия на Ньюфаундленде в субботу
9 августа, в 9 часов утра.
     Как только обе стороны обменялись обычным морским салютом, я отправился
на  борт "Огасты"  и приветствовал президента Рузвельта, который принял меня
со всеми почестями. Он стоял, опираясь  на  руку своего сына  Эллиота, в  то
время как оркестр  исполнял  государственные  гимны. Затем  он приветствовал
меня самым  радушным образом. Я  передал  ему послание  короля и  представил
членов своей группы.  Затем начались переговоры  между  президентом  и мной,
Сэмнером  Уэллесом и сэром  Александром  Кадоганом,  а  также между штабными
офицерами.  Эти  переговоры продолжались почти  непрерывно до  конца  нашего
визита. Иногда они происходили  с глазу на  глаз, а иногда  в  более широком
кругу.
     В  воскресенье утром  10  августа  Рузвельт  прибыл на линкор "Принс ов
Уэлс" в сопровождении своих штабных офицеров и нескольких сот представителей
личного состава  военно-морского флота и морской пехоты  Соединенных Штатов,
чтобы присутствовать  при богослужении  на  шканцах.  Мы  все восприняли это
богослужение как чрезвычайно трогательное выражение единства веры двух наших
народов,  и  никто  из  присутствовавших  не забудет того  зрелища,  которое
представляли собой этим солнечным утром переполненные людьми шканцы: кафедра
символически задрапирована английским и американским флагами; американский и
английский   капелланы   по   очереди   читают   молитвы;   высшие   офицеры
военно-морского флота,  сухопутных  войск  и авиации  Англии  и  Соединенных
Штатов все выстроились позади  президента и меня, тесные ряды  английских  и
американских  моряков совершенно  смешались, те и  другие пользуются  одними
молитвенниками и вместе горячо  молятся  и поют  гимны, так  хорошо знакомые
всем им.
     Это было великое мгновение. Но почти половине из певших моряков суждено
было вскоре погибнуть.

        "Глава четвертая"
        "АТЛАНТИЧЕСКАЯ ХАРТИЯ"
     Во  время одной из наших первых  бесед  президент Рузвельт сказал  мне,
что,  по его  мнению,  было  бы  хорошо, если  бы  мы  составили  совместную
декларацию,  излагающую некоторые  общие принципы, которые должны направлять
нашу политику по общему пути. Ухватившись за это полезное предложение, я  на
следующий день, 10 августа, представил ему набросок  такой декларации. Текст
ее был следующим:
     Совместная англо-американская декларация о принципах
     "Президент  Соединенных  Штатов  Америки  и  премьер-министр  Черчилль,
представляющий правительство его величества в Соединенном Королевстве, после
совместного  обсуждения и согласования мер по обеспечению безопасности своих
стран  от  нацистско-германской агрессии и  по  устранению связанной с  этим
угрозы  для   всех   народов  сочли  целесообразным  обнародовать  некоторые
принципы, которые  оба  они  принимают  к  руководству в  определении  своей
политики и  на которых они  основывают свои  надежды на  лучшее  будущее для
мира.
     Во-первых,  их  страны   не  стремятся  к  территориальным  или  другим
приобретениям.
     Во-вторых, они не согласятся. ни на какие территориальные изменения, не
находящиеся  в  согласии  со свободно  выраженным  желанием заинтересованных
народов.
     В-третьих,   они  уважают  право  всех  народов  избирать   себе  форму
правления,  при которой они  хотят жить. Они заинтересованы только в  защите
свободы слова и свободы мысли, без которых такой выбор будет лишь фикцией.
     В-четвертых,   они   будут   стремиться  осуществить   справедливое   и
равномерное  распределение важнейших продуктов  не только в  пределах  своих
территориальных границ, но и между всеми странами мира.
     В-пятых, они стремятся к такому миру, который не только навеки покончит
с нацистской тиранией, но и при помощи эффективной международной организации
даст  возможность всем государствам и народам жить  в  безопасности  в своих
собственных   границах  и  путешествовать  по  морям  и  океанам,  не  боясь
беззаконного    нападения    и   не   испытывая    необходимости   содержать
обременительные вооружения".
     Учитывая  все россказни  о  моих реакционных взглядах  деятеля  Старого
Света и  об огорчениях, якобы причиненных этим президенту, я рад возможности
показать здесь,  что  первый  набросок документа, который  стал впоследствии
называться  "Атлантической  хартией",  по  своему  содержанию  и  духу   был
английским произведением, изложенным моими собственными словами.
     11 августа обещало быть днем напряженной деятельности.
     Во  время  нашей утренней  встречи  президент  дал  мне  пересмотренный
проект, который мы приняли  за основу при обсуждении. Единственное серьезное
изменение было внесено в четвертый пункт написанного  мною текста (доступ  к
сырью).  Президент хотел вставить слова:  "без какой-либо дискриминации и на
равных основаниях". Президент также предложил добавить еще два параграфа:
     "В-шестых, они желают, чтобы такой мир обеспечил для  всех безопасность
на морях и океанах.
     В-седьмых,  они  считают, что  необходимо побудить все государства мира
отказаться  от применения силы. Поскольку никакой  будущий мир не может быть
сохранен, если государства, которые угрожают или могут  угрожать применением
силы за пределами  своих границ, будут продолжать пользоваться  сухопутными,
морскими  или воздушными вооружениями, они  считают, что такие страны должны
быть разоружены.  Они будут  поощрять все  другие  осуществимые мероприятия,
которые облегчат миролюбивым народам невыносимое бремя вооружений".
     Прежде  чем  мы  приступили  к  обсуждению  этого  документа, президент
заявил, что, по его мнению, примерно 14 августа, одновременно в Вашингтоне и
в Лондоне, должно быть опубликовано краткое заявление о том, что президент и
премьер-министр совещались в  открытом море;  что их сопровождали сотрудники
их  штабов,  которые  разрабатывали  планы оказания  помощи  демократическим
странам  в  соответствии с законом о  ленд-лизе; и что эти совещания военных
руководителей  отнюдь  не   были  связаны   с   принятием  каких-либо  новых
обязательств  на будущее,  помимо тех, что  санкционированы актом конгресса.
Далее в заявлении должно было говориться, что  премьер-министр  и  президент
обсудили некоторые  принципы,  касающиеся мировой цивилизации, и разработали
согласованное  заявление по этому поводу. Я возражал против  того,  чтобы  в
этом  заявлении  подчеркивалось отсутствие каких-либо обязательств. Германия
сейчас же за это  ухватится, и это явится источником глубокого разочарования
для  нейтральных  стран  и для  побежденных.  Нам это  также  не понравится.
Поэтому я очень надеялся, что  президент  ограничит заявление  положительной
его частью, в которой говорилось об оказании помощи демократическим странам,
тем более  что он  застраховал себя ссылкой  на закон о ленд-лизе. Президент
согласился с этим.
     Затем   последовало   подробное   обсуждение   пересмотренного   текста
декларации. Мы быстро пришли к соглашению по поводу некоторых незначительных
изменений.  Основные трудности  представляли пункты 4  и  7,  в  особенности
первый из  них. В отношении этого  пункта я сразу же указал, что слова  "без
какой-либо  дискриминации" могут  быть истолкованы как ставящие под сомнение
Оттавские соглашения, а я ни в коем случае не мог  на  это пойти. Этот текст
придется,  конечно,  согласовать  с   английским   правительством,  а   если
представлялось  желательным  сохранить  существующую  формулировку,  то и  с
правительствами доминионов. Я питал мало надежд на то,  что он будет принят.
Сэмнер Уэллес указал, что в этом вся суть  дела и что этот параграф является
воплощением того  идеала, к которому государственный департамент стремился в
течение  последних  девяти лет. Тут я  не мог не  сказать об опыте англичан,
которые в течение 80 лет придерживались принципа свободы торговли в условиях
непрерывного  повышения  американских  тарифов.  Мы  разрешили  максимальный
импорт во  все наши колонии. Даже  каботажное плавание вокруг Великобритании
было открыто для  конкуренции всех стран мира. Все,  что мы получили взамен,
это   последовательное  повышение  американских  протекционистских  тарифов.
Уэллес был, по-видимому, несколько озадачен. Затем я сказал, что если  можно
будет   вставить   слова   "соблюдая   должным   образом  свои  существующие
обязательства",  слова   "без  какой-либо  дискриминации"  убрать,  а  слово
"торговля" заменить  словом  "рынки",  то я  смогу  представить  этот  текст
правительству  его величества с некоторой надеждой на то, что он  может быть
принят.  На  президента это явно произвело впечатление. Он больше ни разу не
настаивал на этом пункте.
     Что касается  общих фраз в пункте 7,  то я указал, что, хотя я принимаю
этот  текст,  общественное  мнение  Англии  будет  разочаровано  отсутствием
какого-либо  намерения  учредить  международную организацию  для поддержания
мира после войны.  Я пообещал попробовать найти подходящую формулировку и  в
конце  дня  предложил президенту  дополнить вторую фразу словами: "впредь до
установления более широкой надежной системы всеобщей безопасности".

     * * *
     Между руководителями военно-морского  флота  и армии также  происходили
непрерывные совещания, и  во многом  они пришли  к  соглашению. Я  обрисовал
президенту  опасность  немецкого  вторжения   на  Пиренейский  полуостров  и
рассказал  о наших  планах  противодействия этому  путем оккупации Канарских
островов. Мы называли это операцией "Пилигрим".

     * * *
     Затем  мы   в  тот  же  день   занялись   Дальним  Востоком.   Введение
экономических  санкций  26 июля  вызвало  смятение в  Токио.  Никто  из нас,
пожалуй, не  сознавал  силы  их  действия. Принц  Коноэ сразу  же  попытался
возобновить  дипломатические  переговоры,   и  6  августа   адмирал  Номура,
специальный  японский  посол   в  Вашингтоне,   представил  государственному
департаменту   проект   общего   урегулирования.   Япония   брала   на  себя
обязательство  не  продвигаться  дальше  в  Юго-Восточной  Азии и предложила
эвакуировать Индокитай по урегулированию  "китайского инцидента" (так японцы
называли свою шестилетнюю  войну против  Китая). В свою  очередь Соединенные
Штаты  должны  были восстановить торговые  отношения с  Японией  и помочь ей
получить все необходимое ей сырье из стран юго-западной части Тихого океана.
Было совершенно  ясно, что это  лишь  красивые  слова,  посредством  которых
Япония рассчитывала получить  все  что можно  в  настоящий момент  и не дать
ничего в будущем.  Несомненно,  это  были  самые лучшие предложения, которые
Коноэ  мог  получить от  своего  кабинета.  Нам  не  было смысла  за  столом
совещания   на  "Огасте"   обсуждать   общие  вопросы.  В  моей  телеграмме,
отправленной с совещания Идену, все это подробно излагается.
     Премьер-министр -- министру иностранных дел 11 августа 1941 года
     "С Японией дело обстоит следующим образом:
     Президент  не  так  давно  предложил   Японии  провести   нейтрализацию
Индокитая и  Сиама  при совместных  гарантиях  Соединенных  Штатов,  Японии,
Англии,  Китая  и других. Японцы в своем ответе, который будет  вам передан,
как только будут отправлены более срочные телеграммы, соглашаются в принципе
воздержаться  от  каких-либо  посягательств  на  Сиам  и  вывести  войска из
Индокитая,  но  они  добавляют  ряд  условий,  которые  являются  совершенно
неприемлемыми.  Например, отвод войск  должен произойти после урегулирования
китайского  инцидента, то есть после  удушения Чан Кайши. Затем они  требуют
признания доминирующего положения Японии в этих районах; они  также