обедил подводную лодку, но без "Асдика" подводная лодка не
могла быть побеждена.

        "Глава десятая"
        "САНКЦИИ ПРОТИВ ИТАЛИИ (1935 г.)"
     Миру во всем мире был нанесен  второй тяжелый  удар. За утратой Англией
равенства в воздухе последовал  переход Италии на  сторону Германии. Оба эти
события,  вместе  взятые, позволили Гитлеру  пойти  дальше по избранному  им
смертоносному пути. Мы видели, какую помощь при защите независимости Австрии
оказал Муссолини и что это означало для Центральной  и Юго-Восточной Европы.
Теперь он решил перейти в противоположный лагерь. Нацистская Германия уже не
будет  одинока.  Один из  главных союзников  в  первой  мировой войне вскоре
присоединится   к   ней.   Меня   угнетала   мысль   о   серьезности   этого
неблагоприятного для Дела безопасности поворота.
     Замыслы  Муссолини  в  отношении   Абиссинии  шли  вразрез  с   моралью
двадцатого века.  От  них веяло той мрачной эпохой, когда белые люди считали
себя  вправе покорять желтокожих, коричневокожих, чернокожих или краснокожих
и подчинять их себе огнем и мечом. В наш просвещенный век, когда совершаются
такие  Преступления, от  которых в ужасе отшатнулись бы  или на  которые  во
всяком случае  были  бы  неспособны  дикари  прошлого,  такое  поведение  не
соответствовало духу времени и было достойно порицания. К  тому же Абиссиния
была членом Лиги Наций. По странному капризу судьбы именно Италия настаивала
в 1923 году  на  ее  приеме,  а  Англия возражала.  Англичане  считали,  что
характер правительства  Эфиопии  и  положение,  существовавшее  в этой дикой
стране тирании, рабства и племенных войн, было несовместимо с ее членством в
Лиге.  Но  итальянцы  настояли  на  своем,  и Абиссиния  стала членом  Лиги,
пользуясь всеми  правами и гарантиями безопасности, которые могла дать Лига.
Вот, кстати, был удобный случай для  проверки действенности  орудия мирового
правительства, на которое возлагали надежды все люди доброй воли.
     Итальянский диктатор  руководствовался  не  только  желанием  захватить
новую  территорию.  Его  власть,  его  безопасность  зависели  от  престижа.
Казалось, для Муссолини не было иного, более легкого, более дешевого и менее
рискованного способа  укрепить  свою  власть  или,  как он  считал,  поднять
авторитет Италии  в Европе,  чем  присоединить Абиссинию к недавно созданной
итальянской империи.
     Я  очень не хотел, чтобы в этой грозной борьбе против перевооружающейся
нацистской  Германии,  которая,  как я чувствовал,  неумолимо  приближалась,
Италия отошла от нас и даже перешла в противоположный лагерь.  Не могло быть
сомнений, что, если  нападение  одного члена Лиги  Наций  на другого в  этот
критический момент не вызовет негодования, это,  в  конечном счете, разрушит
Лигу  как  фактор,  сплачивающий силы,  которые  одни только  способны  были
удержать  в узде  мощь возрождающейся Германии и ужасную угрозу Гитлера. Все
то,  что могла бы дать или  отнять  Италия, не стоило  того,  что  могло  бы
принести восстановленное величие  Лиги Наций. Поэтому, если Лига готова была
применить  объединенные  силы  всех  своих  членов  для  обуздания  политики
Муссолини,  нашим  священным  долгом было принять  участие в этом  и сыграть
достойную роль.
     Уже со времени конференции в Стрезе стало ясно, что Муссолини готовится
захватить  Абиссинию.  Было  очевидно,  что  английское  общественное мнение
враждебно отнесется к такому акту итальянской агрессии. Те из нас, кто видел
в  гитлеровской  Германии  угрозу  не  только для  мира,  но  и  для  нашего
существования, страшились этого перехода державы  первого ранга,  какой в то
время считалась Италия, с нашей стороны на противоположную.
     С  наступлением лета началось непрерывное движение итальянских воинских
транспортов  через  Суэцкий  канал,  и в  результате  на  восточной  границе
Абиссинии были  сосредоточены крупные  силы и  большое  количество  военного
снаряжения. 24 августа кабинет принял решение и объявил, что Англия выполнит
свои  обязательства,  вытекающие из  заключенных ею  договоров и устава Лиги
Наций. Это немедленно вызвало кризис в районе Средиземного моря.
     К  этому  времени  министр  по делам  Лиги  Наций Антони  Иден, который
занимал  положение, почти  равное положению министра иностранных дел, уже  в
течение  нескольких недель  находился  в  Женеве,  где  ему  удалось убедить
ассамблею в необходимости  санкций против  Италии  в случае ее  вторжения  в
Абиссинию.  Санкции означали  лишение  Италии  всякой  финансовой  помощи  и
товарных поставок и оказание всей финансово-экономической помощи  Абиссинии.
Для  такой  страны,   как   Италия,  которая  по  многим  видам  материалов,
необходимых для войны, зависела от беспрепятственного  импорта из  заморских
стран, это  было  действительно  колоссальной  помехой. Рвение,  проявленное
Иденом,  его  выступление,  провозглашенные  им принципы привлекли  основное
внимание  ассамблеи.  Министр  иностранных  дел сэр  Сэмюэль  Хор, прибыв 11
сентября в Женеву, сам обратился к ассамблее:
     "Прежде всего я хочу подтвердить поддержку Лиги правительством, которое
я представляю, и интерес английского народа к коллективной безопасности... В
соответствии со  своими точными  и ясно выраженными  обязательствами  Лига и
вместе с ней моя страна  стоят за коллективные меры по поддержанию устава во
всей  его полноте и, в частности, за неуклонное и коллективное сопротивление
всем актам неспровоцированной агрессии".
     Я вспоминаю, что, несмотря на мою озабоченность германской проблемой  и
несмотря на то, что мне не очень нравилось, как велись в то время наши дела,
эта  речь  произвела на меня огромное  впечатление,  когда я  прочел ее  под
лучами  солнца Ривьеры.  Она всех взволновала и  вызвала  широкие  отклики в
Соединенных Штатах. Она сплотила в Англии всех, кто выступал за неустрашимое
сочетание справедливости и  силы. Это, по крайней мере, была  политика. Если
бы  оратор понимал, какие  колоссальные  возможности открылись в этот момент
перед  ним,  он, может  быть,  действительно смог  бы в  течение  некоторого
времени вести за собой мир.
     Вескость этих заявлений проистекала  из того факта, что  за ними, как и
во многих случаях в прошлом, имевших жизненно важное значение для  прогресса
и  свободы человечества, стоял британский  флот. Первый и последний раз Лига
Наций, по-видимому,  имела в  своем  распоряжении  реальную  силу.  Это были
международные полицейские силы,  опираясь  на которые  можно было  применить
всевозможные методы дипломатического и экономического нажима и убеждения. 12
сентября,  то  есть  на следующий  день,  когда  линейные  крейсера "Худ"  и
"Ринаун", сопровождаемые 2-й эскадрой  крейсеров и отрядом эсминцев, прибыли
в Гибралтар, всюду царило убеждение, что Англия подкрепит свои слова  делом.
Подавляющая часть  общественности Англии немедленно  выступила с  поддержкой
действенной политики. Считалось само собой разумеющимся, Что это заявление и
переброска  военных кораблей не  могли быть  сделаны,  если  бы  специалисты
военно-морского министерства  не  произвели тщательных расчетов,  какие силы
флота потребуются на Средиземном море для успешного выполнения наших задач.

     * * *
     В октябре  Муссолини, не встретив  помех  со стороны английского флота,
переброска  которого запоздала, бросил итальянские  армии против Абиссинии и
начал вторжение. 10 октября ассамблея Лиги пятьюдесятью  голосами суверенных
государств  против  одного  постановила  принять  коллективные  меры  против
Италии, и  был создан "комитет восемнадцати", который должен был предпринять
дальнейшие попытки добиться  мирного урегулирования.  Оказавшись перед лицом
таких  обстоятельств,  Муссолини   выступил  с  недвусмысленным  заявлением,
свидетельствовавшим  о  его  глубокой  проницательности.  Вместо того  чтобы
сказать: "Италия ответит на санкции войной",  он сказал: "Италия  ответит на
них дисциплиной, умеренностью и готовностью пойти на жертвы". В то же время,
однако, намекнул, что не потерпит применения таких санкций, которые помешают
его вторжению в Абиссинию. Если его действия окажутся под угрозой, он начнет
войну против всякого, кто будет стоять на его пути.
     "Пятьдесят    стран!    --   сказал    он.    --    Пятьдесят    стран,
предводительствуемых   одной!"   Такова    была   обстановка    в    период,
предшествовавший  роспуску  парламента и всеобщим  выборам в Англии, которые
согласно конституции должны были состояться в это время.
     Кровопролитие в  Абиссинии, чувство ненависти к фашизму и призы" Лиги к
применению  санкций  вызвали потрясение  в английской лейбористской  партии.
Профсоюзные деятели, особенно Эрнест Бевин, по своему темпераменту отнюдь не
были   пацифистами.  Решительный  Класс   трудящихся   был  охвачен  сильным
стремлением драться с итальянским диктатором, осуществить энергичные санкции
и  в  случае  необходимости  пустить  в  ход  британский  флот. На митингах,
происходивших в атмосфере возбуждения, произносились резкие и горячие речи.
     Однако такое пробуждение страны  не отвечало ни взглядам, ни намерениям
Болдуина. И  только спустя несколько месяцев после выборов я начал понимать,
на  каких  принципах   строились  санкции.   Премьер-министр   заявил,  что,
во-первых,  санкции означают  войну;  во-вторых,  что  он  твердо  решил  не
допустить войны;  и, в-третьих,  что он решил осуществить санкции.  Эти  три
условия были явно несовместимы.  Под руководством Англии  и под давлением со
стороны Лаваля комитет Лиги Наций, которому  поручили разработать  программу
санкций, воздерживался от  таких санкций,  которые могли  бы  спровоцировать
войну. Поставки многих товаров,  в том  числе и военных материалов, в Италию
были запрещены, и был  составлен  внушительный план.  Но нефть,  без которой
абиссинская  кампания  не могла бы продолжаться, свободно поступала, так как
все понимали, что приостановить поставку ее означало развязать войну. В этом
вопросе позиция Соединенных  Штатов, не члена Лиги Наций, но главного в мире
поставщика нефти,  хотя и благожелательная, все же не была ясна. Кроме того,
прекращение поставок  нефти Италии требовало  прекращения  таких поставок  и
Германии. Экспорт алюминия в Италию был строжайше  запрещен; но алюминий был
почти   единственным   металлом,  производившимся   Италией   в  количестве,
превышавшем ее потребности. Ввоз в Италию железного лома и железной руды был
также  категорически  запрещен   во  имя  общественной  справедливости.  Но,
поскольку итальянская металлургическая промышленность мало использовала их и
поскольку это запрещение не распространялось  на стальные болванки и  чугун,
Италия не испытывала никаких затруднений. Таким образом, меры, на проведение
которых столь шумно  настаивали,  не были  реальными  санкциями,  способными
сковать агрессора.  Это  были  лишь  такие  нерешительные  санкции,  которые
агрессор  стал бы  терпеть,  ибо они, хотя  и создавали затруднения, на деле
разжигали воинственные настроения итальянцев. Поэтому  Лига Наций взялась за
спасение Абиссинии,  заранее  убежденная  в том, что ничем  нельзя  помешать
вторгшимся  итальянским армиям.  Во  время выборов  все  эти факты  не  были
известны английской общественности. Англичане искренне поддерживали политику
санкций и полагали, что  это верный способ  положить конец действиям  Италии
против Абиссинии.
     Еще  в  меньшей  степени  правительство  его величества  намерено  было
использовать   флот.   Рассказывали   всевозможные   басни  об   итальянских
эскадрильях пикирующих бомбардировщиков, пилотируемых летчиками-смертниками,
готовыми обрушиться на палубы наших кораблей и взорвать их. Британский флот,
находившийся в Александрии, получил теперь подкрепления. Одним жестом он мог
бы  заставить итальянские  транспорты повернуть  обратно и уйти из  Суэцкого
канала, и в результате ему пришлось бы вызвать итальянский  флот на бой. Нам
говорили,  что он неспособен  противостоять  такому противнику. Я  с  самого
начала  поднял этот вопрос, но меня тогда  успокоили. Наши линкоры, конечно,
были старые, а теперь оказалось, что  у нас  нет и самолетов для прикрытия с
воздуха и что у нас очень мало  боеприпасов для зенитной артиллерии. Однако,
как  выяснилось,  адмирал  --  командующий  флотом  был  возмущен,  что  ему
приписывали утверждение, будто  он  не  располагает достаточными  силами для
боевых  действий.  Прежде   чем  принять   свое   первое   решение   оказать
сопротивление  итальянской агрессии, правительству  его величества,  видимо,
следовало тщательно изучить все возможности и составить определенное мнение.
     Учитывая то, что  нам известно теперь, можно не сомневаться, что смелое
решение позволило бы перерезать итальянские  коммуникации с Эфиопией и любое
морское сражение,  которое  могло  бы последовать  в результате такого шага,
было  бы  успешным  для нас.  Я  никогда  не  был  сторонником изолированных
действий со стороны Великобритании,  однако после того, как мы зашли уже так
далеко,  отступление было достойно сожаления. Кроме того, Муссолини  никогда
не посмел бы схватиться с решительно  действующим английским правительством.
Против  Муссолини  был  почти  весь  мир,  следовательно,  ему  пришлось  бы
рисковать своим режимом, вступая в единоборство с Англией,-- единоборство, в
котором морские операции на Средиземном море  явились бы быстрой  и решающей
проверкой сил.  Да и  каким образом  могла бы  Италия вести такую войну?  Не
считая весьма незначительного преимущества в современных  легких  крейсерах,
ее  флот был вчетверо меньше английского. Ее хваленая многомиллионная армия,
которую якобы можно  было  собрать по мобилизации, не  могла  бы  вступить в
дело.  Ее авиация как в  количественном,  так  и  в  качественном  отношении
намного   уступала  даже   нашим  скромным  военно-воздушным  силам.  Италия
оказалась  бы  блокированной с первого  же  дня войны. Итальянские  армии  в
Абиссинии очутились  бы  на голодном  пайке  и  в отношении провианта,  и  в
отношении боеприпасов.  Германия еще  не могла  оказать действенной  помощи.
Именно  тогда представлялась превосходная возможность нанести  решающий удар
во имя благородного дела,  и  притом с  минимальным риском.  Тот  факт,  что
мужество  изменило  английскому  правительству   в  этой  обстановке,  можно
оправдать только его искренним  миролюбием. По сути дела, это миролюбие было
одной  из  причин,  приведших  к бесконечно более ужасной  войне.  Муссолини
удался его блеф,  и из  этого  факта один важный наблюдатель сделал для себя
далеко  идущие  выводы.  Гитлер  уже давно  принял решение начать  войну  за
расширение владений Германии. Теперь же у него сложилось мнение о вырождении
Великобритании, и этим взглядам суждено было  измениться слишком  поздно для
дела  мира  и  слишком поздно  для судьбы  самого  Гитлера.  В  Японии также
внимательно наблюдали  за  развитием событий.  Я  все  те  годы не стремился
занять  какой-либо государственный пост, ибо уже  достаточно  побыл на таких
должностях. Рост германской угрозы вызвал  во мне желание взять в  свои руки
нашу военную машину. К этому времени я очень отчетливо представлял себе, что
нам  предстоит.  Растерявшаяся Франция и  робкая, миролюбивая  Англия вскоре
окажутся  перед  лицом   бросивших  им   вызов  европейских   диктаторов.  Я
сочувствовал   перемене    настроений    лейбористской    партии.   Возникла
благоприятная  возможность создать подлинно национальный  кабинет. Насколько
было известно, открылся вакантный пост в военно-морском министерстве, и  мне
очень  хотелось  занять его  в  случае  победы  консерваторов на выборах. Я,
конечно,  отлично понимал, что моего  желания  не  разделяет  ряд  ближайших
коллег  Болдуина.  Я олицетворял собой  определенную политику,  причем  было
общеизвестно, что я буду бороться за  эту политику независимо от того, войду
ли  я  в состав  правительства или нет. Они,  конечно, были  бы  весьма рады
обойтись без  меня.  В  известной мере  решение  этого  вопроса зависело  от
большинства, которое им удалось бы получить на выборах.
     Я одержал победу  на выборах в  избирательном округе Эппинг,  отстаивая
необходимость   перевооружения  и   строгого  и  добросовестного  проведения
политики санкций. В общем я поддерживал правительство и, хотя многие из моих
друзей-консерваторов  были  оскорблены  моей почти непрекращавшейся критикой
мероприятий,   проводимых   правительством,   я   был  избран   значительным
большинством.
     Повсюду  шли  разговоры  о том, что меня нужно ввести в правительство в
качестве   морского   министра.   Но  как  только   были  объявлены   цифры,
характеризовавшие масштабы победы Болдуина,  последний, не теряя  ни минуты,
заявил  через  центральный  совет  1,  что не было  ни  малейшего
намерения  включать меня в состав правительства.  Этим  путем он  в какой-то
мере оплатил свой долг пацифистской депутации, которую принимал за несколько
дней до выборов.  В печати было немало насмешек по поводу  того, что меня не
включили в состав правительства.
     1 Руководящий орган консервативной партии.

     Министр  иностранных  дел  сэр  Сэмюэль  Хор  проездом  через  Париж  в
Швейцарию, куда он направился на вполне заслуженный зимний отдых,  беседовал
с Лавалем, тогда еще французским министром иностранных дел. Результатом этих
переговоров  явился  пакт  Хора --  Лаваля  от  9  декабря.  Стоит несколько
остановиться  на  обстоятельствах,  предшествовавших  этому  примечательному
событию.
     Мысль  о  том, что  Англия  возглавляет  Лигу  Наций в ее борьбе против
фашистского вторжения Муссолини  в  Абиссинию,  вызвала в  стране  небывалый
подъем. Но как только выборы прошли и министры увидели, что  они располагают
большинством,  которое  даст  им  возможность в течение пяти лет  руководить
государством, пришлось столкнуться  с некоторыми  неприятными последствиями.
Причиной их были заявления  Болдуина: "Войны  не  должно быть" и "Не  должно
быть широкого перевооружения".  Этот замечательный  лидер партии, одержав на
выборах победу под лозунгом  руководства миром  против агрессии, был глубоко
убежден, что мы должны сохранить мир любой ценой. Англия твердо заявила, что
ни  при  каких  обстоятельствах  не станет воевать  из-за Абиссинии.  О этот
честный   Болдуин!   Полная  победа  на  выборах;   прочное   консервативное
большинство еще на  пять лет; всемерное проявление праведного возмущения, но
только не война, только не воевать! Ввиду этого французы твердо решили,  что
они не  должны  позволить втянуть себя в постоянную вражду  с Италией только
из-за  той  острой неприязни, которая  неожиданно вспыхнула в Англии  против
Муссолини. Французы  особенно  укрепились в  своем  решении,  вспомнив,  как
Англия  отступила  перед  вызовом, брошенным  ее  флоту на Средиземном  море
Италией, и учитывая,  что  в  случае если бы  Германия  вторглась в  пределы
Франции, мы смогли бы послать ей на  помощь  в начальный период  войны всего
лишь две дивизии. Нетрудно понять позицию Лаваля в этот момент.
     Наступил   декабрь,  и  возник  ряд   новых  обстоятельств.  Муссолини,
испытывая большие  затруднения  в результате применения санкций и оказавшись
перед  лицом   весьма   серьезной  угрозы  со   стороны  "пятидесяти  наций,
предводительствуемых  одной",   был  готов,   как  ходили  слухи,  пойти  на
компромисс  в  вопросе об  Абиссинии,  Хотя  применение отравляющих  веществ
против  туземного  населения  Эфиопии могло быть успешным,  оно, конечно, не
возвеличило бы Италию. Абиссинцы  терпели поражение.  Говорили,  что  они не
собирались пойти  на  большие  уступки  и отдать  значительную  часть  своей
территории. Нельзя ли было заключить мир, который  дал бы Италии то, что она
агрессивно требовала, и оставил бы Абиссинии четыре пятых ее империи?
     Но  в Англии  время  от времени возникают боевые наст