ии.
     Пользуясь случаем, г-н Сталин, чтобы заверить Вас в том, что английский
народ  искренне  желает,  чтобы  между нашими  двумя  странами  установилась
длительная  прочная  дружба  и сотрудничество, и что  вместе  с Соединенными
Штатами мы сумеем удержать на рельсах мировую машину".
     Моим коллегам на родине я направил следующее послание:
     Премьер-министр -- своим коллегам в Лондоне 12 октября 1944 года
     "1. Система процентов рассчитана не  на  то, чтобы предопределить число
заседающих в комиссиях  по вопросам различных балканских стран, а скорее  на
то,  чтобы  послужить выражением интересов и чувств, с которыми Английское и
Советское  правительства  подходят  к  проблемам  этих  стран, и  помочь  им
поделиться друг  с другом своими  мыслями в  какой-то доходчивой форме.  Эта
система должна послужить всего лишь руководством, и она, конечно,  ни в коей
мере  не  связывает  Соединенные   Штаты  никакими  обязательствами   и   не
предусматривает создания твердой  системы сфер интересов. Она может, однако,
помочь  Соединенным Штатам  понять,  каких взглядов  придерживаются  их  два
главных  партнера в  отношении  этих районов, когда картина  изображается  в
целом.
     Таким   образом,   видно,   что    Советская
Россия     вполне      естественно     проявляет
исключительно большой интерес к черноморским странам; одна из  этих стран --
Румыния  --  совершила   на  нее  совершенно  неспровоцированное   нападение
двадцатью шестью  дивизиями, а с другой  из  них  -- Болгарией --
она  имеет   старые  связи.   Великобритания   считает
необходимым проявить  особое уважение  к  взглядам  русских в отношении этих
двух стран и к стремлению Советов возглавить практическое руководство ими  в
интересах общего дела.
     Точно   так   же   Великобритания
имеет давнишние  традиции дружбы  с  Грецией  и,
являясь  средиземноморской  державой,  непосредственно заинтересована  в  ее
будущем.  В этой войне  Великобритания потеряла 30 тысяч человек,
пытаясь оказать сопротивление  немецко-итальянскому  вторжению в  Грецию,  и
хочет  играть  ведущую роль в вызволении Греции из  ее  нынешних  бедствий в
полном  согласии  с  Соединенными  Штатами,
которое   всегда   было   характерно    для
англо-американской политики в этом районе. В Греции Великобритания, как
полагают,       возьмет       на       себя
руководство в  военной области и
постарается       помочь      существующему
королевскому    греческому    правительству
утвердиться    в    Афинах    на
самой   широкой   и  единой   основе,
какая только окажется возможной.  Советская
Россия готова признать эти позиции и функции Англии точно так же, как Англия
признает   тесные   отношения   между   Россией   и    Румынией.    Это
предотвратит        возникновение         в
Греции  враждебных фракций,  ведущих друг против
друга гражданскую войну, что могло бы  вовлечь английское  и
русское    правительства     в     досадные
споры и вызвать конфликт в политике.
     Переходя к Югославии, следует отметить,  что символическая цифра 50: 50
процентов    должна    служить   основой    совместных
действий   и  согласованной   политики
между           двумя            непосредственно
заинтересованными      державами,      с      тем
чтобы        способствовать        созданию
объединенной  Югославии  после  того,
как     все     элементы    в     этой
стране максимально  сплотятся  в
борьбе    за   изгнание    нацистских
захватчиков.  Это должно предотвратить, например, вооруженную  борьбу  между
хорватами и словенами, с одной стороны, и мощными многочисленными элементами
в  Сербии   --   с   другой,   а   также   дать  возможность
выработать       совместную       дружескую
политику в отношении маршала Тито и в то же время добиться того, чтобы
поставляемое ему оружие использовалось
против  общего  нацистского   врага,  а  не  для
внутренних  целей.   Такая  политика,  проводимая   совместно   Англией
и Советской Россией, без всякого
стремления  извлечь  какие-то  личные  выгоды,  принесла  бы  реальную
пользу.
     5.      Поскольку      советские       армии
устанавливают   контроль   над   всей  Венгрией,
естественно,  что  преобладающим  в  этой  стране должно  быть  их  влияние,
конечно, с согласия Великобритании и, вероятно, Соединенных Штатов, которые,
хотя фактически и не участвуют в боях в Венгрии, должны рассматривать ее как
центральноевропейское, а не балканское государство.
     6.  Следует  подчеркнуть,  что  эта  общая  наметка  заинтересованности
Советов  и  Англии  в  упомянутых   выше  странах   служит  лишь   временным
руководством  на ближайший военный  период. Она будет пересмотрена  великими
державами  при обсуждении  вопросов  перемирия или мира  с  целью достижения
общего урегулирования в Европе".

     * * *
     13  октября,  в  5  часов  вечера,  мы  собрались на  Спиридоновке, где
Советское правительство устраивает приемы. Здесь мы выслушали  Миколайчика и
его  коллег.  Эти  переговоры проводились  в порядке подготовки к следующему
совещанию,  на  котором английская  и  американская  делегации  должны  были
встретиться с люблинскими  поляками.  Я усиленно  настаивал  на  том,  чтобы
Миколайчик  подумал о  двух  вещах  -- о принятии де-факто  линии  Керзона с
двусторонним  обменом  населения  и  о дружеских  переговорах  с  люблинским
Польским комитетом, чтобы можно  было создать объединенную Польшу. Я сказал,
что  произойдут определенные изменения,  но  было бы лучше  всего,  если  бы
единство  было установлено  сейчас,  на  этом завершающем этапе  войны,  и я
просил поляков внимательно обсудить этот вопрос в тот же вечер. Иден и  я --
к  их  услугам.  Для  них было  необходимо  установить  контакт  с  Польским
комитетом  и согласиться  на линию Керзона в порядке рабочей договоренности,
подлежащей обсуждению впоследствии на мирной конференции.
     В  тот  же  день,  в 10 часов  вечера,  мы  встретились  с членами  так
называемого  Польского  национального  комитета.   Вскоре  стало  ясно,  что
люблинские  поляки  --  просто  пешки  России.  Они так  тщательно выучили и
затвердили  свою  роль, что  даже  их  хозяева,  видимо,  считали,  что  они
перебарщивают. Так, например, их руководитель Берут говорил так: "Мы явились
сюда с целью потребовать  от имени Польши,  чтобы Львов принадлежал  России.
Такова  воля  польского  народа".  Когда эти  слова перевели  с польского на
английский и русский языки, я взглянул на  Сталина и увидел промелькнувшее в
его выразительных глазах понимание, как если бы  он хотел спросить: "Ну, что
вы  скажете  о  нашей  советской выучке?"  Пространное  выступление  другого
люблинского  руководителя,  Осубка-Моравского,  было столь же  гнетущим.  На
Идена трое люблинских поляков произвели самое неблагоприятное впечатление.
     Совещание продолжалось  более  шести  часов,  но  результаты  оказались
минимальными.

     * * *
     14 октября состоялось грандиозное
представление  в Большом театре  -- сначала
балет,    затем   опера    и   в
завершение  программы  великолепные  пляски  и  пение  хора
Советской  Армии. Сталин и  я находились в царской ложе,  и зрители устроили
нам  восторженную  овацию.   После   театра   у   нас  состоялась  в  Кремле
исключительно интересная и успешная беседа на военные темы. Со Сталиным были
Молотов и  генерал  Антонов.  Гарриман  привез с собой  генерала Дина.  Меня
сопровождали  Брук,  Исмей и глава нашей  военной  миссии  в  Москве генерал
Барроус.
     Мы начали с того, что ознакомили  их с нашими дальнейшими намерениями в
Северо-Западной  Европе, Италии  и  Бирме.  Затем  Дин  сделал  заявление  о
кампании  на Тихом  океане  и в общих  чертах рассказал о том,  какая помощь
Советов  была бы  особенно ценной  после  того, как  они вступят в  войну  с
Японией.  Затем  генерал  Антонов  сделал  весьма  откровенное  заявление  о
положении на Восточном фронте, о  трудностях, с которыми встречаются русские
армии, и об их планах на будущее. Сталин время от времени вставлял несколько
слов, чтобы  подчеркнуть особо важные моменты, и в заключение заверил нас  в
том,  что русские армии  будут  продвигаться решительно  и последовательно к
Германии и  что  у нас  нет  ни малейших оснований беспокоиться,  что немцам
удастся перебросить какие-либо части с Восточного фронта.
     Не было  никаких  сомнений в том, что  Советы намеревались  вступить  в
войну против Японии после разгрома Германии,  как только им удастся  собрать
необходимые войска и снаряжение  на Дальнем Востоке. Сталин воздерживался от
обязательств  в отношении какой-либо определенной даты. Он говорил о периоде
в "несколько месяцев" после  разгрома Германии. У нас создалось впечатление,
что это следует  понимать  как  три или четыре  месяца.  Русские согласились
немедленно приступить к  созданию запасов продовольствия и горючего на своих
дальневосточных нефтяных промыслах  и  разрешить американцам воспользоваться
аэродромами  и  другими  средствами  обслуживания  в приморских  провинциях,
которые нужны были для американской стратегической авиации. Сталина, видимо,
не  беспокоил  вопрос  о  том,  какое  впечатление  эти  приготовления могут
произвести на японцев.  На деле он  надеялся, что  они совершат "упреждающее
нападение",  ибо  это  побудило  бы  русских  сражаться  наилучшим  образом.
"Русские, -- заметил он, -- должны будут знать, за что они сражаются".
     15-го у меня была высокая температура, и я не мог участвовать во втором
военном  совещании, которое  состоялось  в тот вечер в Кремле. Меня  заменил
Иден, которого сопровождали Брук,  Исмей и Барроус; Сталина, помимо Молотова
и Антонова, сопровождал  начальник штаба Советской Армии на Дальнем  Востоке
генерал-лейтенант Шевченко. Гарриман снова присутствовал  вместе с генералом
Дином.  Обсуждался исключительно вопрос  об  участии Советов в  войне против
Японии. Были приняты важные решения.
     Сталин  прежде всего согласился  с тем, что мы должны  согласовать наши
военные   планы.   Он  просил   у  американцев   помощи  в   деле   создания
двух-трехмесячных запасов горючего, продовольствия и транспортных средств на
Дальнем Востоке и сказал, что, если это можно  будет сделать и если  удастся
внести ясность в политические  вопросы,  СССР  будет  готов выступить против
Японии примерно через  три месяца после разгрома Германии. Он  обещал  также
подготовить  аэродромы в приморских провинциях  для американской и советской
стратегической    авиации    и    безотлагательно    принять    американские
четырехмоторные  самолеты  и  инструкторов.  Совещания  между  советскими  и
американскими  военными представителями в Москве должны начаться немедленно,
и он обещал лично участвовать на первом из них.

     * * *
     Время шло, но тяжелое состояние советско-польских дел улучшалось лишь в
самой незначительной  степени. Поляки  были готовы принять  линию Керзона "в
качестве демаркационной  линии между  Россией и Польшей". Русские настаивали
на  формулировке "как основу границы между Россией  и  Польшей". Ни  одна из
сторон  не хотела  уступать.  Миколайчик  заявил,  что  его  отверг  бы  его
собственный народ,  а Сталин в конце беседы наедине со мной, длившейся два с
четвертью часа, заметил, что из всех, с кем он работает, только он и Молотов
стоят за то, чтобы "мягко" обойтись с Миколайчиком. Я был  уверен в том, что
за кулисами оказывался  сильный нажим как по  партийной,  так и  по  военной
линии.
     Сталин   не   считал   желательным   продолжать   попытки  сформировать
объединенное  польское  правительство,  пока  не будет согласован  вопрос  о
границах. Если бы этот вопрос был урегулирован, он с  готовностью согласился
бы с тем, чтобы Миколайчик возглавил  новое  правительство.  Лично я считал,
что  не менее серьезные трудности возникнут при обсуждении вопроса о слиянии
польского   правительства  с  люблинскими  поляками,  представители  которых
по-прежнему производили на нас самое  скверное впечатление и являлись, как я
сказал Сталину, "лишь выразителями советской  воли".  Они, несомненно, также
мечтали о  том,  чтобы  править Польшей  и, таким образом, были  своего рода
квислингами. При всех обстоятельствах наилучший выход  состоял  в том, чтобы
обе  польские  делегации вернулись туда, откуда они приехали.  Я очень остро
ощущал ответственность,  которая лежала на мне и на министре иностранных дел
в связи с попытками  разработать  предложения в  отношении  русско-польского
урегулирования, и знал, что даже  навязывание  линии Керзона Польше  вызовет
критику.
     В  других  областях  были  достигнуты  значительные  успехи.  Решимость
Советского правительства выступить против Японии после разгрома Гитлера была
очевидной. Это  должно  было оказаться  исключительно  ценным для сокращения
сроков всей войны. Я был уверен, что  в отношении Балкан при данных условиях
была  достигнута  наилучшая  договоренность.  Наряду  с  успешными  военными
действиями  это  должно  было  привести  сейчас  к  спасению  Греции,  я  не
сомневался также в том, что наше соглашение о проведении совместной политики
из  расчета  50: 50  процентов  в  Югославии  есть  наилучшее решение  наших
трудностей, учитывая  поведение  Тито и прибытие русских и болгарских  войск
под командованием русских для оказания помощи на его восточном фланге.
     В   нашем    узком   кругу   мы,   безусловно,   беседовали   с   такой
непринужденностью, свободой и  сердечностью, каких еще никогда  не удавалось
добиться  в  отношениях между нашими  двумя  странами. Сталин несколько  раз
говорил о личном  уважении ко мне,  и я  уверен,  что он  говорил  искренне.
Однако  я еще  больше убедился в  том, что он чем-то озабочен. Как я говорил
своим коллегам на родине, "седока одолевают мрачные мысли".
     Вечером  17  октября  состоялась наша  последняя  встреча.  Только  что
поступило  сообщение,  что  немцы  в   порядке  предосторожности  арестовали
адмирала  Хорти сейчас, когда разваливается весь германский фронт в Венгрии.
Я выразил надежду, что к Люблянскому перевалу удастся продвинуться как можно
быстрее, и добавил, что, по  моему мнению, война вряд ли окончится до весны.
Затем  у  нас  состоялся первый разговор по вопросу о Германии. Было решено,
что  Европейская  консультативная  комиссия  должна  детально  обсудить  эту
проблему.

     * * *
     Возвращаясь  самолетом  на  родину,  я  сообщил  президенту  дальнейшие
подробности наших переговоров.
     Премьер-министр -- президенту Рузвельту 22 октября 1944 года
     "1. В последний день нашего пребывания в Москве Миколайчик встретился с
Берутом,  который  признался,  что  сталкивается  с   трудностями.  50   его
сторонников  были убиты в прошлом месяце. Многие поляки  предпочли  бежать в
леса,  лишь  бы  не  присоединяться  к   его  войскам.  Приближающаяся  зима
предвещает  тяжелые  условия  за  линией  фронта,  поскольку  русская  армия
продвигается вперед, используя весь транспорт. Он настаивал, однако, на том.
что если  Миколайчик будет  премьером, он (Берут)  должен иметь 75 процентов
своих сторонников  в кабинете. Миколайчик предложил, чтобы была представлена
каждая из  пяти польских партий, при этом  он  должен иметь четыре  из  пяти
лучших постов, на которые он назначил бы людей из числа тех, кто не вызывает
неприязни у Сталина.
     2. Позже по моей просьбе Сталин принял Миколайчика и в течение полутора
часов  вел с ним очень  дружественную  беседу. Сталин  обещал  помочь ему, а
Миколайчик  обещал  сформировать   и  возглавить  правительство,   абсолютно
дружественное по отношению  к русским. Он  изложил свой план, но Сталин  дал
ясно понять, что люблинские поляки должны иметь большинство.
     После обеда  в Кремле мы прямо заявили Сталину,  что если правительство
не будет состоять на 50 процентов из сторонников Миколайчика  плюс  он  сам,
западный  мир не будет убежден в  том, что сделка была  добросовестной, и не
поверит,  что  создано  независимое  польское  правительство.  Сталин сперва
ответил, что  его  удовлетворит соотношение 50: 50, но быстро поправил себя,
назвав  худшую  цифру.  Одновременно  Иден  занял   аналогичную   позицию  в
отношении  Молотова, который,  казалось, лучше понимал
этот  вопрос.  Не  думаю,  что  вопрос  о  составе  правительства
окажется  непреодолимым  препятствием,  если  все
остальное  будет  урегулировано. Миколайчик
ранее объяснил мне, что, возможно, публично
будет сделано  одно заявление, чтобы спасти
престиж  люблинского  правительства,  а  за  кулисами между
поляками будет достигнута другая договоренность.
     Помимо    вышеуказанного,    Миколайчик    намерен    доказать    своим
лондонским         коллегам         необходимость
согласиться   на    то,    чтобы    граница
России   проходила   по    линии
Керзона и включала  Львов.  Я надеюсь, что  нам,
быть  может,  удастся добиться  урегулирования  даже в  ближайшие
две  недели.  Если   это   удастся,  я
пошлю  Вам  телеграмму о  том, в какую конкретную форму это
вылилось,  чтобы  Вы  могли  сообщить, хотите  ли
Вы   опубликовать  это   сейчас   или
повременить.
     В   вопросе   о   главных  военных   преступниках   Д.   Дж.
неожиданно  занял ультраприличную  позицию.
Не должно быть казней без суда; в противном
случае  мир  скажет,  что  мы  их боялись  судить.  Я  указал на  трудности,
связанные   с  международным   правом,  но  он   ответил,   что,   если
не   будет   суда,   они  должны
быть приговорены  не к  смертной казни, а лишь к
пожизненному тюремному заключению.
     Кроме  того,  мы  в  неофициальном  порядке  обсуждали вопрос о будущем
разделе Германии. Д. Дж. хочет, чтобы Польша, Чехословакия и
Венгрия образовали сферу независимых,
антинацистских, прорусских  государств,  из  которых  первые  два  могли  бы
объединиться.  В противоположность своей прежней точке зрения он был бы  рад
видеть    Вену   столицей    федерации
южногерманских   государств,   включая  Австрию,   Баварию,
Вюртемберг и  Баден.  Как  Вам  известно,  идея  превращения  Вены в столицу
обширной дунайской  федерации  всегда  привлекала меня, хотя я  предпочел бы
включить сюда Венгрию, против чего Д. Дж. категорически возражает.
     Что касается Пруссии, то Д. Дж. хотел бы отделить Рур и  Саар,  вывести
их  из  строя  и,  вероятно, передать  под  международный  контроль,  а
также          создать         обособленное
государство в  Рейнской  области.  Он  хотел  бы
также   интернационализации    Кильского    канала.   Я   не
возражаю   против  такого   рода
мыслей.  Однако  Вы   можете  быть  уверены
в     том,     что     мы     не
приняли никаких окончательных решений и отложили
их до встречи нашей Тройки.
     Я пришел в восторг, узнав от  Д.  Дж., что  Вы предложили  встречу
нашей Тройки в конце ноября в одном из черноморских портов.
Я  считаю  это  великолепной  идеей  и  надеюсь, что  Вы  поставите  меня  в
известность об этом в свое время. Я приеду  в любое место, куда пожелаете вы
двое.
     9.  Кроме того, Д. Дж.  официально  поднял вопрос  о  конвенции  в
Монтре  1,  желая  изменить   ее
так,  чтобы обеспечить свободный проход  русских
военных кораблей. Мы не возражали  против  этого в принципе. Пересмотр  явно
необходим, поскольку одним из подписавших  эту конвенцию государств является
Япония,  а  Иненю  упустил  предоставившуюся  ему  в  декабре прошлого  года
возможность.   Мы   договорились   о   том,   что
русские  должны разработать детальные
предложения. Он сказал, что они будут умеренными.
     1 Конвенция о решении относительно черноморских проливов.

     10. Что касается признания нынешней французской администрации временным
правительством Франции, то я проконсультировался с кабинетом
по     возвращении    домой.    Соединенное
Королевство  решительно  высказывается  за немедленное  признание.  Де
Голль не является более единственным хозяином, его удается держать в  узд