мент наверняка обладал всей полнотой власти  в России. Они  оба
могли  приказывать. Я же должен был уговаривать и убеждать. Но я был доволен
таким  положением  вещей.  Система  была  сложной,  однако  у  меня  не было
оснований жаловаться на то, как она действовала.

     * * *
     Во время обеда было произнесено много речей, и большинство самых видных
гостей, включая  Молотова  и  генерала Маршалла, тоже внесли  свой вклад. Но
больше всего мне запомнилась  речь  генерала Брука.  Я  привожу  ее согласно
отчету, любезно написанному им для меня.
     "Примерно в  середине  обеда  президент  любезно предложил тост  за мое
здоровье, вспомнив те времена, когда мой отец посетил его отца в Гайд-парке.
Когда он заканчивал свой тост, а я думал над тем, как лучше ответить на  его
любезные слова, Сталин поднялся и сказал, что он хочет продолжить этот тост.
Он начал говорить о том, что я не  проявил настоящих дружественных чувств  к
Красной Армии, что я недооцениваю ее замечательных качеств и что он надеется
в будущем на более товарищеское с моей стороны отношение к  солдатам Красной
Армии!
     Я  был крайне  удивлен этим обвинением, поскольку не мог понять, на чем
оно основано. Однако к тому времени  я уже достаточно хорошо знал  Сталина и
понимал, что  если я  ничего  не  отвечу на  эти оскорбления,  то тем  самым
потеряю всякое уважение,  какое он  когда-либо  мог питать ко  мне, и что он
будет продолжать подобные нападки и впредь.
     Поэтому  я встал, чтобы как можно учтивее поблагодарить  президента  за
его  любезные  слова, а затем обратился  к  Сталину  примерно  со следующими
словами:
     "Теперь, маршал, разрешите мне ответить на Ваш тост. Я удивлен тем, что
Вы  сочли  нужным выдвинуть против меня совершенно необоснованные обвинения.
Вы,  вероятно,  помните,  что  сегодня  утром,  когда   мы  обсуждали  планы
маскировки, г-н Черчилль сказал, что  "в военное время  правда  должна иметь
целый эскорт лжи". Вы, наверное, также помните,  как  сами рассказывали нам,
что  при всех Ваших  великих наступлениях Вы всегда  скрывали свои  истинные
намерения  от  внешнего мира.  Вы рассказали нам, что Ваши макеты  танков  и
макеты  самолетов сосредоточивались на  тех  фронтах,  которые  представляли
непосредственный интерес,  в  то время  как  Ваши  истинные  намерения  были
окутаны строжайшей тайной.
     Да, маршал, Вы были введены в заблуждение макетами танков и  самолетов,
и  Вы не смогли  распознать те чувства  искренней дружбы,  которые я питаю к
Красной Армии, и те чувства подлинного  товарищества, с которыми  я отношусь
ко всему ее составу".
     Пока Павлов  фразу за  фразой  переводил  это  Сталину,  я  внимательно
наблюдал за последним. Выражение его лица было непроницаемым. Однако в конце
он  повернулся  ко мне и сказал с видимым удовольствием: "Этот  человек  мне
нравится. Он говорит правду. Я должен с ним потом потолковать".
     Затем мы перешли в приемную и там прохаживались группами. Я чувствовал,
что  мы достигли такой солидарности  и такого настоящего товарищества, каких
никогда прежде не достигали в этом великом союзе. Я не пригласил Рандольфа и
Сару 1 на обед,  хотя они зашли, когда поднимали тост в честь дня
моего  рождения, но  теперь  Сталин отозвал  их в  сторону  и  весьма  тепло
приветствовал их. Президент, конечно, был с ними хорошо знаком.
     1 Сын и дочь Черчилля. -- Прим. ред.

     Прохаживаясь вокруг, я увидел, что Сталин стоит в тесном кругу рядом  с
Бруки, как я его называю. Отчет генерала об этом разговоре гласит:
     "Когда  мы  вышли  из  комнаты,  премьер-министр  сказал  мне,  что  он
несколько  волновался,  не зная, что я скажу  после того, как  я упомянул  о
"правде"  и "лжи". Однако  он успокоил меня, сказав,  что  мой ответ на тост
произвел  на Сталина  надлежащее  впечатление.  Поэтому  я решил возобновить
атаку в приемной.  Я  подошел к  Сталину и  сказал ему,  что был  удивлен  и
огорчен тем,  что он  счел  нужным выдвинуть  против  меня такие обвинения в
своем  тосте. Он  тут же ответил через Павлова:  "Лучшая дружба та,  которая
начинается с недоразумений", и тепло пожал мне руку".
     Мне казалось, что все тучи рассеялись. И действительно, доверие Сталина
к моему  другу  было установлено  на  основе  уважения  и доброжелательства,
которые на протяжении всей нашей совместной работы никогда не были нарушены.
     Наверное,  было уже более  2  часов ночи,  когда мы  наконец разошлись.
Маршал отдал себя на попечение своего эскорта и отбыл, а  президента повезли
на квартиру  в советское посольство. Я  лег в  постель  усталый донельзя, но
довольный, чувствуя, что ничего, кроме хорошего, не  было сделано. Этот день
рождения был для меня действительно счастливым днем.

        "Глава пятая"
        "ТЕГЕРАН: ЗАКЛЮЧЕНИЕ"
     Некоторые из важнейших политических вопросов, стоявших  перед нами, все
еще оставались открытыми даже после принятия главных решений стратегического
характера. 1 декабря "тройка" снова  собралась за  завтраком у президента  в
советском  посольстве.  На  этот раз присутствовали  также Молотов, Гопкинс,
Иден,  Кларк  Керр и  Гарриман.  Первой темой нашего разговора был  вопрос о
вовлечении Турции в войну.
     Я  сказал, что у нас имеется в Египте семнадцать английских эскадрилий,
не  находящихся  под  началом англо-американского  командования,  и  главный
маршал авиации Теддер располагает еще тремя  эскадрильями, которые мы  можем
выделить.  Они   состоят  преимущественно  из  истребителей  и   могут  быть
использованы для защиты Турции. Кроме того, у нас имеется три полка зенитной
артиллерии. Вот и все, что мы обещали. Мы не  обещали Турции  никаких войск.
Она  имеет  пятьдесят  оснащенных  дивизий,  и,  следовательно, нет  никакой
необходимости посылать ей войска.
     "Каких  мер ожидает г-н Черчилль от  Советского  Союза  в  случае, если
Турция объявит войну Германии и если в результате этого Болгария  нападет на
Турцию, а Советский Союз объявит войну Болгарии?" -- спросил Сталин.
     Я  сказал, что  не  прошу ничего  конкретного, но продвижение советских
армий  к Одессе  и дальше  окажет  большое  влияние  на население  Болгарии.
Турецкая армия имеет винтовки, храбрую пехоту, неплохую артиллерию, но у нее
нет зенитных орудий, самолетов, и она располагает лишь небольшим количеством
танков. Мы создали военные школы, но турки посещают их нерегулярно. Турки не
очень  восприимчивы  к  учебе. Их  армия --  храбрая, но  несовременная.  25
миллионов фунтов  стерлингов было израсходовано  на  оружие, главным образом
американское, и мы отправили им это оружие.
     Сталин  сказал,  что  Турции,   возможно,  не   придется  воевать.  Она
предоставит нам  свои  воздушные базы;  таков может быть ход  событий, и это
будет хорошо.
     Президент попросил Идена сообщить нам, что сказали турки в  Каире. Иден
ответил, что он просил турецкого министра иностранных дел  предоставить  нам
авиабазы  и  заверил  его,  что  Германия  не  нападет  на  Турцию.  Министр
иностранных  дел  отказался,  заявив,  что Германия ответит  на  это  как на
турецкую  провокацию. Турция скорее  предпочтет  вступить в войну  на основе
соглашения, чем оказаться вовлеченной в нее косвенно.
     Я сообщил,  что, когда  мы  просим турок  несколько  отойти  от  своего
нейтралитета, предоставив нам  авиационные базы, они отвечают: "О нет, мы не
можем играть пассивной роли". А когда мы просим их вступить в войну всерьез,
они отвечают: "О нет, мы недостаточно вооружены". Я предложил испытать, если
необходимо, другие  методы. Если Турция  откажется,  она упустит возможность
участвовать в мирной конференции. С ней будут обращаться так, как  с другими
нейтралами. Мы скажем ей,  что Великобритания больше не заинтересована в ней
и что мы прекратим поставки оружия.
     Иден заявил, что он хотел бы полностью уяснить себе требования, которые
мы  собираемся  предъявить Турции.  Следует  ли понимать, что Турция  должна
объявить войну только Германии,  и никому  другому? Если в  результате этого
немцы заставят Болгарию присоединиться к ним  в войне с  Турцией, то объявит
ли в этом случае  Советское  правительство  войну  Болгарии? Сталин  ответил
утвердительно по обоим пунктам.

     * * *
     Молотов  спросил  затем, не может ли Советское  правительство  получить
ответ по вопросу  о  судьбе итальянских  кораблей. Ответ Рузвельта был очень
прост.  Большое число  торговых  судов и  несколько  меньшее  число  военных
кораблей  могут быть  использованы  тремя державами во  время  войны и затем
могут  быть  распределены  между  ними.  Но  до  сих  пор  эти  суда  должны
использоваться теми, кто  может использовать их  наилучшим образом.  Молотов
сказал,  что  Россия  могла  бы хорошо их  использовать. Я  спросил,  где бы
Советское  правительство  хотело получить их. Сталин  сказал,  что  в Черном
море, а если это невозможно,  то на  Севере. Если Турция не вступит в войну,
Черное море отпадает. Но они могут быть использованы на Севере.
     Я  сказал,  что  это  мелочь  в  сравнении с  усилиями,  которые Россия
прилагала и  прилагает. Мы лишь  просили дать нам немного  времени для того,
чтобы урегулировать это дело с итальянцами. Мне бы хотелось, сказал я, чтобы
эти суда были  переброшены в Черное море, и, пожалуй, я мог бы  одновременно
послать  вместе  с ними  несколько английских кораблей. Но мне и  президенту
необходимо  время  для того,  чтобы  уладить  этот вопрос с  итальянцами, --
некоторые  из  их  небольших  судов уже оказывают  нам  помощь в  патрульной
службе, а некоторые итальянские  подводные лодки перевозят важные материалы.
Необходимо избежать бунта в итальянском  флоте и потопления судов командами.
Мне и президенту нужно примерно два  месяца для  того, чтобы договориться  с
итальянцами, К тому  времени эти корабли после их переоснащения можно  будет
передать русским.  Далее я сказал, что мне хотелось бы послать в Черное море
четыре-пять английских подводных лодок. Это будет одна из просьб,  с которой
можно  было бы обратиться к  Турции, если она согласится лишь  на "смягчение
нейтралитета". Но мы не пойдем наперекор желаниям маршала Сталина. У нас нет
никаких притязаний в Черном море. Сталин ответил, что он будет благодарен за
любую помощь.

     * * *
     После некоторого промежутка времени,  когда завтрак  уже закончился, мы
перешли в другую  комнату  и  заняли свои  места за столом конференции. Наше
обсуждение продолжалось в течение всей второй половины дня. Следующим важным
вопросом был вопрос о Польше.
     Президент  начал  с  выражения  надежды,  что  польское   и   Советское
правительства  возобновят  свои отношения, чтобы  любое  достигнутое решение
могло быть принято польским правительством.  Однако  он признал, что имеются
трудности. Сталин  спросил,  с каким  правительством ему  вести  переговоры.
Польское правительство  и его  друзья в Польше поддерживают связь с немцами.
Они убивают партизан. Ни  президент, ни  я не имеем никакого представления о
том, что сейчас происходит в Польше.
     Я  сказал, что  для  Соединенного Королевства польский вопрос  является
важным, ибо мы объявили Германии войну за то, что  она  вторглась в  Польшу.
Хотя Великобритания еще  не  была подготовлена, нападение Германии на Польшу
вовлекло нас  в войну. Я вернулся к своей иллюстрации при помощи трех спичек
--  Германия, Польша и Советский Союз. Одна  из  главных целей  союзников --
обеспечение безопасности западной границы Советского Союза и, таким образом,
предотвращение нападения со  стороны Германии в будущем. При этом я напомнил
Сталину об упоминании им линии Одера на западе.
     Сталин, прервав  меня,  сказал, что раньше не было никакого разговора о
восстановлении отношений с  польским  правительством и речь  шла  только  об
определении  польских  границ.  Сегодня  этот вопрос ставится  совсем иначе.
Россия  даже  больше,  чем  другие  государства,  заинтересована  в  хороших
отношениях с Польшей,  ибо  для  нее  это является вопросом  безопасности ее
границ.  Россия -- за восстановление, развитие и  расширение  Польши главным
образом за счет Германии. Однако он делает различие между Польшей и польским
эмигрантским правительством в изгнании  не из-за каприза, а потому,  что оно
присоединилось  к клеветнической  пропаганде  Гитлера против  России.  Какая
существует гарантия, что это не повторится?  Он хотел бы иметь гарантию, что
польское  эмигрантское правительство не будет убивать партизан, а, наоборот,
будет призывать  поляков бороться с немцами и  не будет заниматься  никакими
махинациями.  Он  будет приветствовать любое  польское  правительство, какое
предпримет подобные  активные меры, и  он  был  бы  рад  возобновить  с  ним
отношения.  Но  он  отнюдь  не  уверен  в  том,  что  польское  эмигрантское
правительство  когда-нибудь  сможет  стать  таким  правительством, каким ему
следовало бы быть.
     Тут я заявил, что было бы очень хорошо, если бы за этим круглым  столом
мы могли узнать взгляды России в отношении границ.  Тогда я поставил бы этот
вопрос перед  поляками  и  прямо  сказал бы  им, считаю  ли  я  эти  условия
справедливыми. Правительство  его  величества, а я  выступаю  только  от его
имени, хотело бы  получить возможность  заявить полякам, что  этот  план  --
хороший и даже самый лучший из всех, на какой они могут рассчитывать,  и что
правительство  его  величества  не будет  возражать  против  него на  мирной
конференции.  После этого  мы могли  бы заняться предложением  президента  о
возобновлении  отношений.  Чего мы  хотим,  так это  сильной  и  независимой
Польши, дружественной к России.
     Сталин сказал, что это верно, однако нельзя позволить полякам захватить
украинскую  и   белорусскую  территории.  Это  было  бы   несправедливо.   В
соответствии с границей 1939 года земли Украины и Белоруссии были возвращены
Украине  и Белоруссии.  Советская  Россия придерживается  границ  1939 года,
потому что они справедливы с этнической точки зрения.
     Иден спросил, означает ли это линию Риббентроп -- Молотов.
     "Называйте ее, как хотите", -- сказал Сталин.
     Молотов заметил, что эту линию обычно называют линией Керзона.
     "Нет, -- сказал Иден, -- имеются существенные различия".
     Молотов сказал, что никаких различий нет.
     Тогда я взял карту и показал линию Керзона и линию  1939  года, а также
линию,  проходящую  по Одеру. Иден  сказал, что южная  часть  линии  Керзона
никогда точно не была определена.
     Участники совещания разбились на группы и собрались возле  моей карты и
карты американцев; поэтому переводчикам трудно было вести записи.
     Иден заявил, что линия Керзона должна была пройти восточнее Львова.
     Сталин ответил,  что  эта линия на моей  карте  проведена  неправильно.
Львов должен остаться  на  русской стороне, и линия Должна пройти к западу в
направлении Перемышля. Молотов достанет карту с линией  Керзона и описание к
ней.  Сталин  заявил,  что не желает никакого польского населения и что если
где-либо окажется район, населенный поляками, он с удовольствием отдаст его.
     Я  сказал,  что германские земли  гораздо  ценнее  Пинских  болот.  Это
развитые  в  промышленном  отношении районы,  и  они  сыграют свою роль  при
создании  гораздо  лучшего  польского   государства.  Мы   хотели  бы  иметь
возможность сказать полякам, что русские правы, что  они должны согласиться,
что с поляками обходятся справедливо. Если же поляки не согласятся, тогда мы
ничего  не сможем поделать.  Здесь я  пояснил,  что говорю  только от  имени
Англии, добавив, что в  Соединенных Штатах имеется много поляков, являющихся
согражданами президента.
     Сталин  снова повторил, что, если будет доказано, что какой-либо  район
является польским, он не будет претендовать на  него, и  тут  же заштриховал
кое-где на карте районы западнее линии Керзона и южнее  Вильно, которые, как
он сказал, населены главным образом поляками.
     Участники заседания  снова разбились на группы и  в течение длительного
времени изучали на карте  линию, проходящую по Одеру. Когда это кончилось, я
сказал,  что мне  все это  нравится, и я скажу  полякам,  что, если  они  не
согласятся,  они  совершат глупость, и напомню им,  что, если бы  не Красная
Армия,  они  были  бы полностью  уничтожены.  Я скажу полякам,  что им  дано
прекрасное место  для существования  -- территория  протяженностью более 300
миль в любой конец.
     Сталин  сказал,  что  в  самом  деле  это  будет  большое  промышленное
государство.
     "И дружественное по отношению к России", -- вставил я.
     Сталин ответил, что Россия желает дружественной Польши.
     Согласно протокольной  записи,  я  после этого сказал  Идену  несколько
подчеркнуто,  что  я  не   собираюсь  расстраиваться  из-за  передачи  части
территории Германии Польше или же из-за Львова. Иден сказал, что если маршал
Сталин примет за основу линию Керзона и  линию Одера, то это может послужить
началом.
     В  этот момент Молотов представил русский вариант линии Керзона и текст
радиограммы лорда  Керзона, в которой перечисляются названия всех пунктов. Я
спросил, будет  ли Молотов возражать против передачи полякам района Оппельна
1. Он ответил, что едва ли.
     1 Опольское воеводство. -- Прим. ред.

     Я сказал, что со стороны поляков будет  благоразумно принять наш совет.
Я не намерен  поднимать шум  из-за  Львова. Обращаясь к  маршалу  Сталину, я
добавил, что, как мне кажется, между нами нет особых разногласий в принципе.
Рузвельт спросил  Сталина,  считает  ли он возможным переселение  жителей на
добровольной основе. Маршал ответил, что, вероятно, это будет возможно.
     На этом мы пока что оставили обсуждение вопроса о Польше.

     * * *
     Затем  президент  спросил Сталина, согласен ли  он  обсудить  вопрос  о
Финляндии. Может ли  правительство Соединенных Штатов сделать  что-либо  для
того, чтобы помочь вывести Финляндию из войны?
     Сталин  сказал,  что  недавно шведский заместитель министра иностранных
дел заявил  Коллонтай (советский  посол), что финны опасаются  намерения  со
стороны   России  превратить   Финляндию  в   русскую  провинцию.  Советское
правительство  ответило,  что  у  него  нет  никакого  намерения  превращать
Финляндию в русскую провинцию, если только финны не вынудят его это сделать.
Коллонтай   было   затем   дано  указание  сказать  финнам,  что   Советское
правительство не будет возражать против приезда в  Москву финской делегации.
Однако оно желает, чтобы финны высказали свои взгляды относительно выхода из
войны. Здесь, в Тегеране, он только  что получил содержание финского ответа,
который был ему передан через Богемана 1. В этом ответе ничего не
говорится о желании Финляндии порвать  с Германией. В нем  ставится вопрос о
границах. Финны предлагают в  качестве  основы для обсуждения  границу  1939
года  с некоторыми исправлениями в  пользу  Советского Союза. Сталин считал,
что  финны  не стремятся по-настоящему к  серьезным переговорам.  Их условия
неприемлемы, и финнам это хорошо  известно. Финны все еще надеются на победу
Германии, и,  по  крайней  мере, некоторые из  них  твердо верят,  что немцы
одержат победу.
     1 В то время -- заместитель министра иностранных дел Швеции.
-- Прим. ред.

     Рузвельт  спросил,  имеет  ли  смысл, чтобы  правительство  Соединенных
Штатов посоветовало финнам поехать в Москву. Сталин ответил,  что они готовы
поехать в Москву, но эта поездка будет бесполезна, если,  они поедут туда со
своей нынешней программой.
     Я  сказал,  что  в  дни  первой  русско-финской  войны  я  сочувствовал
Финляндии, но после того, как она вступила в войну против  Советского Союза,
я  против  Финляндии.  Россия  должна  добиться  безопасности  Ленинграда  и
подступов к нему. Положение Советского Союза как морской и воздушной державы
на Балтике должно быть обеспечено. Однако народ Соединенного Королевства был
бы огорчен