еня
разъяснить,  что  оно  занимает  в  этом  вопросе  такую  же  позицию, как и
правительство его величества..."
     Теперь мы приходим  к кульминационному пункту этой печальной  повести о
неверных выводах, сделанных благонамеренными  и способными людьми. Тот факт,
что мы дошли до такого положения, возлагает вину  перед историей на тех, кто
нес  за  это  ответственность,   какими  бы  благородными  мотивами  они  ни
руководствовались. Оглянемся назад и  посмотрим, с  чем  мы  последовательно
мирились  или  от  чего  отказывались:  разоружение  Германии  на  основании
торжественно  заключенного договора;  перевооружение  Германии  в  нарушение
торжественно  заключенного  договора;  ликвидация  превосходства   или  даже
равенства  сил  в  воздухе;  насильственная  оккупация  Рейнской  области  и
строительство или начало  строительства линии Зигфрида;  создание оси Берлин
--  Рим; растерзанная и поглощенная рейхом  Австрия; покинутая и загубленная
мюнхенским  сговором  Чехословакия;  переход  ее  линии   крепостей  в  руки
Германии;  ее  мощный  арсенал   "Шкода"  выпускает  отныне  вооружение  для
германских армий; с одной  стороны, отвергнутая попытка президента Рузвельта
стабилизировать положение в Европе или добиться перелома вмешательством США,
а  с   другой  --   игнорирование  несомненного  желания   Советской  России
присоединиться  к  западным  державам и  принять  любые  меры  для  спасения
Чехословакии;  отказ  от  помощи  35  чехословацких  дивизий  против  еще не
созревшей немецкой армии, когда сама Великобритания могла послать только две
дивизии для укрепления фронта во Франции. Все оказалось бесполезным.
     И вот теперь, когда все эти преимущества и вся эта помощь были потеряны
и  отброшены,  Англия,  ведя  за  собой  Францию,  предлагает  гарантировать
целостность  Польши --  той  самой  Польши,  которая  всего полгода  назад с
жадностью гиены  приняла участие в ограблении и  уничтожении  чехословацкого
государства.  Имело смысл вступить в бой за  Чехословакию в 1938 году, когда
Германия  едва  могла  выставить полдюжины  обученных  дивизий  на  Западном
фронте, когда французы, располагая 60--70  дивизиями, несомненно,  могли  бы
прорваться  за Рейн  или  в Рур.  Однако  все  это было  сочтено неразумным,
неосторожным,  недостойным современных взглядов и нравственности. И  тем  не
менее теперь  две западные демократии наконец заявили о готовности поставить
свою жизнь  на  карту  из-за территориальной целостности Польши.  В истории,
которая, как  говорят,  в  основном  представляет собой список преступлений,
безумств и несчастий человечества, после самых тщательных поисков мы вряд ли
найдем что-либо подобное такому внезапному и полному отказу от проводившейся
пять или  шесть  лет политики  благодушного  умиротворения  и ее превращению
почти мгновенно в готовность пойти на явно неизбежную войну в гораздо худших
условиях и в самых больших масштабах.
     Кроме  того,  как  могли  бы  мы защитить  Польшу  и  осуществить  свою
гарантию? Только объявив войну Германии и атаковав более мощный Западный вал
и  более  сильную  германскую армию, чем те, перед которыми  мы  отступили в
сентябре  1938  года.  Вот  вехи   на  пути  к  катастрофе.  Таков  перечень
капитуляций перед  непрерывно возраставшей мощью Германии  -- сначала, когда
все  было легко,  и позднее,  когда  положение стало труднее.  Однако теперь
наконец Англия и Франция перестали уступать. Наконец было принято решение --
в наихудший момент и  на наихудшей  основе, -- решение, которое, несомненно,
должно было привести к  истреблению десятков миллионов людей. Это был пример
того,  как сторонники  правого  дела  сознательно  и  со  всей утонченностью
извращенного искусства  были вовлечены в смертельную борьбу после того,  как
столь непредусмотрительно были утрачены все их выгоды и преимущества.
     Возможности организации  какого бы то  ни было сопротивления германской
агрессии в Восточной Европе были  теперь почти исчерпаны. Венгрия находилась
в  германском лагере.  Польша  отшатнулась  от  чехов  и  не желала  тесного
сотрудничества  с  Румынией.  Ни Польша,  ни  Румыния  не  желали  допустить
действия  русских  против Германии  через  их территории. Ключом к  созданию
великого  союза было достижение взаимопонимания с Россией. 18 марта  русское
правительство,  которого все происходившее глубоко  затрагивало, несмотря на
то, что перед ним захлопнули дверь во время мюнхенского кризиса,  предложило
созвать совещание шести  держав. И  в этом вопросе у Чемберлена было  весьма
определенное мнение. 26 марта он писал в частном письме:
     "Должен признаться, что Россия внушает мне самое глубокое недоверие.  Я
нисколько не верю в  ее способность провести  действенное наступление,  даже
если бы она этого хотела.  И  я не  доверяю ее  мотивам,  которые,  по моему
мнению, имеют  мало  общего  с  нашими  идеями  свободы.  Она  хочет  только
рассорить  всех  остальных.  Кроме  того,  многие  из  малых  государств,  в
особенности Польша,  Румыния  и Финляндия,  относятся к  ней  с ненавистью и
подозрением" 1.
     1 Fеi1ing. Op. cit. P. 603.

     Ввиду этого советское предложение о совещании шести держав было принято
холодно, и его предали забвению.
     Исчезла также возможность оторвать Италию от оси, чему отводилось такое
видное место в английских  официальных расчетах. 26 марта Муссолини произнес
яростную речь, в которой подчеркнул итальянские притязания против Франции на
Средиземном море. Втайне он замышлял распространение итальянского влияния на
Балканах и  в Адриатике,  чтобы  создать противовес  продвижению Германии  в
Центральной Европе. Его планы вторжения в Албанию были уже готовы.
     29   марта   Чемберлен  сообщил   в  парламенте  о  намерении   удвоить
территориальную армию  с включением в нее, на бумаге, 210 тысяч человек (без
оружия). 3  апреля начальник гитлеровского  штаба  Кейтель  издал  секретную
"Директиву вооруженным силам на  1939--  1940 годы", касавшуюся Польши.  Она
была  зашифрована  под  названием  "Белый  план".  Фюрер  добавил  следующие
указания: "Подготовка  должна  быть проведена таким образом,  чтобы операции
могли начаться в любой момент, начиная с 1 сентября".
     4 апреля  правительство  пригласило меня на завтрак в  отеле  "Савой" в
честь польского министра иностранных  дел  полковника Бека, который прибыл с
важным официальным визитом. Я встречался с ним годом раньше на  Ривьере, где
мы  как-то  завтракали  вдвоем.  Теперь  я  спросил  его:  "Удастся  ли  вам
благополучно проехать на  своем экстренном  поезде через Германию в Польшу?"
Он ответил: "Думаю, что на это у нас еще хватит времени".
     Теперь нас ожидал новый кризис.
     На  рассвете 7 апреля 1939 года итальянские войска высадились в Албании
и после  короткой стычки оккупировали страну. Как Чехословакия  должна  была
стать  базой  для  агрессии против Польши,  так Албании предназначалась роль
трамплина для действий Италии против Греции  и  для нейтрализации Югославии.
Английское  правительство  уже  взяло  на  себя  обязательство  в  интересах
сохранения мира в  Северо-Восточной Европе.  Но что было делать  с  угрозой,
возникавшей на Юго-Востоке? Корабль мира дал течь во многих местах.
     9 апреля я писал премьер-министру:
     "Мне  кажется,  что сейчас счет идет на часы. Нам совершенно необходимо
вернуть  себе  дипломатическую  инициативу.  Сейчас   этого  уже  невозможно
добиться  такими  мерами, как  декларации, денонсирование англо-итальянского
соглашения или отозвание нашего посла...
     Сейчас  на карту  поставлен ни больше  ни меньше  как  весь  Балканский
полуостров. Если эти государства будут и дальше подвергаться нажиму Германии
и  Италии,  а  мы  будем  им  казаться  неспособными  к  действию, они будут
вынуждены договориться  о наилучших для себя условиях с Берлином и  Римом. В
каком  тяжелом  положении  мы   окажемся  в  таком   случае!   У  нас  будут
обязательства  в  отношении  Польши, и  мы  будем  поэтому вовлечены  в дела
Восточной Европы, и в то же время  мы  лишимся всякой надежды на тот широкий
союз, который в случае его возникновения мог бы означать спасение".
     15  апреля  1939  года, после  объявления германского протектората  над
Богемией  и  Моравией,  Геринг  встретился  с   Муссолини   и  Чиано,  чтобы
информировать итальянцев о ходе подготовки Германии к войне. Протоколы этого
совещания найдены. В одном месте -- это выступление Геринга -- говорится:
     "Тяжелое вооружение Чехословакии  показывает во  всяком  случае,  каким
опасным оно могло  бы оказаться в случае серьезного столкновения, даже после
Мюнхена.  В  результате   действий   Германии  положение  обеих   стран  оси
улучшилось,  в частности, благодаря  экономическим возможностям, открывшимся
из-за   переключения  на   Германию   больших   производственных   мощностей
Чехословакии. Это содействует  значительному укреплению сил оси по сравнению
с западными державами. Кроме того, Германии не нужно теперь держать наготове
ни одной дивизии  для обороны против этой  страны  на случай  более крупного
конфликта.  Это также  представляет собой  преимущество, которым  в конечном
счете воспользуются  обе страны оси... Акция Германии в Чехословакии  должна
считаться выгодной для  держав оси.  Германия могла  бы теперь атаковать эту
страну  (Польшу)  с двух  флангов. Ее авиация  находится  всего в 25 минутах
полета от нового промышленного центра Польши, передвинутого из-за близости к
границе в глубь  страны,  поближе к  другим польским  промышленным  районам"
1.
     1 Nuremberg Documents. Part 2. P. 106. 2 Ibid. P.
107.

     "Бескровное разрешение  чешского  конфликта  осенью  1938 и весной 1939
года, а также аннексия Словакии, -- заявил генерал Йодль на лекции несколько
лет спустя,-- округлили территорию Великой Германии таким образом, что стало
возможно  рассматривать  польскую  проблему   на  основе  более   или  менее
благоприятных стратегических предпосылок" 2.
     В  день визита  Геринга в  Рим  президент Рузвельт  направил Гитлеру  и
Муссолини личное послание,  в котором призывал их дать  гарантию, что они не
предпримут никакой дальнейшей агрессии в течение десяти  "или  даже двадцати
пяти лет,  если можно так Далеко предвидеть будущее". Дуче сначала отказался
прочесть этот документ, а затем заметил: "Следствие детского паралича!" В то
время он не предполагал, что его самого постигнет худшее бедствие.
     27  апреля   премьер-министр  принял  важное  решение  ввести  воинскую
повинность, хотя сам не раз обещал не предпринимать такого шага.
     Введение  воинской повинности на том этапе, конечно, не дало нам армии.
Повинность распространялась  только на молодежь в возрасте  20 лет. Ее  надо
было еще  обучить,  а затем и вооружить. Однако этот символический жест имел
исключительно  важное значение для Франции  и  Польши, а  также  для  других
стран, которые мы щедро одарили нашими гарантиями.
     Хотя Чемберлен все еще надеялся предотвратить войну,  было ясно, что он
не  станет  колебаться, если она вспыхнет. По  словам Фейлинга, он записал в
своем  дневнике:  "Шансы Черчилля  (на  включение  в  состав  правительства)
улучшаются по мере того, как война становится  более вероятной, и  наоборот"
1.  Это был, пожалуй,  несколько пренебрежительный отзыв. Я думал
не только о  том, чтобы  еще раз  стать  министром. Все  же я понимал  точку
зрения премьер-министра. Он знал, что в случае войны ему придется обратиться
ко мне, и  правильно  предполагал, что  я откликнусь  на  призыв.  С  другой
стороны он опасался, что  Гитлер расценит мое  участие  в правительстве  как
проявление враждебности  и что это уничтожит последние надежды на мир. Такая
точка зрения была естественной, но неправильной. Тем  не менее вряд ли можно
винить  Чемберлена  за то, что  он  не  хотел обострять  столь  серьезного и
щекотливого   положения   ради  включения  в  состав  своего   правительства
определенного члена палаты общин.
     1 Feiling. Op. cit. P. 406. 160

     В  марте  вместе  с Иденом и  тридцатью  другими  консерваторами я внес
резолюцию  с призывом  создать национальное  правительство.  Летом в  стране
возникло значительное движение в поддержку такого шага или, по крайней мере,
за включение в состав кабинета меня и Идена.
     С течением времени почти все газеты по  инициативе "Дейли телеграф" (от
3  июля),  подхваченной   "Манчестер  гардиан",   отразили  такую  тенденцию
общественного  мнения.  Я  был удивлен, видя,  что эта точка  зрения находит
ежедневное постоянное выражение. В течение недель на лондонских витринах для
афиш висели тысячи огромных  плакатов:  "Верните Черчилля!"  Десятки молодых
добровольцев, мужчин и женщин,  носили  плакаты  с такими же лозунгами перед
палатой общин. Я не имел ничего общего с такими методами агитации, но я, без
сомнения, вошел бы в правительство, если бы мне это предложили. Однако удача
сопутствовала  мне   и  здесь,  и   события   продолжали  развиваться  своим
логическим, естественным и ужасным путем.

        "Глава двадцатая"
        "СОВЕТСКАЯ ЗАГАДКА"
     Мы достигли периода, когда  всякие отношения между Англией  и Германией
прекратились. Теперь мы, конечно, знаем,  что со  времени  прихода Гитлера к
власти  между  нашими  двумя  странами  никогда  не  было  никаких подлинных
взаимоотношений.  Гитлер только  стремился  путем  уговоров или  запугивания
заставить  Англию  предоставить  ему  свободу  рук  в  Восточной  Европе,  а
Чемберлен лелеял надежду умиротворить Гитлера, перевоспитать его и наставить
на путь истинный.  Однако пришло  время, когда рассеялись  последние иллюзии
английского  правительства.  Кабинет  окончательно убедился,  что нацистская
Германия  означает войну,  и премьер-министр  предложил гарантии  и заключил
союзы  там, где  это было  еще  возможно, независимо от  того,  могли  ли мы
оказать  действенную  помощь этим странам.  К польской гарантии  прибавилась
гарантия, данная Румынии, а затем союз с Турцией.
     Теперь нам придется вспомнить жалкий клочок бумаги, подписания которого
Чемберлен добился  от Гитлера в Мюнхене и которым он торжествующе размахивал
перед  толпой, выходя из самолета в  Хестоне. В этом документе он упомянул о
двух  связях,  которые,  по  его  предположению, существовали  между  ним  и
Гитлером и между Англией и  Германией, а именно о  Мюнхенском  соглашении  и
англо-германском  морском  соглашении.  Порабощение  Чехословакии уничтожило
первое из них. Теперь Гитлер отмахнулся от второго.
     Выступая 28 апреля в рейхстаге, он заявил:
     "Поскольку  сегодня Англия в печати и официально поддерживает мнение  о
необходимости   противодействовать  Германии  при  всех   обстоятельствах  и
подтверждает  это известной  нам политикой окружения, исчезло основание  для
морского договора. Поэтому я решил послать сегодня английскому правительству
соответствующее   уведомление.   Для  нас   это   не   имеет  практического,
материального значения, поскольку я еще надеюсь на возможность предотвратить
гонку  вооружений с  Англией;  это  вопрос самоуважения.  Впрочем,  если  бы
английское правительство пожелало снова вступить с Германией в переговоры по
этой  проблеме, никто не  был бы так рад, как я, что еще имеется возможность
достигнуть ясного и откровенного взаимопонимания" 1.
     1 Hitler's Speeches. Vol. 2. P. 1626.

     Англо-германское  морское соглашение, которое было столь  явно выгодным
для  Гитлера  в  важный и критический момент  в  его политике,  изображалось
теперь им как любезность в отношении Англии, блата которой могут быть отняты
в знак немилости Германии. Фюрер оставлял английскому правительству надежду,
что   он,   возможно,  согласится  обсуждать   военно-морские   проблемы   с
правительством его величества в будущем. Он, может быть,  даже  ожидал,  что
одураченные   им   прежде   люди  будут   упорствовать   в  своей   политике
умиротворения. Ему  это  было  теперь  совершенно безразлично. У  него  была
Италия,  у  него  было  превосходство  в  воздухе;  у  него  были Австрия  и
Чехословакия  со  всеми  вытекавшими  отсюда последствиями. У  него был  его
Западный вал. Что касается чисто морской области, он всегда строил подводные
лодки  с  максимальной  быстротой  независимо  от  какого  бы  то   ни  было
соглашения. В порядке формальности он всегда ссылался на свое  право строить
столько  же, сколько  англичане, но это ничуть  не  ограничивало  германскую
программу  строительства  подводных  лодок.  Что  же  касается более крупных
кораблей,   то   он  не  мог  полностью  использовать  щедрые   возможности,
предоставленные ему морским соглашением.  Поэтому он сделал наглый и  ловкий
шаг, швырнув соглашение обратно в лицо простачкам, его заключившим. В той же
речи Гитлер денонсировал  германо-польский  пакт о  ненападении.  В качестве
непосредственного повода он привел англопольскую гарантию,
     "...которая, при известных обстоятельствах, заставит Польшу предпринять
военные действия против Германии  в случае  столкновения  между  Германией и
другой  державой,  в котором будет в  свою  очередь участвовать  Англия. Это
обязательство противоречит  соглашению, которое  я заключил некоторое  время
назад с маршалом Пилсудским... Поэтому я считаю, что соглашение односторонне
нарушено  Польшей  и,  таким  образом,  больше  не  существует.  Я  направил
соответствующее уведомление польскому правительству..."
     Изучив  в  то  время  эту  речь,  я  писал  в  одной  из  своих статей:
"Денонсирование  германо-польского   пакта  о  ненападении   1934   года  --
чрезвычайно серьезный  и угрожающий  шаг. Этот  пакт был  подтвержден совсем
недавно   --   в   январе,   когда  Риббентроп   посетил  Варшаву.   Подобно
англо-германскому морскому соглашению, пакт был заключен по желанию Гитлера.
Подобно морскому  соглашению, он давал Германии явные выгоды. Оба соглашения
облегчили  положение  Германии,  когда она была  слабой. Морское  соглашение
фактически было  равносильно  согласию Великобритании на  нарушение  военных
статей  Версальского   договора.  Германо-польский  пакт  позволил  нацистам
сосредоточить  внимание сначала на  Австрии,  а затем  на Чехословакии,  что
имело гибельные последствия для этих  несчастных стран. Он временно  ослабил
связи  между  Францией  и  Польшей и  помешал  развитию  солидарности  между
государствами  Восточной Европы.  Теперь, когда  он сослужил  Германии  свою
службу, его  отбросили  односторонним актом.  Тем  самым Польшу поставили  в
известность, что теперь она включена в зону потенциальной агрессии".
     Английскому  правительству  необходимо  было   срочно   задуматься  над
практическим значением  гарантий,  данных Польше и Румынии. Ни  одна из этих
гарантий не  имела военной ценности иначе, как в рамках общего  соглашения с
Россией. Поэтому именно с этой целью 16 апреля начались наконец переговоры в
Москве  между английским послом и Литвиновым.  Если учесть, какое  отношение
Советское правительство встречало до  сих пор, теперь от него не приходилось
ожидать многого. Однако  17  апреля оно  выдвинуло  официальное предложение,
текст которого не  был опубликован, о  создании единого фронта  взаимопомощи
между Великобританией, Францией и СССР. Эти три державы, если возможно, то с
участием  Польши,  должны  были также гарантировать  неприкосновенность  тех
государств  Центральной  и  Восточной  Европы,  которым угрожала  германская
агрессия.  Препятствием к заключению такого  соглашения служил ужас, который
эти самые пограничные государства испытывали перед советской помощью в  виде
советских армий, которые могли пройти через их территории, чтобы защитить их
от немцев и попутно включить  в  советско-коммунистическую систему. Ведь они
были самыми яростными противниками этой системы.  Польша, Румыния, Финляндия
и три  прибалтийских государства  не  знали, чего они больше  страшились