м  посетить  Европу  и в первую  очередь заехать в  Лондон.  Президент
ответил, что ему эта идея очень нравится, но мы должны понять, что в  данный
момент ему предстоит выполнить ряд неотложных обязанностей.
     Впечатление,  которое  я вынес из встречи,  таково, что новый президент
настроен искренне и  дружественно. Он сознает свою новую ответственность, но
не  подавлен ею. Его упоминания о вас не могли  быть более теплыми. Полагаю,
что  в его  лице  мы  будем иметь  человека,  который будет  с нами  лояльно
сотрудничать, и я весьма ободрен этой первой беседой".
     Я ответил:
     Премьер-министр -- Идену, Вашингтон 24 апреля 1945 года
     "Как  бы я ни хотел лично встретиться с президентом, я не склонен ехать
в Соединенные Штаты в ближайшие два  месяца. Весьма вероятно, что до этого у
нас начнется  избирательная кампания.  Твердо сказать  об этом  мы не можем,
пока не увидим, каковы военные  успехи. Я уверен, что король и правительство
его величества пошлют президенту  самое сердечное приглашение. Мне  кажется,
что  месяца через три было  бы удобно  организовать  визит, так  как к этому
времени  парламентские выборы  либо  уже  состоятся, либо будут отложены  до
октября. Это еще не установлено".
     Таким  образом, все  мы вновь двинулись вперед по своему  грудному пути
под глубоким впечатлением нашей общей утраты.

        "Глава десятая"
        "УСИЛЕНИЕ ТРЕНИЙ С РОССИЕЙ"
     Первым политическим актом президента  Трумэна,  затрагивавшим нас, было
рассмотрение польского вопроса на той  стадии, на которой он находился всего
за  48  часов  до  кончины Рузвельта.  Трумэн  предложил  послать совместную
декларацию  Сталину.  Конечно, документ,  в  котором излагалась американская
позиция,   вероятно,   в  основном  уже   был  подготовлен   государственным
департаментом ко  времени  прихода к власти  нового президента. Тем не менее
достойно  удивления, что  Трумэн смог  так быстро  заняться  этим  вопросом,
несмотря  на  формальности, связанные  с  вступлением на пост президента,  и
похороны своего предшественника.
     Трумэн   признавал,   что   позиция   Сталина   является   не   слишком
обнадеживающей, но считал, что  нам следует предпринять "еще  одну попытку".
Трумэн предложил просить Сталина согласиться на следующий план:
     1. В Москву  должны быть немедленно приглашены Берут, Осубка-Моравский,
Роля-Жимерский,  епископ  Сапега, один видный польский  Деятель, который  не
связан  с  существующим варшавским  правительством  и  должен быть предложен
Сталиным, а также из Лондона -- Миколайчик, Грабский и Станчик.
     После   того   как    приглашения
будут посланы, представители Варшавы могут, если  они этого
пожелают, приехать первыми.
     Польские  деятели  должны  затем  выдвинуть  кандидатуры других  людей,
находящихся   в   самой   Польше   или   за   границей,  которых  можно
привлечь     к     участию     в
консультациях   с   таким   расчетом,
чтобы      на     переговорах     были
представлены  все  основные  польские
группы.
     До консультации с польскими деятелями  мы  не  можем связать  себя
обязательствами         в         отношении
состава   нового   правительства   национального
единства и не считаем югославский прецедент применимым к Польше.
     Я немедленно ответил на это важное предложение:
     Премьер-министр -- президенту Трумэну 15 апреля 1945 года
     "1.  С большим  удовлетворением прочитал  Ваше послание No 1  и  весьма
благодарен за  заверения в дружбе  и товариществе, которые  оно содержит. Со
всей искренностью заверяю Вас во взаимных чувствах.
     Я      только      что     прочел
проект   совместного    послания,   которое   Вы
предлагаете направить Сталину. В принципе я полностью согласен с изложенными
в нем условиями. Но есть один важный момент, на  который Вам
укажет  г-н Иден.  Поскольку  Вы
сможете  обсудить  с ним текст, я уверен,  что  все  детали
можно  будет уладить.  Важно  как  можно скорее  показать  наше единство  во
взглядах и действиях.
     Тем временем  Иден, несомненно, изложит Вам  наше мнение о том,  что  в
действительности  происходит в Москве и в Варшаве. Как  мне  представляется,
люблинское правительство остро  ощущает  настроения  польской нации, которая
хотя и не питает  враждебных чувств к  России,  тем не  менее полна  твердой
решимости сохранить независимость  и  все  с  большей  неприязнью
взирает  на  временное  польское  правительство,  по существу представляющее
собой советскую  марионетку. В  согласии с Советским правительством люблинцы
пытаются сформировать правительство,  опирающееся на  более широкую  основу.
Это шаг  в правильном направлении, но он не удовлетворит наших  требований и
не обеспечит выполнения решений Крымской конференции.
     Надеюсь  получить сегодня днем текст заявления  Миколайчика, которое он
намерен опубликовать в своей польской газете в Лондоне в следующий  четверг.
Если текст окажется удовлетворительным, мы  можем  передать  его  Сталину  в
понедельник  по телеграфу одновременно с нашим совместным посланием  или как
часть этого послания".
     Иден,  который  в тот момент  находился в  Вашингтоне,  прислал мне  на
следующий  день телеграмму. Он считал, что мы не можем согласиться на первое
из предложений президента  относительно приглашения польских руководителей в
Москву для  консультаций.  В состав представителей из Польши должны  входить
люди, которые действительно  имеют  вес  и  могут говорить от имени польских
партий.
     Мы должны иметь право  выдвинуть кандидатуры поляков  из самой Польши и
не можем всецело предоставить этот  выбор на усмотрение русских. Если поляки
из самой Польши  не будут  подлинно полномочными  людьми, Миколайчик  и  его
друзья, по мнению Идена, могут не согласиться участвовать в консультациях.
     Совместное послание было отправлено  15-го в несколько измененном виде.
Тем  временем  я  добился  от  Миколайчика,  с  которым  виделся в  Чекерсе,
следующего заявления:
     Миколайчик -- премьер-министру 16 апреля 1945 года
     "1.  Я  считаю,  что  тесная   и  прочная  дружба  с  Россией  является
краеугольным камнем  будущей польской политики в рамках более широкой дружбы
Объединенных Наций.
     Для  того  чтобы  положить  конец  всяким  сомнениям  в отношении  моей
позиции,  я хочу заявить,  что я соглашаюсь  с крымским решением в отношении
будущего  Польши,  ее  суверенного  независимого   положения
и           образования          Временного
Правительства, представляющего национальное единство.
     Я  поддерживаю  принятое  в  Крыму решение  о  созыве  конференции
руководящих   польских   деятелей  с  целью   создания
Правительства  Национального   Единства,  возможно   более   широко  и
объективно представляющею польский народ и такого, которое получит признание
трех главных держав".
     По получении этого заявления Сталин написал мне:
     Маршал Сталин -- премьер-министру 17 апреля 1945 года
     "Ваше послание  с изложением заявления Миколайчика получил  16  апреля.
Благодарю Вас за информацию.
     Заявление  Миколайчика  представляет,  конечно, большой шаг вперед,  но
неясно, признает ли Миколайчик также ту часть решений Крымской  конференции,
которая  касается  восточных  границ  Польши.  Хорошо  было  бы,  во-первых,
получить  полный  текст  заявления  Миколайчика  и, во-вторых,  получить  от
Миколайчика  разъяснение  о  том,  признает  ли  он  также ту  часть решений
Крымской конференции о Польше, которая касается восточных границ Польши".
     Поэтому  22-го   я  направил   Сталину
открытое  заявление  Миколайчика,  напечатанное  в его
газете. Заявление Миколайчика гласило:
     "По  требованию  России  три  великие  державы   высказались  в  пользу
установления  восточной  границы  Польши  по  линии   Керзона  с  возможными
небольшими исправлениями. Моя  личная точка зрения сводилась к тому, что  по
крайней мере  Львов и  нефтеносный район должны  быть  оставлены за Польшей.
Учитывая,  однако,  что,  во-первых, в  этом  отношении  имеется  абсолютное
требование с  советской  стороны  и, во-вторых, что существование двух наших
народов друг подле друга зависит от  выполнения этого  условия,  мы, поляки,
обязаны спросить себя, должны ли мы во имя так называемой целостности  нашей
республики отклонить  его  и поставить  тем  самым  под  угрозу все насущные
интересы нашей страны. Ответ на этот вопрос должен быть "нет".
     Поскольку я не получил никакого ответа, можно было предполагать, что на
данный  момент  диктатор  был  удовлетворен.  Оставались  открытыми   другие
вопросы, Иден телеграфировал из Вашингтона, что он и Стеттиниус договорились
о возобновлении  наших требований относительно допуска в Польшу наблюдателей
и  необходимости снова  настаивать  на  том,  чтобы Советское  правительство
повременило с переговорами о договоре с  люблинскими поляками. Однако вскоре
после этого решения стало известно, что договор уже заключен.

     * * *
     На  следующий  день,  23 апреля,  Стеттиниус и Иден  в  течение  часа с
четвертью беседовали  с Молотовым по поводу Польши. Они не добились никакого
успеха.
     Затем Молотов коснулся договора, заключенного  Советским правительством
с варшавской администрацией. Иден  указал, что договор заключен до того, как
был достигнут какой-либо прогресс в создании нового временного правительства
национального единства в  Польше. Молотов  заявил, что он сделает все, что в
его   силах,  но  любое  новое  правительство  должно  базироваться  на  уже
существующем правительстве и должно относиться дружественно к  СССР. Молотов
был удивлен тем, что договор может вызвать недовольство, так как он отражает
попытку СССР поощрить просоветские  настроения в Польше. Советы не выдвигали
никаких возражений против каких-либо соглашений Англии к  Соединенных Штатов
с Францией или Бельгией.
     Иден отметил,  что  наши три  страны признают правительства  Франции  и
Бельгии, тогда как у Польши существуют два правительства -- одно, признанное
Соединенными Штатами,  нами  и большей частью  мира, а  другое -- признанное
Советским правительством. Заключение договора с  варшавским  правительством,
которое мы и американцы  не признаем,  дело совершенно другое  и  заставляет
людей   думать,   что   Советское   правительство   удовлетворено   польским
правительством в его нынешнем виде. Стеттиниус согласился с этим.
     Молотов возразил, что Соединенные Штаты  и Англия не являются  соседями
Польши и могут позволить себе отложить  решения,  но Россия должна заключать
договоры без задержек, чтобы содействовать борьбе против Германии.
     "У  меня создалось очень  плохое впечатление,  -- писал мне Иден, -- от
сегодняшней вечерней встречи  с  г-ном  Молотовым. Я  не заметил  каких-либо
признаков того, что  вашему совместному с президентом заявлению было уделено
сколько-нибудь серьезное  внимание.  Если  русские  не  согласятся  работать
вместе  с  нами и американцами на  основе  ялтинских  решений, то  не  будет
единства трех держав, которое могло бы послужить основой для Сан-Франциско".
     Я ответил 24-го: "Добиваясь, как я это делаю, прочной  дружбы с русским
народом,  я  вместе с  тем  уверен,  что  она может  основываться только  на
признании  русскими англо-американской силы.  Я с удовольствием отмечаю, что
новый президент не позволит Советам запугать себя".

     * * *
     В тот же день я написал Сталину:
     Премьер-министр -- маршалу Сталину 24 апреля 1945 года
     "Я видел послание относительно Польши, которое было вручено Президентом
г-ну  Молотову  для  передачи  Вам,  и  в  связи  с  его  особой важностью я
консультировался с Военным кабинетом. Мой долг теперь -- информировать Вас о
том,  что мы полностью поддерживаем Президента  в вышеуказанном  послании. Я
искренне надеюсь,  что  будут найдены средства  уладить серьезные трудности,
которые, если они будут продолжаться, омрачат час победы".
     Суть ответа Сталина сводилась к  тому, что  мы рассматриваем  временное
польское  правительство  не   как  ядро  будущего  польского   правительства
национального единства, а просто как  одну из нескольких групп, равную любой
другой группе поляков. Это не соответствует решениям, принятым в Ялте. "Там,
-- утверждал Сталин, -- мы все трое, включая  президента Рузвельта, исходили
из  предпосылки,   что  временное  польское  правительство,  действующее   в
настоящий  момент в Польше и пользующееся доверием и  поддержкой большинства
польского  народа,  должно  служить ядром, то  есть основной  частью  нового
реорганизованного правительства национального единства.
     Вы,  очевидно,   не  согласны  с  таким   толкованием  этого   вопроса.
Отказываясь   взять   югославский  прецедент  за  образец  для  Польши,   вы
подтверждаете, что временное польское правительство нельзя рассматривать как
основу, как ядро будущего правительства национального единства".
     Сталин утверждал также, что у Польши, в отличие от Англии и Соединенных
Штатов, имеются  общие границы с Советским Союзом. Ее безопасность имеет для
России  такое  же важное значение, как  безопасность  Бельгии  и  Греции для
Англии. Советский Союз имеет право добиваться дружественного правительства в
Польше и никогда не сможет одобрить существование враждебного правительства.
"Нас  к  этому обязывает,  --  писал  он,  --  помимо  всего прочего,  кровь
советского народа, обильно пролитая на полях Польши во имя  ее освобождения.
Я  не знаю, было ли создано в Греции подлинно представительное правительство
и  является  ли  правительство  Бельгии  действительно  демократическим".  С
Советским  Союзом  не советовались при создании этих  правительств, и  он не
претендовал  на право  вмешиваться, "ибо  понимает  все  значение  Бельгии и
Греции для безопасности Великобритании".  Если бы Соединенные Штаты и Англия
договорились заранее о Польше, в которой СССР особенно заинтересован, то это
поставило  бы СССР  в  нетерпимое  положение.  Сталин  поблагодарил  меня за
пересылку заявления Миколайчика по поводу восточных  границ  Польши и обещал
посоветовать   временному  польскому  правительству  отказаться   от   своих
возражений против приглашения его для консультаций.
     "Все,  что  требуется сейчас,  --  писал  в  заключение  Сталин, -- это
принять югославский прецедент за образец для Польши".

     * * *
     29 апреля я изложил все дело Сталину:
     "... Вы говорите о принятии "югославского прецедента в качестве образца
для  Польши"...  Я должен сразу  сказать Вам, что эти два  случая совершенно
различны. В случае с Польшей три  державы  договорились  относительно  того,
какие  меры  мы  должны  принять для организации  нового правительства.  Это
должно  быть сделано посредством консультаций в  присутствии Комиссии  между
представителями Правительства Берута и  польскими демократическими деятелями
из Польши и из-за границы. В случае с Югославией не было ничего похожего...
     ...  Я  не  высказывал  каких-либо жалоб или комментариев  относительно
всего  этого  и  как в Ялте, так и в  других случаях молчаливо  соглашался с
решением, которое было достигнуто в Югославии.  Я  не выражаю недовольства и
сейчас  любой  акцией, предпринятой  Вами  в Югославии,  несмотря на все мои
опасения,  и  я  надеюсь,   что  все  пройдет  гладко  и  сделает  югославов
процветающим и свободным  народом, дружественным как в отношении России, так
и в отношении нас самих.
     ... Мы  не могли бы, однако,  принять "югославский  пример"  в качестве
руководящего принципа  в  отношении того, что должно произойти в Польше.  Ни
мы, ни американцы не имеем каких-либо военных или особых интересов в Польше.
Все,  к чему мы стремимся в материальных вопросах, должно  быть  рассмотрено
соответствующим образом  между  дружественными  государствами. Все  мы здесь
потрясены тем,  что Вы предположили, что мы могли бы  работать над созданием
польского правительства, враждебного  СССР.  Это прямо  противоположно нашей
политике. Но ведь Польша была страной, из-за которой в 1939  году  англичане
вступили в войну с Германией.
     Обращение  нацистов с  Польшей  для  нас  символизировало  гитлеровскую
низость и  низменную  страсть  к завоеваниям,  к  порабощению,  и  вторжение
Гитлера  в Польшу  послужило  искрой,  которая привела к  взрыву. Британский
народ  вступает в войны не по расчету, как это  иногда думают, а побуждаемый
чувством. Британский народ чувствовал -- и это чувство возросло с годами, --
что Гитлер  со  всеми своими посягательствами, проводя  подготовку к  войне,
представлял угрозу для нашей страны и для свобод, которые мы ценим в Европе,
и когда после Мюнхена  он столь  позорно  нарушил  свое  слово  в  отношении
Чехословакии,  то даже крайне миролюбивый Чемберлен дал Польше наши гарантии
против  Гитлера.  Когда же германское  вторжение в Польшу повлекло  за собой
выполнение этих гарантий, весь народ вступил в войну против Гитлера, хотя мы
были  неподготовленными.  В  сердцах  людей зажегся  огонь,  подобный  тому,
которым   был  объят   Ваш  народ  в  благородной  защите  своей  страны  от
вероломного,  жестокого  и  --  как  это   одно   время  казалось  --  почти
сокрушительного германского нападения...
     ... Что касается  Вашей  ссылки  на  Грецию  и  Бельгию, то  я  признаю
соображение,  которое  Вы  мне  высказали,  когда мы должны  были  вмешаться
крупными  вооруженными  силами  для  подавления  атаки  ЭАМ  -- ЭЛАС  против
правительственного центра в Афинах. Мы  неоднократно  давали указания о том,
чтобы Ваши интересы в Румынии и Болгарии признавались преобладающими. Однако
мы не можем быть полностью вытеснены из этих стран, и мы не хотим, чтобы там
обращение Ваших подчиненных с нами столь отличалось  от любезного обращения,
которое Вы  неизменно оказываете нам, занимающим высокие  посты. В Греции мы
ищем только ее дружбы, которая связывает  нас много  лет,  и  хотим  лишь ее
независимости и целостности. Однако мы  не намерены  пытаться решить, должна
ли она быть монархией или республикой. Нашей единственной политикой в Греции
является  восстановление  нормального положения  вещей  как можно  скорее  и
проведение справедливых  и  свободных выборов,  которые,  я  надеюсь,  будут
проведены в течение последующих четырех или пяти месяцев.  Эти выборы должны
определить  режим,  а позже  -- конституцию. Должна преобладать воля народа,
выраженная в условиях свободы при  наличии всеобщего  избирательного  права.
Это является нашим коренным принципом. Если бы греки захотели республику, то
это не повлияло бы на наши  отношения с ними. Мы используем  наше влияние на
Греческое Правительство,  чтобы пригласить русских представителей  прийти  и
свободно посмотреть, что  происходит в Греции, а на выборах, как я  надеюсь,
должны  быть  русские,  американские  и британские  уполномоченные,  которые
повсюду в стране могли бы  в деталях  убедиться в отсутствии запугивания или
других  нарушений  свободы  народа делать выбор между различными  борющимися
партиями.  После этого, пожалуй, можно было  бы  считать,  что наша работа в
Греции завершена.
     ... Что  касается Бельгии,  то  мы не выдвигаем никаких условий,  хотя,
естественно, мы  были бы обеспокоены, если бы она начала возводить установки
для ракетных снарядов и т. п.,  направленные против нас, и  мы надеемся, что
какую бы  форму правления бельгийцы ни приняли народным решением, они войдут
в  общую  оборонительную  систему,   имеющую   своей  целью   предотвращение
германского удара на Запад. Бельгия, так же  как и  Польша, является театром
войны и коридором коммуникаций, и каждый должен признать силу этих факторов,
без которых великие армии не могут действовать.
     ...  Относительно  Польши мы с американцами достигли определенной линии
действия.   Конечно,  это  является  результатом  того,  что   между   нами,
естественно, существует согласие по этому вопросу и мы оба искренне считаем,
что  с  н