которую мы
смогли  получить. Возможно,  что в некоторых деталях мы ошибаемся. Я заверил
Сталина, что  мы  весьма  опасаемся  столкновения  между польской подпольной
армией и  люблинским правительством. Мы опасаемся, что это может  привести к
озлоблению, кровопролитию, арестам и ссылкам. Вот почему мы столь настойчиво
стремимся  к  согласованному  решению.  Мы   боимся  последствий  всех  этих
противоречий для польского  вопроса, который  и  без того достаточно сложен.
Мы,  конечно,  признаем,  что  за  нападения  на  Красную  Армию  необходимо
наказывать. Однако сведения, имеющиеся в моем распоряжении, не позволяют мне
поверить в право люблинского правительства утверждать,  что оно представляет
польскую нацию.
     Президент теперь стремился закончить дискуссию. "Польша, -- заметил он,
-- была источником неприятностей в течение более 500 лет".
     "Тем более, -- ответил  я,  -- нам  нужно  сделать все возможное, чтобы
положить конец этим неприятностям".
     На этом заседание закончилось.

     * * *
     В тот же вечер президент  после консультаций с  нами направил  с нашими
поправками  Сталину  письмо,   предлагая,   чтобы   два   члена  люблинского
правительства  и два представителя из Лондона или из самой Польши приехали в
Ялту и  попробовали договориться в нашем  присутствии о  создании временного
правительства, которое мы все могли бы признать  и которое  должно как можно
скорее провести свободные выборы. Такой курс мне  понравился, и я  поддержал
президента,  когда  мы  собрались  на  заседание 7 февраля.  Рузвельт  снова
подчеркнул  то,  что  его  беспокоило.  Границы,  сказал  он,  имеют  важное
значение. Однако мы вполне  можем  помочь полякам создать  единое  временное
правительство  или мы можем  даже  создать его сами,  пока  поляки не сумеют
сформировать собственное  правительство на  основе  свободных  выборов. "Нам
нужно  предпринять что-то  такое,  --  сказал  он, -- что явилось  бы свежим
дуновением в тумане, окружающем  сейчас  польский  вопрос". Затем он спросил
Сталина, не хочет ли он дополнить сказанное им накануне.
     Сталин ответил,  что  он получил письмо президента только полтора  часа
назад и  немедленно дал  указания разыскать Берута и Моравского, с тем чтобы
он мог связаться с ними по телефону. Он только что узнал, что один находится
в  Кракове,  а  другой  --  в  Лодзи,  и  обещал узнать  у  них,  как  найти
представителей лагеря  оппозиции,  так как их адреса ему  неизвестны. На тот
случай,  если  доставить  их  в  Ялту будет  невозможно, Молотов  разработал
несколько   предложений,  которые   в   известной   степени  идут  навстречу
рекомендациям президента.
     Затем на сцену выступил Молотов, который зачитал следующее резюме:
     "1. Считать, что границей Польши на Востоке должна быть линия Керзона с
отклонениями от нее в некоторых районах на 5--6 километров в пользу Польши.
     Считать,  что западная граница Польши  должна идти от гор. Штеттин (для
поляков), далее на юг по р. Одер, а дальше по р. Нейсе (Западной).
     Признать   желательным   пополнить  временное  польское   правительство
некоторыми демократическими деятелями из эмигрантских польских кругов.
     4.     Считать     желательным     признание
пополненного  временного  польского правительства  союзными
правительствами.
     Признать   желательным,   чтобы   временное   польское   правительство,
пополненное  указанным в  п. 3 способом, в возможно  короткий  срок призвало
население  Польши  к всеобщим  выборам  для  организации  постоянных органов
государственного управления Польши.
     Поручить В. М. Молотову, г-ну Гарриману  и г-ну Керру обсудить вопрос о
пополнении  временного  польского правительства совместно с  представителями
временного  польского   правительства  и  представить  свои  предложения  на
рассмотрение трех правительств".
     Рузвельт,   казалось,  был  обрадован.   Он  заявил,  что   мы   делаем
определенные успехи,  но он хотел бы обсудить этот вопрос  со  Стеттиниусом.
"Мне  не  нравится слово "эмигрантские", -- заявил он в заключение.  -- Я не
знаю никого  из этих  людей,  кроме  Миколайчика, но я думаю, что нам  нужно
установить связи не только с "эмигрантами". Мы могли бы также найти кое-кого
в самой Польше".
     Сталин  согласился отложить  обсуждение, но я вмешался,  и  последующий
обмен мнениями можно считать многозначительным в свете дальнейших событий.
     Я  сказал, что мне, как и президенту, не нравится слово "эмигрантские".
Под  этим  словом первоначально  подразумевалась  французская  аристократия,
изгнанная  из  страны  после  французской революции,  и  в  своем  подлинном
значении это слово применялось только  к тем, кто был изгнан из своей страны
своим собственным народом. Однако заграничные поляки были изгнаны из  страны
немцами,  и я предложил, чтобы слово "эмигрантские" было заменено выражением
"поляки за границей". Сталин согласился. Что касается реки Нейсе, упомянутой
во втором  пункте предложения Молотова, то я напомнил моим слушателям, что в
предыдущих переговорах я всегда делал оговорку к  предложению о передвижении
польской границы на запад, указывая, что поляки  должны  иметь  право занять
территорию на западе,  но не большую,  чем они хотят или чем они в состоянии
освоить. Было  бы очень прискорбно,  если бы мы так обкормили польского гуся
немецкой пищей, что он  умер бы от несварения желудка. Мне  известно, что  в
Англии есть значительные круги общественности, которых просто шокирует мысль
о насильственном переселении миллионов  людей. При разделении  греческого  и
турецкого населения после прошлой  войны был достигнут  большой успех, и эти
страны с  тех  пор находятся  в  добрых  отношениях;  однако  в этом  случае
пришлось  переселить менее  двух  миллионов  человек.  Если  Польша  возьмет
Восточную Пруссию и  Силезию до Одера,  уже это будет означать переселение в
Германию шести миллионов немцев. Быть может, это и осуществимо,  но остается
моральный  вопрос,  который  мне придется урегулировать  с  моим собственным
народом.
     Сталин заметил, что в этих районах нет немцев, так как они все убежали.
     Я возразил, сказав, что возникает вопрос -- хватит ли для  них  места в
том, что осталось от  Германии. Шесть или семь миллионов немцев убиты, и еще
миллион (Сталин считал, что два миллиона)  немцев  будет, вероятно, убито до
конца  войны. Поэтому до известной степени  для  переселенцев должно хватить
места.   Они  понадобятся  для  заполнения  пустоты.  Я  не  боюсь  проблемы
переселения  при  условии, что  оно соизмеримо  с возможностями  поляков и с
числом  людей, которых  может  принять  Германия. Однако этот вопрос требует
изучения  --  не с  точки зрения принципа, но  с  точки зрения числа  людей,
которых придется переселить.
     При этом общем обсуждении  мы не прибегали  к картам,  и различие между
Восточной  и Западной Нейсе не  было отмечено столь  ясно, как следовало бы.
Впрочем, это должно было стать ясным довольно скоро.

     * * *
     Когда    мы    собрались    снова
8 февраля, Рузвельт прочел свои новые
предложения,  основанные на  проекте Молотова. "Нет  никаких возражений,  --
сказал он, -- против советского предложения,  чтобы восточная граница Польши
проходила по линии Керзона с изменениями в пользу Польши в некоторых районах
на  пять -- восемь километров". Таким образом, имелся, по крайней мере, один
вопрос, по  которому  мы могли все согласиться.  И хотя  я призывал  русских
сделать  ряд  небольших  уступок,  казалось  желательным  не  умножать наших
затруднений, которые и так были достаточно серьезны. Однако президент твердо
и конкретно высказался  насчет  границы на западе. Он согласился, что Польша
должна  получить  компенсацию за  счет  Германии,  "включая часть  Восточной
Пруссии  к югу от линии Кенигсберга, Верхнюю Силезию и район до линии Одера;
однако,   --   продолжал   он,   --   представляется   мало   оснований  для
распространения этого района до Западной Нейсе"  1. Такова всегда
была моя  точка зрения, и пять месяцев спустя, когда мы  встретились снова в
Потсдаме, я отстаивал ее очень упорно.
     1 Курсив мой. -- Прим. авт

     Оставался вопрос о сформировании польского правительства, которое могли
бы  признать мы все и которое принял бы  польский народ. Рузвельт предложил,
чтобы президентский комитет из трех польских  деятелей, которые поехали бы в
Москву, создал временное правительство из представителей Варшавы,  Лондона и
самой Польши и провел возможно скорее свободные выборы.
     После  краткого  перерыва Молотов высказал  свои возражения. Люблинское
правительство, сказал он,  возглавляет  сейчас польский  народ.  Большинство
народа  восторженно приветствовало  это  правительство,  которое  пользуется
большим авторитетом и престижем. О лондонских деятелях этого нельзя сказать.
Если  бы мы попытались  создать  новое правительство,  сказал  Молотов, сами
поляки могли  бы  не  согласиться,  и  поэтому  лучше попробовать  расширить
существующее  правительство.  Это был  бы только временный орган, потому что
все  наши  предложения  преследуют  лишь одну  цель,  а именно --  скорейшее
проведение  в  Польше  свободных  выборов.   Вопрос  о  методах   расширения
существующего правительства  лучше всего обсудить  в Москве американскому  и
английскому послам и ему самому. Он сказал, что он весьма желает соглашения,
и принял предложение президента пригласить  двух из пяти человек, упомянутых
в  его письме  от  6  февраля.  Не  исключена  возможность, сказал  он,  что
люблинское  правительство откажется вести переговоры  с  некоторыми  из них,
например с  Миколайчиком. Однако, если люблинское правительство пошлет  трех
представителей,  а два будут выбраны из числа  лиц, предложенных Рузвельтом,
переговоры могли бы начаться немедленно.
     "А как насчет создания президентского комитета?" -- спросил Рузвельт.
     "Лучше  отказаться от него, -- ответил  Молотов. -- Это будет означать,
что придется иметь дело с двумя органами вместо одного".
     "Это, -- сказал я,  -- решающий вопрос  для нашей конференции. Весь мир
ожидает решения,  и  если  к концу конференции мы  все  еще будем признавать
разные  правительства Польши, весь мир  увидит,  что между нами  по-прежнему
существуют серьезные разногласия.  Последствия  этого будут в высшей степени
прискорбными,  и  они  наложат на  нашу встречу  печать  провала.  С  другой
стороны, мы явно смотрим с разных точек зрения на основные факты положения в
Польше  или  по  крайней  мере,  на некоторые  из  них.  В  соответствии  со
сведениями,  которыми  располагает   Англия,   люблинское  правительство  не
нравится значительному  большинству польского народа, и мы не можем считать,
что за  границей это правительство будет рассматриваться как  представляющее
народ.   Если    конференция   отмахнется   от   существующего   лондонского
правительства  и  окажет  полную  поддержку  люблинскому правительству,  это
вызовет возмущение  во  всем мире. Насколько  можно  предвидеть,  поляки  за
границей фактически  выразят единодушный  протест.  Под  нашим командованием
находится польская армия  из 150 тысяч  человек, где  собраны все,  кто смог
объединиться  за пределами  Польши. Эта армия  сражалась  и сражается  очень
доблестно. Я не верю, что она вообще примирится с люблинским правительством.
Если  Англия лишит  признания правительство, которое она признавала с начала
войны, польская армия расценит это как предательство".
     "Как хорошо  известно маршалу Сталину  и г-ну Молотову, -- продолжал я,
--  лично я  не  соглашаюсь с действиями лондонского правительства,  которое
постоянно вело  себя глупо.  Однако  если мы официально лишим признания тех,
кого мы признавали до  сих пор, и признаем  это новое  правительство, то  мы
подвергнемся самой  серьезной критике. Мы  не имеем доступа в эту страну. Мы
не  можем ни видеть, ни слышать, каковы там  настроения. Будут говорить, что
мы  можем  только  полагаться  на  утверждения  люблинского  правительства о
настроении  польского  народа. Дебаты, которые за  этим  последуют, будут  в
высшей  степени неприятны и затруднительны для единства союзников, даже если
предположить, что  мы смогли бы согласиться на предложения моего  друга г-на
Молотова.
     Я не  думаю, --  продолжал  я, -- что  эти  предложения идут достаточно
далеко.  Если мы  отречемся  от польского правительства  в Лондоне, то новое
начало  должно быть положено  обеими  сторонами  на более  или менее  равных
условиях. Все  наши разногласия  будут, конечно,  устранены,  если  в Польше
будут  проведены свободные  и беспрепятственные всеобщие выборы  в  условиях
всеобщего избирательного права и свободы выдвижения  кандидатов. Как  только
это  произойдет, правительство его величества будет приветствовать созданное
таким  образом  правительство, игнорируя  польское  правительство в Лондоне.
Наибольшую тревогу вызывает у нас именно период до выборов".
     Меня поддержал  президент. Он  сказал,  что главная цель американцев --
скорейшее  проведение  всеобщих   выборов  в   Польше.  Единственный  вопрос
заключается в том,  какое  управление  Польша  должна иметь  до тех пор.  Он
выразил надежду, что выборы можно будет провести до конца года. Поэтому
проблему следует считать ограниченной во времени.
     Затем Сталин коснулся моей  жалобы на  то, что у меня нет информации  и
нет способов получить ее.
     "Я располагаю некоторыми сведениями", -- ответил я.
     "Они  не согласуются  с моими",  -- возразил Сталин.  Затем он произнес
речь,  в  которой  заверил  нас,  что люблинское правительство действительно
очень популярно.  В особенности  это  касается  Берута,  Осубка-Моравского и
генерала  Жимерского. Они не покидали страну в период  германской оккупации,
жили все время в Варшаве и выдвинулись из рядов подпольщиков.  Это произвело
глубокое впечатление на поляков. Следует  учитывать особое настроение людей,
которые  пережили  германскую  оккупацию.  Они  симпатизируют  всем, кто  не
покинул  страну в тяжелое время, и считают, что три названных им лица -- как
раз  такие люди. Он сказал, что не думает,  чтобы  они были гениями.  Вполне
возможно,  что в составе лондонского правительства есть более умные люди, но
их не любят в  Польше, потому что их не видели там в период, когда население
страдало под  гнетом  гитлеровской оккупации.  Возможно, что  такое  чувство
примитивно, но оно, бесспорно, существует.
     Для  Польши, сказал  он, освобождение страны  советскими  войсками было
великим событием,  и  этот факт  все изменил. Хорошо известно, что поляки не
любили  русских, потому что последние  трижды участвовали  в разделе Польши.
Однако  наступление советских войск  и  освобождение Польши целиком изменили
настроение поляков. Старая  вражда исчезла, уступив место доброжелательности
и даже восторженному отношению  к русским. Это вполне естественно. Население
ликовало, видя бегство  немцев  и  почувствовав  себя свободным.  По  словам
Сталина, у него создалось впечатление, что население Польши считает изгнание
немцев  великим патриотическим торжеством в жизни Польши и  что оно удивлено
тем,  что  лондонское  правительство  не  приняло никакого  участия  в  этом
торжестве  польской  нации.  Поляки   видели  на  улицах  членов  Временного
правительства и спрашивали, где  же лондонские поляки. Это подорвало престиж
лондонского правительства, и в  этом причина большой популярности Временного
правительства, хотя оно и не состоит из великих людей.
     Сталин считал, что нельзя игнорировать эти факты, если мы хотим  понять
настроение  польского народа. Я говорил, что опасаюсь окончания  конференции
без достижения соглашения.
     Существует   недовольство,   продолжал   Сталин,   тем,  что   польское
правительство  не  было  избрано.  Естественно,  что  было  бы  лучше  иметь
правительство, созданное на основе свободных выборов, но до сих пор этого не
допускала  война.  Однако приближается  день,  когда  можно  будет  провести
выборы. До тех пор нам следует иметь дело с Временным правительством, как мы
имели, например, дело с правительством генерала де Голля во Франции, которое
также не было избрано. Мне неизвестно, сказал Сталин, кто пользуется большим
авторитетом  --  Берут  или  генерал де Голль. Однако  заключить  договор  с
генералом де Голлем оказалось возможным. Почему мы не  можем также заключить
договор  с  расширенным  польским правительством, которое  было бы не  менее
демократическим? Неразумно требовать от Польши большего,  чем от Франции. До
сих пор французское правительство не провело никаких реформ, которые вызвали
бы  восторг  во Франции, тогда как польское  правительство  приняло закон  о
земельной реформе, который вызвал большой энтузиазм.
     "Как скоро, -- спросил президент, -- можно будет провести выборы?"
     "В пределах месяца, -- ответил Сталин,  -- если не  произойдет  никакой
катастрофы на фронте".
     Я сказал, что  это,  конечно,  должно  нас успокоить  и  что мы  сможем
безоговорочно поддержать свободно избранное  правительство,  которое заменит
все остальное, и мы не  должны  требовать ничего,  что может  сколько-нибудь
помешать военным операциям.  Это главная цель. Если,  однако, волю польского
народа можно будет выяснить в такой короткий срок или  даже  в  течение двух
месяцев, то положение целиком изменится и никто не сможет возражать.
     После этого мы согласились предоставить нашим министрам иностранных дел
обсудить этот вопрос.

     * * *
     В соответствии с  этим  решением  три  министра собрались  в  полдень 9
февраля.  Они  не  смогли  прийти  к соглашению.  Однако  когда  конференция
собралась на пленарное заседание в 4 часа дня, Молотов  представил некоторые
новые предложения, которые были  значительно  ближе к американскому проекту.
Предлагалось,  чтобы  люблинское правительство было "реорганизовано на более
широкой демократической базе с включением демократических деятелей из  самой
Польши, а  также  из числа поляков, живущих за границей". Молотов должен был
проконсультироваться в Москве с английским и американским послами  о методах
такой  реорганизации.  После  реорганизации  люблинское  правительство будет
обязано как  можно  скорее провести  свободные выборы,  и мы  затем признаем
любое   правительство,  которое  будет  создано   в  результате  выборов.  С
небольшими поправками он принял американский план.
     Это было значительным успехом, и я так и сказал.
     Рузвельт  заявил,  что  разногласия  между  нами  и  русскими  теперь в
основном касаются лишь формулировок. Но и он, и я беспокоились  о том, чтобы
выборы были  действительно честными и свободными.  Я сказал Сталину,  что мы
находимся  в  очень  невыгодном положении, так как  мы очень мало  знаем  об
обстановке внутри  Польши  и  все  же  должны  принимать  в  высшей  степени
ответственные решения. Русские, американские и английские наблюдатели должны
присутствовать  при выборах, чтобы  заверить  весь  мир, что  все  проделано
честно.  Совершенно  невозможно,  сказал я,  преувеличить значение  честного
проведения выборов. Так, например, сможет ли Миколайчик вернуться в Польшу и
организовать свою партию к выборам?
     "Этот  вопрос  должны  будут  обсудить  послы  и  Молотов,  когда   они
встретятся с поляками", -- сказал Сталин.
     Я  ответил: "Я  должен  иметь возможность сообщить  палате  общин,  что
выборы будут свободными и что будут  даны эффективные гарантии их свободного
и честного проведения".
     Сталин  указал,  что  Миколайчик  принадлежит  к  крестьянской  партии,
которая,  не будучи фашистской,  может принять участие в выборах и выдвинуть
своих  кандидатов.  Я сказал,  что уверенность  в этом возросла бы, если  бы
крестьянская партия была уже представлена в польском правительстве, и Сталин
согласился,  что   в  правительство   должен  быть   включен  один   из   ее
представителей.
     "Выбо