дставители Англии удалились с совещания.

     * * *
     В  течение  всего  следующего  дня  между  греческими   представителями
происходили переговоры. Они были весьма оживленными и носили довольно резкий
характер.  В  5  часов 30  минут  вечера  v меня  была  последняя  беседа  с
архиепископом. В  результате его переговоров  с делегатами ЭЛАС было решено,
что я  должен просить  короля. Греции сделать  его  регентом. Он приступит к
формированию нового правительства без каких-либо коммунистов в его  составе.
Мы  решили не ослаблять боев, пока ЭЛАС не согласится на  перемирие или пока
район Афин не будет очищен от ее отрядов. Я сообщил архиепископу,  что мы не
можем брать на себя какую-либо военную задачу за пределами Афин и Аттики, но
что  мы  попытаемся  сохранить  английские  войска  в Греции, пока не  будет
создана греческая национальная армия.
     Как  раз  перед этим разговором  я получил  письмо от  коммунистических
делегатов. Они просили меня о неофициальной встрече. Архиепископ просил меня
не соглашаться на это.  Я  ответил, что, поскольку совещание  является чисто
греческим по характеру, я не считаю возможным удовлетворить их просьбу.
     На другое утро, 28 декабря,  Иден  и я  вылетели  в Неаполь, а затем  в
Лондон.  У меня не было возможности попрощаться с  Папандреу  до отъезда. Он
собирался уйти в отставку, и вся эта  история причинила ему большой ущерб. Я
просил нашего посла поддерживать с ним дружеские отношения.
     Начальникам штабов я послал следующую телеграмму:
     Премьер-министр,  Афины  --  генералу  Исмею  для начальника имперского
генерального штаба и начальников штабов 28 декабря 1944 года
     "1. Мне  ясно,  что  здесь,  в  Афинах, произойдет  много  плохого, что
отразится на нашем положении во всем мире, если мы не сможем быстро, то есть
в течение  двух-трех  недель, навести порядок.  По  мнению  Александера, это
потребует переброски  двух бригад 46-й дивизии, которые уже получили приказы
и находятся наготове. С другой стороны, в Западных Апеннинах сложилась такая
военная обстановка,  при которой любое серьезное  ослабление  резервов  15-й
группы армий может создать опасность.
     2. В этих условиях я хочу, чтобы вы обдумали  и были готовы обсудить со
мной после  моего возвращения вопрос о том, чтобы разрешить головной бригаде
5-й дивизии отправиться из Палестины в  Италию, согласно  плану, намеченному
еще до того, как 4-я  дивизия была переброшена  в Грецию. Нас очень устроило
бы получение ответа  на  это завтра,  в  четверг.  Я не  покину  Казерту  до
полуночи.  Это,  конечно,  означало  бы,  что,  пока   общая  обстановка  не
разъяснится,  в  Палестине не может  быть предпринято никаких насильственных
действий, например широких поисков оружия, что могло бы озлобить евреев".
     Перед  отъездом  из  Афин   я  послал  телеграмму  президенту,  который
обратился ко мне с дружеским запросом.
     Премьер-министр, Афины -- президенту Рузвельту 28 декабря 1944 года
     "Как и все  другие  здесь, архиепископ  убежден в том, что  регентство,
возглавляемое  им,  это единственный курс,  возможный в настоящий момент.  Я
встречался  с  архиепископом  несколько  раз.   Его  сила,  решительность  и
проницательные  политические  суждения   произвели  на  меня  очень  хорошее
впечатление.
     Греческое  совещание,  о котором  мы  получили  полный  отчет из других
источников,  единодушно рекомендовало  создание  регентства. Это предложение
получило сильную  поддержку  ЭАМ.  Однако я  отнюдь  не  считаю архиепископа
представителем левого крыла в коммунистическом смысле этого слова. Наоборот,
он кажется  чрезвычайно решительным человеком, намеренным создать небольшой,
сильный  исполнительный  орган  в  Греции,  способный  помешать  продолжению
гражданской войны.
     Поэтому я возвращаюсь с  Антони в Англию с намерением настаивать  перед
греческим  королем  на   назначении   архиепископа  регентом.  Если   король
согласится,   это,  конечно,  будет  означать,   что   архиепископ   создаст
правительство  из   десяти  или  меньшего  числа  "самых   благонамеренных".
Насколько я понял, он сделает премьер-министром  Пластираса, а Папандреу  не
будет включен в состав правительства.
     Я  искренне  надеюсь, что  Вы  сочтете  для себя  возможным  послать  в
ближайшие несколько  дней личную телеграмму королю Греции и  поддержать наше
предстоящее  обращение к нему,  о  котором  мы Вас  уведомим.  Я считаю, что
регентство должно существовать  лишь год  или до тех  пор, пока  не появится
возможность  провести  плебисцит  в условиях, которые можно было бы  назвать
"нормальными и спокойными".

     * * *
     29  декабря  мы  возвратились  в  Лондон,   и  я  снова  телеграфировал
президенту Рузвельту:
     Премьер-министр -- президенту Рузвельту 22 декабря 1944 года
     "1.  Посол Уайнант прислал мне копию Вашего послания греческому королю.
Мы  все  весьма признательны Вам за такой быстрый отклик. Антони и  я только
что возвратились. Военный кабинет поддержал все наши  действия и уполномочил
нас  обратиться сегодня  вечером к греческому  королю,  чтобы  настаивать на
назначении  архиепископа регентом.  Архиепископ  предоставил мне  обсудить с
королем вопрос о продолжительности периода регентства, и, таким образом, это
дает мне некоторую свободу действий.
     2. В  случае  если  согласие  не будет  достигнуто,  правительство  его
величества  намерено  рекомендовать  архиепископу  принять  пост  регента  и
заверить его  в  том,  что мы  признаем его и  созданное  им правительство в
качестве правительства Греции".
     Позднее  в  этот  же  день я  сообщил  президенту  более  обстоятельные
сведения:
     Премьер-министр -- президенту Рузвельту 30 декабря 1944 года
     "Антони и  я совещались  с королем Греции до  4  часов  30  минут утра,
после     чего     его      величество
согласился   сделать  прилагаемое  заявление.  Я
послал  текст  этого  заявления  послу  Липеру  в  Афины,  для  того   чтобы
архиепископ смог немедленно  приступить к работе. Сейчас оно
переводится    на   греческий   язык.
При первой же возможности  пришлю Вам текст
этого заявления.
     Для  меня это было очень тяжелой задачей. Мне пришлось сказать  королю,
что, если он не согласится, вопрос будет разрешен без него и что вместо него
мы признаем новое правительство. Я надеюсь, что Вы сможете оказать всяческую
поддержку и поощрение архиепископу и его правительству".
     Липер,  рассказывая  об   этих  событиях  в  своей  книге  "Когда  грек
встречается с греком", пишет:
     "Декларация   короля,   которая   одобрила   единодушную   рекомендацию
совещания, явилась  прямым результатом  поездки  г-на Черчилля.  Она наконец
покончила с мифом, будто англичане  пытались навязать короля его народу. Уже
по одной этой причине поездка  г-на  Черчилля в Афины вполне себя оправдала.
Если бы его  чутье не заставило его явиться в тот момент в район, охваченный
волнениями,  то  я  сильно  сомневаюсь  в  том,  можно  ли  было бы  другими
средствами  заставить  все  стороны  сообща  рекомендовать  королю  создание
регентства".
     30 декабря представители ЭЛАС обратились ко мне с посланием, утверждая,
что они выполнили  все  условия  заключения  перемирия, выдвинутые генералом
Скоби.  Это  не  соответствовало действительности, и английский  командующий
настаивал на официальном принятии его условий.
     Архиепископ ответил  королю  и согласился принять свой мандат  регента.
Появилось новое  жизнеспособное греческое  правительство. 4  января  генерал
Пластирас, ярый  республиканец,  который возглавлял восстание  армии  против
короля Константина в 1922 году, стал премьер-министром.

     * * *
     В  результате боев, продолжавшихся непрерывно в  Афинах в течение всего
декабря, повстанцы были  наконец вытеснены из столицы, и  к  середине января
вся Аттика находилась под контролем английских войск. На открытой  местности
коммунисты ничего не могли предпринять против наших войск, и 11  января было
подписано  перемирие.  Все  вооруженные  силы  ЭЛАС  должны  были  полностью
покинуть  Афины,  Салоники и  Патрас. Их войска  на Пелопоннесе  должны были
получить право беспрепятственно разойтись по домам. Английские войска должны
были прекратить  огонь  и удерживать  свои позиции. Обе стороны  согласились
освободить  пленных.  Эта  договоренность  вступила  в  силу  15 января. Так
закончилась полуторамесячная борьба за Афины.

        "Часть вторая"
        ""ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС""

        "Глава первая"
        "ПРИГОТОВЛЕНИЯ К НОВОЙ КОНФЕРЕНЦИИ"
     В предыдущих главах я проследил наступление советских  армий к границам
Польши и  Венгрии.  Заняв  20  октября  Белград,  русские  возобновили  свое
наступление  вверх  по  долине  Дуная,  но, чем  дальше  они продвигались по
Венгерской  равнине, тем ожесточеннее  становилось  сопротивление. 29 ноября
они создали  плацдарм  по ту  сторону  Дуная в  80  милях ниже  Будапешта  и
двинулись  на  север.  К концу  декабря  столица Венгрии  была  окончательно
окружена, и  в течение шести недель в ней происходили самые ожесточенные  за
всю  войну  уличные  бои. На берегах озера Балатон  упорное  сопротивление и
ожесточенные  контратаки немцев  также  остановили  наступление  русских  до
весны.
     В Польше  русские  потратили осенние месяцы  на  наращивание своих  сил
после  поразительных  летних  наступательных  операций. В январе русские уже
были  готовы.  Двинувшись  на  запад  со своих  плацдармов у  Сандомира, они
пересекли в  конце  месяца германскую границу  и проникли  в глубь обширного
промышленного бассейна  Верхней Силезии. Дальше на севере, форсировав  Вислу
по обе  стороны Варшавы, они захватили  17 января город  и, окружив Познань,
устремились  к  нижнему  течению  Одера,  а  также  к  Штеттину  и  Данцигу.
Одновременно, сметая все  на своем пути, они  занимали  Восточную  Пруссию с
востока  на  юг.  К  концу января они  захватили ее  целиком, за исключением
хорошо  обороняемой  крепости Кенигсберг. Здесь  так же, как  и  в  Данциге,
гарнизон продолжал  упорную,  но  безнадежную оборону  до  апреля.  Немецкие
войска, отрезанные в Курляндии, оставались там до самой капитуляции, так как
Гитлер не позволял им уйти оттуда.
     Советское верховное командование, располагавшее превосходящими силами в
соотношении,  вероятно,  3:  1 на  суше и господством  в воздухе,  применило
стратегию, напоминающую окончательную победу Фоша  в 1918 году. В результате
целой  серии сражений то здесь, то там на всем широком фронте образовывались
один за другим прорывы, пока весь фронт не оказывался вынужденным отступить.

     * * *
     Кампания, которую мы сами вели на Западе,  хотя и в  меньших масштабах,
также  привела нас  к границам Германии,  так что к  концу января 1945  года
гитлеровские  армии,  по  существу,  оказались  зажатыми  в  границах  своей
собственной территории, если  не считать  их ненадежных позиций в Венгрии  и
Северной   Италии.   Там,   как  уже  отмечалось,  искусное,  но  безнадежно
подорванное наступление Александера остановилось. В  ноябре стратегическая и
тактическая  авиация  начала   продолжавшуюся  шесть  месяцев  кампанию   по
разрушению железных дорог от самого рейха до Италии. В результате разрушения
трансформаторных  подстанций  по   большей  части  линии,  проходящей  через
Бреннерский  перевал, противник  был  вынужден  перейти  от электрической  к
паровой  тяге,  и переброска  его  подкреплений  и  материалов  была  сильно
затруднена.   Невозможно  описать  упорные   ежедневные   операции   союзной
тактической  авиации,  которой  командовал генерал  Кэннон,  непосредственно
подчинявшийся  главнокомандующему  авиацией  американскому  генералу  Экеру.
Уничтожая силы противника, несмотря на  скверную погоду, она оказала большую
помощь осенней кампании.
     Однако освобождение Италии закончилось только весной.
     Таково было военное положение накануне предстоявшей конференции "трех".

     * * *
     Политическое  положение,  во всяком  случае в  Восточной  Европе,  было
далеко не столь удовлетворительным.  В Греции действительно было установлено
равновесие,  хотя и ненадежное,  и  казалось,  что довольно  скоро там можно
будет  сформировать   свободное  демократическое   правительство  на  основе
всеобщего избирательного права и тайного голосования. Но Румыния и  Болгария
перешли  во  власть  советской военной оккупации. Венгрия и  Югославия стали
полем  сражений, а Польша,  хотя  и  освобожденная  от  немцев, лишь сменила
одного  завоевателя  на  другого.  Неофициальное  и  временное   соглашение,
достигнутое  мною  со Сталиным во время моей  поездки в Москву в октябре, не
могло иметь и, с моей точки зрения, никогда не имело  своей целью определять
или  влиять  на  дальнейшую  судьбу  этих обширных  районов  после  разгрома
Германии.
     Весь  вопрос  о   форме  и   структуре   послевоенной  Европы  требовал
пересмотра.  Как  относиться  к  Германии  после  того,  как  нацисты  будут
побеждены? Какой помощи можно  ждать от Советского Союза Для  окончательного
разгрома  Японии? А когда  кончится  война, какие  меры  и какую организацию
смогут  предложить три  великих союзника для  обеспечения  будущего  мира  и
правильного  управления всем миром? Переговоры в Думбартон-Оксе  закончились
разногласиями. Точно так же, правда в более узкой, но не менее важной форме,
закончились переговоры между опекаемыми Советами "люблинскими поляками" и их
соотечественниками из Лондона, на которые  Иден и я с  таким трудом добились
согласия   во   время  нашей  поездки  в  Кремль   в   октябре  1944   года.
Безрезультатная  переписка  между  президентом и  Сталиным,  о  которой меня
постоянно  информировал Рузвельт, сопутствовала разрыву  Миколайчика  с  его
лондонскими  коллегами,  а  5 января,  вопреки желаниям Соединенных Штатов и
Англии,   Советы   признали  люблинский  комитет   в   качестве   Временного
правительства Польши,

     * * *
     Президент уже сообщил мне о письмах, которыми он обменялся со Сталиным.
Вот они:
     Маршал Сталин -- президенту Рузвельту 27 декабря 1944 года
     "...  Ряд  фактов,  имевших  место за время  после последнего посещения
г-ном Миколайчиком  Москвы, и, в частности, радиопереписка  с правительством
Миколайчика,  перехваченная нами  у  арестованных  в  Польше террористов  --
подпольных   агентов  польского   эмигрантского   правительства,   со   всей
очевидностью  доказывают,  что  переговоры   г-на  Миколайчика   с  Польским
Национальным  Комитетом служили прикрытием  для  тех элементов, которые вели
из-за спины Миколайчика преступную террористическую работу против  советских
офицеров  и солдат  на  территории  Польши.  Мы  не можем мириться  с  таким
положением, когда террористы, подстрекаемые польскими эмигрантами, убивают в
Польше  солдат и офицеров  Красной  Армии,  ведут преступную  борьбу  против
освобождающих   Польшу  советских  войск  и  прямо  помогают  нашим  врагам,
союзниками которых они фактически являются. Замена Миколайчика Арцишевским и
вообще министерские  перестановки в польском эмигрантском  правительстве еще
больше  ухудшили положение  и создали  пропасть между Польшей и эмигрантским
правительством.
     Между  тем  Польский  Национальный  Комитет добился серьезных успехов в
укреплении  польского  государства  и  аппарата  государственной  власти  на
территории  Польши,  в  расширении   и   укреплении   Польского  Войска,   в
практическом проведении ряда важных  государственных мероприятий, и в первую
очередь земельной реформы в пользу крестьян. Все  это привело к консолидации
демократических сил Польши и  к сильному укреплению авторитета Национального
Комитета среди  широких  польских  народных  масс в  Польше и среди  широких
общественных кругов за границей.
     Мне  представляется,  что теперь  мы должны быть заинтересованы в  том,
чтобы  поддержать  Польский Национальный  Комитет  и  всех  тех, кто хочет и
способен работать  вместе  с ним, что особенно  важно  для  союзников и  для
решения нашей общей задачи --  ускорения разгрома гитлеровской Германии. Для
Советского  Союза,  выносящего  на себе всю тяжесть борьбы  за  освобождение
Польши от немецких захватчиков, вопрос о взаимоотношениях с Польшей в данных
условиях  является делом повседневных,  тесных и  дружественных отношений  с
властью,  которая  создана  польским народом  на своей земле  и которая  уже
окрепла и  имеет свое войско, ведущее вместе  с Красной Армией борьбу против
немцев.
     Я  должен  откровенно сказать, что  если Польский Комитет Национального
Освобождения  преобразуется  во Временное  Польское Правительство,  то ввиду
сказанного  выше  у  Советского Правительства не  будет  серьезных оснований
откладывать вопрос о его признании.  Следует иметь в виду,  что в укреплении
просоюзнической  и   демократической  Польши  Советский  Союз  заинтересован
больше, чем любая другая держава, не только потому, что Советский Союз несет
главную  тяжесть борьбы  за  освобождение Польши, но  и потому,  что  Польша
является  пограничным  с Советским  Союзом  государством  и  проблема Польши
неотделима от проблемы безопасности Советского Союза. К этому надо добавить,
что  успехи Красной Армии в Польше в  борьбе с немцами во многом  зависят от
наличия спокойного и надежного тыла в  Польше, причем  Польский Национальный
Комитет   вполне  учитывает   это  обстоятельство,  тогда  как  эмигрантское
правительство и  его  подпольные  агенты своими террористическими действиями
создают угрозу  гражданской войны в тылу Красной  Армии  и  противодействуют
успехам последней.
     С другой стороны, при  создавшихся в Польше условиях нет оснований  для
продолжения политики поддержки эмигрантского правительства, которое потеряло
всякое  доверие у польского  населения  в стране и к тому же  создает угрозу
гражданской  войны  в  тылу  Красной  Армии, нарушая тем  самым  наши  общие
интересы успешной  борьбы  с  немцами. Я  думаю, что  было  бы  естественно,
справедливо и выгодно для нашего общего  дела, если бы правительства союзных
держав в качестве первого шага  пошли теперь  же на  обмен представителями с
Польским Национальным Комитетом с тем, чтобы  через некоторое время признали
его  законным  правительством Польши после того,  как  Национальный  Комитет
преобразуется во Временное Правительство Польши. В противном случае я боюсь,
что доверие  польского народа к союзным  державам может ослабнуть. Я  думаю,
что мы  не можем допустить, чтобы польский народ мог сказать, что  мы отдаем
интересы Польши в жертву интересам кучки польских эмигрантов в Лондоне".
     Рузвельт сообщил мне о своем ответе.
     Президент Рузвельт -- премьер-министру 30 декабря 1944 года
     "Сегодня я послал следующее письмо Сталину.  Вы увидите,  что мы идем в
ногу с Вами.
     "Я  должен  сообщить Вам, что я обеспокоен и глубоко разочарован  Вашим
посланием от 27 декабря относительно Польши, в котором Вы сообщаете мне, что
Вы не считаете для себя возможным откладывать вопрос о признании Люблинского
Комитета в  качестве  Временного  Правительства  до  того времени,  когда мы
смогли  бы  основательно обсудить весь  вопрос  во время нашей встречи.  Мне
кажется, что ни Вашему Правительству, ни Вашим  армиям не было  бы причинено
серьезных неудобств, если бы Вы отложили чисто  юридический акт признания на
короткий срок в один месяц, остающийся до нашей встречи.
     В моей просьбе  не  было  предложения  о том, чтобы  Вы ограничили Ваши
деловые отношения с  Люблинским Комитетом, как не было  и мысли о том, чтобы
Вы  имели  дело  с лондонским  правительством  в  его нынешнем  составе  или
признали бы его.  Я настоятельно просил Вас об этой отсрочке ввиду того, что
Вы  поймете, как я  думаю,  какое в  высшей степени  неблагоприятное и  даже
серьезное  действие на  мировое общественное мнение и на моральное состояние
противника  в  этот