ным"  влиянием в  Польше, и любой другой курс  действий
может  оскорбить польский  народ  и  заставить его думать,  что  мы пытаемся
навязать ему правительство, не считаясь, с общественным мнением. "Я полагаю,
--  заключил  он, --  что если  бы  упомянутые  замечания  были  учтены,  то
согласованного решения польского вопроса можно было бы достигнуть в короткое
время".
     Сталин также направил мне личное послание:
     Маршал Сталин -- премьер-министру 1 апреля 1945 года
     "... 1. Английский и Американский Послы -- члены Московской Комиссии не
хотят  считаться  с  Временным   Польским  Правительством  и  настаивают  на
приглашении для консультации польских деятелей,  независимо от того, как они
относятся к решениям Крымской конференции о Польше и к Советскому Союзу. Они
настаивают на обязательном  приглашении в Москву на  консультацию, например,
Миколайчика,  причем делают это  даже в ультимативной форме,  не считаясь  с
тем,  что Миколайчик открыто выступал против решений Крымской конференции  о
Польше. Впрочем, если Вы считаете необходимым, я готов был бы воздействовать
на Временное Польское Правительство, чтобы  оно сняло свои возражения против
приглашения Миколайчика, если последний  выступит  с  открытым заявлением  о
признании им  решений Крымской конференции по польскому вопросу и о том, что
он стоит, за установление дружественных отношений между  Польшей и Советским
Союзом.
     Вы     недоумеваете,     почему     польский
театр военных событий должен быть окутан тайной.
На   самом  деле   здесь  нет   никакой  тайны.  Вы  упускаете  из  виду  то
обстоятельство,  что  посылку  в Польшу британских  наблюдателей или  других
иностранных    наблюдателей   поляки   воспринимают   как   оскорбление   их
национального  достоинства, если  иметь  к тому  же  в  виду,  что  нынешнее
отношение  Британского Правительства  к  Временному  Польскому Правительству
последнее   рассматривает    как   недоброжелательное.
Что касается Советского Правительства, то оно не может
не считаться с отрицательным отношением Временного Польского Правительства к
вопросу  о  посылке  иностранных наблюдателей  в  Польшу.  Кроме  того,  Вам
известно, что при ином  отношении к себе Временное Польское Правительство не
ставит препятствий к въезду в Польшу  представителей других  государств и не
создает для них никаких преград,  как это имеет место, например, в отношении
представителей    Чехословацкого   Правительства,    Югославского
Правительства и других.
     Я имел приятную беседу с г-жой  Черчилль. Она произвела на меня большое
впечатление. Она передала мне подарок от Вас. Разрешите поблагодарить Вас от
души за подарок".
     Эти  тщательно  обдуманные  документы давали по меньшей  мере некоторую
надежду  на  успех.  Я  сразу  же  начал мучительные для  меня переговоры  с
Миколайчиком  и  другими  польскими  представителями  с  целью  добиться  их
безоговорочного согласия с ялтинскими решениями.
     "Мы должны, --  телеграфировал президент 11  апреля, -- обсудить  самым
тщательным образом  возможные  последствия позиции  Сталина,  а  также какой
следующий шаг нам  надлежит  предпринять. Я, конечно, не  буду предпринимать
каких-либо  шагов и не  буду делать какого-либо заявления без согласования с
Вами, и я знаю, Вы поступите так же".

        "Глава седьмая"
        "СОВЕТСКИЕ ПОДОЗРЕНИЯ"
     В то время как все  неприятности, связанные с  отходом Советского Союза
от  "духа  Ялты",  служили  предметом  длительной  переписки,  изложенной  в
предыдущей главе, между английским и американским правительствами и Советами
происходил еще более резкий и важный обмен мнениями 1. Хотя автор
счел  целесообразным рассказать  об этих  вопросах  в  отдельных главах,  не
следует забывать, что описываемые события  были взаимосвязаны и одно событие
постоянно и неизбежно влияло на другое.
     1   На  Крымской  конференции  было  решено,  что
"действующее   ныне   в   Польше   временное   правительство   должно   быть
реорганизовано   на   более   широкой  демократической  базе  с   включением
демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за  границы".  На этой
основе  была  достигнута договоренность пригласить для  консультации пятерых
представителей из Польши и троих из Лондона. Но в ходе консультации в Москве
по  вопросу  о будущем  польском правительстве послы Англии и США посчитали,
что для консультаций можно  приглашать неограниченное  число  поляков как из
Польши, так и из Лондона. Советское правительство  опасалось,  что это может
привести  к  формированию такого  правительства, которое будет  проводить  в
отношении  СССР  политику,  подобную той, какую  Польша вела  до  войны. "На
протяжении  последних тридцати лет, -- писал Сталин  Черчиллю, -- территория
Польши дважды использовалась  врагом  для вторжения в Россию".  Эта  позиция
советского  правительства и  квалифицируется  Черчиллем  как отход от  "духа
Ялты".

     К  середине февраля нацисты  поняли, что поражение близко.  Продвижение
советских армий, победы Александера в Италии, провал германской контратаки в
Арденнах и продвижение Эйзенхауэра к Рейну убедили всех, кроме Гитлера и его
близких соратников, что  капитуляция неминуема и неизбежна. Возник вопрос --
кому сдаваться? Германия уже более не могла вести войну на два фронта. Мир с
Советами  был явно невозможен. Правители  Германии  были сами слишком хорошо
знакомы  с тоталитарным  гнетом, чтобы  желать  импортировать его с Востока.
Оставались союзники на Западе. Нельзя ли, рассуждали они, заключить сделку с
Великобританией и Соединенными Штатами? Если удастся заключить перемирие  на
Западе, они  смогут сосредоточить свои войска против советского наступления.
Упорствовал лишь Гитлер. С  третьим рейхом покончено, и он погибнет вместе с
ним. Но некоторые из его последователей тайно пытались установить контакт  с
союзными странами, говорящими на английском языке. Все  предложения, которые
они  вносили,  были,  конечно,   отвергнуты.  Наши  условия  предусматривали
безоговорочную  капитуляцию  на всех  фронтах. В  то  же  самое  время  наши
командующие на  поле боя всегда были должным  образом уполномочены принимать
чисто  военную  капитуляцию  противостоящих  им  войск  противника.  Попытка
договориться о такой капитуляции в то время,  когда  мы  вели  бои на Рейне,
привела  к  резкой  перепалке  между  русскими  и  президентом,  которого  я
поддерживал.
     В феврале генерал Карл  Вольф, командующий войсками СС  в Италии, через
итальянских  посредников  установил   контакт  с  американской  разведкой  в
Швейцарии. Было решено  проверить полномочия лиц, участвующих в этом деле, и
этой операции дали шифрованное  название "Кроссворд".  8 марта генерал Вольф
сам  появился  в  Цюрихе  и  встретился с  Алленом  Даллесом,  возглавлявшим
американскую организацию. Вольфу прямо заявили,  что не может  быть и речи о
переговорах  и что разговор может  продолжаться лишь на базе  безоговорочной
капитуляции. Сведения  об  этом  были  сразу  же  переданы  в  штаб-квартиру
союзников,  а  также  американскому  и  английскому правительствам. 15 марта
английский и американский начальники штабов в Казерте генерал Эйри и генерал
Лемнитцер  тайно  отправились  в Швейцарию.  Четыре  дня спустя,  19  марта,
состоялась вторая предварительная встреча с генералом Вольфом.
     Я  сразу же понял,  что Советское правительство может заподозрить,  что
речь идет  о сепаратной военной  капитуляции  на  Юге,  которая позволила бы
нашим армиям  продвинуться  вперед  против  ослабившего  свое  сопротивление
противника до самой Вены и далее, . даже к Эльбе или  Берлину. Поскольку все
наши фронты  вокруг Германии составляли часть общего  союзнического  фронта,
то, естественно,  на  русских отразилось  бы все  то, что могло произойти на
любом  из  этих фронтов. Если  установлен какой-либо контакт с  противником,
официальный или  неофициальный,  русским следует  своевременно  сообщить  об
этом. Этого правила мы придерживались скрупулезно.  Ни на одной из стадий не
было и речи о том, чтобы скрыть что-либо от русских. Находившиеся в то время
в  Швейцарии  представители  союзников  даже  изучали  средства  для  тайной
переброски  русского  офицера,  который  присоединился  бы к  ним,  если  бы
Советское правительство пожелало послать кого-нибудь.
     В соответствии с этим 21 марта  Иден дал указание нашему послу в Москве
сообщить  Советскому правительству об  этих событиях, что он  и  сделал.  На
следующий день Молотов вручил ему письменный ответ:
     "В течение двух недель  в Берне  за спиной  Советского  Союза,  который
несет на себе основное бремя войны против  Германии,  происходили переговоры
между представителями германского  военного командования, с одной стороны, и
представителями английского и американского командования -- с другой".
     Сэр  Арчибальд  Кларк Керр,  конечно,  объяснил, что Советы неправильно
поняли  то,  что  случилось,  и  что  "переговоры",  о  которых  идет  речь,
представляют  собой  лишь  попытку  проверить  полномочия  генерала  Вольфа.
Комментарии Молотова были грубыми и оскорбительными. "В этом
деле,  -- писал он,  --  Советское правительство
усматривает не какое-либо недоразумение, а нечто худшее".
     Перед  лицом  такого  потрясающего  обвинения  мне казалось, что  лучше
молчать, чем состязаться в обвинениях, и 24 марта я написал Идену:
     Премьер-министр -- министру иностранных дел 24 марта 1945 года
     "В данный момент эти переговоры прекратились. Они могут возобновиться в
гораздо  более  важном  районе,  чем  Италия.   В  таком  случае  военные  и
политические  вопросы  будут  переплетаться. Русские,  быть  может,  законно
опасаются, что мы можем пойти на  сделку на Западе, для того чтобы задержать
их как можно дальше на Востоке. В  общем лучше  не  посылать никакого ответа
(Молотову),; пока  мы не снесемся  с Вашингтоном, куда вам  следует передать
русское послание".

     * * *
     Необходимо было также предупредить наших военных командующих на Западе.
Поэтому я показал оскорбительное письмо Молотова Монтгомери и Эйзенхауэру, с
которыми я в это время наблюдал за операциями по форсированию Рейна.
     Генерала  Эйзенхауэра  это сильно расстроило; его возмутили  обвинения,
которые  он считал крайне несправедливыми  и необоснованными, ставившими под
сомнение нашу добропорядочность. Он сказал, что как командующий вооруженными
силами  он готов  принять безоговорочную капитуляцию  любой  воинской  части
противника  на его  фронте, начиная от роты до целой армии,  так как считает
это  чисто  военным  делом и  имеет  достаточно  широкие  полномочия,  чтобы
принимать  такого  рода капитуляцию,  не спрашивая чьего-либо  мнения. Если,
однако,  возникнут политические вопросы, он  немедленно проконсультируется с
правительствами.  Он опасался,  что если  бы русских привлекли к  обсуждению
вопроса  о  капитуляции  вооруженных  сил,  находившихся  под  командованием
Кессельринга, то  проблема, которую  он  сам мог бы урегулировать в  течение
одного  часа, возможно, затянулась бы на три-четыре недели, что привело бы к
тяжелым  потерям  для  наших  войск.  Эйзенхауэр  дал  ясно понять,  что  он
потребовал  бы,  чтобы  все  войска,  подчиняющиеся  офицеру,  предлагающему
капитуляцию,  сложили  все свое  оружие и оставались на  месте  до получения
дальнейших указаний, с тем чтобы не было никакой возможности  перебросить их
через   Германию  для   оказания   сопротивления  русским.  Одновременно  он
постарался бы продвинуться через капитулировавшие войска как можно дальше на
Восток.
     Я и сам считал, что эти вопросы следует  оставить на  его  усмотрение и
что  правительства должны  вмешаться  лишь  в  том  случае,  если  возникнут
какие-либо политические вопросы. Я не видел причины для  огорчений в случае,
если в результате массовой капитуляции на Западе мы дойдем до Эльбы или даже
дальше до того, как туда дойдет Сталин.
     Премьер-министр -- министру иностранных дел 25 марта 1945 года
     "...  Мы  должны  спросить  Соединенные  Штаты,  какова  их  позиция  и
согласятся ли они теперь, чтобы президент  и я послали телеграмму Сталину и,
во-вторых,  чтобы  эта  телеграмма,  как  вы  говорите,  касалась  и  других
вопросов,  а именно:  доступа в  Польшу,  отношения  к  нашим военнопленным,
обвинений, ставящих под  сомнение  нашу добропорядочность в отношении Берна,
вопроса о Румынии и т. д.
     Отказ Молотова поехать в Сан-Франциско, несомненно, является выражением
советского  недовольства. Мы должны заявить Рузвельту, что  в  этих условиях
весь  вопрос о поездке в Сан-Франциско поставлен  под сомнение  и что сейчас
необходимо   совершенно  определенное   совместное   выступление  Англии   и
Соединенных  Штатов против  нарушения ялтинских соглашений, если  мы  хотим,
чтобы  такого рода  совещание  имело  какую-либо ценность. По-моему, русских
нужно  держать  в   курсе  с  самого  начала,  и  мы  должны  действовать  в
соответствии  с  нашим  долгом,  нашими явными  выгодами  и  нашим очевидным
правом. Они требуют, чтобы им во  всем уступали по каждому  вопросу и  чтобы
они ничего не давали в обмен, за исключением  военного давления, которое они
никогда еще не оказывали в чьих-либо интересах,  кроме своих собственных. Им
следует дать почувствовать,  что мы  также имеем свою точку зрения. По моему
мнению,  военные  представители в случае разногласий  в  переговорах  должны
обращаться  к  своим правительствам до  того, как они  придут к  какому-либо
выводу".

     * * *
     5  апреля  я получил от президента поразительный текст его переписки со
Сталиным. Вот эти телеграммы:
     Маршал Сталин -- президенту Рузвельту 3 апреля 1945 года
     "Получил Ваше послание по вопросу о переговорах в Берне.
     Вы  совершенно   правы,   что   в  связи   с  историей   о  переговорах
англо-американского командования с немецким командованием где-то в Берне или
в другом  месте  "создалась теперь атмосфера достойных  сожаления опасений и
недоверия".
     Вы утверждаете, что никаких переговоров не было еще. Надо полагать, что
Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на
основании имеющихся у них данных, не сомневаются в том, что переговоры  были
и  они   закончились  соглашением  с  немцами,   в  силу  которого  немецкий
командующий на западном фронте маршал Кессельринг согласился открыть фронт и
пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещались
за это облегчить для немцев условия перемирия.
     Я думаю,  что мои  коллеги  близки к  истине. В противном случае был бы
непонятен  тот  факт,  что  англо-американцы  отказались  допустить  в  Берн
представителей Советского командования для участия в переговорах с немцами.
     Мне  непонятно также молчание англичан,  которые предоставили Вам вести
переписку со мной по  этому неприятному вопросу, а  сами продолжают молчать,
хотя известно, что инициатива во  всей этой истории с  переговорами  в Берне
принадлежит англичанам.
     Я понимаю, что известные плюсы для  англо-американских войск  имеются в
результате  этих  сепаратных переговоров в Берне или где-то  в другом месте,
поскольку  англо-американские  войска  получают  возможность продвигаться  в
глубь Германии почти без всякого сопротивления со  стороны немцев, но почему
надо было скрывать это от  русских и почему не  предупредили об  этом  своих
союзников -- русских?
     И вот получается, что в данную минуту  немцы на западном фронте на деле
прекратили  войну  против  Англии и  Америки. Вместе с тем немцы  продолжают
войну с Россией -- с союзницей Англии и США.
     Понятно,  что  такая ситуация никак не может служить  делу сохранения и
укрепления доверия между нашими странами.
     Я уже писал  Вам в предыдущем послании и считаю нужным повторить здесь,
что я лично и мои коллеги ни  в коем случае не пошли бы на такой рискованный
шаг,  сознавая, что минутная выгода, какая бы она  ни  была, бледнеет  перед
принципиальной выгодой по сохранению и укреплению доверия между союзниками".
     Это обвинение сильно разгневало  президента. Его здоровье  не позволило
ему самому написать ответ. Генерал Маршалл составил следующий ответ, который
Рузвельт одобрил. Ответ,  безусловно,  был составлен  в  достаточно  сильных
выражениях.
     Президент Рузвельт -- маршалу Сталину 5 апреля 1945 года
     "Я   с  удивлением  получил  Ваше  послание  от  3  апреля,  содержащее
утверждение, что соглашение, заключенное между фельдмаршалом Александером  и
Кессельрингом в  Берне, позволило "пропустить  на  восток англо-американские
войска, а  англо-американцы  обещались за  это облегчить для немцев  условия
перемирия".
     В моих предыдущих  посланиях Вам по поводу попыток, предпринимавшихся в
Берне  в  целях  организации совещания для обсуждения капитуляции германских
войск  в  Италии,  я  сообщал Вам,  что: 1)  в Берне не происходило  никаких
переговоров; 2) эта встреча вообще не носила политического  характера;  3) в
случае любой  капитуляции вражеской  армии  в Италии  не  будет  иметь место
нарушение нашего согласованного принципа безоговорочной капитуляции;
     4) будет  приветствоваться  присутствие  советских  офицеров  на  любой
встрече, которая может быть организована для обсуждения капитуляции.
     В  интересах наших совместных военных усилий против  Германии,  которые
сейчас  открывают  блестящую  перспективу  быстрых  успехов  в деле  распада
германских войск, я должен по-прежнему предполагать, что Вы питаете столь же
высокое доверие к моей честности и надежности, какое  я всегда питал к Вашей
честности, и надежности.
     Я также  полностью  оцениваю  ту  роль,  которую  сыграла  Ваша  армия,
позволив   вооруженным  силам,   находящимся   под  командованием   генерала
Эйзенхауэра,   форсировать  Рейн,  а  также  то  влияние,   которое   окажут
впоследствии  действия  Ваших   войск  на   окончательный  крах  германского
сопротивления нашим общим ударам.
     Я  полностью доверяю  генералу  Эйзенхауэру и уверен, что  он, конечно,
информировал бы меня, прежде чем вступить в какое-либо соглашение с немцами.
Ему поручено требовать  и он будет требовать  безоговорочной капитуляции тех
вражеских  войск,  которые  могут  потерпеть  поражение на его  фронте. Наше
продвижение  на  западном  фронте  является  результатом  военных  действий.
Скорость  этого  продвижения  объясняется  главным образом ужасающим  ударом
наших  военно-воздушных  сил,  который  привел   к   разрушению   германских
коммуникаций, а также  тем,  что Эйзенхауэру удалось подорвать силы основной
массы германских войск  на западном фронте в то время,  когда они находились
еще к западу от Рейна.
     Я уверен, что  в Берне  никогда не происходило  никаких переговоров,  и
считаю,  что  имеющиеся у  Вас  об  этом  сведения, должно  быть, исходят из
германских  источников, которые упорно старались вызвать разлад между нами с
тем,  чтобы  в  какой-то  мере избежать  ответственности за совершенные  ими
военные  преступления. Если  таковой была  цель  Вольфа,  то  Ваше  послание
доказывает, что он добился некоторого успеха.
     Будучи убежден в  том, что Вы уверены в моей личной надежности и в моей
решимости  добиться  вместе с  Вами безоговорочной  капитуляции  нацистов, я
удивлен, что  Советское Правительство,  по-видимому, прислушалось к мнению о
том, что я вступил в соглашение с  врагом, не получив сначала Вашего полного
согласия.
     Наконец, я хотел  бы  сказать,  что если  бы как  раз  в момент победы,
которая теперь уже близка,  подобные подозрения, подобное отсутствие доверия
нанесли ущерб всему делу после колоссальных жертв -- людских и материальных,
то это было бы одной из величайших трагедий в истории.
     Откровенно говоря,  я  не  могу  не  чувствовать крайнего негодования в
отношении Ваших информаторов,  кто бы  они ни были, в связи с таким гнусным,