же полез на верхнюю
полку.
   Изяществом  и  стройностью  Мамай  не  отличался  никогда,  а   нынче
особенно. Когда он, пыхтя, раскладывал живот по узкой  полке,  то  плохо
зафиксированный под мышкой пистолет выскользнул и немного ударил Катю по
голове. Очевидно, он перебил какой-то кровеносный  сосудик,  потому  что
сразу и обильно хлынула кровь. Вереща как зайцы, с оружием в  руках  они
выскочили в коридор и моментом поставили на уши весь вагон.
   О  том,  что  сейчас  начнется,  нам  думать  не  хотелось.  Поэтому,
закрывшись на защелки, мы возобновили обед.
   Линейная милиция пришла минут через пять и стала сразу же проситься в
купе. С властями, а тем более такого ранга, шутить никогда  не  следует.
Помня про это, я послушно открыл дверь, а они сразу же  повели  себя  не
по-джентльменски.
   - Лечь на полки! Головой к окну! Лицом вниз! - громко советовали  они
и тыкали в нас тупыми  рылами  пистолетов,  совершенно  не  принимая  во
внимание, что тем самым они ставят  нас  в  неловкое  положение  -  ведь
кругом стояли люди и даже женщины.
   Одна из них, с перебинтованной головой, была потерпевшая Катя.
   - С нашим превеликим удовольствием, - сердечно заверил я их, послушно
укладываясь на драный дерматин дивана.
   Мамай же повел себя неадекватно и даже дерзко.
   - Я лягу, если ты разденешься! - вызывающе ответил он.
   Наконец сообразив, что мы еле живы, легавые воспрянули духом и  пошли
в атаку. Сначала они вырубили Толика, а потом старательно  принялись  за
меня. Защелкнув за спиной наручники, они потребовали отдать имеющееся  у
меня оружие.
   - Где еще стволы, сука?! - наступив мне коленом на межкрылья,  громко
орал сержант.
   - В спортивной сумке под полкой, на которой я лежу,  -  чистосердечно
признался я.
   Сбросив меня вниз, они энергично и с  удовольствием  зашуршали  моими
шмотками, вышвыривая их на пол, прямо мне под нос.
   Найдя так нужную им пушку, второй сержант, урча от  усердия,  сообщил
начальнику в штатском, который, увидев,  что  опасность  миновала,  тоже
заглянул в купе.
   - Виктор Иваныч, полный порядок, преступники обезврежены.
   - Какие же мы преступники, - поняв, что кризис уже позади, возмутился
я, - и что за скотское обращение? Что вы себе позволяете?
   - Утухни, падла! - Первый и самый агрессивный из  сержантов  наступил
грубым ботинком мне на шею. - Где документы?
   - Во внутреннем кармане куртки, а куртка на мне,  но  объясните,  что
происходит?
   - А то происходит, - старательно  выворачивая  мои  карманы  и  душу,
ответствовал мент, - что ваше путешествие в  купейном  вагоне  окончено.
Дальше поедете в казенном.
   - Разрешите хоть сесть.
   - Это уж как решит прокурор.
   - Садись, - разрешил мягкосердечный начальник.
   - Не будете ли вы так любезны, - усаживаясь и тем  обретая  некоторое
достоинство, попросил я, - закрыть дверь, мне неприятны любопытные  рожи
моих попутчиков.
   - Закрой, Вован, - пошел и на это послабление мент. - Куда  следуете?
- любознательно роясь в моем бумажнике, осведомился начальник.
   - До Новокузнецка.
   - Цель поездки?
   - Прогулка.
   - Уже прогулялись.
   - Вскрытие покажет. За садистские  наклонности  ваших  подопечных  вы
будете жестоко, но справедливо наказаны. А за увечье тела  моего  друга,
подполковника  милиции  в  отставке,   почетного   пенсионера   Анатолия
Васильевича Мамаева,  вы  ответите  мне  особо.  -  Я  кивнул  на  молча
страдающего Мамая и, подумав, добавил. - Крысы  вы  транспортные,  а  не
порядочные менты.
   - А где ты видел порядочного мента? - задетый  за  живое,  сунулся  в
драчку офицер.
   - Они перед тобой! - Я торжественно  указал  на  себя  и  замычавшего
Мамая. - Пока мы денно и нощно, в жару и стужу, не щадя  живота  своего,
под бандитскими пулями и на воровских ножах неусыпно  бдили  ваш  покой,
вы, как последние шлюхи, катались по кисловодскам, сочам и адлерам.
   - Это раньше вы служили в милиции, а теперь стали бандой  вооруженных
преступников, орудующих в поездах.
   - Разрешение на ношение газового оружия как у меня,  так  и  у  моего
товарища, между  прочим,  имеется,  и  вы  имели  счастье  в  этом  сами
убедиться.
   - Да, но это не дает  вам  права  нападать  на  беззащитных  детей  и
женщин.
   - Генерал, что за чепуху ты несешь? О каком нападении ты блеешь?
   - Не блею, а говорю, - амбициозно одернул он восставшего Мамая.  -  И
не генерал, а только капитан. А нападение имело место в отношении  ваших
соседок по купе. Письменное заявление от них нами получено.
   - Это какое-то недоразумение! - удивленно возмутился я.
   - Если вы расцениваете переламывание черепов рукоятью  пистолета  как
простое недоразумение, то говорить не о чем.
   - Перекрестись,  капитан,  это  же  полнейший  бред,  -  в  ужасе  от
чудовищного  бабского  наговора   и   вытекающих   отсюда   последствий,
засуетился я. - Это клевета. Просто  когда  мой  товарищ  карабкался  на
верхнюю полку, у него из плохо застегнутой кобуры выскользнул пистолет.
   - Ага, и случайно попал женщине по  темечку,  -  язвительно  закончил
Виктор Иванович. - Эти сказки вы будете рассказывать следователю, а  мне
некогда. В составе, кроме вас, еще пятеро пьяных. Пойдемте.
   - Подожди, капитан, - взмолился я, когда Мамая уже увели и я  остался
с ним наедине, - не гони гусей, давай разберемся.
   - Станция через полчаса, вот там и будете  разбираться,  -  задумчиво
глядя мне в глаза, многообещающе ответил он.
   - Да ты понимаешь, что эти чертовы суки лгут! Посуди  сам,  ну  какой
нам смысл товарить эту деревню? Из-за грошей?  У  нас  у  самих  капусты
немерено, что же, из-за их вонючего куска-другого мы бы стали устраивать
здесь тарарам?
   - Думаю, что  нет,  -  согласился  капитан,  -  но  от  них  получено
заявление, а потом, кусок тоже деньги, мало ли что...
   - Согласен с тобой, Виктор  Иванович.  В  пачке  сигарет,  помеченной
крестиком, мной заныканы две  пятисотки.  Закури  и  пригласи  мне  этих
чертовых сук, только желательно не всех сразу, и позволь мне  поговорить
с ними в твоем присутствии.
   - От курева я пока воздержусь, а женщин позову, возможно, и  в  самом
деле они что-то напутали. С кем не бывает со страху-то...
   Страдая и охая, первой зашла перебинтованная  до  ушей  Катерина.  Со
стороны могло показаться, что она только что побывала в  авиакатастрофе.
Нарочито меня остерегаясь, она подсела к капитану.
   - Катерина, вы утверждаете, что моим товарищем на вас было  совершено
нападение с целью грабежа. Я правильно понял?
   - Да, - обреченно-умирающе едва слышно ответила она.
   - Он или я взяли у вас какие-нибудь ценные вещи?
   - Нет, не успели.
   - Где в момент удара находился я?
   - Сидел напротив.
   - Что я делал?
   - Ничего, просто сидел.
   -  Значит,  никаких  враждебных  действий  в  отношении  вас   я   не
предпринимал?
   - Нет. Чего не было, того не было, и не про тебя  сказ.  Ударил  твой
дружок.
   - Вот теперь перейдем и к дружку. Где находился он?
   - На полке, сам же видел.
   - На какой полке?
   - Которая надо мной.
   - Вы видели, как он наносил вам удар?
   - Само собой, - заскулила она, жалуясь капитану, - чуть кровью вся не
изошла.
   - Я спрашиваю еще раз: вы видели, как он наносил вам удар?
   - Ну я не знаю... Наверное... Какая разница?
   - Большая. Вы не могли этого видеть, потому  что  в  этот  момент  вы
смотрели на меня, а то, что творится сверху, знать вы попросту не могли.
На затылке глаз у вас нет.
   - Но я же видела... - неуверенно настаивала она.
   - Хорошо, попробуем оттолкнуться от ваших слов. Вы согласны, что  для
того, чтобы увидеть Мамаева, вам нужно было задрать голову вверх?
   - Само собой, - настороженно согласилась она.
   - Отлично, но тогда бы ваш затылок был бы обращен  ко  мне.  Я  верно
говорю?
   - Верно, - чуя подвох, но еще не зная какой, со  скрипом  согласилась
она.
   - Тогда объясните, каким же образом он мог по нему ударить?
   - Не знаю, - почти сдаваясь, ответила баба.
   - Что и требовалось доказать. Мамаев не имел намерения вас ударить, а
пистолет  выпал  случайно.  Вам  остается  только  забрать  заявление  и
извиниться перед капитаном за  доставленные  хлопоты.  То  же  самое  не
вредно сделать и в отношении меня.
   - Что-о-о? - возмущенно взвыла она, и  я  понял,  что  переборщил.  -
Извиняться перед вами? Да ни за что.
   - Можете передо мной и не извиняться, - поспешно пошел я на попятную.
- Но заявление вам забрать необходимо.
   - Ни за что в жизни! - взыграла стерва.
   - Отлично! Пусть будет по-вашему! - взъярился и  я.  -  Сидеть  будем
вместе, только срок вы получите гораздо больший.  Капитан,  примите  мое
заявление  о  том,  что  сидящая  перед  вами  гражданка  полчаса  назад
оскорбляла честь и  достоинство  президента  нашего  государства  Бориса
Николаевича Ельцина. Это заявление могут подтвердить Мамаев и ее подруга
Валентина. Вы мне позволите написать это заявление?
   - Пишите! - с видимым удовольствием ответил мент. - Вот уж точно,  не
рой другому яму. Предъявите ваш паспорт, гражданка.
   - Врет он, не верьте ему, товарищ милиционер, не было такого, - не на
шутку перепугавшись, засуетилась баба.
   - А это мы  сейчас  проверим.  Послушаем,  что  скажут  свидетели,  -
заверил ее Виктор Иванович - В каких словах выражалось оскорбление?
   -  Она  рекомендовала  моему  другу  идти  к  президенту  в  анальное
отверстие.
   - По глупости я это сболтнула, по недомыслию,  -  скисла  баба,  и  я
торжественно влупил последний гвоздь:
   - Вот и я говорю, что по глупости вы накатали на Мамая. Я прав?
   - Да, - нехотя согласилась она.
   - Ну а в таком случае вам  нужно  забрать  свое  заявление,  и  будем
считать, что путешествие к президенту мне приснилось.
   -  Вы  согласны?  -  подавая  признаки  нетерпения,  спросил  мент  -
наверное, ему ужасно захотелось курить.
   - Согласна, - чуть не плача от досады, ответила бедная женщина.
   - Тогда пройдемте со мной, -  расстегивая  мои  кандалы,  обрадовался
капитан. - А вам, Гончаров, придется заплатить штраф.
   - За что?
   - За распитие спиртных напитков  в  неположенном  месте,  -  пряча  в
карман милые моему сердцу сигареты, улыбнулся он. - Пойдемте все вместе.
   Из раскрытых дверей  купе  пугливыми  тараканами  на  нас  таращились
пассажиры. Наиболее любопытные и рисковые вылезли в коридор,  поглядывая
на меня со страхом и уважением. Народ требовал хлеба и  зрелищ.  Проходя
мимо симпатичной девчушки, я не удержался и сделал ей козу.  По-мышиному
пискнув, она скрылась в купе.
   - Попались, мокрушники? -  с  издевкой  спросил  бесцветный,  коротко
стриженный парень с выпученными белесыми глазами. - Что  с  ними  теперь
будет, начальник?
   - Зайдите в свое купе и не мешайте проходу, - строго  ответил  Виктор
Иванович.
   - А правда, что на их счету уже пять убийств? -  прицепилась  к  нему
сексуально неуравновешенная девка. - Это  правда,  что,  перед  тем  как
убить, они насилуют свою жертву в извращенной форме?
   - Истинная правда, - заверил я ее, - Щекотило  мой  брат  и  учитель.
Хочешь, я и тебя защекочу?
   Выполнив все необходимые формальности по  уплате  штрафа,  я,  забрав
Мамая, уже приготовился идти в свой вагон,  ожидая  только,  когда  мент
вернет нам оружие, но вместо него он протянул мне меченые сигареты.
   - Нет, я их вам презентовал, - удивленный его бескорыстием,  возразил
я.
   - А я уже взял одну сигаретку, спасибо, больше не хочется.  Подойдите
к проводнице своего вагона и скажите, что я  попросил  перевести  вас  в
другое купе, только, пожалуйста, ведите себя там нормально.
   - Не волнуйся, капитан, не подведем.
   - Ну вот и хорошо, а  пистолетики,  уж  не  обессудьте,  получите  по
прибытии, расписочку я уже заготовил.
   Собрав свои манатки, уже через пару  часов  мы  ломились  в  закрытую
дверь седьмого  купе,  надеясь  там  обрести  свой  покой,  понимание  и
сочувствие со стороны советских граждан.
   Открыли нам минут через пять.  Нашими  новыми  попутчиками  оказались
белобрысый  парень  и  сексуальная  девка.  Немного  сконфуженные,   они
совершенно не были удивлены нашей чудесной реабилитацией. Странно.
   Прямо с порога  Мамаев  предложил  щедро  обмыть  наше  замечательное
возвращение, но, наотрез отказавшись, я  забрался  на  верхнюю  полку  и
практически  с  нее  не  слезал  вплоть  до  самого  нашего  прибытия  в
Новокузнецк.
   Там мы пересели в электричку и без приключений добрались до районного
городка.

***

   От города до деревни рейсовый автобус ходил только раз  в  сутки,  по
этой причине в Листвянку мы прибыли лишь  на  следующий  день  к  обеду.
Большое село открылось неожиданно и сразу,  едва  только  мы  перевалили
через невысокий холм. Начиналось оно от  широкой,  но  неглубокой  реки,
бежавшей у самого подножия крутой, покрытой лесом горы, а с трех  сторон
его  подпирала  дремучая,  вечно  шумевшая   тайга,   пихтовыми   пиками
прокалывая сказочный лазурит неба.
   Еще через окна автобуса я был поражен  чистотой  добротных  сибирских
домов и опрятностью улиц, переулков и  тупиков.  Даже  свиньи,  ходившие
здесь без намордников,  нисколько  не  портили  умиротворенный  сельский
ландшафт.
   Сибирячки Мамаю понравились сразу и навсегда. Прищучив  одну  из  них
еще на остановке, он швыркнул своим баклажанным носом и игриво спросил:
   - Мамочка, а и где тута у вас ресторация?
   - Что-то раненько вы про рестораны спрашиваете, не успели из автобуса
вылезти, а уже интересуетесь.
   - Кусать оцень хоцца. Вы не отобедаете с нами?
   - Ну, мужик, да  ты  сдурел,  никак?  -  засмеялась  она  искренне  и
открыто. - Да мой же Колька за такой обед и мне, и тебе, и твоему дружку
ноги враз повыдергает.
   - Пардон, мадам, - перебил я ее, - хочу сразу предупредить, что я вас
не приглашал и нести ответственность за легкомысленное  поведение  моего
товарища не намерен. Лучше подскажите, как нам пройти к вашей мэрии.
   - До сельсовета-то? Да вы ж перед ним стоите, головы еловые.
   Опять засмеявшись, танцующей походкой она удалилась, а мы отправились
искать на свою задницу новых приключений, которых ожидалось масса,  ведь
задниц у нас было две.
   В небольшой  приемной,  заставленной  офисной  мебелью,  нас  ожидала
премиленькая   сельская   пастушка,   трудившаяся   в   роли   секретаря
деревенского мэра. У нее были  пухленькие  щечки,  задорный  носик  и  в
поллица наивные, вечно удивленные глаза  француженки.  Наверное,  всякий
раз она не переставала поражаться сексуальным проделкам своего шефа. Что
и говорить, знал он, подлец, толк в колбасных обрезках. Если  бы  я  был
мэром, то тоже бы завел себе такую.
   Кажется,  Мамаев  придерживался  того  же  мнения,   ибо   совершенно
неожиданно извлек из своей  сумки  большую  коробку  конфет,  неизвестно
когда им купленную, и с галантным поклоном протянул секретарше:
   - О пленительный ландыш суровой сибирской тайги,  будь  так  добра  и
снисходительна, прими этот скромный дар с берегов великой русской  реки,
и пусть за чашкой душистого, ароматного чая сегодняшним осенним  вечером
тебе вспомнится исконная родина твоих предков.
   - Ну вы и даете! - румянцем загорелась девчонка. - Но только я их  не
возьму, Николай Дмитриевич не разрешает.
   - Лесная лилия, ты меня убиваешь!  Почему  о  нашей  маленькой  тайне
должен знать твой злой и противный Николай Дмитриевич?
   - А потому,  что  он  говорит,  что  за  все  мои  духи  да  колготки
отдуваться приходится ему. Дарят мне, а требуют потом с него.
   - Пошлый он человек, и ему не понять чувственных струн твоей души. Но
к счастью, в данном случае твой шеф нам без надобности.  Можно  сказать,
что на этот раз мы на него плюем и игнорируем. Солнышко мое  ясноглазое,
нам нужен тот, кто в вашем сказочном  королевстве  управляет  ЗАГСом,  а
точнее, его архивом.
   - Тогда вам нужна я! - важно и значительно заявила девчонка. - А  что
вы хотели?
   - Нас интересуют два  человека.  Ольга  Ивановна  Тихонова  и  Сергей
Васильевич Логинов. Мы бы хотели знать о них как можно больше.
   - Первый раз о таких слышу. А зачем вам они?
   - То, что ты о них не знаешь, оно и немудрено, тебя тогда, мой  свет,
еще не было и в проекте. Они покинули ваши места двадцать пять лет  тому
назад. А нам они нужны по той  причине,  что  недавно  померли  и  нужно
выяснить кое-какие подробности их биографий для  оформления  наследства.
Возможно, здесь у них остались родственники: отец - мать, брат - сестра.
   - Фамилии Логинов в нашем селе вообще нет, а вот Тихоновых полно.
   - Отлично, девочка, нас интересует некая  Любовь  Тихонова,  кажется,
так звали ее мать, отчества, к сожалению, мы не помним.
   - Не слышала о такой, есть одна Тихонова Любка, но она моя ровесница,
и вас она не устроит.  Ладно,  проверим  по  документам.  -  Значительно
посмотрев  на  нас,  она  открыла  дверь  глухого   чулана-подсобки.   В
охотничьем азарте Мамай было кинулся за ней, но, предупредительно подняв
палец, она сразу же его осадила:
   - За мной ни шагу! Архив  дело  серьезное.  Если  Николай  Дмитриевич
увидит посторонних - несдобровать ни мне, ни вам.
   Результат стал известен минут через пять, когда она вышла с книгой  о
регистрации смертей.
   - Точно, была такая Тихонова Любовь Андреевна, умерла десятого января
восьмидесятого года в возрасте  семидесяти  лет.  Проживала  по  адресу:
улица Советская, дом тридцать четыре.
   -  Чудесно,  моя  сладкая,  просто  замечательно,  -   почуяв   дичь,
возбужденно захлопал в ладоши Мамай.
   - Что ж тут замечательного? Ничего замечательного я не  вижу.  Умерла
бабушка, а вам замечательно, - укоризненно заметила она.
   - Это у меня, у подлеца, присказка  такая,  а  теперь,  мое  золотце,
пошукай в своих брачных книженциях что-нибудь о замужестве  Тихоновой  и
женитьбе Логинова.
   - Примерно в каком году это было?
   - Нас могут интересовать два периода. Во-первых, шестьдесят четвертый
- шестьдесят пятый и, во-вторых,  семьдесят  третий  -  семьдесят  пятый
годы, - назвал я наиболее вероятное время Ольгиного замужества.
   На этот раз она возилась не более двух  минут,  а  когда  с  открытым
гроссбухом и ртом она вылетела из своей  конуры,  то  объяснять  мне  не
нужно было ничего. Мамай тоже все сразу понял.
   - Вырвали! Два листа выдрали, в обеих книгах. Что  же  это  такое?  -
чуть не плача, возмущалась девчонка. - Что же мне теперь будет?
   - Да ничего тебе, девочка, не будет, - гладя по  головке,  успокаивал
ее Толик, - ты-то здесь ни  при  чем.  Расскажи  лучше,  какие  страницы
отсутствуют и в каких книгах.
   - Один  лист,  страницы  седьмая  -  восьмая,  вырван  за  шестьдесят
четвертый год, а другой, страницы двадцать три  -  двадцать  четыре,  за
семьдесят пятый. Кому они могли понадобиться? Ничего не понимаю.
   - Успокойся, дитя мое, твоей вины здесь нет. Ты  давно  работаешь  на
этом месте?
   - Да, уже полгода.
   - А кто здесь трудился до тебя?
   - Тетя Таня.
   - А как нам найти эту тетю Таню?
   - Я не знаю, еще в апреле она проводила сына в армию, продала  дом  и
купила себе квартиру в райцентре. Я могу  спросить  адрес  у  мамы,  она
должна знать, потому что они подруги.
   - Ну вот и хорошо, вечерком мы к тебе зайдем. Ты где живешь?
   - Здесь недалеко, возле универмага в двухэтажном доме.
   - Обязательно зайдем, а ты на досуге посмотри свои талмуды  рождений.
Нам нужно знать о  младенцах  Татьяне  и  Варваре  Логиновых,  рожденных
соответственно в шестьдесят шестом и семьдесят первом годах.  Только  не
расстраивайся, если там тоже отсутствуют страницы.
   Огорченные  первой  неудачей,  мы  посетили  местный  ресторанчик   с
поэтическим названием "Альдебаран", который  содержал  новый  русский  -
армянин по национальности. Здесь мы с  удовольствием  откушали  по  паре
шашлыков и, слегка обараненные, пошли по адресу, где когда-то  проживала
ныне покойная Любовь Андреевна Тихонова.
   На