, но лучше на большой станции. Нас  будут  искать  и
конечно же не найдут. Меня,  по  крайней  мере.  Но  зато  он  дает  мне
возможность  найти  убийцу.  Какое  решение  тебе,  друг  мой,  нравится
больше?
   - Никакое. Все одно - шандец мне.
   - Что так мрачно?
   - Если я останусь, меня достанут наши, а если сбегу,  они  что-нибудь
сделают с семьей. Так бывало всегда.
   - Не понял?
   - И не надо. Ее ведь не просто замочили. - Он кивнул  на  мертвую.  -
Бабки забрали, сумку-то увели. У нее же  была  полная  сумка  денег.  Не
моих, не ее. Общих. Я - охрана.
   - Сколько? И чьих?
   - Много. Теперь без разницы. Кто-то дал наводку.  Лучше  я  подставлю
себя, чем жену и дочку. Ты иди, сматывайся. Я останусь. Скажу, что после
ресторана ты сразу и сошел, на ближайшей станции, которая сейчас будет.
   - Ты хочешь, чтоб я тебе помог?
   - Хочу. Да что толку?
   - Оботри туфли и пойдем в тамбур, к ресторану. Оттуда я и выйду.
   Водкой и полотенцем он вытер подошвы. Я взял кейс. Закрыв дверь купе,
мы безлюдными, благодарение Богу, коридорами дошли до ресторана и встали
в тамбуре так, чтобы нас постоянно видели снующие взад-вперед официантки
и пассажиры. Начал я:
   - Леха, я бывший мент.
   - Я давно понял.
   - Если ты расскажешь все  подробно,  то  очень  может  быть,  я  тебе
помогу.
   - Что это даст? Отвечать все одно мне. Ну да и правильно!
   - Сколько было денег?
   - Думаю, тысяч пятьдесят.
   - Но это же...
   - Долларов.
   Я присвистнул, с трудом переводя на рублевый курс.
   - Это же...
   - Да, сто двадцать "лимонов".
   - Зачем?
   - Какая тебе разница? Один хрен, найдешь или не найдешь, так  тебя...
- Он резанул по горлу. - Как Лину... Сматывайся. Нет,  погоди,  ведь  ты
можешь в ментовке подтвердить, что убил не я. Стой, стой, парень! Ты мне
еще сгодишься!
   - Дурак ты, Леха. Я - твой шанс. Но только  когда  на  свободе.  Если
найду - ты на коне. В изоляторе с тобой вместе ценности не  представляю.
Пошли жахнем по сто.
   Я пропустил его вперед, а когда  проходил  через  гармошку  вагонного
сцепа, в дыру сбоку пристроил  свой  кейс.  Не  знаю  почему,  сработало
шестое чувство.
   - Рассказывай все, что знаешь, - потребовал я,  садясь  за  свободный
столик.
   - Ну, рассказывать особо нечего. Закупаем мы змеиный яд в  Туркмении,
Узбекистане, Таджикистане, а потом перепродаем. И вся премудрость.
   - У кого и кому?
   - Прямо на месте, в  подпольных  серпентариях,  ну,  маленьких  таких
змеепитомниках. А кому продавали, я и сам толком не знаю.  Сдается  мне,
за рубеж змеиный яд уходил. На разнице и жировали.
   - На какой разнице?
   - Между ценой закупочной и ценой продажной. Небезбедно, между прочим,
жили. Когда я этим заниматься стал, семья хоть вздохнула немного. Жена у
меня инвалид, не работает, ну и дочка. А я в  музыкальной  школе  теорию
музыки преподавал, кому она теперь нужна? Вот так.
   - Откуда вы с ней ехали?
   - Из Москвы.
   - А почему сели в Н-ске?
   - Лина так всегда делала: билеты покупала беспересадочные,  прямо  до
места или до дальней станции, но садились мы в свой вагон не в Москве, а
подальше, на всякий случай.
   Рассказчик с трудом приходил в себя:
   - Всегда все было нормально...
   - Давай адреса змеепитомников и московские, вашей банды.
   - Да никакая это не банда, нормальные ребята...
   - Которые из-за ста "лимонов"  замочили  Лину  и,  вероятно,  замочат
тебя.
   Алексей затих, высосал водку и неуверенно предположил:
   - Это не они.
   - А кто? - спросил я и почему-то вспомнил поддиванную свою попутчицу.
   - Не знаю. Есть в Москве, кроме нашей, еще одна группа, тоже по этому
профилю работает...
   - Адрес, имена?
   - Адрес не знаю. У наших спросить можно. А вот  одного  из  их  шефов
зовут Львом Семеновичем. И еще какой-то Карп -  не  то  фамилия,  не  то
кличка.
   - Давай адреса дружков-подельников.
   - Открутят они тебе тыкву. - Алексей усмехнулся. - Записывай.
   Назвав адрес, он поинтересовался:
   - Ты что же, все им расскажешь? Не боишься?
   - Пока не знаю. Посмотрю. Где змеепитомники? Куда вы ехали сейчас?
   - В Узбекистан. В пятидесяти километрах  от  Шеробада  кишлак  Рохат.
Есть там такой Акрам, но... Слушай, а ты не сдашь  ли  ментам  всю  нашу
компанию? Нет, Иван, не надо суетиться. Толком ты  не  поможешь,  только
волну нагонишь.
   - Брось!
   - Бросаю. Считай, ничего тебе не говорил.
   Поезд замедлял ход, и я подхватился.
   - Где кейс, черт возьми? В тамбуре ведь припрятал.
   Не дав телохранителю опомниться, я выскочил из  ресторана,  дергая  и
захлопывая двери вагонов, рванул в конец  состава,  ожидая,  пока  поезд
хоть немного замедлит ход.  В  одиннадцатом  или  двенадцатом  вагоне  я
понял: можно прыгать. Открыл дверь, опустил подножку тамбура и  в  свете
проплывающих фонарей кубарем  скатился  под  насыпь,  обдирая  о  щебень
ладони и одежду.
   Это оказался всего лишь разъезд, слева по  ходу  поезда,  а  от  меня
через насыпь, и там виднелась какая-то будочка. В ней было темно, но  на
всякий случай я миновал ее со всеми предосторожностями,  огибая  фонари.
Километрах в пяти виднелись огни большой станции. До рассвета оставалось
часа три. Подгоняемый ночной свежестью, я  довольно  бодро  запрыгал  по
шпалам.
   И все-таки сегодня я перебрал. Уже через полчаса появились  одышка  и
тошнота, а станционные огни не придвинулись ни на йоту. Подвел глазомер.
А через час я просто  плелся,  равнодушно  уступая  рельсы  проносящимся
поездам.
   "Хорошенькое  начало  моей  развлекательной  поездки  к  дядюшке",  -
подумал я, прикидывая, какую роль в  дикой  истории  сыграла  испуганная
девица. Случайность? Возможно, но маловероятно. Две случайности в  одном
купе в  течение  часа  -  не  многовато  ли?  Да  еще  те  инкубаторские
мордовороты. Прав Леха, нечего мне совать нос в их змеиные дела. Забьют,
как белую лебедь.
   Алексею,  конечно,  достанется,  и  вряд  ли  он  отделается  простым
отеческим внушением. Но в конце концов, он заслужил. Нечего  манкировать
телохранительскими обязанностями, водку пьянствовать  на  работе.  Такую
бабу из-за него угробили! Добровольно сдаться, во всем признавшись, а не
пуститься в бега, в общем, правильное решение. Семья-то его тут  ни  при
чем. Выходит, и расплачиваться только ему.
   А то, что он отпустил меня, точнее, сначала хотел отпустить, но потом
передумал, тоже верно. Толку от меня ни фу-фу. Только как  свидетель,  а
свидетелей   у   него,   слава   Богу,   мало   не   покажется   -   вся
кухонно-ресторанная обслуга. Свидетели они, правда, косвенные, но и  эти
лучше, чем никакие.
   Какой-то крест телохранителю уготован?
   И  снова  эта  деваха  -  она  гвоздем  засела  в  мозгах.  Кто  она?
Преследуемая жертва или  наводчица?  О  какой  женщине  спрашивали  двое
супермальчиков? Если они искали Лину, значит, в той  или  иной  степени,
причастны к убийству. А  если  нет  и  объектом  их  преследования  была
исчезнувшая девка? Абсурд! Веса в погибшей  килограммов  восемьдесят,  а
убийца - человек явно сильный, да  и  приемчик  убиения,  мягко  говоря,
необычен и требует определенных навыков и устоявшихся  взглядов.  Может,
орудовал маньяк? Тогда при  чем  тут  ограбление?  Эти  бобики,  потешив
страсть и воплотив  манию,  как  правило,  вполне  умиротворенные,  идут
спать, вовсе не помышляя о чуждых им преступлениях. А  здесь  и  грабеж.
Сто двадцать "лимонов" исчезли бесследно. А  исчезли  ли?  Может,  лежат
себе преспокойненько под бездыханным окровавленным телом Клеопатры?
   Впереди появился абрис железнодорожного моста.  Запнувшись  о  мягкую
преграду, я кувыркнулся и, падая, пропахал кожей по щебню, поминая  душу
и мать и сорок апостолов. В кровь разбитую физиономию  я  кое-как  оттер
платком, морщась от боли и проклиная уготованное мне, наверное, по  гроб
жизни невезение. Онемевшими,  содранными  в  кровь  ладонями  я  кое-как
вытащил зажигалку и, крутнув колесико, оглядел предмет, преградивший мне
путь. При относительно подробном изучении я  узнал  телохранителя  Леху.
Собственно, это был не Леха, а  половина  Лехиного  бренного  тела:  его
грудная клетка, окровавленная плешивая голова и правая  рука.  Левая  по
локоть отсутствовала. На свежем ветерке светлый шикарный его  пиджак  от
обилия крови коробился и стал похож на темный картонный футляр.
   Превозмогая ужас, тошноту и озноб, я с трудом  обыскал  его  карманы.
Толком разглядывать  жуткие  находки  времени  не  было.  Наверняка  уже
машинисты, следующие за нашим  поездом,  сообщили  о  происшествии  куда
следует, и орлы-коллеги из линейного отдела могут заявиться с минуты  на
минуту. Одно лишь я понял сразу: среди предметов,  извлеченных  мною  из
кармана телохранителя, был и мой охотничий нож.
   Открытая сумка Лины была обнаружена мною  чуть  подальше  и  уже  при
свете сереющего утра. Кроме бабских причиндалов, в ней ничего  не  было.
Останки Лехиного тела, перебитого и перекрученного, словно  пропущенного
через мясорубку, валялись почти у  моста.  Видимо,  перерезанную  нижнюю
половину тела зацепил поезд и долго волочил, швырял,  перемалывал  между
рельсами и шпалами.
   На мост заходить я не захотел, тем более что навстречу мне  показался
яркий глаз  прожектора.  Направо,  ниже  по  течению  реки,  параллельно
железнодорожному полотну, проплывали  огоньки  автомобилей.  Это  выход:
весь в ушибах и ссадинах, в изодранном костюме я  не  мог  появиться  на
большой станции. Это было бы безумием.
   Спустившись  с  насыпи,  я  побрел  по  речному   берегу,   выискивая
подходящее место, чтобы как-то помыться и привести себя в божеский  вид.
Берег был обрывист и крут. Это меня и спасло.  Когда  я  уже  заканчивал
водные процедуры, по шоссе промчалась и свернула в  мою  сторону  "синяя
мигалка".  Схватив  шмотки,  я  затаился  под  обрывом,  переждал,  пока
милицейская машина проедет, и осторожно,  под  укрытием  крутого  склона
прокрался к магистрали. Но прежде утопил в реке рваный  пиджак.  Кое-как
рассовав деньги, документы и вещи, найденные у Лехи, в носки  и  карманы
брюк, я с первыми утренними лучами солнца добрался до города.

***

   Город был большой и когда-то красивый. Однако современные архитекторы
сделали свое дело, внесли носильную лепту,  сотворив  город  безликий  и
скучный. В старом квартале я расположился на ветхой скамеечке, дожидаясь
открытия магазинов. Вид у меня, полагаю, был скверный. Переменить костюм
возможности не было, а вот купить новый - это да, это я мог, только надо
было запастись терпением, и  я  созерцал  древние  городские  постройки:
водонапорную башню, красивую арку, ведущую в парк, и несколько старинных
одно-и двухэтажных особняков.
   У проходящего мимо деда я попросил сигарету. Он тускло  оглядел  меня
слезящимися  глазами,  хотел,  видно,  отказать,  но,  испугавшись  моей
бандитской разбитой хари, суетливо сунул мне сигарету.
   - Спасибо, дедушка, - ласково улыбнулся я.
   Наверное, моя улыбка напомнила ему волчью ухмылку,  потому  что  дед,
отскочив, пустился было наутек.
   - Погоди, дед. Где баня-то у вас и когда открывается?
   - Тама! - кивнул он куда-то вбок.
   - Далеко? Да стой ты, старый хрен, не бойся!
   - А че мне бояться? Я человек из органов, это ты меня должон бояться.
Вона как свистну! - Из-за шиворота  он  извлек  милицейскую  свистульку,
воткнул в беззубый рот и, всосав, уже надул дряблые щеки.
   -  Стой  ты,  дедуля,  я  тоже  из  органов.  Экстремальная  ситуация
произошла, преступный элемент пересилил.
   Он недоверчиво помусолил меня мокрым взглядом, но свисток убрал.
   - Че стряслось-то?
   Я начал плести ему канву  детективного  сюжета  с  погоней,  драками,
перестрелкой. Дед согласно закивал, не веря мне ни капли. Когда,  шаркая
по асфальту аллеи, он  удалился,  я  ни  минуты  не  сомневался,  что  в
ближайшее  же  время  он  заявится  сюда  в  лучшем  случае  с  бригадой
добровольных дружинников, а о  худшем  и  думать  не  хотелось.  Докурив
дармовую  сигарету,  я  поспешил  убраться  в  противоположную  сторону,
досадуя на  ненужный  контакт.  Мне  необходимо  было  уединение,  чтобы
привести себя в божеский вид, проверить карманы, обдумать  беспорядочные
факты происшедшего.
   На трамвае я пересек город, очутившись на самой  дальней  от  вокзала
окраине с довоенными застройками. Там в одном из  магазинов  я  приобрел
все, что требуется  джентльмену  средней  руки,  попавшему  в  плачевное
положение. Расплачиваясь, я наткнулся на испуганный взгляд продавщицы. Я
случайно вытащил реквизированные Лехины купюры, склеенные его кровью.
   - Жена всю рожу  расцарапала,  извиняюсь,  деньги  вон  подпортил,  -
галантно  пояснил  я,  пытаясь  погасить  и  развеять  страх  в  голубых
девчоночьих глазенках. Расплатившись, я торопливо  удалился.  И,  как  с
дедом, наперед зная, что последствия не заставят ждать, поймал такси. На
мое счастье, за рулем оказался  исколотый  татуировкой  мужчина,  видать
хлебнувший свое и знавший почем фунт лиха.
   - Куда?
   - В Останкино!
   - Может, в "Кресты"?
   - Перебьюсь.
   - Конкретно?
   - Стараюсь.
   - Куда?
   - В баню.
   - В центральную?
   - В центральной пусть хозяин моется. Мне чего попроще, потише.  И  не
на вокзал.
   - Понял! К Клаве.
   - Кто это?
   - Своя.
   Низкий одноэтажный барак с облезшей  по  фасаду  розовой  штукатуркой
ненавязчиво назывался баней. Толкнув голубую,  тоже  облезлую  дверь,  я
попал на лестничную площадку полуподвального помещения. Пахло  сыростью,
хлоркой и... зощенковской баней. То ли по причине раннего  часа,  то  ли
еще почему, но  народ  отсутствовал.  Прямо  за  застекленной  конторкой
восседала кассирша в халате, похожая на  огромную  мягкую  подушку,  под
наволочку которой была  втиснута  рвущаяся  наружу  пышнотелость.  Ею  и
оказалась "своя" Клава.
   - Здрасьте, - подходя к окошечку, вежливо дал я заявку.
   - Привет, мой мальчик! - ответило мне неожиданно красивое контральто,
исходившее откуда-то из самого нутра кассирши.  Она  глубоко  затянулась
длинной тонкой черной сигаретой,  предоставив  мне  развивать  диалог  и
дальше.
   - Мне помыться.
   - Сюда не ходят играть в футбол.
   - Ну  да!  -  радостно  осклабился  я,  видя,  что  тетка  хоть  и  с
выпендрежем,  но  надежная.  -  Понял.  Сюда  ходят  играть  в  кегли  и
околачивать груши!
   - Резонно. Куда?
   - Туда. - Я мотнул головой в правую сторону уходящего вглубь коридора
с лаконичной надписью "муж".
   - Общий? Номер? Душ?
   - Номер, номер, - затараторил  я  скороговоркой,  заранее  предвкушая
уединение.
   Она  защелкала  кассовым  аппаратом,  величаво  демонстрируя   обилие
массивных золотых перстней на холеных руках.
   - Махровую простыню? Полотенце?
   - И то и то, - не стал я капризничать.
   - Мыло? Шампунь? Мочалку?
   - Ага.
   - Водка, коньяк, ликер, пиво?
   - Ага. Водки, вон ту, махонькую. И лимонада. А парикмахерская есть?
   - Есть! Но к вам может прийти в номер массажистка, она и...
   - Не надо.
   Кассирша с сожалением, как на больного, поглядела на меня, выдала чек
и банные причиндалы.
   До  чего  ж  приятно,  щелкнув  дверной  задвижкой,  отгородиться  от
суетливого мира и социальных проблем!  До  чего  ж  отрадно  остаться  в
тишине замызганной раздевалки индивидуального номера  наедине  со  своей
персоной, ее мыслями и крохотной бутылочкой  "Смирновской"!  До  чего  ж
хорошо  поудовольствовать  уставшее  тело,  подставив  его  под  горячие
покалывающие душевые струи!
   Итак, что мы имеем? В поезд Москва -  Ташкент,  где  едет  Константин
Иванович Гончаров, то бишь я, на одной из станций  вбегает  перепуганная
деваха и залезает под меня, то бишь под мою полку, -  раз.  Через  энное
время  вваливаются  два  амбала,  которые,  судя  по  всему,  эту  девку
разыскивают, - два. Немного погодя  купе  штурмуют  два  контрабандиста,
приказывают мне выйти вон; они едут за товаром, и у  них  крупная  сумма
денег, - три. Пока мы с телохранителем бухаем в ресторане, Лину убивают,
зверски,  варварским  способом,  -  четыре.  Поясную  сумку  с  деньгами
забирают - пять. Девчонка исчезает - шесть.  Леху  кидают  под  поезд  -
семь. Через несколько километров  выбрасывают  сумочку  Лины  -  восемь.
Восемь узловых моментов.
   Чего  добивался  убийца  или  убийцы,  орудуя  моим  ножом,  а  потом
вкладывая его в Лехин  карман?  Тут  вроде  понятно.  По  первоначальной
задумке надо было  закосить  на  меня,  а  когда  я  исчез,  мою  миссию
переложили на плешивого учителя теории  музыки.  Но  почему  его  убили?
Вполне возможно, что убийца был ему знаком. Вполне возможно! Конечно! Он
не  сопротивлялся.  Отсюда   и   объяснение,   почему   Лина   тоже   не
сопротивлялась. Может, и дверь открыла сама. И вероятно, она  пришедшего
не боялась, в противном случае не впустила бы. Ладно! А  зачем  мне  все
это? Обещал помочь Лехе, но теперь помощь ему - как  мертвому  припарки.
Впрочем, почему "как"? Мертвее не бывает. Кстати,  что  у  него  было  в
карманах?
   Мокрый, я прошлепал  в  раздевалку-предбанник  и  тщательно  разобрал
находки. Они были до смешного  просты.  Пятьсот  тысяч  рублей  в  почти
непочатой  пачке,  которую  я   неосторожно   успел   продемонстрировать
продавщице.  Около  ста  долларов,  явно  засунутых  убийцей  в   карман
специально.  И  наконец,  десяток  визитных  карточек   Панько   Алексея
Васильевича, музыковеда. Номер рабочего телефона зачеркнут небрежно, так
что значился очень даже понятно. Не хватало по меньшей мере трех  вещей:
записной книжки, паспорта и бумажника. А они были - видел  сам.  Значит,
проведены какие-то манипуляции с целью или замести, или навести на след.
   Я отхлебнул из полной бутылочки, запил лимонадом и понял, что здорово
проголодался. Пропади оно все пропадом! Загадки мне не решить,  не  зная
предпосылок и обстоятельств. Тем более, что ответа у  меня  никто  и  не
спрашивал. В Ташкент  -  к  дядьке!  Я  вновь  зарезвился  под  упругими
душевыми струями, радуясь, что в сущности  отделался  легким  испугом  и
сравнительно чисто вышел из игры.
   В   дверь   постучали.   Не   выключая   душа,    я    прошлепал    в
раздевалку-предбанник и недовольно спросил:
   - Кто?
   - Откройте. Парикмахер, - ответил женский голос.
   - Не надо, я импотент.
   - Я серьезно. Накиньте простыню, и я  обслужу  вас  только  в  прямом
смысле.
   "Почему бы и нет?"  -  подумалось  мне,  и,  закутавшись  в  мохнатую
простыню, я открыл задвижку.
   Лучше бы я этого не делал! Дверь, как бешеная, стукнув меня по плечу,
отшвырнула мою  персону  вглубь  метра  на  два.  Мало  что  понимая,  я
наблюдал,  как  в  мой  банный   номер   врываются   два   инкубаторских
мальчика-мордоворота. Будут бить? Инстинктивно  я  отпрыгнул  в  моечную
комнату,  успев  запереть  дверь,  прежде  чем  "цыплята"  стали  в  нее
ломиться. А они - да, ломиться уже начали. Я лихорадочно соображал,  чем
может противостоять двум дегенеративным качкам голый Гончаров,  то  бишь
я. Средств к сопротивлению явно недостаточно, мягко говоря.
   Судорожно, торопясь и обжигаясь, я свернул с гибкого душа распылитель
и, начисто перекрыв холодную воду, мог ошпарить их если не кипятком,  то
чем-то вроде того И это, пожалуй, все, что удастся предпринять.
   - Придурок, открой!
   - Что вам надо?
   - Куда суку свою дел?
   - Какую?
   От хлеставшего под напором кипятка стало трудно дышать. Белый  парной
туман поднялся до потолка, и дверь, что  находилась  в  трех  метрах  от
меня, стала едва различима.
   - Ладно, Валерка, давай! - последовала команда, и дверь под увесистым
ударом  конечности  одного  из  амбалов  отлетела  вместе  с  оторванной
задвижкой, почему-то своим грохотом не привлекая внимания банщиков.
   Который Валерка, тот ринулся первым и встретил мощную струю  кипятка,
направленную мною точно  в  его  щекастую  наглую  морду.  Инкубаторский
"цыпленок", он и запищал по-цыплячьи, отшатываясь наз