могите! - бросаясь ему чуть ли не в ноги, взвыл я.
     - Меня зовут Анатолий Игнатьевич, - не меняя положения жирного тела, снисходительно сообщил он. - Там на двери, на табличке, все написано.
     - До чтения ли мне сейчас, когда дорога каждая минута. Тетка помирает и хочет оформить на меня свой дом, - в отчаянии заломил я руки. - Помогите, пожалуйста!
     - Где находится дом?
     - В десяти километрах от города, в селе Береговом.
     - Хорошее село, чистое, - причмокнул он губами. - И дома там дорогие.
     - Конечно, - захлебываясь нетерпением, начал я легонько подталкивать его в спину.
     - А во сколько оценивается дом вашей тети, хотя бы приблизительно?
     - В двести тысяч! Ну поехали же, родной мой.
     - На выезде я беру пятнадцать процентов от стоимости дома. Вас это устраивает?
     - Устраивает, сейчас меня все устраивает, - в отчаянии завопил я. - Поехали!!!
     - Молодой человек, так дела не делаются. Сначала мы составим договор между вами и мною, в котором укажем процент, который вы будете мне должны после продажи дома. Вы ведь не собираетесь в нем жить?
     - Да вы сошли с ума. Пока мы тут с вами будем играть в писульки, бабка окочурится, и с носом окажемся мы оба. Нужно ехать, и ехать немедленно. Она уже на ладан дышит. Машина у меня внизу. Поехали, а если нет, то я помчался к другому нотариусу. Не на одном тебе, борове, свет клином сошелся!
     Выкрикнув это оскорбление, я нарочито медленно двинулся прочь, с удовлетворением заметив, как туша, подпрыгнув, нервно заметалась по кабинету в поисках своих крючкотворных бумаг, постановлений и прочей нотариальной ерунды.
     - Погодите! - заверещал он вдогонку. - Я еду с вами. А кроме дома, у тетки есть что-нибудь еще? - затолкав себя в машину, задыхаясь спросил он.
     - Есть, - отмахнулся я от него. - Драный сарафан да кирзовые сапоги.
     - Да я не об этом! - вытирая со лба потные струйки, воскликнул он. - Я имею в виду, есть ли у нее какая-нибудь живность?
     - Конечно, есть, - досадливо ответил я. - Корова с теленком и две свинки. Ну и по мелочи - десяток гусей и два десятка куриц. А что?
     - А то, мой дорогой, что все это тоже надо оформлять.
     - На кой черт мне корова? - выскочив за городскую черту, удивился я. - Куда я ее дену? В спальне буду держать, что ли?
     - Мужик ты с виду неглупый, а дурак дураком. Это же деньги. Вся эта живность - реальные деньги. Корову ты можешь продать, сожрать или круглый год пить бесплатное молоко, а излишки продавать на рынке и тоже иметь копеечку. Но об этом мы с тобой поговорим после, когда все как следует оформим. Ты женат?
     - Женат, - вздохнув, ответил я.
     - А чего вздыхаешь?
     - Жена хорошая попалась, оттого и вздыхаю.
     - Так разведись. У вас дети есть?
     - Нет, не получилось. Может быть, потому и жизнь такая сложилась.
     - Не горюй, глядишь, оно и к лучшему. Без детей вас в два счета разведут. А живность я тебе тоже оформлю, за определенную плату конечно. Что ты! Ты, паря, даже не волнуйся... Стой! Ты куда едешь, мужик? Зачем свернул с дороги в лес?!
     - А моя тетя живет в лесу, и имя ей - волчица.
     - Брось свои шутки, останови машину! - задергался нотариус, пытаясь открыть дверцу, заранее мною блокированную. - Ты что делаешь, сволочь? Ты куда меня везешь? - Пронзительно завизжав, он вцепился в рулевое колесо, и только чудом я не врезался в здоровенный пень, торчащий справа.
     - Осторожнее, боров, - попросил я, рубанув его ребром ладони по кадыку. - Подыхать вместе с тобой у меня нет никакого желания. Да и ты нам пока нужен живой.
     - Что значит - пока? - массируя кадык, просипел он простуженным гусаком.
     - Сейчас приедем, и ты все узнаешь. - Сворачивая с просеки на едва заметную колею, я углубился в лес. - Да ты не волнуйся, если будешь себя хорошо вести, то мы дадим тебе шанс еще немного попортить воздух этой планеты.
     - Куда мы едем? - воодушевленный таким обещанием, требовательно спросил он.
     - Уже приехали, - усмехнулся я, притормаживая у полковничьей "Волги". - Выметайся через мою дверь! - выходя из машины, прикрикнул я на него. - Да не вздумай бежать, в этом случае пуля тебе обеспечена.
     Ухов с полковником сидели на бревнышке, с интересом наблюдая, как пыхтящий толстяк выбирается из машины. Два мотка веревки и свежесрезанные ивовые прутья лежали у их ног. Эти нужные и полезные вещицы нотариус заметил тоже, но их наличие его совсем не обрадовало.
     - Что вы от меня хотите? - в страхе попятился он в чащу.
     - Приятель, мы хотим совсем немного. - Отрезая ему путь к бегству, Ухов ощерился своей неподражаемой неандертальской улыбкой. - Нам нужен пакет документов на унаследование одной трети дома Арбузова Петра Геннадьевича. Как вам известно, он скончался, но перед смертью завещал эту треть своей законной и благочестивой супруге Вере Григорьевне Кравчук. По неопытности и наивности она передала этот пакет вам, но при этом забыла взять с вас расписку. Что вы на это скажете, разлюбезный Анатолий Игнатьевич?
     - Скажу, что это полная чушь. Эта сумасшедшая баба ко мне уже приходила и требовала свой мифический пакет. Мне пришлось выставить ее за дверь.
     - То есть вы хотите сказать, что ранее вы с этой дамой не имели никаких нотариальных дел? - дружески взяв его за руку, зловеще улыбнулся Макс.
     - Совершенно верно, вы абсолютно правильно меня поняли.
     - И имя ее умершего мужа вам тоже незнакомо?
     - Вы и тут угадали, - все увереннее и увереннее наглел Гриценко.
     - А теперь мы спросим об этом саму Веру Григорьевну. Вы не возражаете?
     - Возражаю, - озираясь по сторонам в поисках своей обвинительницы, запищал нотариус. - Она опять будет врать и мне и вам.
     - Вера Григорьевна, прошу вас, выйдите из машины. Вам знаком этот гражданин? - подождав, пока Кравчук выберется из салона, спросил Макс.
     - Да, знаком. Это нотариус Анатолий Игнатьевич Гриценко, - как на суде, голосом лишенным всякой выразительности покорно ответила она. - В понедельник, третьего июля, я передала ему завещание мужа и прочие документы, подтверждающие мой брак с Арбузовым Петром Геннадьевичем. В частности, мой паспорт и свидетельство о браке. Пообещав все подготовить, он велел мне прийти на следующий день, во вторник. Однако, когда я явилась к нему в назначенное время, он сказал, что видит меня в первый раз, а когда я стала напоминать ему суть дела, то он просто вышвырнул меня на асфальт. Это могут подтвердить ссадины, которые по сей день не сошли с моих коленей.
     - Вот видите, она врет, не верьте ей, она аферная сочинительница, - бабским голосом, пронзительно и тягуче заверещал Гриценко.
     - Вера Григорьевна, - не обращая на него абсолютно никакого внимания, продолжал Макс. - А ранее, до того, как вы пришли к нему в понедельник, вам случалось встречаться с господином Гриценко?
     - Конечно, он приходил домой еще при жизни Петра Геннадьевича и при мне составлял завещание, из которого следовало, что после смерти моего мужа две трети дома отходят его сыну Арбузову Геннадию, а одна треть мне, Вере Григорьевне Кравчук. Флигель же, вместе с дворовыми пристройками, он оставлял за своей сестрой Светланой Геннадьевной Арбузовой. Завещание вступало в силу через месяц после смерти.
     - Что вы на это скажете, неуважаемый Анатолий Игнатьевич?
     - Бред и грязные инсинуации. У этой женщины ярко выраженные признаки шизофрении, - презрительно оттопырив мокрую губу, поставил он диагноз. - А вам следует передо мной извиниться, а ее сдать в психушку.
     - В психушку мы всегда успеем, - вытаскивая штык-нож, заверил его Макс.
     - Что такое? - в ужасе выпучив глаза, прошептал нотариус.
     - Ничего страшного. Маленько надо тебя поучить, - молниеносно втыкая нож в его жирное брюхо, ухмыльнулся Макс.
     Взвизгнула Вера Григорьевна, ойкнула Милка, охнул полковник, а по моей спине побежали противные, колючие мурашки, когда тело нотариуса обмякло и мешком свалилось к ногам Ухова.
     - Ты что? - заорал Ефимов. - Болван, что ты наделал?!
     - Перерезал ему ремень и штаны, - невозмутимо ответил он, - они должны были упасть первыми, но у нотариуса слишком слабая психика. Иваныч, покропи его водичкой, да перейдем ко второй части нашего спектакля.
     Едва только Гриценко пришел в себя, как Макс тут же одним движением сдернул с него штаны и сразу с отвращением отскочил:
     - Дамы, я вам настоятельно рекомендую закрыться в машине и поднять стекла. Либо встать с наветренной стороны. С нашим подсудимым случился большой конфуз.
     - Пусть идет и помоется, - передавая мне канистру с водой, распорядился тесть.
     Привязав чисто вымытого толстячка к бревну, Макс первым взялся за розги.
     И началась экзекуция, и поплыл над лесом плач тоскливый и безнадежный, как сама попытка Гриценко остаться безнаказанным. Однако не долго стенания продолжались. Боясь привлечь внимание случайного люда, полковник аккуратно залепил ревущий рот нотариуса пластырем, и теперь слышалось только страдальческое мычание и хлесткие удары прутьев, въедливо погружающихся в жировые отложения господина Гриценко. Впрочем, и это закончилось довольно скоро. На четырнадцатом ударе нотариус переменил тональность мычания, и это было воспринято нами как знак того, что он искренне раскаялся и готов давать показания.
     - Ну что, негодник? Ты хочешь сесть за стол переговоров? - отдирая пластырь, спросил я. - Или просто просишь временной передышки?
     - Мучители! - вдруг заплакав, выкрикнул он. - Изверги, фашистские ублюдки, вам это не пройдет даром. Я прямо сейчас поеду в судмедэкспертизу и получу справку о причиненных мне увечьях, а потом подам заявление в милицию.
     - "Мечты, мечты, где ваша сладость?.." Никуда ты, дорогуша, не поедешь.
     - Это еще почему?
     - Потому что ты останешься здесь и будешь висеть на суку вот этой красивой березы, и пройдет много времени, прежде чем твою протухшую тушу вытащат из петли.
     - Да вы что, мужики, белены объелись? - тревожно вскинулся Гриценко, и бурые бурлы щек помимо его воли затряслись и запрыгали в ритме бешеного танца. - Вы это серьезно?
     - Серьезней некуда, - мрачно подтвердил Макс, деловито накидывая на его шею капроновую веревку. - Дамы, я попросил бы вас удалиться, поскольку предстоящее зрелище будет не из приятных. - С этими словами он перекинул конец шнура через облюбованный мною сук и, убирая слабину, привел виселицу в рабочее положение.
     - Ну, Анатолий Игнатьевич, даю тебе последний шанс и последнее слово.
     Это было напрасным предложением, потому что от ужаса он онемел в полном смысле этого слова. Лежал на бревне с вытаращенными глазами и открытым ртом, судорожно пытаясь что-то сказать.
     - Ослабь веревку, - посоветовал тесть. - Наверное, ты перехватил ему голосовые связки так, что и говорить-то он не может.
     - Я все скажу, только не убивайте меня, - засипел нотариус страстно и проникновенно, когда объятия петли и ужаса ослабли. - Клянусь, я буду говорить только правду.
     - Посмотрим, - распуская удавку, ощетинился Макс. - Если начнешь блефовать и я почувствую в твоем голосе хоть малейший намек на фальшь, то удавлю с первой же попытки, просто резко вздерну твою тушу и сломаю шейные позвонки. Ферштейн?
     - Ферштейн, ферштейн, - почувствовав облегчение, радостно залепетал нотариус. - Я все скажу. Сразу же после похорон Петра Геннадьевича Арбузова ко мне в контору пришел его сын, Геннадий Петрович Арбузов, и у нас с ним состоялся приблизительно такой разговор.
     - Игнатьич, ты слышал, что мой старик помер? - после короткого приветствия спросил он. - Сейчас только похоронили.
     - Слышал, искренне сочувствую, - ответил я. - Извини, что не пришел проститься. Сам видишь, сколько дел, никак не мог выкроить даже минутки.
     - Да ничего, он не в обиде. Мертвым вообще обижаться не положено.
     - Это точно, - согласился я. - Им не только обижаться, им вообще ничего не положено. А я так думаю, что ты пришел по поводу его завещания и переоформления дома на свое имя? Так это ты рановато затеял. Приди попозже, через месяц.
     - Нет, Игнатьич, пришел я совсем по другому вопросу.
     - Это по какому же вопросу? - спросил я, соображая, для чего я ему понадобился.
     - А вот по какому, - ответил он, вытаскивая бутылку. - Давай стаканы, отца помянем и перейдем к нашему делу.
     - Ты же знаешь, я не пью, - подавая стаканы и минеральную воду, напомнил я. - Врачи запретили категорически. Поставили меня, как Илью Муромца, перед выбором: или я начинаю заниматься спортом, сбрасываю сорок килограммов и совсем перестаю пить водку, или заказываю себе гроб.
     - И ты выбрал второе. Ничего, пятьдесят граммов можно, - наполняя стаканы, авторитетно заявил он. - За отца, пусть ему земля будет пухом. А теперь о деле. Ты хочешь заработать сорок тысяч за шесть секунд?
     - Конечно, если потом из-за этого мне не придется садиться в тюрягу.
     - Исключено. Финт я продумал детально, и у нас с тобой все должно получиться как в аптеке.
     - Ладно, рассказывай суть своей аферы.
     - Как ты знаешь, старик поделил дом на троих. Одну треть он завешал своей шлюхе, две трети мне, а флигель и все дворовые пристройки своей ненормальной сестрице, которая буквально заполонила весь двор своими тварями.
     - Я знаю, но что из этого следует?
     - А все просто, как двадцать копеек. Когда к тебе придут вышеуказанные дамы, чтобы оформлять наследство, то ты заберешь их бумаги и передашь их мне.
     - Зачем? - удивился я.
     - Затем, что я все эти бумаги, включая твои и свои собственные, уничтожу.
     - Какой смысл? - рассмеялся я. - Суд все равно все разделит на троих, а ты вообще можешь здорово прогадать, поскольку у тебя останется половина того, что ты имеешь. Кроме того, завещания пронумерованы и занесены в регистрационную книгу, исправления в которой недопустимы.
     - Ни черта ты не понял. Очень хорошо, что все зарегистрировано. Это нам нисколько не помешает. Я найму какого-нибудь малограмотного старичка подальше от нашего города, и он напишет новое завещание, по которому я становлюсь единственным владельцем всего дома.
     - Перестань валять дурака. Первая же графологическая экспертиза признает твою писульку фальшивкой, и, кроме неприятностей, ты ничего не получишь.
     - Не признает, - уверенно возразил Арбузов, - и знаешь почему?
     - Нет, - честно ответил я.
     - Потому что я буду искать старикана со схожим, и даже очень схожим почерком, а во-вторых, я уничтожу все отцовские письма, записки-расписки, заметки - словом, все то, до чего он дотрагивался карандашом. Что касается личной подписи, то и здесь все на мази. Есть у меня человечек, который в течение часа так набивает руку, что его фальшивая подпись даже в банке сходит за настоящую.
     - Геннадий Петрович, ты наивен как девочка, неужели ты думаешь, что Вера Григорьевна и Светлана Геннадьевна оставят это дело просто так? Даю голову на отсечение, что они сразу же побегут в суд и устроят там такой тарарам, что ты будешь проклинать тот день, когда все это затеял.
     - Не буду, - упрямо возразил он. - В суд они не побегут и переполох не устроят.
     - Почему ты так в этом уверен?
     - Потому что, как только эта шлюха принесет тебе документы, она автоматически перестанет быть вдовой моего отца. Я сожгу ее паспорт и брачное свидетельство, а паспорт отца я уже уничтожил.
     - Боже мой, когда же наступит предел твоей глупости? Она выпишет себе новый паспорт, зайдет в ЗАГС, и ей там поставят новый штамп о браке на основании имеющихся у них документов.
     - За это ты не волнуйся, - расплылся в самодовольной улыбке Арбузов. - С ЗАГСом я уже договорился. Никакой печати они ставить не будут.
     - Ладно, предположим, что с Верой Григорьевной у тебя все получится так, как ты мечтаешь, однако есть еще и Светлана Геннадьевна, отодвинуть которую будет гораздо сложнее. А кроме всего прочего, насколько мне известно, у Петра Геннадьевича есть еще одна сестра, которую он вообще не упомянул в завещании. Где уверенность, что, когда начнется вся эта судебная кутерьма, она не потребует своей доли?
     - Тетя Катя, старая жаба, ненавидела моего отца лютой ненавистью, да и ко мне относится примерно так же. Она даже на похороны не явилась, потому что считает нас и весь наш дом помойной ямой. Старая ведьма настолько принципиальна, что будет подыхать от голода, но у меня не попросит и корки хлеба. Так что в отношении ее я спокоен. А что касается Светланы, то с ней я разберусь своими методами. Из моего дома она вылетит как пробка из бутылки. У тебя одна задача - забрать у нее документы, передать их мне и получить сорок тысяч.
     - Мне надо подумать и все хорошенько взвесить.
     - Думай, даю тебе три дня срока, - сказал он и вышел из конторы.
     Ночью я разложил все варианты и пришел к выводу, что его проект вполне осуществим при условии точных и слаженных действий. Но малейшая ошибка с его или с моей стороны может привести к печальным последствиям.
     Короче говоря, позвонил я ему утром следующего дня и дал свое согласие.
     - Где сейчас находятся документы Веры Григорьевны? - отвязывая афериста от бревна, спросил полковник.
     - У Геннадия Петровича, если, конечно, он их еще не сжег. Как мы и договаривались, я сразу же передал их ему.
     - А копия завещания? Та, что должна находиться у вас, где она?
     - Копия пока находится у меня. На всякий случай я перестраховался и обещал отдать ее после того, как заберу бумаги Светланы Геннадьевны.
     - Сколько он вам заплатил?
     - Пока дал авансом только десять тысяч.
     - Если ты соврал нам хоть на полслова, то уже завтра жди в гости, но разговор у нас будет покруче, - вывернув ухо нотариуса, предупредил тесть. - Ну все, поехали, друзья, - распорядился полковник, садясь за руль.
     - А я? Как же я? - с трудом прикрывая рубашкой срам, растерянно запрыгал Гриценко. - Возьмите меня с собой, у меня даже трусов нет!
     - Значит, тебе придется добираться домой ночью, - включая скорость, заржал полковник. - Или свяжи себе из травы юбку, как это делают дикари из племени мумбо-юмбо. Счастливо оставаться, голожопый нотариус!

***

     К задней калитке особняка мы подъехали к двенадцати часам, гораздо раньше, чем планировали. Мы заранее, за скромным перекусом, обговорили все мелкие детали предстоящей операции и не спеша приготовили кое-какой маскировочный реквизит. А оружие и всякие петарды предоставил Макс.
     - Ну, с Богом, - первым выходя из машины, благословил нас тесть.
     Следом, в парике и платье уховской супруги, которое очень гармонировало с цветом моих глаз, вылез я. Поправив поролоновый бюст, я грациозно подошел к металлической калитке и робко нажал кнопку домофона.
     - Кто вы такие и какого черта вам от меня надо? - через некоторое время отозвался знакомый, раздраженный голос рыжей Светланы.
     - Извините за столь позднее вторжение, но мы супруги Уткины и приехали по рекомендации Вадима Львовича Кулика, - льстиво прохрипел полковник. - Нам хотелось бы выбрать и купить у вас щеночка сенбернара.
     - А в четыре часа ночи вы не могли явиться за щеночком?
     - Простите, ради бога, мы планировали ехать к вам утром, но сильно задержались, однако Вадим Львович сказал, что и в половине первого будет для вас не поздно. Вот мы и прибыли.
     - Старый маразматик, устрою я ему когда-нибудь веселую ночку. Ладно, вы тут ни при чем, сейчас я вас пущу, только прежде скажите: вы знаете, сколько у меня стоит щенок сенбернара?
     - Знаем. От пяти до десяти тысяч, - наобум выпалил тесть.
     - Нет уж, батенька, - хохотнула Светлана. - Это на рынке он стоит от трех до десяти тысяч, а мои щенки оцениваются от десяти и выше. И это недорого, потому как их предки имеют медали и авторитетные родословные от десятого колена. Вы в состоянии выложить такую сумму за щенка?
     - Конечно, - нагло блефовал тесть - Какой тут может быть разговор.
     - Хорошо. Кто сидит у вас в машине?
     - Дочка и мой отец, а что?
     - Ничего, пусть выйдут из машины. Хочу на них посмотреть.