щали абсолютно все. Дурачась в  воде,  Игорь  убедился,
что девочки очень даже ничего, особенно Фрида. С виду  худенькая,  а  на
ощупь такая мягонькая, вкусная. И смех негромкий, вроде бы стеснительный
и в то же время очень откровенный.
   День  пролетел  незаметно,  и  так  же  незаметно  Игорь  нагрузился.
Славкино приглашение ехать на  хату  принял  с  готовностью.  Нюф  нанял
грузовичок, и вот уже вся компания оказалась в старом деревянном  домике
на окраине города. Пили, танцевали, опять пили,  и  вновь  всех  трезвее
оказался Славик. Из угла комнаты, развалясь на сундуке, он  поощрительно
глядел на резвящихся. Прислуживала ему маленькая, шустрая старушка.  Она
бесшумно сновала туда-сюда, ласково похлопывая полуголых девок и парней.
Приговаривала льстиво и умильно:
   - Погуляйте, погуляйте, соколики, кровушка-то родничком бьет,  доброе
дело. Там в подклети я кроватки постлала, потешьтесь,  соколики,  покуда
молодые-то.  Нюфушка,  помоги,  милый,  бутылочки  собрать,  да   сальце
настрогать надобно, кончилось, гляжу, колбаски тоже.
   Фрида делала все, что  обещала.  Теперь-то  Игорь  понимал,  вот  где
настоящая жизнь, а не там, в Ванькиной чертовой тайге, с ее  морозами  и
рабским трудом. Пусть верблюды горбатятся, а ему с Иваном не по пути.
   - Игореша, канай сюда, - позвал Юрка  в  самый  неподходящий  момент,
когда Ольгино тело прижалось к нему жарко и тесно.
   - Чего вам? - подходя к сундуку, недовольно спросил он.
   - Присаживайся, Игорек, - предложил Славик,  показав  на  скамейку  у
ног. - Дело к тебе есть.
   - Какое еще дело?
   -  Да  фигня,  ничего  особенного.  На  улице  постоишь,  если   что,
свистнешь.
   - На атасе, что ли? - сразу понял Игорь. - Не, кореша,  не  катит.  Я
пас. Я в такие игры не играю, делайте сами.
   - Нет, так и не надо, насильно мил не будешь. Ты мне, корешок,  когда
должок отдашь? Нехорошо получается.
   - А, десять рублей-то?
   - Нет, Игореша, уже не десять, сколько там, Юра, прикинь.
   - Ну, если по-свойски, по десять процентов за день, то  прогрессивно,
процент на процент за два месяца, получается две тысячи сто восемнадцать
рублей. По-дружески можно немного сбросить, и тогда Игорек  тебе  должен
просто два куска.
   - Ну вы даете, - пьяно заржал Игорь. - Шутники, юмористы, во загнули,
две тысячи, я таких денег и близко не видел.
   - Когда отдашь, сука? - спросил Славик уже серьезно и зло.
   - Да вы что, с ума все посходили, старатель  в  пересчете  на  деньги
получает триста, а у меня откуда деньги?
   - Я знаю, что у тебя таких денег нет и не будет, -  Славик  заговорил
мягко, по-отечески, - знаю, что  и  твоему  придурку  брату  столько  не
заработать. Только ты мне скажи, зачем ты моих девочек драл,  зачем  пил
мой коньяк? Ты видел, чтобы его продавали в магазине? А знаешь,  сколько
стоит бутылка шампанского у барыг, сколько у них стоит круг колбасы?  Не
строй из себя придурка, ты все прекрасно знал. Мне  не  нужны  были  эти
деньги. Мы-то думали, ты свой парень, а ты  гнилым  оказался.  На  атасе
постоять не хочешь, товарищам помочь. Не хочешь - не надо, убирайся вон.
Долг принесешь завтра к десяти часам.
   - Да нет же их у меня, хоть убейте.
   - Ну и гнида же ты,  долг  отдать  не  можешь,  товарищам  помочь  не
хочешь.  Да  ты  знаешь,  что  белые  офицеры  из-за  карточного   долга
стрелялись? Нет, мы тебя  стрелять  не  будем,  мы  с  тобой  по-другому
обойдемся, - заговорил он вдруг слащаво-мерзким голосом. -  Мы  вот  что
сделаем. Девочки, минуточку внимания!  Тишина  полная.  Девочки,  вы  бы
хотели иметь новую подружку, молоденькую, она  еще  экзамены  не  сдала.
Антоновна, давай, старая, чистую простынку.  Целочка  у  нас  появилась,
надо, чтоб все путем было. Сейчас ее Гром ломать будет.  Ты  как,  Гром,
справишься?
   - Хы, в шесть секунд, подержите только его.
   - Нет! - отчаянно заорал Игорь, все понимая. - Не надо... Я  отдам...
У меня... У меня есть деньги.
   -  Что-о?  -  Славик  насторожился,   жестом   приказывая   остальным
расслабиться. - Так что ты там гонишь, не врубаюсь.
   - Есть деньги. Завтра не обещаю, но через пару дней отдам, там много.
   Игорь говорил серьезно, Славик это понимал.  Он  вдруг  рассмеялся  и
беззаботно спросил:
   - Банк, что ли, брать решил, отчаянный ты парень?
   - Нет.
   - Не темни, корешок. Пошутил  я.  Ты  что,  поверил,  дурачок?  Чтобы
Славик на такое пошел? Ну ты  даешь,  земеля.  Обижаешь!  Давай  клешню.
Короче, кто Игорька зацепит, будет  иметь  дело  лично  со  мной,  ясно?
Антоновна, где там у нас заморский коньячишко, тащи вальсом. Кент у меня
козырный появился.
   Золотым зубом грызанув пробку, Славик  плюхнул  в  рюмки  зеленоватую
жидкость.
   - Давай, Игорек, за мужскую дружбу. А где ты тити-мити хочешь  взять?
Может, заливаешь, арапа заправляешь?
   - Да нет... У Машки.
   - Чего? У Медведицы? Откуда у нее?
   - Не знаю. Понимаешь, позавчера пошла она в ванную мыться, а я к  ним
в комнату. Я еще раньше слышал, как  она  какими-то  бутылками  гремела.
Заскочу, думаю, на секундочку, хряпну  стакашок  и  назад,  не  заметит.
Хватаю начатую, темную такую, а она - хрен там -  неподъемная.  Открываю
пробку, понюхал, ничем не пахнет. Наклонил, а там золото. Ну, песок.
   Славик весь напрягся, схватывая каждое слово. Потом ухмыльнулся:
   - Это же не твое.
   - Она даст, если попрошу и все объясню.
   - Раскатал губенки! Делаем так. Девочки по  домам.  Нинка,  останься.
Все ко мне. Гром, Нюф, Юрка,  пойдем  покурим.  Игорь  с  Нинкой  сидите
здесь. Быстро.
   Вернулся он один через десять минут, веселый и возбужденный.
   - А где все? - недоуменно спросил Игорь.
   Славик  молча  налил  три  рюмки  и  внимательно  поглядел  на  часы,
показавшие полночь.
   - За успех!

***

   Она резко вскочила, разбуженная резким звонком. Испуганно подбежала к
двери и, давясь страхом, спросила:
   - Кто там?
   - Да я это, не бойтесь, дружок Игоря. В парке его пьяного нашел. Спал
он там. Едва его дотащил. Грязный весь. Открывайте!
   - Сейчас я, - залепетала она, трясущимися руками  распутывая  дверную
цепочку, - сейчас я, подождите немного, открываю.
   Двое  проскользнули  стремительно  и  бесшумно.  Клацнули  замком   и
выключателем, облив ее, полуголую, морем света.
   Когда-то и ее мать стояла так же в  полном  отупении,  парализованная
страхом, бессильная перед людьми, решившимися на плохое.
   - Она не врубается, - прогнусавил один.
   Безвольной и податливой куклой второй протащил ее в комнату и швырнул
на диван. Приставив к горлу финку, спросил:
   - Где рыжье, сука, отвечай, а то попишу!
   Она только мотала головой, уже не стараясь что-либо  понять.  Рубашка
задралась, но этого она не замечала.
   - Юрок, - прогнусавил опять голос. -  А  курва-то  клевая,  давай  ее
дернем!
   - Да пошел бы ты... - ответил  парень  с  финкой  и,  чуть  ткнув  ее
острием, рявкнул:
   - Где золото, сука?!
   Теперь она что-то поняла и кивнула в сторону спальни.
   Бросив гнусавому финку, парень скрылся  в  спальне.  Оттуда  слышался
мат, стук створок и шорох перетряхиваемых вещей.
   Больно заломив руки, гнусавый повалил ее на спину. Долго мял, кусал и
слюнявил ее губы, пока наконец не удовлетворил свою дебильную похоть.
   А потом шлепнул дверной замок, ставя точку на жутком наваждении.
   Нет-нет, ничего не было, не было, это просто  кошмарный  сон,  кусала
она губы, с недоверчивым ужасом глядя на порванную рубашку и  беспорядок
в комнате. Нет, нет, это просто бред,  горячка,  уговаривала  она  себя,
хотя понимала, что все произошедшее - реальность. Ее опоганили, просто и
будто бы естественно.
   Беззвучный вопль разодрал рот.  Голос  оставил  ее,  вместо  него  из
желудка потоком хлынуло омерзение к своему  телу,  что  соприкасалось  с
гнилью слюнявого гундоса. Она  кинулась  в  ванную.  Почти  срывая  кожу
грубой мочалкой и ледяной водой, в исступлении терла и терла ставшее  ей
гадким тело.
   Потом надела чистое белье, свитер  и  самую  лучшую  юбку.  Выключила
лампу,  аккуратно  сняла  абажур   и   проверила   надежность   арматуры
перекрытия. Надежно закрепила на нем брючный  ремень.  В  комнате  Игоря
нашла ручку и на тетрадном листе старательно и спокойно написала:

   "Ваня, после случившегося я не могу жить. Никто  не  виноват.  Просто
такова участь всей нашей семьи, кем-то проклятой. А за что?
   Маша".

   Она еще что-то хотела дописать, но  передумала.  Положив  записку  на
видное место, она придавила ее обручальным кольцом. Потом поставила стул
под ременной петлей и легко на него  забралась.  На  всякий  случай  она
связала себе руки и, балансируя на стуле, через ноги завела их за спину.
Отчаянно вытянувшись, продела голову в  петлю  и,  помогая  подбородком,
слегка ее натянула. Потом резко, далеко оттолкнула стул и,  беспомощная,
забилась в ременном кольце...

***

   Иван  шел  по  берегу  ручья  уже  больше  часа.  Шел  автоматически,
бездумно.
   Они там, они там. Потому что больше им быть негде. Но  даже  если  их
там и нет, все равно он их  найдет,  достанет  из-под  земли.  Пусть  не
сегодня, не завтра, пусть через год, через десять. Все едино. Вот так  и
будет он идти и идти, пока не встретит подонков.
   До пасеки оставалось недалеко, но выходить  со  стороны  поляны  было
нельзя, они могли заметить его раньше времени. Поэтому, чтобы неожиданно
зайти с тыла, он обогнул пасеку  километровым  таежным  крюком.  Наконец
сквозь деревья показалась крыша. Иван опустился на четвереньки и, сжимая
ружье, осторожно пополз по бурелому.
   Дед в черной сетке-наморднике хлопотал над ульями. Что-то вытаскивал,
осматривал и недовольно вставлял назад. Но он  был  один.  Наверное,  их
здесь нет. Тогда нужно ехать в Омск, к Юркиной тетке.
   - Дед, насыпь еще медовухи! - неожиданно громко заорали из избушки.
   - Хорош, ужо нахрюкались, лешаки.
   - Мало, давай еще, хрен одноногий.
   - Сам в погреб лезь, гундос недоделанный, да не навернись там.
   Нюф побрел к навесу над  деревянным  колодцем  погреба  и,  матерясь,
начал в него спускаться. Стараясь не  шуметь,  Иван  переломил  ружье  и
вогнал два патрона картечи. На ходу отпивая из жбана, Нюф вошел в  избу.
Иван уже  не  таясь  двинулся  за  ним.  Заметивший  его  дед  поковылял
навстречу.
   - Ты это куды навострился?
   - В гости, давно меня тут ждут.
   - А в гости тебя, мил человек, никто не кликал. Иди восвояси.
   Старик  попытался  загородить  собою  вход,  но  Иван  равнодушно   и
бесцветно предупредил:
   - Уйди, дед, а то и тебя убью.
   Это дед  понял  сразу  и  резво  отпрыгнул  в  сторону.  Держа  ружье
наизготове, Иван пинком открыл дверь. В сумраке избы охнули криком.  Два
белых лица перепуганными совами заметались по углам. Он вошел,  привыкая
к сумраку дома.
   - Да стойте вы, - велел он, поднимая стволы.
   Лица замерли.
   - Кто? - обыденно спросил Иван, держа мушку промеж них.
   Юрка кивнул на протрезвевшего Нюфа.
   - Тогда ты отойди подальше, а то картечь...
   Нюф стоял и облизывался. Судорога тянула челюсть  вниз,  и  от  этого
черная дыра рта расползлась, а  он  все  равно  облизывался.  Ухнуло,  и
матовая маска лица стала черной. Брызнуло кровью и мозгами, швырнуло  на
стену, чавкнуло  дымящимися  ошметками  затылка  по  бревнам.  Тоненько,
зайцем запищал Юрка".

***

   - Ну и что ты на это скажешь? - утомленная  своим  долгим  рассказом,
спросила Солнышко.
   - Скажу, что мой папаня был веселым  человеком.  А  мне-то  все  было
невдомек, в кого я таким идиотом уродился. Теперь понятно, от трахнутого
осиной лесоруба, к тому же убийцы. А ты... Ты моя настоящая мать?
   - Если выражаться точно, я физически родила тебя. Но у  твоей  мачехи
не могло быть детей, и Иван, когда вышел  из  лагеря  и  женился  снова,
упросил меня оставить ребенка у него. Сказал,  ты,  Манька-Галька,  себе
другого родишь. Его я любила больше, чем тебя, потому и согласилась.  Но
Бог меня покарал, детей у меня больше не было, и я ее возненавидела. Нас
с твоей мачехой считали подругами, но кто бы  знал,  что,  доведись  нам
оказаться в одной банке, наутро там бы обнаружили два трупа...  Мне  нет
смысла тебя обманывать, тем более в той тетради отцовской рукой записано
все. Выпей, а то сейчас рехнешься.
   - Но почему ты  не  говорила  этого  раньше?  И  если  верить  твоему
рассказу, та Мария-Галина отдала Богу душу!
   - Нет. Я сказала, что я выбила из-под ног стул, но не сказала о  том,
что секундой позже влетел его  негодяй  братец.  На  мою  беду,  он  уже
постоянно носил с собой финку. Через пять секунд я уже лежала  на  полу.
Шею я себе не сломала, потому что не была  такой  коровой,  как  сейчас.
Имей в виду, Игорь жив и по сей день, его адрес я  тебе  дам,  навестишь
как-нибудь дядюшку, ни дна ему  ни  покрышки.  А  раньше  я  тебе  этого
сказать не могла, потому что дала Ивану слово молчать об этом до смерти.
И слово сдержала. Молчала закусив губу. А теперь сердцем чую, пора, а то
могу не успеть. Согласись, твоя собственная биография, как и вся  судьба
нашей семьи, не худший детектив, чем те дела, что ты распутываешь.  Хочу
добавить, до конца своих  дней  Ваня  продолжал  искать  этого  Славика,
потому что считал его главным виновником всех  наших  бед  и  несчастий.
Кой-какое досье он на него собрал, его я тоже передам тебе. Может  быть,
ваши пути когда-нибудь пересекутся. Но пора спать, уже час ночи,  и  наш
дорогой Толик допился до чертиков, помоги его уложить. Если по ходу дела
у тебя возникли вопросы, поторопись их задать.
   - Уже возник: как ты очутилась в тайге, да еще  с  семьей?  Сибирской
деревней от тебя и не пахнет.
   - Это долгая история, отложим ее на другой раз.

***

   В  девять  утра  я  уже  был  дома.   Ожидая   Крылова,   неторопливо
просматривал  отцовские  записи.  Кроме  них,  было  несколько  страниц,
исписанных рукой моего дяди, и кое-какие заметки Маши, или  Галины,  или
мамы, не знаю, как теперь сказать. И еще в черном фотоконверте  Солнышко
передала мне кучу официальных бумажек, трогать которые я пока не стал.
   Господин Крылов явился в десять. От былой уверенности не  осталось  и
следа. Передо мной стоял  поломанный,  чем-то  прибитый  серый  человек.
Примерно я предполагал, что произошло, но предпочел выслушать это из его
уст.
   - Садись, Юрий Михайлович, вид у тебя не самый лучший. Специально для
тебя есть немного коньяку, выпьешь?
   Он послушно кивнул и вытащил брошенные мною вчера доллары. Мне в  его
состоянии такое  не  пришло  бы  в  голову.  Финансист  есть  финансист.
Сглотнув рюмочку, он доложил, что вчера вечером, явившись домой, он  был
неприятно удивлен торчащим из почтового ящика письмом.
   Он передал мне обычный, типовой  конверт  без  марки,  надорванный  с
торца. На стандартном листе писчей бумаги был аккуратно  наклеен  текст,
вырезанный из какого-то журнала. Слова и буквы  на  нем  были  тщательно
подогнаны и выверены. Трудился вымогатель, не щадя живота своего.

   "Уважаемый господин Крылов, если вы намерены получить назад известную
вам документацию, то  настоятельно  рекомендую,  во-первых,  приготовить
деньги в сумме двухсот тысяч рублей в новом эквиваленте, во-вторых,  это
письмо немедленно уничтожить, о нем, кроме меня и вас, не  должен  знать
никто. В противном случае ситуация для  ваших  близких  может  сложиться
самым печальным образом. О дальнейших действиях сообщу особо.
   Ваш доброжелатель".

   - Господи, да  что  они  все!  -  ругнулся  я,  вспомнив  собственную
историю. - Ни ума, ни фантазии.  Ясно,  что  вам  должен  быть  известен
почерк вымогателя!
   - Что делать-то будем? - вяло поинтересовался директор.
   - Самое лучшее в вашем положении - как можно быстрее вместе с  семьей
отсюда дергать. Если возможно, то прямо сейчас.
   - Но как же работа? А потом,  он,  возможно,  отдаст  мне  материалы.
Может, лучше заплатить?
   - Конечно, и ждать другой, аналогичной бумаги, только  с  требованием
более крупной суммы. Ты что, Крылов, ненормальный? Первый  раз  слышишь,
как это делается? Высосут всю кровь, а потом выкинут, как использованный
презерватив. Запомни, никакой документации ты таким путем  не  получишь.
Немедленно убирайся из города. У тебя есть закрытый фургон?
   - Есть "сапожок", а что?
   - Сядешь туда с семьей и уедешь в другой  город,  а  я  тем  временем
постараюсь его вычислить, кое-какие подозрения у меня уже есть. Пока  ты
здесь, ответь на несколько вопросов, только  конкретно.  Кому  из  твоих
сотрудников лет шестьдесят?
   - Никому. У нас старше сорока пяти никого нет. Один был, да сплыл.
   - Уволился? Кто это?
   - Если убийство можно считать увольнением, то Гальский.
   - Мне нужен человек по имени Санек.
   - Есть у меня пара Саньков, только их так никто не  зовет.  Александр
Алексеевич и Александр Николаевич.
   - Не важно, сколько им лет?
   - Обоим лет по тридцать.
   - У кого из них вставные золотые зубы?
   - Ни у кого нет. Сейчас вообще редко  таких  встретишь,  предпочитают
вставлять белые. Единственный,  кто  имел  во  рту  это  украшение,  был
опять-таки Владимир Михайлович Гальский.
   - Вот как? - Меня словно прошила молния. - Это интересно. Вы даже  не
представляете, насколько это интересно. Жаль, что его не звали  Саньком,
но думаю, доберемся и до Санька. А может быть, до Славика... Кажется,  я
что-то начинаю понимать. Скажите мне адреса вашей мастерской и  коттеджа
Гальского. А еще лучше, на время вашего  отсутствия  доверьте  мне  свой
служебный автомобиль вместе с водителем.
   - А кто повезет меня с семьей?
   - После того, что вы мне сейчас сообщили, я думаю,  что  лучше  всего
нанять посторонний фургон для перевозки мебели.
   - Не вижу связи.
   - У меня она тоже пока просматривается смутно, но береженого  бережет
Бог. Где сейчас ваша семья?
   - Дома, где ей еще быть. Жена не работает, а дочка приболела.
   - Отлично, сейчас вы позвоните домой и  скажете,  чтоб  собирались  в
десятидневное путешествие, куда там?..
   - В Ульяновск, к родителям.
   - Хорошо, только к родителям вы не поедете, а остановитесь у  друзей.
У вас там есть знакомые?
   - Конечно, но почему...
   - Так надо, ведь Гальский знал, что у вас там живут родители.
   - Да, но при чем тут он? Насколько я понимаю, он мертв? Труп?
   - Если и труп, то опасный. Короче, звоните жене, и пусть  она  никому
дверь не открывает. Вы останетесь здесь, а я сам подъеду за ними, вместе
заедем за вами.
   - А вы можете гарантировать...
   - Я могу вам гарантировать только размножение кроликов  в  Австралии,
все остальное - Божья воля.  А  теперь  давайте  действовать,  вы  своим
присутствием связываете мне руки, которые работают на вас.

***

   Через полчаса я подъезжал к шикарному особняку Крылова.  Надо  отдать
должное сообразительности его жены. Она поняла все сразу и без  вопросов
затащила  ревущего  ребенка   в   некомфортабельную   кабину   грузовика
техпомощи.
   Крылов чуть было не прослезился:
   - Я верю тебе, Гончаров! Не подведи!
   - Звони мне три раза на день. Стой,  чуть  было  не  забыл!  О  твоем
местонахождении не должен знать никто. Ты понимаешь, о ком я говорю?
   - Нет.
   - Ну и тупой же ты, Крылов. Я имею в виду твою сестру Зинаиду.
   - Да ты что, с ума спятил?
   - Еще не знаю, но думаю, узел завязался крепкий и твоя  задача  -  не
накинуть его себе на шею. Привет и обязательно звони, но только мне.

***

   Я стоял у края тротуара, все еще безуспешно пытаясь  связать  воедино
ниточки своих мыслей.
   Мне в задницу уперся буфер красивой иностранной машины,  и  негромкий
голос вежливо спросил:
   - Ну ты... С тобой, что ли, ехать надо?
   Парень был  нагл,  как  только  что  оперившийся  петушок.  Я  всегда
завожусь с полоборота, но на этот  раз  промолчал  и  сделал  удивленную
физиономию. Парень вышел  из  машины,  осмотрелся  и  на  всякий  случай
утвердительно спросил:
   - Вы ведь Константин Иванович?
   - Мо