не  вы  убили
Валентину. Ну а если вы, то до вас рано  или  поздно  доберется  любимый
вами Артемов. Как видите, куда ни кинь, всюду  клин:  ведь  если  вы  не
виноваты, тем  более  будет  неприятно  ощутить  в  заднице  раскаленный
кипятильник. А я уверяю вас, они ни  перед  чем  не  остановятся,  будут
искать червонцы до конца...  У  Валентины  они  их  не  нашли,  судя  по
полнейшему бедламу  в  квартире.  Ушли  неудовлетворенными.  Кто  у  них
остается теперь на очереди?
   - Кто? - Он испуганно присел.
   - Вы и Князев. Это в том  случае,  если  Князев  к  этой  истории  не
причастен и золотишко увела Валентина или кто-то сторонний.  Ну  а  если
здесь замешан он сам, то...
   - То что?
   - То остается один человек, и  этот  человек  -  вы,  Глеб  Андреевич
Чистов.
   Он сжался и растерянно заморгал.
   - Давайте подумаем. Три посторонних  человека  знали  о  стариковских
"рыжиках". Как и откуда, мы разберемся позже. И  вот  старика  грохнули,
червонцы, естественно, пропали. В первую очередь  подозрение  падает  на
друзей и бывших коллег, к тому же знавших о  "сундуке"  Кротова.  А  это
Чистов,  Князев,  Белова.  Но  и  Беловой  вскоре  сворачивают  шею.   И
сворачивает, заметьте, кто-то из знакомых, потому как людям  посторонним
так  поздно  дверь  она  бы  не  открыла.  Кстати,  когда   вы   с   ней
разговаривали?
   - Э-э-э, часов в десять с минутами.
   - Вот видите. Теперь получается несколько версий. По порядку. Первая:
убила старика и забрала деньги Валентина, но кто-то из вас двоих, зная о
кладе, попросил поделиться добычей. Она не согласилась, и ее  не  стало.
Подозреваемые - Князев, Чистов. Вторая:  кто-то  из  вас  двоих  ухлопал
Кротова, но денег в  тайнике  не  нашел.  Убийца  думал,  что  их  взяла
Валентина или что он их ей  подарил.  Старается  пыткой  ими  завладеть.
Заметая следы, убивает. Подозреваемые  -  Князев,  Чистов.  Третья  (она
шаткая,  но  возможная):  убили  старика  посторонние  люди.  Но   денег
опять-таки не нашли. Что им остается? Искать  их  у  близких  к  старику
людей. Ближе всех к нему была Валентина. Они об этом знали и посетили ее
первой. Результат  вам  известен.  Очередь  за...  А  теперь  еще  чуток
терпения, бедный мой Глеб Андреевич. Как вы думаете,  кого  они  посетят
следующего: вас или Князева, окруженного охранниками-мордоворотами?
   И напоследок, на закусь, так сказать. Вернемся ко второй версии. Один
из вас, Чистов или Князев, не найдя денег у Валентины, как  вы  думаете,
какие предпримет действия? Я так думаю, он попробует найти ее  сообщника
из своего круга, а круг-то узкий...
   Это была ловушка на понт, потому что этих самых версий у меня  самого
было штук десять, они дрались друг с другом,  перемешивались,  двоились,
складывались в моей бедной голове, надо мной же  измываясь.  Но  ловушка
сработала. Человек сломался.
   - Я вам все расскажу, Константин Иванович,  все,  что  знаю,  как  на
духу.
   За полчаса, что я ему нес галиматью, крепкие его щечки  подряблели  и
бульдожьими бурлами опустились вниз.
   - Сейчас я, Господи, да надо ж было сразу рассказать.  Дайте  коньяку
глотну, знобит что-то.
   Я протянул ему коньяк и, не удержавшись, сказал:
   - У бабы моей пайку изо  рта  рвешь,  Глеб  Андреевич.  Портвейну  не
пробовала, не по-христиански, - ныл я, пока его  организм  всасывал  мой
коньяк вовнутрь. - Могли бы глоточек  оставить,  -  проводил  я  глазами
траекторию полета пустого пузыря.
   - Ничего, ничего, Константин Иванович, найдем еще. Спрашивай.
   - Давайте  сначала.  Как  вы,  Князев,  Белова  и  Чистов,  узнали  о
существовании монет?
   - А-а-а, дело было так. Сразу после смерти жены, мы еще в силе  были,
засобирался   наш   любимый   Андрей    Семенович    посетить    гниющие
капиталистические  страны.  Ну  собрался  и  собрался.  Поехал.  Горе  у
человека, понимать надо. Гнил он там больше  месяца,  а  примерно  через
пару недель ко мне товарищ ваш приходит. Не буду называть  кто,  да  это
роли не играет. Ну так вот, является он ко  мне  с  папочкой  фактов  не
очень приятных, из которых следует, что  гражданин  Кротов  месяц  назад
через посредника имел контакт с зубным техником Шмеерзоном (это условная
фамилия), причем не у нас, а в небольшом городе  Кислопотово  (это  тоже
условно), но все же регионально и административно  находящемся  в  нашей
компетенции. Так вот, из этой папочки следовало, что гражданин  Шмеерзон
незаконно скупил, а гражданин Кротов тоже незаконно продал пять  царских
червонцев, являющихся достоянием  государства.  Чушь,  конечно,  абсурд,
деньги эти, мне сдается, действительно  кротовские,  фамильные,  а  поди
докажи, что не верблюд. Посадить бы и тогда не посадили, а вот ссадить с
креслица - это уж точно.
   Одних моих связей, естественно, было мало, пришлось подключить Князя,
он тогда за царя оставался. Ну, вдвоем-то мы водицу замутили и  концы  в
лице Шмеерзона спрятали в  зону.  Рифма.  Причем  на  суде  этот  Шейлок
клятвенно  заверял,  что  возвел  напраслину  на  такого  уважаемого   и
кристально честного человека, коим является Андрей Семенович Кротов.  За
что и получил смехотворно  маленький  срок  и  довольно  комфортабельные
нары.
   Вот, собственно, такая получилась завязка. А папочку ту мы заполучили
со всеми потрохами и радостно ждали возвращения нашего  любимого  Андрея
Семеновича. По его приезде мы с Князем вприпрыжку, обгоняя  друг  друга,
помчались в кабинет к спасенному товарищу и,  перебивая  друг  друга,  с
удовольствием изложили  настоящий  факт.  Но  был  тут  один  любопытный
момент, и я попытаюсь рассказать о нем подробнее.
   Мы проходили возле "комка" с  открытой  форточкой,  заткнутой  мощной
жующей мордой продавца.
   - Дай вот это. - Чистов указал на импортную водку нашего производства
и ореховый батончик.
   Морда приоткрыла узкую щель, ухватила бабки,  обменяв  их  на  товар.
Меня уже качало от переутомления, хоть растягивайся тут же на  асфальте.
Пятнадцать часов на ногах, толком ничего не ел, только пил.
   - Пойдем туда. - Чистов указал на дверь школы.  -  Я  тут  все  знаю,
после войны ее заканчивал.
   Мы прошли во двор, потом между сараями,  вдоль  кирпичного  забора  и
наконец попали на освещенный лампочками  пятачок,  замкнутый  забором  и
стенами сараев. Я огляделся, не понимая его  назначения.  Чистов  словно
понял мои мысли, объяснил:
   - Был фонарь, потом  построили  забор,  вот  он  и  оказался  по  эту
сторону. Здесь алкаши собираются. Они и перегоревшие лампочки меняют.  Я
тут по вечерам в сумерках иногда бывал, вещи  всякие  про  себя  слушал.
Явишься с водкой, заведешь мужиков на тему высокого руководства,  сидишь
и слушаешь. Иногда так достанут!
   Ну что ж... вернемся к интересному моменту... Сидим  мы  все  трое  в
кабинете у  Кротова.  Он-то  сразу  суть  ухватил,  но  виду  не  подал.
Докладывать, говорит, будете в 12.00, два  часа  мне  на  разбор  личной
корреспонденции.
   Мы сели на приступок  стены,  и  Чистов  скрутил  "Смирнову"  голову.
Протянул мне:
   - Вперед.
   Я глотнул из горлышка и откусил развернутый батончик,  думая  о  том,
что два подозреваемых уже отпадают. Остается пробить Князева  и  смутную
тень бомжа. В одном или другом случае  результат  уже  маячил.  У  Ирины
жестко-сексуальное алиби. А Чистов боится визита Князева.  Еще,  правда,
есть несколько туманных вариантов,  но  настолько  хлипких,  что  о  них
думать не стоит.
   - Так что у вас за тонкости с Кротовым получились? - напомнил я.
   Старик отдышался, отплевался и закусил остатком батончика.
   - Явились мы к назначенному часу к вождю и  уже  подробно  рассказали
ему суть дела.  Очень  оно  старику  не  понравилось.  Как  свежий  сыр,
капельками пота покрылся. А Князь его  успокаивает,  мол,  замяли  дело:
"Спокойно спи, дорогой товарищ, ты это заслужил".  Только  вот,  говорит
Князь, за хлопоты нам с Глебом Андреевичем по десять таких же кругляшков
подарить не мешает. Бедняга аж серым стал. Что и говорить, жадноват  был
вождь. Нету, говорит, у меня ничего  и  не  было  никогда,  чушь  все  и
детский лепет. Да еще заявить в милицию грозил за  вымогательство.  Я-то
сижу, мне стыдно вроде: у своего  же  товарища  из  глотки  выдираем.  А
Степан неумолим. Улыбочка, помню, тогда на его физии была  прегаденькая.
Такого на жалость не  возьмешь.  Глеб  Андреевич,  говорит,  будьте  так
добры, дайте "дело". У меня все  заготовлено,  все  по  сценарию.  Подаю
папку,  Князь  открывает   нужную   страницу,   зачитывает:   "Показание
задержанного за скупку валюты и драгметаллов гражданина Шмеерзона".
   Совсем тут наш Андрей Семеныч раскис. Лапку дрожащую к папке тянет. А
эта сволочь, Князь, грубо так, по-жлобски, ребром  ладони  ему  по  руке
хлоп. Пошел, говорит, это стоит  двадцать  червонцев.  Прямо  как  Остап
Бендер с Корейко. "Нет у  меня,  Степа,  столько.  Сколько  я  для  тебя
сделал, вспомни". А тот свое: по десять червонцев,  мол,  выкладывай,  а
иначе папочка будет не там, где ее взяли, а  двумя-тремя  этажами  ниже.
Старик наш плакать удумал. Степан в селектор запретил кого бы то ни было
в кабинет пускать. Я вообще уйти  хотел,  противно,  поднялся  было,  да
Князь с полуулыбочкой: попробуй, мол, так же слезки закапают.
   Кротов валидол уже кушать начал, плачет. А Князев спокойно ждет, пока
друг его успокоится. И он  успокоился.  Ладно,  говорит,  отдам;  ты-то,
Степан, сволочь, понятно, а вот от тебя, Глеб, я не ожидал! Давай папку.
А тут вдруг дверь настежь - врывается Валентина Александровна.  Вылетела
она из той двери, что за спиной Кротова, знаете, такой незаметный вход в
спально-гастрономические апартаменты. Вылетела как безумная. Нет,  орет,
ни за что в жизни, Андрей, ни копейки этим волкам. Сама, мол, все улажу,
с моими связями да с моим положением. "Заткнись, сука, -  это  негромко,
но четко сказал Князь, все так же улыбаясь. - Твои связи  оборвутся  уже
сегодня, а положение будет на уровне  банной  массажистки.  Это  я  тебе
обещаю. А теперь пошла отсюда в свою секретутскую!"
   Тут старик побелел, и голова  у  него  задергалась.  Говорю  Степану:
кончай, вдруг окочурится? А он мне: ничего, и без него червонцы  найдем.
Я уже  не  на  шутку  испугался,  хотел  "скорую"  вызывать.  Но  Андрей
очухался. Давай, говорит, папку, завтра принесу монеты.
   Князь отдал папку. Соглашается: "Хорошо, завтра и оригинал  получишь,
это ксерокопия". Думаю, сейчас старик  аккурат  в  рай  полетит,  а  он,
видимо, в руки себя взял, тоже улыбается:  "И  сколько  же  ты,  подлец,
копий сделал?" - "На наш век хватит. Для  вас  главное  оригинал,  а  он
один. Копию я себе тоже одну оставлю, чтоб вы, значит, не взбрыкнули".
   Ну вот и все. Монеты Андрей на  второй  день  не  принес.  Тогда  ему
Князев сказал, что завтра он должен  будет  принести  уже  двадцать  два
червонца. На следующий  день  мы  их  получили...  Поздно  уже,  пойдем,
Гончаров. Допивай.
   Я отрицательно замотал головой. Еще одно дело нужно  было  провернуть
сейчас, несмотря на позднее время.
   - Тогда забери. - Он протянул на четверть неполную  бутылку,  которая
удобно легла в мой нагрудный карман. - Пойдем, уже одиннадцать.
   На ощупь выходили мы из школьного лабиринта, а когда вышли  на  свет,
Чистов подал мне руку:
   - Желаю тебе удачи, Константин Иванович. Найди  поскорее  эту  тварь,
всем будет спокойней.
   - Вы бы сегодня-завтра парней каких при себе держали покруче. Должен,
подлюга, вылезти.
   - А есть такие. Соседей-то сам выбирал. И  ты  уж  извини,  Гончаров,
козырь люблю в конце, у старика научился. Монеты-то были фальшивые!
   - Как?!
   - Фальшивые - это значит ненастоящие.
   - Это я понимаю. Зачем же вы с Князевым взяли фальшивые?
   - Нет, те, за компромат, были  настоящие.  Вот  одна  из  них.  -  Он
подкинул щелчком, и  в  открытую  ладонь  тяжело  шлепнулся  красноватый
золотой телец. Я невольно протянул руку. - И  вас  тянет,  -  рассмеялся
Чистов. - "И людская кровь рекой по клинку течет булата". Люди гибнут за
металл. Данные мне одиннадцать  кругляшков  были  настоящими,  как  и  у
Князя. А вот во  время  позднейшего  театрализованного  представления  с
захоронением клада фигурировал уже фальшивый реквизит.
   - И об этом все знали?
   - Не думаю. Я-то до нелегкой работы слуги народа был съемщиком золота
на большом уральском руднике. Так что я его за версту чую.  А  Князев...
Он, по-моему, в детском саду уже был секретарем  всесоюзного  ленинского
коммунистического союза детей. Ха, как это будет? ВЛКСД. Так вот,  он  в
золоте ни хрена  не  соображает.  Помните,  я  рассказывал,  что  старик
обронил монеты на край паласа и одна стукнулась о пол?
   Так вот, уже по звуку я понял, что это, как говорят музыканты,  лажа,
а когда я поднял одну, передавая  побелевшему  трясущемуся  старику,  то
наверняка знал, что монеты фальшивые. Изготовлены они были скорее  всего
из  алюминия  или  близкого  по  характеристикам  сплава,  ну  а   потом
анодированы или, в лучшем  случае,  позолочены.  Зачем  это  было  нужно
Кротову, и до сих пор остается для меня загадкой. - Чистов усмехнулся. -
Теперь мы  можем  только  предположить.  Может,  чтобы  глубже  спрятать
натуральное? Очевидно,  боялся  нас  или  наших  сотрудников.  Теперь  я
рассказал все.
   Мы помолчали.
   - А зачем тебе мои рваные штаны? -  задал  Глеб  Андреевич  последний
вопрос. И, не дожидаясь ответа, он щелчком отправил ко мне червонец:
   - Держите монетку.
   Я едва успел поймать и подумал, что это провокация.
   - Не бойтесь, это не  провокация.  Пусть  монета  поможет  вам  найти
убийцу, пусть будет моим авансом за успешную работу.
   - Наутро после убийства старика что было у вас в руках, Чистов?
   - Кейс, а что?
   - А у Князева?
   - Тоже.
   - Он мог вытащить монеты?
   - Исключено. На это потребовалось  бы  полчаса,  не  меньше.  Система
возврата у "Капитала" сложная.
   По белому туннелю фонарей он ушел в ночь.
   Улицы были совершенно пусты. Я уселся на бульварную скамейку,  слушая
монотонное шипение собственных мозгов. Попытался анализировать, но скоро
понял  бесполезность  этого  занятия,  а  потому,  глотнув   чистовского
"презента", вышел на дорогу в надежде поймать редкую теперь тачку.
   Уже сидя в машине, я подумал, что хорошо сделал, отослав Бориса с его
еще не женой от греха подальше. Ведь мог же он,  не  найдя  "рыжиков"  у
Валентины, попробовать  поискать  их  у  Кротова-сына.  Хорошо  было  бы
переговорить с уборщицей Любой, но в полночь подобные визиты не разумны.
На душе было неспокойно, и чем ближе я подъезжал к дому, тем становилось
тревожней. Наконец я не выдержал:
   - Мужик, давай-ка по этой улице направо.
   - А вы уверены?
   - Абсолютно. Что за вопрос?
   - Что я мужик?
   Водитель чуть повернулся ко мне, и тут я сразу понял, что это  совсем
даже не мужик, а наоборот - телка.  А  ведь  я  смотрел  на  нее,  когда
говорил адрес. Я извинился и назвал новые ориентиры. И даже попытался ее
обаять, но  как-то  устало  и  неактивно.  Моя  измученная  полухмельная
физиономия с двухдневной щетиной на лирический лад ее не настраивала.  И
когда я приложился губами к губам "Смирнова", она категорически заявила:
   - Не пейте в машине. Муж психует, если перегар остается.
   А я все же успел сделать хороший глоток и попросил остановиться.

***

   Окна были темны.
   Тишина на лестнице мне не понравилась сразу. Ни шороха, ни  движения.
Где Эдик? Вообще-то он мог уйти домой или нажраться  в  подвале.  Но  на
всякий случай поднимался я осторожно.  Подъезд  тускло  освещался  двумя
межэтажными лампочками, заключенными в новые плафоны. Вплоть до третьего
этажа было тихо. Так  же  осторожно  я  прошел  на  чердачную  площадку,
освещенную и вовсе едва-едва. Дом был старый, толстостенный, с  двойными
дубовыми дверями. Ни звука, ни скрипа - тишина. Зажег спичку, осматривая
логово за буфетом, где нашел стяжку для волос  из  велосипедной  камеры.
После меня здесь  никого  не  было.  И  тут  я  увидел...  На  последней
ступеньке, у решетки перил, стояла бутылка. Зажег вторую  -  и  чуть  не
застонал от боли и отчаяния. Бутылка  была  отпита  наполовину.  Стакан,
стоявший рядом, был на треть полон, а на куске газеты лежали  два  яйца,
котлета и помидор.
   Проклиная себя и чуть не  плача,  я  втыкал  серию  ключей  в  гнезда
замков, мало уже беспокоясь, что меня  могут  увидеть,  страшась  только
одного и уже зная, что увижу там,  внутри,  за  проклятой  этой  дверью.
Выключатель был справа, я с остервенением искал его, и вот я увидел.
   Эдик лежал прямо у моих ног в диагональ прихожей, головой к Борькиной
комнате. Лежал на правом  боку,  закрыв  большими  руками  лицо,  словно
плакал, а из левого, чуть выше подмышки,  чуть-чуть  под  углом  торчала
светлая лакированная ручка стамески.  Чуть  дальше,  в  метре  с  правой
стороны, был отброшен разводной гаечный  ключ,  не  оправдавший  себя  в
последнюю критическую минуту.
   Я закрыл входные двери и тут только понял, что реву, как  институтка,
и тем более мне были ненавистны звери,  устроившие  это:  убийство  было
подлым. Я уже видел такие позы убитых, с такими  же  закрытыми  ладонями
лицами. Обычно один из убийц прыскает в лицо жертвы слезоточивый газ, и,
когда  тот  инстинктивно  закрывается,  второй  подонок  уже  совершенно
спокойно убивает беззащитного. Без риска и наверняка, как  на  бойне.  Я
чувствовал, как дергаются мои пальцы от ненависти и  беспомощности:  вот
сейчас, сию  минуту  задушить,  разодрать  без  суда  и  следствия  этих
равнодушных жвачных, по ошибке засунутых в человечье тело.
   Надо было исчезать, помочь ему я уже не мог. У Борьки будут проблемы,
по милициям затаскают как пить дать. Аккуратненько  же  я  работаю:  три
трупа, причем Эдик на моей совести.
   Я обошел  все  комнаты.  Везде  был  порядок.  И  только  в  кухонном
коридорчике обратил внимание на четкие следы. Они были тем более видимы,
что отпечатаны известью на темном линолеуме. Наследили двое:  мужчина  и
женщина. В голове  уже  зарождалась  нелепая  мысль,  но  я  ее  вовремя
отбросил. Борис проделать это не мог. Да и Эдику не было резона, оставив
недопитую водку, идти на хозяина с гаечным ключом. Осторожно я прошел на
кухню, отметив про себя, что туфли придется выбросить. А там до сих  пор
стоял туман из извести и штукатурки. От правой  стены  разделочный  стол
был отодвинут и площадью в два квадратных метра снята штукатурка  вместе
с кафелем, причем до самой кирпичной кладки.
   Теперь-то  ясно:  клад  был  замурован,   и   старик   демонстрировал
захоронение именно поэтому. И Эдик  пришел  потому,  что  услышал  звуки
долбежки. И дернуло же его. Я осматривал  крупные  куски  штукатурки,  и
удивление мое росло. А когда осмотрел, то понял, что  вообще  ничего  не
понимаю.  Толщина  оштукатуренного  слоя  была  сантиметра  два-три.   И
запрятать туда червонцы в упаковке было невозможно.  Значит,  замуровали
вразброс, но ни одного круглого оттиска не было, ни целого, ни  хотя  бы
десятой части.
   Открыв холодильник, я отломил кусок колбасы (извини  меня,  Борис)  и
тут же, запивая водкой, съел. Потом осторожно,  словно  боясь  разбудить
мертвого, обошел Эдика и выскользнул за дверь, теперь уже осторожно.  От
подъезда налево шли  элитные  гаражи,  и  третий  был  кротовский.  Я  с
сожалением оглядывал сложный замок, сладить с которым был  не  в  силах,
когда послышался шепот:
   - Константин Иванович, вы?
   "Залетел!" - пронзила мысль, но шепот повторился, и я  узнал  Бориса.
Он осторожно вылез из щели между гаражами.
   - А мы подъехали, свет на кухне. Я тогда машину отогнал подальше -  и
сюда. Понаблюдать. Как дела?
   - Дела очень плохи. Пойдем к Ольге, там все расскажу. Слушай,  она  у
тебя не припадочная, как у нее с нервами?
   - Не жалуюсь. Крепкая дева.
   Я завалился на заднее сиденье и, чуть не засыпая, начал инструктаж  с
предисловия:
   - Ребята, положение сложи