одвал
углового дома она, потоптавшись и убедившись, что за ней  не  наблюдают,
юркнула вниз. Переждав некоторое время, я спустился за ней, в черноту  и
затхлость подвальной пыли. На третьей спичке наконец обнаружил  разбитый
выключатель и,  рискуя  быть  шарахнутым  током,  кое-как  его  замкнул.
Слабомощная лампочка,  через  силу  справляясь  с  толстым  слоем  пыли,
освещала подземелье. Эта же пыль толстым ковром расстилалась под ногами.
Хаотично, как в негритянском гетто, там и сям  были  сколочены  сараи  и
сарайчики, цифровыми табличками указывая на свою причастность к той  или
иной квартире. Разобраться в этом абстрактном лабиринте с  первого  раза
было невозможно. Я стоял и прислушивался, болезненно и не без  основания
предполагая, что, возможно, прислушиваются и ко мне.
   Лампочка освещала только центр. Дальше по периферии из многочисленных
коридорных проходов глядела тьма. Здесь запросто можно  было  схлопотать
по кумполу, если не хуже. Я стоял, не зная, что  предпринять.  Идеальным
сейчас предметом был бы фонарик, но его, увы, не было и не предвиделось.
Мысленно  перекрестившись,  чиркая  спичку  за  спичкой,  я   шагнул   в
центральный, самый большой проход, но через  три  или  четыре  метра  он
разделился на два поменьше, диаметрально  расположенных  друг  к  другу.
Бессистемно блуждать здесь было бессмысленно, тем более что искомый мною
объект мог за это время исчезнуть, у  меня  не  было  гарантии,  что  не
навсегда. А время поджимало, и нужно было ставить наконец точку на  всей
этой истории.
   - Инна, ты где? - послал я в никуда идиотский  вопрос,  постаравшись,
чтоб  голос  мой  звучал  задушевно  и  доброжелательно.  Молчание  было
гробовое. - Инна, я не мент, я просто Гончаров, твой друг и друг  поэта.
Хочу тебе помочь.
   С таким же успехом я мог бы говорить это столбу.
   - Не хочешь, как хочешь. -  Я  протопал  к  кружочку  выключателя  и,
вырубив свет, грохнул входной дверью, коварно имитируя свой уход.
   Ждать пришлось  около  получаса.  Наконец-то  слева  послышался  пока
неясный еще шорох; осторожные шаги, легкие и уверенные,  приближались  к
выходу. Когда, по моему мнению, они подошли вплотную, я схватил  темноту
и, почувствовав одежду, крепко сгреб ее обеими руками.
   Отчаянно, как  висельная  кошка,  она  отбивалась  от  меня,  тихо  и
яростно, не проронив ни звука. Удержать ее не было никакой  возможности,
а когда она укусила меня, а может даже откусила кусок  плеча,  я  наугад
сверху вниз опустил кулак. И как я понял, попал точно в  цель.  Ее  тело
обмякло, и я осторожно опустил бомжиху в подвальную пыль.  Сознание  она
не теряла. Включив свет, я сразу  встретился  с  ее  глазами.  Они  были
огромные, голубые, в красных алкогольных  прожилках.  Вообще  физиономия
была красивая. Но наверное, еще год-два - и от нее ничего не останется.
   - Этюд с картины  Васнецова  "Серый  волк  на  Василисе  Прекрасной".
Вставай, подруга. Зови в свои хоромы.
   Я помог ей подняться, но в гости звать к себе она не спешила.
   - Пойдем отсюда. - Она решительно двинулась к выходу. - Могут прийти,
- пояснила, останавливаясь, - и тогда тебя могут пощелкать по носу.
   Я двинулся за ней, все еще держа за локоть. Так  мы  и  появились  на
свет Божий, под руку выкатившись из подвала. Хорошо, что нас  не  видела
моя бывшая жена. Для нее это было бы морем удовольствия.
   - Пойдем отсюда скорее.
   - Куда?
   - Не знаю, но здесь нельзя. Опохмели.
   Я согласно кивнул и, вспомнив чистовскую  явку  за  школой,  повернул
туда. Дорогой мы молчали, хотя мне не терпелось начать  опрос  прямо  на
ходу. Но она еще не была готова.  В  прохладе  чистовской  резиденции  я
удобно расположился,  зажав  бутылку  между  колен  и  разложив  горячие
чебуреки у ног. Открыв бутылку, я предложил  ее  даме  радушным  жестом.
Инна сноровисто вскинула бутылку и  запросто  уничтожила  добрую  треть.
Наготове я держал сочащийся  горячий  чебурек,  моя  дама  поблагодарила
кивком и выкусила в середине дырку.
   - Что тебе из-под меня надо?
   Никогда не видел, чтобы чебуреки ели с середины. Странная дама.
   - А расскажи-ка ты мне, друг Инесса, и как можно подробнее, о Сергее,
о его жизни и смерти.
   Наверное, такая реакция бывает у людей, когда им сзади втыкают  шило.
Она  дернулась  и,  перестав  жевать,  открыла  рот,   показывая   плохо
прожеванный чебуречный центр. Потом отчаянно замотала головой:
   - Не знаю, ничего не знаю. Никакого Сергея не видела!
   - А мне казалось, что ты его  любила,  -  попробовал  я  надавить  на
чувствительные  ее  струны.  И  она  разревелась,  размазывая  по   лицу
подвальную пыль. Бродяжка натурально  плакала.  -  А  кто  он  такой?  -
спросил я  жестко  и  строго,  по-милицейски,  надеясь  этим  прекратить
начинающуюся истерику.
   - Сережа Бартов. Из Фрунзе. - Она всхлипывала все реже и реже. - А вы
правда не мент?
   - Правда. Выгнали меня недавно.
   Она, кажется, поверила. Почему-то когда я говорю, что меня выгнали из
органов, все охотно и сразу этому верят.
   - А зачем вам все это ворошить? Да и боюсь  я  их.  Ну,  этих  двоих,
которые Сережу убили.
   - Вот, чтобы не бояться, их  нужно  поймать.  Я  тебе  могу  сказать,
только между нами: они, кроме Сергея твоего,  еще  троих  убили.  Теперь
понимаешь, как это важно?
   Она кивнула и присела рядом.
   - Мы с ним недолго прожили, месяца два всего. Хотели отсюда уехать на
Север, там наняться на работу, квартиру получить. Уже и денег  порядочно
подкопили. У меня-то с документами порядок,  а  у  него  только  паспорт
остался.
   - Как он здесь оказался?
   - Приехал на работу устраиваться. Там его  сократили.  Работала  одна
жена. А у него двое детей. На шее у жены сидеть не  хотел.  Рассказывал,
что забрал последние деньги и поехал сюда устраиваться. Знакомый  тут  у
него живет или дальний родственник. Шишкой когда-то большой был.  А  тут
его в поезде грабанули, чемодан с деньгами и документами увели.  Остался
в чем был. Хорошо еще, паспорт в нагрудном кармане лежал.
   - А где он?
   - У меня. - Она порылась в глубине одежек и достала паспорт. - У меня
все было: и документы наши, и деньги.
   - Почему же он домой не возвратился?
   - Совестливый он. Не хотел  обузой  домой  возвращаться.  Мы  думали,
начнем работать, он половину денег домой пересылать будет.  Да  вот  как
вышло.
   Я  взял  аккуратно  обернутый  паспорт.   Убитый   оказался   Сергеем
Владимировичем Бартовым, тридцати пяти лет от роду.
   - Инна, этот паспорт сегодня же отдай в  милицию.  Перешли  на  худой
конец. Продолжай.
   - Что продолжать? Лучше его людей не встречала. Родственник этот  его
хреновым оказался. Указал Сергею, где Бог и где порог. Так и скитался он
месяц, пока мы не встретились. Он-то совсем не пил, а с ним и я отвыкать
от этой гадости стала. Не могу... - Она застонала,  негромко,  протяжно,
где-то в глубине души. - Как его вспомню и пойму, что его нет,  жить  не
хочется. Дайте еще...
   - Расскажи, как все было.
   - Зачем вам это все? Зачем?
   - Дело в том, что один из убитых - отец моего товарища,  и  я  должен
найти убийцу.
   - Не знаю, смогу ли все вспомнить. Я все время прогоняла из памяти ту
ночь. А то с ума можно сойти.
   - Попробуй, Инна.
   - Эта ночь с шестого на седьмое пришлась,  если  я  верно  помню,  на
субботу с пятницы. Днем неплохо заработали: помогали кавказцам на  рынке
разгружать и сортировать овощи и  фрукты.  Закончили  рано.  Посидели  в
парке, купили кое-какой жратвы, а "домой",  на  чердак,  еще  рано  было
идти. Дождались наконец темноты и отправились на ночлег.  Часов  уже  за
десять было. Ночлег мы себе  на  чердачной  площадке  устроили,  там  за
шкафом вдвоем и спали  валетом.  Хорошо  было,  тепло.  Сели  ужинать  в
полутьме, снизу, с третьего этажа, лампочка свет немного давала.  Я  еду
разложила там же, за буфетом. А тут хватилась,  забыли  купить  сигарет.
Сергей тут же за ними ушел.
   Я сижу, слышу, кто-то осторожно поднимается  уже  на  уровне  второго
этажа. Потом вдруг на третьем погас свет, а шаги все выше и выше.  Кого,
думаю, нелегкая несет. Шаги мягкие, но массивные. На последнем  пролете,
который уже к нам ведет, зажгли электрический фонарик.
   Думаю, дело недоброе затевается, притаилась, как мышь, еще  глубже  в
свою нору  забилась,  дохнуть  боюсь.  А  пришедший  повел  фонариком  и
выключил его, на верхнюю ступеньку сел. Чего-то ждет.
   Минуты через две-три  дверь  подъезда  открылась,  тихо  так,  только
пружина тренькнула. Шаги легкие, быстрые, тоже на чердак. Фонарик мигнул
дважды, и женский голос спросил: "Ну как?" - "Порядок", -  ответил  тот,
кто пришел первым. "Уже одиннадцать. Пора". - "Пора так пора", - ответил
мужик  и  чем-то  зашебуршал,  вроде  полиэтиленовым  мешком.  Тут  баба
говорит: "Посвети". Он включил фонарик, тут  я  ее  увидела.  Лет  около
тридцати, рыжая, волосы длинные. Хорошо  сложенная,  крепкая  вся.  Рост
небольшой, даже можно сказать, очень  небольшой.  Там  у  буфета  задняя
стенка проломана, хорошо видно. А мужика я не разглядела. Он на нее  все
светил. Поняла только, что здоровенный детина.
   Начала она доставать какие-то баночки, все это на буфете расставляет.
Потом разделась до комбинации. Платье другое надела, смешное, такие  уже
лет двадцать - тридцать не носят. Не пойму, зачем это все. Интересно.
   Девка эта зеркало вытащила, велела парню держать и на  нее  фонариком
светить. Напялила парик, волосы  под  него  свои  спрятала  и  заколками
закрепила.  Парик  с  такой  короткой  стрижкой,  черный.  Стала  гримом
мазаться.  Фотографию  еще  вытащила.  Мужик  в  одной  руке  зеркало  и
фотографию держит, а в другой фонарик.
   И вот тут-то  Сергей  мой,  слышу,  возвращается.  Господи,  кто  мог
подумать, что так все получится! Я б на весь подъезд  заорала.  Он  тихо
всегда ходил, осторожно. Но эти двое  тоже  услышали,  замерли.  Фонарик
детина выключил, а Сергей беспечно идет себе. Свет  не  включает.  Я  ни
жива ни мертва сижу,  боюсь  шевельнуться,  потом...  потом  возня  была
короткая. - Инна затряслась в истерике. Я протянул ей остатки  водки,  и
она, смешивая ее со  слезами,  выпила.  -  Сейчас  я,  сейчас...  Сережа
вскрикнул, так негромко, как котенок мяукнул, и, наверное, упал. Я тогда
не знала, что он уже мертвый. Тут баба зашипела: "Что ты сделал?"  А  он
отвечает: "Зачем свидетель?" И тогда я еще не  поняла  страшного.  Ну  а
потом заскрипели гвозди - мужик  пробой  от  замка  отдирал,  на  чердак
Сережу закинул. После баба  докрасилась,  домазалась,  сказала:  "Ну,  с
Богом". И пошла вниз. А мужик  остался  ждать.  Слышу,  звонит  в  пятую
квартиру: "Это я пришла, Андрейка, открывай". Потом дверь захлопнулась и
ничего больше слышно не было.
   Вернулась она скоро. Все, говорит, порядок. Он ей: "Где ружье?" -  "В
порядке,  -  отвечает.  -  На  месте.  Сегодня  его  брать   опасно,   а
завтра-послезавтра в суматохе заберу". Мужик  не  соглашается.  Забирай,
говорит, сейчас. "С ума сошел. Я уже дверь  захлопнула".  Так,  ругаясь,
она переоделась, и они ушли.  Я  вылезла,  бегом  на  чердак,  а  Сережа
мертвый. Как полоумная, ничего толком не соображая, с  горем  пополам  я
собрала  вещи  и  убежала  оттуда  навсегда.  Когда  его  в  понедельник
выносили, я издали смотрела.  Тогда  же  и  про  жильца  пятой  квартиры
узнала.
   Я достал фотографию матери Бориса.
   - Тебе знакома эта женщина?
   Инна в ужасе отшатнулась, закрыв руками лицо:
   - Это она. Уберите.

***

   О-ля-ля. Дело поворачивалось в другую  сторону,  не  менее,  впрочем,
скверную. Машины не желали останавливаться; равнодушно обдавая выхлопом,
они на скорости проносились мимо. А  спешил  я  очень.  Страшно  мне  не
хотелось еще одного трупа. В понедельник в театре выходной - это я  знал
по доброму старому времени, когда меня выводили в свет.
   Ветряной мельницей я размахивал уже на середине дороги. И наконец-то,
дай Бог ему здоровья, остановился медицинский "Москвич".
   Вихрем я влетел на второй этаж и, памятуя сволочной звонок,  постучал
в дверь костяшками  пальцев.  Молчание  было  полным  и  безнадежным.  Я
толкнул - дверь  на  запоре.  Торопясь,  неаккуратно  я  совал  отмычки,
судорожно пытаясь провернуть цилиндрик. Наконец мне это удалось, и я тут
же занялся вторым запором - на двери в комнату Ирины. Он уступил скорее.
Японский двухкассетник стоял на старом месте.  Суетясь,  я  врубал  одну
кассету за другой, а их было штук двадцать.
   Я нашел то, что искал.  Из  динамика  прорвался  пьяный  хохот,  звон
посуды, хмельной разговор, прорезался  женский  крик:  "Светка,  Светка,
сюда. Быстро, Светка. Хватит там, Светка".
   Я стоял над магнитофоном и думал, что глупости людской  нет  предела.
Практически я мог бы все понять еще вчера, и Эдик был бы жив. Тупица.  И
начальство было тысячу раз право, вытурив меня с работы.
   - Ну как? - хлыстом ударил вопрос. Через пьяные магнитофонные вопли я
не расслышал звука открываемой двери и теперь  был  безоружен.  В  руках
Ирина держала пистолет, дуло  которого  смотрело  мне  в  глаза,  обещая
"райское наслаждение".
   "Спокойно, Федя, не дергайся". Если эта тварь работает в  театре,  то
можно с уверенностью сказать, что ее несбывшееся желание - артистическая
карьера, а значит, что дрянь эта экспансивная и можно запросто  получить
пулю  в  глаз  или,  в  лучшем  случае,  заряд  "паралитика".   Главное,
Константин Иванович, не делать резких  движений.  До  самого  предела  я
растянул губы, выражая крайнюю радость от столь желанной встречи:
   - Ирина, сколько лет... как  я  рад  тебя  видеть!  Вот  зашел.  -  Я
осторожно приближался к ней.
   - Заткнись, придурок. Стреляю. Сядь в кресло. Ну, быстро.
   Как в замедленном кино, я прошел к креслу  и  осторожно  опустился  в
него. Хозяйка тем временем вырубила фонограмму вымышленной гулянки и зло
повела на меня черными дырками зрачков и пистолета.
   - Вот и конец котенку.
   - Это вы обо мне? - осведомился я.
   - Нет. - Она грязно выругалась, а я вежливо спросил:
   - Это что у  вас,  наследственное  или  благоприобретенное,  издержки
театрального воспитания?
   - Заткнись, легавый. Где монеты?
   Это означало, что светский разговор она продолжать не намерена  и  за
меня сейчас возьмутся всерьез.  Где-то  рядом,  должно  быть,  находится
дублон.
   - Какие монеты?
   На всякий случай я еще раз попробовал прикинуться дураком. Она стояла
у магнитофона, справа от меня. Дверь находилась слева. Этакий Бермудский
треугольник, причем равносторонний. Я, она и дверь, за которой,  кстати,
мог быть небезызвестный Гена, который так мастерски ломает людям хребет.
   - Царские.
   - Ах царские! Так они вам уже не нужны. Пока мы тут  с  вами,  мадам,
вели  интеллектуальную  беседу,  дом  наверняка  окружили,  и  в   ваших
интересах прекратить производство новых трупов. Ведь их пока четыре. И у
вас есть еще шанс получить лет пятнадцать. Шанс, правда,  небольшой,  но
есть. А если вы к тем четырем добавите еще и мой, то уверяю  вас,  перед
вами открывается прямая и широкая дорога на вышак.
   Девочка скисла. А я начал подгребать к двери.
   - Что же теперь будет?
   - Что заслужили. - Я был уже у самой  двери  и,  повернувшись  к  ней
спиной, потребовал у Ирины пистолет. И она уже протянула его мне,  когда
затылком я почувствовал убийцу, но оглянуться  на  него  я  все-таки  не
успел.
   Сзади обрушилась гора. И эта гора начала подминать меня под себя, и я
уже  знал,  что  сейчас,  выгнутый  в  перелом,  мой  позвоночник,  сухо
выстрелив, лопнет пополам, и на этом мое земное существование окончится.
Еще раз перед глазами мелькнул потолок.  В  голове  гулко  ухнуло,  и  я
поплыл в лодочке Харона.

***

   Очнулся я оттого, что кто-то старательно хотел меня  утопить.  Шея  и
голова болели мучительно. Собственно, ни шеи, ни головы  не  было.  Была
вместо них большая трескучая боль. Но глаза открыть  я  мог.  Из  пелены
тумана выплыла борода, а потом и  ее  хозяин.  Стоя  на  коленях,  Борис
поливал мою бедную голову из кружки, и мерзкие холодные струйки  стекали
за шиворот и в подмышки. Судя по люстре, я находился в комнате Ирины. Со
стоном я приподнялся, непонимающе глядя на Бориса:
   - А ты как здесь очутился?
   - Насколько я понимаю, по вашей просьбе.
   - Чушь, я тебя сюда не звал.
   - С полчаса назад позвонила Ирка. Сказала, что монеты  нашлись  и  вы
просите меня  приехать.  И  именно  сюда.  Приезжаю,  а  вы,  Константин
Иванович, лежите натуральным трупом. Что прикажете делать?
   Голова соображала плохо. Где-то в подсознании скреблась мысль:  опять
я что-то не то делаю, опять упустил главное.
   - А она сама тебе позвонила?
   - Ну  да,  и  довольная  такая,  монеты  ведь  нашлись.  А  где  они?
Посмотреть охота.
   - Болван ты, Боря. Быстрее за мной. Господи, ну конечно, они выманили
его из квартиры, чтобы опять заняться поисками.
   - Боря, гони домой и молчи, - распорядился я,  плюхаясь  на  переднее
сиденье. Уже отъезжая, я обратил внимание на два  милицейских  "уазика",
подкативших к Ирининому подъезду. Хотя нет. Стоп. Не могут они поехать к
Борису по двум причинам. Во-первых,  обыск  они  уже  произвели  и  даже
вскрыли штукатурку. А во-вторых, после убийства Эдуарда там  может  быть
милиция, и это они тоже учитывают.
   Сегодня убийцы уже понимают, что и я, и,  возможно,  угро  топчем  им
пятки, поэтому и опасны, гораздо опасней, чем вчера. Нет,  у  Бориса  их
быть не может. Но от мысли заполучить монеты они, видимо, не отказались.
   - Боря, к Чистову, быстро!
   - Но вы же...
   - К Чистову. У тебя милиция была?
   - Ага, и с утра опять обозначились. Повестку мне приволокли на 16.00,
а уже 15.00. Успею ли?
   - К Чистову - быстрее.
   Если у них еще варят мозги, то, поняв, что ни у тетки,  ни  у  Бориса
червонцев нет, эта театральная дрянь сразу же вычислит двоих оставшихся:
Князева и Чистова. До Князева у них коротковаты ручонки, а вот "розового
поросенка" взять можно. Тем более, что сейчас он один, а на декоративное
окружение его качков у меня лично надежда небольшая.
   И все же у кого червонцы? У Князева? Но ведь есть еще  два  человека:
или Чистов, лицемер и проныра, заставляет меня  ему  поверить,  или  сам
Борис.
   Что я про него знаю? Ровным счетом  ничего.  Поверил  ему  на  слово,
ничего при этом не проверив, когда он уехал, куда и когда  приехал.  Кто
напал на меня  из-за  двери?  Не  он  ли  сам,  хоть  и  долговязый,  но
силушка-то чувствуется.
   - Ты как дверь у Ирины открыл?
   - А она не закрыта была.
   "Думай, Федя, думай". Почему они не покончили со мной, а ограничились
только тем, что шмякнули меня, как селедку, головой о стенку?
   Сплошные "почему" и ни одного "потому".
   - Приехали. Тормози здесь, быстрее.
   Я был уже на втором этаже, нетерпеливо нажимал кнопку звонка, знаками
показывая Борису, чтобы поднялся выше, вышел из поля зрения глазка.
   Тишина в квартире  стояла  гнетущая.  Но  это  была  тишина  чьего-то
присутствия. В глубине квартиры мне послышался глубокий вздох или  стон.
В общем, медлить нельзя. Замки  были  сложные,  но  дверь,  слава  Богу,
довольно хлипкая, не кротовская.
   Разбежавшись, я  ударил  ногой  против  замка.  Что-то  крякнуло.  Со
второго раза уступил  второй  замок.  Борис  стоял  на  старте,  готовый
нанести  сокрушительный  третий.  На  этажах  защелкали  запоры,   народ
укреплял бастионы. А лет пятнадцать назад  сознательные  соседи  уже  бы
повязали нас.
   Борис разбежался и в прыжке ударил всем  телом.  Это  нас  и  спасло.
Слетевшая с  петель  дверь  добротно  пришибла  стоящую  за  ней  Ирину.
Пистолет отлетел в сторону, а она сама, очевидно, была оглушена.
   Я прямым ходом бросился в кабинет. И вовремя. Теперь  я  увидел  весь
трудоемкий процесс перелома хребта воочию.
   Верзила, коленом упираясь в чистовскую  поясницу,  прижимал  согнутой
правой рукой его затылок к заднице. С налета я саданул сади