она.  -  С
семьдесят шестого года бегает и хоть бы  ей  что.  Не  то  что  нынешние
жестянки, на десять лет не хватает. Раньше умели делать.
   - Так уж прямо с семьдесят шестого?
   - А зачем мне врать. Ее отец купил, когда мне три годика было. На ней
не только я училась ездить, но и сестры.
   - А как зовут ваших сестер?
   - Старшую Танькой уже тридцать два  года  кличут,  она  у  нас  вроде
хозяйки. А младшая - Клавка. Ей только двадцать два. Наш отец ее  больше
всех любил. Ничего удивительного, так всегда бывает, мы особенно за  это
на него не обижались. Константин Иваныч, я не хочу вам  про  них  ничего
рассказывать, чтоб заранее никакого наговора на них  не  было.  Вы  сами
посмотрите,  сами  и  выводы  сделаете.  Я  вот  думаю,  как   мне   вас
представить, чтоб они не всполошились, я ведь  втайне  от  них  поехала.
Узнают - на куски меня раздерут.
   - Представьте женихом, - внутренне усмехнулся я.
   - Не поверят, - обреченно и со вздохом  возразила  она.  -  С  нашими
рожами не то что жениха -  на  раз  мужичка  не  найдешь.  Наградили  же
родители мордами - не приведи Господь. Фигурки-то у нас классные, ничего
не скажешь, а вот с портретами брак получился. У Клавки еще  ничего,  на
четыре с минусом будет, а про нас с Танькой и  говорить  не  приходится.
Сплошной оревуар и вечная разлука. А может, я  вас  ветеринарным  врачом
представлю? У нас как раз бык хворает.
   - Варвара Сергеевна,  я  не  против,  только  я  в  быках,  как  и  в
поросятах, не смыслю ни бельмеса.
   - Ну это-то не страшно. Вас никто не заставит его кастрировать,  а  в
остальном просто сделаете умное лицо, и этого будет вполне достаточно.
   В село Лужино мы прибыли ближе к полудню. Дома сестер не оказалось, и
Варвара, попросив меня подождать,  хотела  за  ними  съездить.  Ждать  я
отказался категорически и потому увязался с нею.
   Коровник, куда мы приехали, оказался длиннющим бараком на сто персон.
Отдельно от него в свежесрубленном дворце отдыхало несколько быков.  Это
разумно, подумал я и даже умилился от такой заботы к нашему полу.
   Пообещав скоро вернуться, Варвара убежала, а я от нечего делать вылез
из машины и закурил.
   - Эй, дядя, а тебе чего здесь надо? - бесцеремонно повернув  меня  за
плечо, спросила девица, очень похожая на Варвару.
   - Меня сюда привезла ваша сестра, и от вас  мне  ничего  не  надо,  -
важно, как и подобает ветврачу, ответил я.
   - А ты кто такой?
   - Я ветеринар, а если ты, соплюха, и дальше будешь  разговаривать  со
мной в таком тоне, то ваших быков будет лечить боец с мясокомбината.
   - Ой, извините, я не знала, что вы врач.  А  чего  тогда  вы  стоите,
почему не идете к Альфреду?
   - К какому еще Альфреду? Девушка, идите своей дорогой и  не  морочьте
мне мозги.
   - Как это к какому Альфреду? - негодующе удивилась она. - К быку. Вон
он стоит совсем один. Уже второй день ничего не ест и губы сухие.  Идите
скорее.
   - Я без тебя знаю, когда мне идти, -  веско  ответил  я,  лихорадочно
соображая, как выпутаться из пиковой ситуации.
   Красный  бык  понуро  стоял  посреди  двора  и  тоскливо  смотрел  за
горизонт. Должно быть,  он  уже  приготовился  подыхать  и  размышлял  о
загробной жизни, о вечном блаженстве. По моим прикидкам, от нас  он  был
далек,  а  значит,  опасности  не  представлял.  Отбросив  сигарету,   я
решительно поднял щеколду и зашел в загон.
   Видимо, он давно ожидал моего появления, потому что сразу же  обратил
внимание на господина Гончарова. Неприязненно посмотрев на меня красными
глазами,  эта  сволочь  начала  копытом  рыть   землю.   Стараясь   быть
невозмутимым и хладнокровным, я медленно попятился,  пересохшими  губами
проговаривая какую-то успокоительную чушь. На  мастодонта  она  никакого
впечатления не произвела, а напротив -  он  начал  увеличивать  обороты.
Плюнув на имидж, я дернул ворота и с ужасом понял, что они  закрыты.  То
ли щеколда захлопнулась сама по себе, а может, надо мной  подшутила  эта
безмозглая дура, что сейчас надрывается от смеха. Что бы там ни было, но
времени на размышления у меня не оставалось ни секунды.  Криво  загнутый
бычий рог был остер и метил мне прямо в задницу.
   С воплем обреченного я всем телом бросился на ворота и,  слава  Богу,
вышиб их с первого раза. Как я очутился на крыше "Волги",  помню  плохо.
Знаю только, что, пытаясь меня оттуда сбросить, бык ее здорово помял.
   - Снимите куртку! Снимите куртку! - громко  смеясь,  кричали  мне  со
всех сторон.
   Ничего не понимая, в конце концов я выполнил приказание. Обиженный  и
разочарованный бык почти сразу  же  от  меня  отстал.  Накинув  на  рога
веревку, его увели, а я, посрамленный и жалкий, спустился на  землю,  не
зная, как смотреть в глаза десятку смеющихся баб.
   Меня,  словно   побитого   кутенка,   несчастного   и   потрепанного,
сострадательные сестры приволокли к  себе  домой.  Обработав  ссадины  и
ушибы спиртом,  Варвара  предложила  мне  немного  отдохнуть  в  комнате
покойного отца. Это было уже чересчур. Молодцевато выпятив хилую  грудь,
я  потребовал  выпивки  и  огурца.   Удивительно,   но   три   здоровые,
самостоятельные женщины слушали меня с немым  восхищением  и  обожанием.
Особенно усердствовала Варвара, очевидно считая, что ее давнее  со  мной
знакомство  дает  ей  некоторые  преимущества  перед  сестрами.  Прогнав
слабость хорошой порцией самогона, я  решил  подойти  к  делу  напрямик,
прекрасно понимая, что дальше играть роль ветврача просто неумно.
   -  Ну  что,  три  сестрицы,  попробуем  вместе  разобраться  в  ваших
трудностях?
   - А что, с  быками  больше  разбираться  не  тянет?  -  жизнерадостно
заржала молодая кобыла. - Я-то сразу поняла, какой вы ветеринар.
   - А с чем вы, собственно говоря, хотите  разбираться?  -  подчеркнуто
надменно спросила Татьяна. - Вас кто-нибудь об этом просил?
   - Я просила, - резко и категорично вклинилась Варвара. - Я просила  и
не вижу в этом ничего плохого. Может быть, Константину Ивановичу удастся
доказать невиновность отца. Вы только подумайте,  какой  груз  упадет  с
наших плеч.
   - А меня лично он не колышет, - опять заржала Клава.
   - Нечего ворошить старое, - недовольно проворчала Татьяна.  -  Нам  и
так все ясно, да и милиция  все  расставила  по  полочкам.  Душегуб  наш
родитель, и пора бы с этим смириться. Чего попусту воду в ступе  толочь?
Только себе волнение и людям беспокойство. Как хотите, а я этой затеи не
одобряю.
   - Одобряешь ты ее или нет, это дело твое, а только все будет так, как
скажу я.
   - Ладно, поступайте как хотите, - вдруг сразу сдалась старшая.
   - Ну вот и хорошо. Константин Иванович, делайте все, что вам нужно.
   - Спасибо, но мне ничего не нужно.
   - Я не правильно сказала... В общем,  задавайте  нам  вопросы,  а  мы
готовы отвечать.
   - Попробуем, - невольно усмехнулся я. - Скажите, когда строился  этот
дом?
   - Года через два-три после того, как мы сюда  переехали,  -  наморщив
лоб, ответила Татьяна. - Мы его строили почти полтора года.
   - Тогда скажите, когда и откуда вы сюда переехали.
   - Переехали мы сюда в семьдесят третьем году из Листвянки, есть такая
деревушка в Сибири. Я как раз здесь в первый класс пошла.
   - Вы переехали и сразу же начали строить дом?
   - Нет,  конечно,  дом  мы  начали  строить  только  весной  семьдесят
седьмого, а закончили осенью семьдесят восьмого. Я тогда  уже  в  шестой
класс ходила,  Варька  только  в  первый  пошла,  а  Клушке  два  годика
исполнилось.
   - А где жили до этого? У кого-нибудь снимали избушку?
   - Нет, что вы, сразу же по приезде мама  купила  старый  домишко.  Он
стоял прямо здесь, во дворе. А потом, когда дом уже был готов, он у  нас
неожиданно сгорел.
   - Вот как? А с чего бы это он сгорел? Может быть, его кто-то поджег?
   - Да что вы, ну кому он нужен, рухлядь старая. Но зачем вам все это?
   - Пока не знаю. Теперь вспомните, в какое время пропала ваша мать?
   - В аккурат как дом достроили, осенью семьдесят  восьмого  года.  Она
все говорила, что вот, как только дом закончим, так она сразу же  поедет
к бабушке в  гости.  Вот  и  поехала...  Накануне  вечером  она  с  нами
простилась, потому что поезд уходил рано утром и отец должен  был  ночью
отвезти ее на железнодорожной вокзал. Вот и отвез, выродок.
   - Значит, с того вечера вы мать больше не видели?
   - Видела три дня назад. - Татьяна поперхнулась  словами  и  завыла  в
голос, а мне ничего не оставалось, как прервать ее опрос двумя  глотками
самогона, выпитыми исключительно за упокой рабы Божьей Ольги.
   - А почему тогда, двадцать лет назад, вы подумали, что она уехала?  -
подождав, пока успокоится Татьяна и мой желудок, спросил я.
   - Ничего я не думала, - резко ответила она и замолчала.
   Я вопросительно посмотрел на молчавшую до сих пор Варвару.
   - Ну что ты заткнулась-то, корова яловая? - тут же окликнулась она.
   - Тебе надо, ты и говори.
   - Идиотка, что я могу сказать? Мне  тогда  семь  лет  было.  Много  я
понимала?
   - А если не понимала, тогда и не выступай, а то  шибко  умная  стала.
Что я тебе, все должна  помнить?  Почему  думала?  Да  потому,  что  она
вечером с нами простилась, билет мне  железнодорожный  показала.  А  еще
потому, что наутро отец сказал, будто он отвез ее на вокзал. Вот  почему
я и подумала...
   - Он вам сказал, что посадил ее в поезд?
   - Нет, но я и не спрашивала. Об этом мы узнали чуть позже, когда  его
и  меня  допрашивали  в  милиции  после  того,  как  бабушка  дала   нам
телеграмму.
   - И что же он сказал тогда милиции?
   - Так и сказал, что посадил в вагон.
   - Вы помните текст той телеграммы от бабушки?
   - Да. Я получила ее сама, потому что отец отлучился из дому. Она была
адресована маме. В ней бабушка спрашивала: "Ольга, что случилось? Почему
отложила приезд?"
   - Как зовут вашу бабушку и переписываетесь ли вы с ней?
   - Баба Люба, но с ней мы не переписываемся.
   - Почему? Все-таки родная бабка.
   - Не знаю, еще когда я училась, я несколько раз ей писала, но ответов
не получила. По-моему, она ненавидела нашего отца, а заодно и нас.
   - Как тогда отец отреагировал на телеграмму?
   - Он сильно разозлился на маму и назвал ее шлюрвой.  Сказал,  что  не
иначе как она снюхалась с кем-то в поезде и выскочила  на  промежуточной
станции. И еще нас ругал, называл кукушатами.
   - Как он вел себя наутро, после того, когда якобы отвез вашу мать  на
вокзал?
   - Он был очень весел, купил нам много всяких сладостей, я  это  помню
очень хорошо, потому что я пришла в школу с целым пакетом конфет и  всех
угощала.
   - Это и я помню, - вмешалась Варвара, - только у меня, в  отличие  от
тебя, их отобрали. Господи, знать бы нам тогда, в честь чего мы пируем.
   - Кто разбудил вас в то утро и кто помогал собираться в школу?
   - Варьку с первого сентября будила и  собирала  в  школу  я  сама,  -
ответила за сестру Татьяна. - Так мы с мамой решили.  А  в  тот  день  и
потом целых две недели мне вообще можно было не ходить на занятия.
   - Позвольте поинтересоваться, за какие такие заслуги?
   - Да ни  за  какие,  просто  нужно  было  присматривать  за  Клавкой.
Училась-то я хорошо, вот мама и договорилась с учителями, что я все  это
время буду заниматься дома, а потом отвечу по всем предметам.
   - Тогда что же вас заставило пойти в школу в тот день?
   - Когда я проснулась, отец уже  вернулся  с  вокзала.  (Теперь-то  мы
знаем, что он никуда не ездил.) Он что-то строгал и был  очень  веселым.
Сказал, что мать отправил, что все хорошо. А потом он достал целую сумку
конфет и подарил нам. Мы, конечно, обрадовались, накинулись на них,  как
голодные  волки,  а  он  говорит:  нехорошо  так,  надо  с  друзьями   и
одноклассниками поделиться. Тогда я и пошла в школу.
   - Вы помните точную дату, когда это случилось?
   - День я не помню, - проглотив комок и  сдерживая  слезы,  заговорила
Татьяна. - Но прощалась она с нами в какое-то воскресенье сентября.
   - Как я понял, дом к тому времени был уже выстроен?
   - Да, потому что с утра того же воскресенья мужики его обмывали.
   - Значит, вы могли слышать, что происходило той ночью? Я имею в  виду
вас, Татьяна.
   - Этот вопрос мне задавали уже двадцать лет назад.
   Посерев лицом, женщина выпила мой самогон и,  уткнувшись  в  кухонное
полотенце, заревела.
   - На этот вопрос я могу ответить, - пришла на помощь сестре  Варвара.
- Дело в том, что дом хоть и был готов, но только снаружи, а внутри  еще
многое нужно было сделать. В основном оставались  всякие  мелочи:  окна,
двери, наличники, но все это отец доделывал один, а мы продолжали жить в
старой развалюхе, поэтому-то мы не могли слышать, что здесь происходит.
   - Простите, Варвара, мне непонятен один момент:  почему  вы  думаете,
что убийство произошло в новом доме?
   - А как же иначе. Если бы ее убивали там, где  мы  спали,  то  мы  бы
проснулись, потому что там у нас была одна комната.
   - А вы уверены, что была драка?  Убить  человека  можно  и  в  полной
тишине.
   - Да, конечно, но в экспертизе нам сказали, что  у  нее  был  перелом
руки и черепа, из-за которого и наступила смерть.
   - Почему вы об этом не сказали раньше?
   - Вы не спрашивали, а откуда мне знать, что это важно.
   - Часто ли они скандалили до исчезновения матери?
   - Нет, такого не было, - приходя в себя, решительно заявила  Татьяна,
- а если что-то и случалось, то мы этого не слышали.
   -  Я  бы  хотел  посмотреть  все  домашние  документы  двадцатилетней
давности.
   - Мы бы и сами хотели их посмотреть, - усмехнулась хозяйка. -  Но  их
нет.  Они,  к  сожалению,  сгорели  и  из-за  этого   у   нас   сплошные
неприятности.
   - То есть как это сгорели? - немного опешил я. - Почему сгорели?
   - Потому что был пожар, вот они и сгорели вместе со старым домом.
   - А ваши свидетельства о рождении? Меня пока интересуют только они.
   - Тоже сгорели, - скорбно сообщила Татьяна.
   - Тогда по каким документам вы получали паспорта?
   - По записи в отцовском паспорте и по справке погорельцев.
   - Почему же не сгорел его паспорт?
   - Он носил его с собой, потому и не сгорел. Неужели непонятно?
   - Понятно, только как-то странно - обычно сельские жители документы с
собой не носят. Вытаскивают их раз в год, чтобы смахнуть пыль. Можно мне
на него взглянуть? Просто из любопытства.
   - К сожалению, нельзя, его сразу же забрал агент похоронной фирмы.
   - Какая жалость. - От досады  я  даже  немного  выпил,  подумав,  что
пустяковое на первый  взгляд  дело  принимает  очертание  кем-то  хорошо
выстроенного и обдуманного преступления.  Хорошо,  попробуем  подойти  к
нему с другой стороны. - Татьяна, а откуда  у  ваших  родителей  нашлись
деньги на покупку "Волги"  и  постройку  дома?  Не  забывайте,  это  был
семьдесят шестой год и купить такой автомобиль было по карману далеко не
каждому.
   - А вот этого я не знаю, - выдохнула она с  каким-то  облегчением.  -
Меня тогда родители в свои дела не посвящали.
   - А позже? На какие деньги вам удалось открыть свое дело? Насколько я
могу судить, оно у вас немаленькое.
   - Но и не такое большое, как хотелось бы.  А  первоначальный  капитал
отец  брал  в  банке  под  проценты.  На  это  имеются  все  необходимые
документы.
   - Когда вы брали кредит?
   - В конце  девяносто  третьего  года.  Но  сегодня,  как  я  понимаю,
неприлично считать чужие деньги. Может быть, мы переменим тему?
   - Пока нет. Когда вы расплатились с кредитом?
   - Уже через год. Предприятие оказалось очень прибыльным, и обе  фермы
сразу же начали приносить доход, о котором мы и не мечтали.
   - В это верится с трудом. Я  впервые  встречаю  фермера,  у  которого
блестяще идут дела, притом, что ему приходится  отдавать  бешеный  налог
государству, развивать производство и платить проценты за кредит.
   - Не верьте, воля ваша, но это так.
   - Какой ежемесячный доход приносит ваше хозяйство?
   - Это коммерческая тайна.
   - Сколько денег хранится на счетах вашего покойного отца и сколько на
ваших?
   - На этот вопрос я тоже отвечать не буду.
   - Сколько человек занято на вашем производстве?
   - Допустим, двадцать.
   - Сколько голов скота содержится на фермах?
   - Около пятидесяти коров и сотня свиней.
   - Объемы вы наращиваете или наоборот?
   - Скажем так, они остаются на одном уровне.
   - Тогда  не  надо  быть  великим  экономистом,  чтобы  понять,  какую
сопливую лапшу вы вешаете сейчас на мои уши. Получается, что две  коровы
у вас могут прокормить  одного  рабочего?  Допустим,  но  тогда  как  вы
ухитряетесь платить за электричество, за корма, за отопление? Я  уже  не
беру во  внимание  совершенно  сумасшедшие  налоги  и  рэкет.  Вам  что,
Боженька подкидывает?
   - Варвара,  ты  кого  пригласила?  Сыщика  или  инспектора  налоговой
полиции? - холодно и въедливо спросила она сестру.
   - Танька, но если он об этом спрашивает, значит, ему нужно это знать,
- оправдываясь, ответила она.
   - А я так не думаю. Если бы он хотел разобраться со смертью отца,  то
не спрашивал бы о наших финансовых делах.
   - Извините,  уважаемые  дамы,  за  то,  что  доставил  вам  несколько
неприятных минут. - Улыбнувшись, я допил остатки самогона и,  подойдя  к
двери, отвесил шутовской поклон:
   - Дай вам Бог, чтобы в вашем подполье больше не появлялись трупы.
   - Всего хорошего, бычий лекарь! - смехом прыснула мне вслед Клавка. -
Если жопа зачешется, приходи опять, Альфред почешет.

***

   Оскорбленный, униженный и злой, я шагал по деревне в сторону  трассы,
размышляя о том, что таких дураков, как я, на  нашей  планете  не  очень
много. Скажите на милость, за каким чертом мне понадобилось  тащиться  в
это Лужино? Только затем, чтобы полудохлый  бык  мог  безнаказанно  меня
покалечить, а его рябая хозяйка  безответно  оскорбить?  Сидел  бы  себе
спокойно дома, кушал водочку и лениво отбрехивался от надоедливой Милки.
Нет же, потянуло на свежий воздух старого идиота, захотелось приключений
на собственную задницу. Ну и что? Нашел, причем в  прямом  смысле  этого
слова. Чертовы сестры-фермерши! И никакие они не фермерши, а натуральные
ведьмы. Особенно старшая. Хозяйка называется! Ведро корявое! А  как  она
засуетилась, когда дело коснулось ее финансов! Надо еще подумать, кто ее
папаньку завалил. Уж больно алчная бабенка. Не нравится мне она. Ну  это
ты, господин Гончаров, конечно, загнул. Не  станет  же  родное  дитя  на
родителя руку поднимать.  Хотя  как  сказать,  проломил  же  этот  самый
родитель бестолковку своей женушке. А почему  ты  так  уверен,  что  это
сделал он? А кто же еще? Только вот вопрос: зачем он это  сделал?  Какие
мотивы им руководили?  Скорее  всего,  самые  древние  и  примитивные  -
деньги. Но разве, живя с женой в мире и согласии, он не  волен  был  ими
распоряжаться? Конечно волен, если только убиенная им  супруга  не  была
бабой практичной и не  ставила  ему  определенных  ограничений.  Но  это
только в том случае, если финансы хранились на ее книжке или в ее чулке.
Все это я бы мог легко понять, будь у меня в руках  их  старая  домашняя
бухгалтерия. Но ее-то как раз и нема. Сгорела она случайно. Случайность,
впрочем, тогда хороша, когда приготовлена  заблаговременно.  А  покойный
был мужиком неглупым и с хваткой, это понятно  из  того,  что  хозяйство
своим дочуркам  он  оставил  крепенькое.  Кто  же  его  порешил?  Может,
несчастный  случай  подстроил  электрик  Валера?  Маловероятно,  он   же
прекрасно понимает, что первым, на кого падет подозрение, будет он  сам.
Эту простую версию наверняка уже отработала  милиция.  Да  и  зачем  ему
отрубать руку, дающую ему кусок  хлеба?  Тем  более  в  такое  кошмарное
время, когда найти работу - все равно что выиграть в  рулетку.  А  может
быть, я напрасно  ломаю  голову  и  действительно  произошел  несчастный
случай? Но тогда почему это дурацкое совпадение? Почему за четверть века
до его смерти покойная супруга по-особому отмечала этот  ден