хал  выспрашивать?
Тогда зря. Ничего такого я не знаю.
   - А кто же знает? - задал я дурацкий вопрос, иногда,  правда,  дающий
неожиданные результаты.
   - А тот, кто знал, того уже нет. Сдается мне,  что  про  него  ведала
наша учительша, внучка Алексея Михайловича, Мария Андреевна.
   - А почему ты так думаешь?
   - Она больше всех церковь опекала, почти  каждый  день  на  утес  тот
хромала. Бывало, дохромает и сядет, сидит и вроде  как  думу  думает,  а
сама, наверное, соображала, как половчее церковное  добро  оприходовать,
но ее уже нет.
   - Твой внучек, подонок, постарался, калеными щипцами  из  учительницы
тайну вытягивал. Причем, как мне кажется, по твоей, дед, наколке.
   - Обижаешь. Ежели и обмолвился я когда, то не  нарочно,  а  просто  к
слову получилось. Больно нужен мне их церковный хлам.
   - Вольно-невольно, а хроменькую под нож подставил.
   - Ну что я говорил? Ты и  меня  теперь  заарестуешь,  -  засопливился
старик.
   - Кому ты нужен, пень трухлявый. Что ж теперь делать! Давай уж выпьем
за упокой души рабы Божьей Марии! Да не из этого дерьмового хрусталя,  а
как положено. У тебя что же - лафитников граненых дома не осталось?
   - Лафитничков-то? Да вроде осталась  пара  штук,  сейчас  гляну.  Они
где-то здесь, в буфете болтались. Ну точно, вот они.
   Старик достал две пыльные граненые рюмки, и сердце мое подпрыгнуло от
радости. Это было то, что нужно. Пока он их всполаскивал, я  прикидывал,
как ловчее его прищучить и вынудить сознаться.
   Какое же разочарование меня долбануло, когда Трофимыч выставил их  на
стол. Гранеными они оказались только снаружи, внутренняя же часть,  там,
где предположительно стояла свеча, была гладко закатана.
   - Хорошая посуда, - разливая водку, решил я довести дело до конца.  -
Наверное, не у каждого такие рюмки водились?
   - Да что ты? - удивился старик. - Этого добра в каждом доме  навалом.
Лет тридцать тому назад только из таких и пили. Другой тары не знали.
   - А у Марии Андреевны тоже такие рюмки имелись?
   - А то как же. Это я хорошо  помню.  Она  хоть  сама  и  не  пила,  а
припасец у себя всегда держала. Ну, там кто дров  наколет,  кто  оградку
подправит, она тому и наливала.
   - Пойдем, дед, по селу прогуляемся, во  двор  к  ней  заглянем  и  на
крылечке еще раз помянем. Видно, хорошая она была женщина.
   - Женщина-то хорошая, да больно пора поздняя.
   - А чего тут идти, через три двора, вот тебе и  ее  дом.  Пойдем,  ты
виноват перед ней, а грехи надо замаливать.
   - Ну что с тобой поделаешь? Пойдем.
   Не слишком-то приятно входить в заброшенное жилище  недавно  умершего
человека, а тем более в темное время  суток.  Трофимыч  явно  чувствовал
некоторую робость и все время подталкивал меня вперед. Дойдя до крыльца,
мы сели на верхней ступеньке и выпили по первой. Потом как бы играючи  я
оторвал доски, что крест-накрест закрывали дверь, и позвал  его  в  дом.
Осмелев от выпитого, он охотно вошел следом.
   Увы, освещение от дома уже отрезали, и потому  мы  в  полной  темноте
присели к столу. Вроде как случайно, по пьяни, я смахнул со  стола  наши
рюмки и, ужасно сокрушаясь, что они кокнулись, предложил поискать тару в
хозяйстве Марии Андреевны.
   - А что их искать-то? Если соседка,  Люба,  не  забрала,  то  тут,  в
шкафчике, они и должны  быть,  -  пояснил  Трофимыч.  -  Посвети-ка  мне
зажигалкой. Ну вот, что я говорил, все на месте. И рюмки тута.
   Рюмки достал я сам и на ощупь определил, что  внутренность  граненая.
Что мне это даст, я пока не знал, но теперь  я  мог  вполне  обоснованно
предположить, что Мария Андреевна в подвал могла захаживать.
   Здесь же, возле  шкафчика,  мы  выпили  по  второй.  Пряча  в  карман
трофейную рюмку, я услышал под окнами подозрительный шорох и, решив, что
мои приключения начинаются опять, вытащил газовый пистолет. Припавшее  к
стеклу искаженное лицо сначала меня испугало, а потом заставило  зайтись
нервным смешком. За нами зорко наблюдала подруга и соседка покойной, моя
спасительница баба Люба.
   - Заходи, баба Люба, - громко и приветливо позвал я старуху. - Да  не
бойся, здесь только мы с Трофимычем.
   - Батюшки, а я-то уж перепугалась! - опасливо затараторила  старушка.
- Думала, опять тот черт под окнами шнырит. А вы-то что здесь делаете?
   - Да вот, баба Люба, проезжал мимо, думаю, дай  заеду,  помяну  Марию
Андреевну,  -  привольно  врал  я.  -  А  тут  и  Александр  Трофимович.
Присоединяйся к нам.
   - Помянуть - дело нужное, - согласилась она. - Но почему  здесь-то  -
да без света, впотьмах? Зашли бы ко мне.
   - Так получилось. А кто тут у тебя под окнами шнырит, спать не дает?
   - Да кто ж его знает? Впотьмах не видно, а на оклик не отозвался, как
сквозь землю провалился. Тайные дела у нас творятся.
   - Он под чьими окнами шнырил, под этими или под твоими?
   - Неделю назад все здесь шастал, а позавчера и под моими объявился. Я
проснулась оттого, что на меня кто-то через окно смотрит, поверите, лежу
ни жива ни мертва. Ни  слова  сказать  не  могу,  ни  рукой  пошевелить.
Собралась с духом, окликнула, а он и исчез.
   - А какой он из себя был, не помнишь?
   - Страшный, но я плохо его разглядела, он  к  стеклу  приплюснулся  и
фонариком по избе все водит да водит, будто высматривает что-то.
   - Надо было участковому сказать.
   - Так говорила, а он мне в ответ - пить надо, баба Люба, поменьше,  а
если пьешь, то получше закусывай. Однако  пришел,  посмотрел  следы,  но
ничего не нашел. Вот такие у нас дела творятся. С тех самых  пор  все  и
началось. Наливай, что ли. Помянем Марию-то Андреевну, все  она  кому-то
спать не дает.
   - Посвети-ка мне, Трофимыч, я бабе Любе портрет покажу, может, в  нем
она узнает своего черта. Ну  что,  похож?  -  поднося  поближе  к  свету
личность Носача, спросил я.
   - Да нет, этого-то я знаю, он ко мне днем приходил с гостинцами.  Все
про церковное серебро выспрашивал. Вот ведь люди, все неймется им.
   - А ты уверена, что наведывался ночью не он?  Подумай.  Если  прижать
его морду к стеклу да расплющить нос, может, то самое и будет?
   - Может, и так, да только в сомнении я. Тот вроде как пострашнее был.
   - А этот, который приходил к тебе с гостинцами, как представился?
   - Сказался Анатолием Васильевичем, собирателем для музея, а уж правда
ли, про то не знаю. Все у  меня  иконку  одну  выпрашивал,  обещал  даже
заплатить.
   - Отдала иконку-то? - наливая ей поминальную, спросил я.
   - Разбежался. Этих жучков я насмотрелась. Им оно  для  обогащения,  а
мне для души. Я хоть сама и неверующая, а лики божеские мне приятны.
   С бабой Любой мы расстались  в  двенадцатом  часу.  Поскольку  я  был
немного в подпитии, то решил часа два покемарить в  машине,  по-прежнему
припаркованной у дома Крутько. Вежливо отказавшись от его приглашений, я
залез  в  салон  и   призадумался,   пытаясь   найти   причину   слабого
беспокойства, что вдруг  начало  тревожить  меня.  Оно  возникло  совсем
недавно, и обследовать этот гнойник  нужно  было  немедленно,  пока  еще
свежа память. Прокручивая весь разговор и последние события, я  довольно
скоро  нашел  причину  своего  душевного  дискомфорта.   Он   таился   в
участковом, к которому обращалась  баба  Люба  по  поводу  своих  ночных
страхов и который в самом начале  нашей  истории  назвал  ее  баба  Люба
Стешкина.
   Что и говорить, Носач пошел куда дальше меня, выудил и эту  рыбку.  А
что я, собственно, про нее знаю? Да  ничего.  И  выпала  она  из  обоймы
подозреваемых только потому, что в прошлый раз  выкопала  меня  из  ямы.
Надо будет как следует ее проутюжить, но это уже после того, как я найду
таинственного  Анатолия  Васильевича.  По  моему  глубокому   убеждению,
сегодня он владеет всей информацией, поскольку, в отличие от  Гончарова,
не разъезжал по островам, не глядел на голых  девок,  а  целеустремленно
занимался своим делом. А баба Люба Стешкина пока подождет, тем более что
она им вычеркнута из списка. Осталась единственная  фамилия  -  Лютовой.
Да, загадка...
   Незаметно уснув, продрых я до самого  рассвета  и  только  с  первыми
лучами солнца понесся  домой,  где  меня  с  нетерпением  поджидали  два
встревоженных сердца. Большое полковничье  и  маленькое  сердце  любимой
жены.
   После бурного восторга и упреков,  вызванных  моей  задержкой,  тесть
затащил меня в кабинет и, сурово выговорив, представил свой отчет:
   -  Названный   тобой   телефон   принадлежит   гражданке   Симоновой,
проживающей по адресу Березовый бульвар, дом 20 и квартира 6,  но  вчера
до самого позднего вечера по нему никто не отвечал.
   - Спасибо, а что в отношении Светланы Сергеевны Лютовой?
   - Тут  дело  обстоит  несколько  хуже.  Она  задержана  за  перевозку
наркотиков в крупных размерах. Не знаю,  какие  у  нее  связи,  но  если
таковых нет, то загреметь она может прилично, - на одном дыхании сообщил
полковник и скорбно высморкался.
   - Можем ли мы ей помочь? - пытливо глядя ему в глаза, спросил я.
   - Помочь можно всем, - неопределенно и горестно ответил он. - Неплохо
бы только знать, кому помогаешь и зачем.
   - Помочь невиновному человеку, которого намеренно подставили.  Кстати
сказать, вашего покорного слугу хотели упрятать точно таким же макаром.
   - Так-то оно так, но все равно потребуются некоторые издержки.
   - Думаю,  что  за  этим  дело  не  станет,  -  хватаясь  за  телефон,
облегченно заверил я.
   - Погоди, а  чего  ты  так  о  ней  печешься?  Она  тебе  кто?  Жена?
Любовница?
   - Она наш клиент, и об этом стоит помнить не только мне, но и вам.
   - Ты все-таки взялся тащить то церковное дело?
   - Да, и я его добью, - накручивая диск, уверенно ответил я.
   - Если не добьют тебя.
   Отец Никодим оказался дома, чему я был несказанно рад, впрочем, и  он
тоже. После немногословных приветствий я спросил,  как  обстоят  дела  с
матушкой.
   - Не так хорошо, как хотелось бы. Вы обещали...
   - Да, поэтому ждем вас сегодня после обеда у себя дома, -  оборвал  я
его и, положив трубку, обратился к полковнику:
   - Вы сегодня после обеда располагаете некоторым временем?
   - По-моему, ты уже все сказал вместо меня. В два часа я буду дома.
   - Ну вот и отлично. Это на тот случай, если я вдруг задержусь.
 
*** 
 
   Клара Оттовна Старикова сегодня немного припозднилась. Я успел выдуть
две чашки чаю, прежде чем эта миловидная особа дала о себе знать.
   - Валентина  Николаевна,  немедленно  уберите  мусор  от  подъезда  и
прогоните шелудивых собак, что  разлеглись  на  ступеньках,  -  зычно  и
требовательно заявила она о своем приходе.  -  Совсем  распустились.  Не
гостиница, а горьковская ночлежка. Чтобы через  пять  минут  был  полный
порядок, в противном случае сниму энный процент с заработной  платы.  За
исполнением я прослежу сама.
   Выдав начальственный гневный нагоняй, она наконец вошла в приемную, и
мое присутствие если ее и обрадовало, то виду она не подала.
   - А, это вы?  -  стремительно  проходя  в  кабинет,  промежду  прочим
заметила она и хотела закрыть за собой  дверь,  но  в  последний  момент
передумала  и  предложила  войти.  -  Доброе  утро,  господин  Гончаров,
извините за мою несдержанность. Вы, вероятно, все  слышали,  но  честное
слово - уже сил нет ругаться с моими неряхами.
   - Не извиняйтесь, я совершенно вас понимаю. Русская баба,  она  такое
существо! Пока ее носом в грязь  не  ткнешь,  она  пальцем  о  палец  не
ударит.
   - Не иронизируйте, это действительно так. В грязи зачаты, в  грязи  и
живут.
   - А вы сами? -  чувствуя,  как  снизу  к  горлу  поднимается  зеленая
злость, непринужденно спросил я.
   - Что я сама? - удивилась она, не понимая вопроса.
   - Сами-то позабыли, в каком свинарнике были зачаты?
   - Ну знаете ли... - зашлась она от гнева и, еще не решив, как со мной
поступить, резко села в свое кресло. - Где вы воспитывались?
   -  В  интернате  для  дефективных  детей.  Наши  воспитатели   любили
говорить, что мы зачаты в грязи и в пьянстве. Наверное, после этого я не
люблю, когда мне об этом напоминают.
   - Не могу понять, говорите вы серьезно или в очередной раз шутите?
   - Не вижу особой разницы. А тем более вы-то оскорбили всерьез.
   - Кого? - искренне удивилась она.
   - Да ту же русскую бабу, каковой, кстати сказать, являетесь сами.
   Закусив губу, она помолчала, соображая, не выгнать ли меня вон,  пока
наконец не нашла единственно верного решения.
   - А ведь вы правы, - принужденно улыбнувшись, признала она.
   - А я всегда прав.
   - Но мусор от двери все равно убирать нужно.
   - Нисколько в этом не сомневаюсь, но только не унижая достоинство.
   - Согласна, - закуривая, подвела она итог драчке. - А вы  ко  мне  по
какому поводу?
   - Хотел задать вам ряд вопросов. Нет ли вестей от  вашей  французской
мамы?
   - Нет, как уехала со своим ненаглядным, так словно в воду канула.  Но
я не удивляюсь. Письмами она меня никогда не баловала. Одно-два  в  год,
не больше.
   - Понятно. Клара Оттовна,  слышал  я,  что  в  вашей  гостинице  есть
некоторый хитрый номер, который находится под  вашим  личным  контролем.
Это правда?
   - Если вы имеете в виду какую-то потаенную  комнату  времен  Людовика
XIV, то я в первый раз о такой слышу.
   - Нет, речь идет о резервной комнате под номером ноль.
   - Она не находится под моим личным контролем, просто мы ее держим  до
последнего на случай приезда какого-то экстренного клиента.
   - И пять дней тому назад ее занимал именно такой экстренный гость?
   - Это вы о ком говорите?
   - О том человеке, который в этом номере проживал. Причем проживал без
прописки,  а  по  единому  вашему  велению,   что   является   грубейшим
нарушением.
   - Ах, вы о том типе, - сразу вспомнила Клара и схватилась за голову.
   - Да, о нем. Кто он такой, как его фамилия и где он проживает?
   - Господин Гончаров, ну откуда же мне знать.
   - А что, вы так вот  просто  можете  лично  вручить  ключ  от  номера
человеку с улицы, даже не посмотрев его паспорт  или  в  крайнем  случае
какое-то удостоверение? Не кажется вам это немного странным?
   - Да нет же, все гораздо проще. Поселить этого мрачного субъекта меня
попросила мать, что я и сделала. Она за него платила и держала ответ.
   - Взгляните, пожалуйста, - показал я портрет, - это он?
   - Вне всякого сомнения, такого ни с кем не опутаешь.
   - Тогда объясните мне, почему он продолжал проживать некоторое  время
уже после того, как ваша драгоценная матушка выехала?
   - Все очень просто - так было  ею  уплачено  за  номер.  Как  видите,
ларчик открывается просто. И если это все, что вы хотели от меня узнать,
то...
   - ...то позвольте вам выйти вон? Я правильно вас понял? - спросил я и
угрожающе добавил:
   - Ну что ж, до скорого свидания, уважаемая Клара Оттовна.
   Выйдя на крыльцо, я убедился, что здесь приказ начальника - закон для
подчиненных.  Валентина  Николаевна  усердно  сметала  жухлую  листву  и
старательно  утрамбовывала  ее  в  ведра.  Блохастые   собаки,   имевшие
несчастье заниматься утренним туалетом возле входа,  видимо  обидевшись,
отбыли в неизвестном направлении.
   - Бог в помощь, Валентина Николаевна подходя ближе, поздоровался я  с
уборщицей. Однако строга у вас начальница.
   - А как же, порядок должен быть во всем, - охотно отозвалась она. - А
я что-то сегодня расклеилась, совсем забыла  крылечко  подмести,  вот  и
получила.
   - Всяко бывает, не расстраивайтесь. Валентина Николаевна, вы помните,
как здесь проживала супружеская пожилая чета из Франции?
   - А как же не  помнить,  вежливые  и  обходительные  люди,  по-русски
хорошо понимают, как же не помнить? Яков  Иосифович  мне  несколько  раз
мороженое покупал. Хорошие люди, не чета нашим.
   - А не подскажете мне, когда и как они съехали?
   - Отчего же не сказать - скажу, я как раз улицу здесь  мела.  А  было
это утром пять дней назад. За  ними  пришло  такси.  Они  погрузились  и
уехали.
   - Их кто-нибудь провожал или, может быть, сопровождал?
   - Провожала их сама Клара Оттовна,  а  вещи  им  носил  наш  охранник
Пашка.
   - То есть они уехали одни?
   - А то с кем же? Клара Оттовна сказала, что домой, на  родину,  через
Москву направились.
 
*** 
 
   Дом  под  номером  20  по  Березовому  бульвару  ничем  особенным  не
отличался. Шестую квартиру на втором этаже охраняла металлическая дверь,
сквозь которую был хорошо слышен работающий  телевизор.  Однако  на  мои
продолжительные и настойчивые звонки никакой реакции из шестой  квартиры
не последовало, зато из седьмой вышла молодая женщина и  с  любопытством
спросила:
   - Не отвечают?
   - Не отвечают. А телевизор орет на полную катушку.
   - Странно, пожилые люди, а такая беспечность.  И  вчера  было  то  же
самое.
   - Что то же самое? - зацепился я вопросом.
   - Вечером приходил какой-то мужчина и, как и вы, не мог  дозвониться,
хотя, как и сейчас, в квартире громко то пел,  то  говорил,  то  стрелял
телевизор.
   - Наверное, нужно вызывать милицию  и  ломать  дверь,  -  выдвинул  я
предложение.
   - Зачем же ее ломать? - удивилась она. - Вика мне оставила  две  пары
ключей. Одну я отдала квартирантам, а другая так и висит у меня.
   - Вика Симонова? - начиная что-то соображать, спросил я.
   - Ага. Она на год к мужу на Дальний Восток укатила, а меня  попросила
подобрать  подходящих  квартирантов.  Я  дала  объявление,  и  отбою  от
желающих не было. Но первого встречного я пускать не стала, ждала, когда
явится кто-то посолидней. А пять дней назад появились эти Рафаловичи,  и
я, не раздумывая, с ними столковалась.
   - Давайте ваши ключи, посмотрим, что там у них творится, вдвоем-то не
так страшно.
   Ну  вот,  теперь,  кажется,  все  встает  на  свои  места.  Как  я  и
предполагал,  не  могла  Зоя  Андреевна  уехать  просто  так,   несолоно
хлебавши. Не такой она человек.
   - А может, сначала вызовем милицию, а уж  потом  будем  открывать?  -
поделилась своими сомнениями осторожная соседка.
   - Милиция будет шибко ругаться, если откроет дверь и  никого  там  не
найдет, - возразил я и тем самым подтолкнул ее к действиям.
   В опрятной, уютной комнате Яков Иосифович безмятежно  спал  в  кресле
перед телевизором, а Зоя Андреевна, накрывшись пледом, удобно устроилась
на диване.
   - Они спят, - шепотом сообщила соседка. - Зря только их потревожили.
   -  Спят,  -  мрачно  подтвердил  я,  прикоснувшись  к  холодной  руке
Рафаловича. - Спят и  видят  райские  сны.  Им  больше  уже  никогда  не
проснуться. Вызывайте милицию.
   - А они... - что-то хотела спросить молодайка,  но,  передумав,  тихо
упала в обморок.
   Этого мне только не хватало. Вместо того чтобы  заниматься  нужным  и
полезным делом - шмоном квартиры, я был  вынужден  всю  свою  энергию  и
внимание переключить на чувственную даму. Впрочем, кружки воды  хватило,
чтобы привести ее в сознание.
   - Вы думаете, они  в  самом  деле  мертвы?  -  со  страхом  глядя  на
квартирантов, спросила она, поднимаясь.
   - Мертвее не бывает. Вызывайте милицию. Да не  с  этого  телефона,  -
упредил я ее схватить трубку рядом стоящего аппарата. - Его не трогайте.
Идите к себе в квартиру и вызывайте со своего домашнего.
   - Да, конечно, я вас понимаю, - заторможенно ответила она и поплелась
к себе.
   Времени у  меня  было  в  обрез.  Обмотав  руку  носовым  платком,  я
обследовал  содержимое  карманов  Рафаловича  и  дамской   сумочки   Зои
Андреевны. Оставив все как есть, я забрал  только  их  записные  книжки.
Буквально секундой позже в  дверь  заглянула  соседка  и,  сообщив,  что
милиция вызвана, наотрез отказалась уходить из квартиры. Чертова  кукла,
как же ее спровадить?
   - Послушайте, милая, а вы не могли бы сварить, мне крепкого кофе?
   - С удовольствием, - обрадовалась она. - Вам с сахаром?
   - С сахаром, с сахаром, - пробурчал я.
   Как только она закрыла свою дверь, я тенью папы  Гамлета  выскользнул
из квартиры и что есть духу припустил к машине. Отъехав метров на ст