рно запищал, ласково спросил:
   - Эдинька, где замки, которые ты снял с дверей квартиры дяди Бори?
   Стоя  в  позе  наказанной  цирковой  болонки,  он  наконец  правдиво,
по-пионерски, ответил:
   - В соседнем доме, в третьей квартире один, а второй у мента.  Да  их
же милиция смотрела, сказали, что отмычки не применялись.
   - Двоечник ты, Эдя, а еще балык жрешь. Какие замки были? - спросил я,
отпуская его разбухшее ухо.
   - Да такие же точно, как эти. Я специально выбирал, чтоб  лишний  раз
дверь не долбить. Точь-в-точь накладные, цилиндровые. А  врезной  -  тот
вообще не трогал, на него не было закрыто, он и остался целым.
   - Как были закрыты двери? Кто вскрывал?
   - Да я вскрывал. Сначала наружную, я ее фомкой отдавил  сколько  мог,
потом монтажку вставил, потом еще одну, приналег, она затрещала, ну я ее
и вывернул. Она только на защелку замка была закрыта, цепочка так просто
висела, она и целая, глядите.
   Сварная на стыках, добротная вороненая цепочка действительно была  не
тронута.
   - Дальше.
   - Ну, то же самое и с другой дверью, только тут я не  выворачивал,  а
саданул плечом, погнул  ригель  замка,  а  задвижку  вообще  изуродовал,
планка в конец коридора прямо к упокойному отлетела.  Ну  и  этот  замок
только защелкнут был, без проворотов...
   Наблюдательности сантехника я позавидовал.
   - Хорошо, Эдик, а ты-то вошел в квартиру?
   - Да, вот досюда. - Он показал  расстояние  метра  два  от  входа.  -
Дальше меня менты не пустили.
   - Ты видел, как лежал труп?
   - Ну да.
   - Как?
   - Ну как... как? Лежал на спине.
   - Покажи, ложись так же.
   - Да ты что? Ладно... сейчас.
   Он покорно лег, чуть согнув вывернутую левую ногу в колене, а головой
устроившись на бордюрчике основания трюмо.
   - Вот так он лежал, а лицо у него было - жуть, вот такое!
   Эдик вытаращил правый глаз, прикрыл левый,  скривил  рот  и  прикусил
кончик языка.
   На секунду замер, давая мне время зафиксировать. Бориса передернуло.
   - Кончайте, пойдемте на кухню.
   Я же говорил,  что  этот  "санузел"  жрал  балык,  так  оно  и  было.
Прозрачные ломти осетрины  лежали  на  разделочной  доске,  искромсанные
равнодушной рукой.
   Сделав аккуратный бутерброд, я  выпил  протянутую  Борисом  водку,  с
наслаждением вдыхая копченость, спросил:
   - А скажи, Эдик, кровь под головой была?
   - Было немного, но не сильно.
   - Спасибо, ты свободен, закрепи только задвижку.
   - Это я в момент. - Разочарованный, он поплелся  в  переднюю,  тяжело
потрескивая паркетом.
   - Ну что же, Борис Андреевич, - переключил я внимание на  хозяина,  -
буду заниматься этим делом, если вы не передумали.
   Он отрицательно замотал головой.
   - Если вы не передумали, - повторил я, -  и  согласны  помогать  мне,
ничего не скрывая.
   Кротов кивнул утвердительно, а к нам уже спешил  Эдуард,  проделавший
работу в срок и на "отлично".
   - Борис Андреевич, налейте ему стаканчик. Пусть выпьет и оставит  нас
одних. Правда, Эдик?
   Но одуревшего мастера то ли гордость обуяла, то ли алкоголь  взыграл.
Он замахал кулаками, хрипло восклицая:
   - Ты, падла, ты кто такой, чтоб в чужом доме командовать? Да мы  тебя
с Андреичем сейчас!
   Он ухватил меня за волосы и потащил из  кухни  по  коридору,  явно  к
выходу и явно для того, чтобы выбросить вон. Изловчившись, я заехал  ему
локтем в  солнечное  сплетение,  и,  кажется,  заехал  удачно.  Впрочем,
раздумывать было некогда, и я поставил точку ребром ладони  в  основание
его пустого черепа. Он отключился тут же.  Раскинув  в  стороны  длинные
босые ноги и привалившись к стене, Эдик походил на  праздничного  индюка
перед зажаркой.
   - Слушай-ка,  Борис  Андреевич,  а  кто  тебе  меня  рекомендовал?  -
поинтересовался я, любовно и нежно  разглядывая  свой  локон,  выдранный
безжалостной рукой сантехника.
   - Яков Михайлович, знакомый отца.
   - Да, хорош рекомендатель. Еще не сидит? Да  не  волнуйся,  очухается
твой сантехник. Покажи-ка мне, где  папаня  хранил  наследие  проклятого
царя.
   Борис кивнул и открыл стеклянную дверь  в  зал.  Подойдя  к  книжному
шкафу, он вытащил объемистый фолиант,  протянул  мне.  Дорогой  переплет
тисненой кожи и медные накладные уголки приятной тяжестью легли в руки.
   Борис включил свет, и я заржал  громко  и  откровенно,  до  слез,  до
колик. Золотым тиснением по нежно-белой телячьей  коже  было  выдавлено:
"Капитал", том 2", а вверху - "Карл Маркс". Старик явно не жаловался  на
отсутствие юмора.
   - Там задняя обложка полая, щель с внутренней стороны...
   - А старик у тебя хохмач был, удумал, надо же.
   - Это товарищ по работе ему подарил, специально для червонцев.
   - Что? Кто-то еще о них знал?
   - Конечно, после смерти мамы он особенно не скрывал. А вот она  очень
боялась, иногда по ночам не спала, отдать в  фонд  государства  просила.
Отец только посмеивался. Ну а после  смерти  мамы  тут  преферанс  часто
собирался, с работы двое мужиков и Валя, референт отца и...
   - Что - и?
   - Ну, его женщина, что ли.
   - Ну - и?
   - Ну и выпьют, бывало, понемногу. За вечер вчетвером от силы  бутылку
коньяку. Больше  развлекались.  В  жмурки  играли,  в  фанты.  Еще  одна
приходила. Бывший секретарь отца, Нина. Красивая, стерва, она, по-моему,
с ними со всеми... Я однажды поздно пришел, так она у меня в  постели...
голенькая. Я ее выпроводил, потом, правда, сожалел, но другого случая не
представилось. "Куй железо, пока горячо". Не знаю, как остальные, но вот
эти четверо знали о монетах точно.  Отец  им  показывал.  Один  из  них,
Степан  Ильич  Князев,  эту  книжку-шкатулку  и  подарил,  целевым,  так
сказать, назначением. Отец вообще любил такие  подарки-безделушки.  Весь
этот фарфор - дареный.
   На серванте, на полках, в книжных шкафах - везде, где только можно, -
стояли,  сидели,  лежали  тончайшей  работы   фарфоровые   изделия:   от
крохотных, не более двух-трех сантиметров, собачек, обезьян, Чио-Чио-сан
до крупных пастухов и пастушек. А на  верхней  крышке  белого  вычурного
пианино важно  сидел  большущий  английский  бульдог,  охраняя  покой  и
благополучие кротовского дома.
   - Борис Андреевич, а когда эти люди последний раз были здесь?
   - Ну, по Валиным словам, как раз за шесть часов до кончины  папы,  на
поминках матери. Сама-то она не пришла. -  Он  усмехнулся.  -  Моральный
фактор сдержал.
   Щелкнули замки входных дверей. Я выглянул в прихожую. Эдуард удалился
по-английски.
   - Ну и где я могу найти этих  господ?  -  возвращаясь  к  прерванному
разговору, поинтересовался я.
   - Посмотрим в его телефонной книжке. Так, вот Князев, а вот и Чистов.
Но только здесь адреса не указаны, одни телефоны.
   - Пойдет, - согласился я и на это. - А как найти его девочек?
   - Ну, Валин телефон и адрес я знаю, приходилось бывать. А через нее и
на Нину выйти недолго. Вам записать?
   Я согласился.
   - Борис, скажите, а вообще-то как у отца было со здоровьем?
   - Ну как? Гипертоник он был, это верно, но сильных приступов  никогда
не было.
   - Моя бабушка тоже умерла только один раз, и я...
   Резкий звонок не дал развить мою глубокую  философскую  мысль.  Борис
пошел открывать, а я обнаружил бар и, выбрав красивую бутылку с понятной
на всех языках пометкой "40", извлек ее  на  свет.  Налив  в  серебряный
стаканчик, продегустировал. Оказалось, очень даже  ничего.  И  я  совсем
было решился повторить,  когда  открылась  дверь  и  хозяин  втолкнул  в
комнату высокую загорелую девицу, обтянутую синими джинсами и  такой  же
курткой. Она была бы красива, если б не какая-то запущенность физиономии
и волос. Косметика отсутствовала, взамен нее нос покрывала белая  шелуха
обгоревшей кожи, а морщины от солнца явно старили девчонку.
   - Знакомьтесь: Ольга, моя жена, - представил он. - А  это  Константин
Иванович, сыщик и очень хороший мужик. Вы пока общайтесь, а я приготовлю
себе ванну.
   Она оказалась не настоящей женой, а только предполагаемой, потому что
там, в тайге, они обо всем договорились, да рядом не было ни  загса,  ни
церкви. Но я понял, что сие обстоятельство  не  помешало  их  физической
близости. Оле - практикантке - было не более двадцати двух лет от  роду,
стало быть, по возрасту она  как  нельзя  лучше  подходила  Борису,  уже
перевалившему тридцатилетний рубеж.
   В свою очередь Ольга вежливо поинтересовалась, кто я и чем занимаюсь,
почему изгнан из органов;  получив  исчерпывающие  ответы,  она  дернула
облупленным носиком и побежала  на  призывно-торжествующий  клич  самца.
"Наверное, наполнил ванну и сейчас будет оттирать ее многогрешное тело",
- меланхолично подумал я, потягивая из своей рюмки  не  то  ром,  не  то
коньяк, да и какая, впрочем, разница.
   Процесс омовения явно затянулся, и  золоченые  амуры  на  часах-ампир
стрелами настойчиво указали мне на двенадцать часов.
   Я решительно убрал бутылку, прошел в коридор и уже возился с обувью в
передней,  когда  дверь  ванной  открылась,  выпуская  очистившуюся   от
походной пыли пару. Без очков, в плавках, с мокрой бородой,  Кротов  был
похож на ильфо-петровского Лоханкина, тайком ворующего кус мяса.  Ольга,
завернутая в банный халат, еще не осознав новой роли  хозяйки,  казалась
растерянной. Как  я  понял,  она  была  впервые  в  этом  доме:  девушка
нерешительно прошла в комнату Бориса и осторожно прикрыла дверь.
   - Ну вот что, Борис Андреевич, поскольку я взялся за  это  дело,  мне
нужен обусловленный аванс.
   - Ну да, конечно. Сколько?
   - Извините. - Я резко открыл дверь, собираясь уйти.
   - Да что вы, ну конечно, ведь мы договорились.
   Он упрыгал в родительскую комнату и  приволок  десять  десятитысячных
купюр, а я протянул ему заранее  приготовленную  расписку,  заметив  при
этом, что юридической силы она не имеет.
   - Да зачем же?  Не  надо,  -  отказывался  Борис,  бережно  складывая
бумажку вдвое.
   Здесь-то и влетела в открытую дверь эта птичка. Она повисла на  худой
геологической шее и приникла к мокрой волосатой Бориной груди,  оставляя
на ней ярко-бордовые полосы губной помады.
   Примерно представляя, что последует дальше, я, тактично попрощавшись,
вышел.
   Уже открывая тугую парадную дверь, я услышал за спиной громкий шепот:
   - Иваныч, сюда спустись, разговор есть.
   Плохо освещенные ступени вели вниз,  в  подвал.  Там  горела  тусклая
лампочка, освещая тучную фигуру Эдуарда.
   - Что за тайна у дитя подземелья? - спросил я, спускаясь.
   - Пойдем, Иваныч, ко мне. Ой, что покажу.
   "Голубь  решил  проучить  меня  посредством  друзей  или  чего-нибудь
тяжелого", - подумал я, вежливо отказавшись  от  любезного  предложения.
Боком я начал уже подниматься к выходу, держа слесаря в поле зрения,  но
он, отгадав мои сокровенные мысли, молитвенно сложил ручищи  и  страстно
зашипел:
   - Иваныч, ты не подумай чего, штука важная. А за то извиняй, дурак  я
пьяный. Ей-богу, вот, гляди.
   Он сунул мне  мятую  фотографию.  На  ней  была  изображена  довольно
миловидная женщина примерно  лет  тридцати.  Что-то  неуловимо  знакомое
мелькнуло и исчезло, оставив непонятное смутное чувство.
   - Это мать Бориса, - пояснил Эдик. - На чердаке  нашел,  возле  трупа
того бомжа. А дома у Бориса  я  не  хотел  говорить,  чтоб,  значит,  не
расстраивался он.
   - Ну давай, веди в свою конуру.
   В биндюжке стоял верстак, старый, но работающий  телевизор  и  кем-то
выброшенный  диван.  При  свете  мощной  лампы  я  еще   раз   разглядел
фотографию. Конечно же нос и  глаза  как  у  Бориса,  а  остальное  сын,
очевидно, унаследовал от отца.
   - Ну, рассказывай, - разрешил я Эдику,  устраиваясь  между  диванными
пружинами.
   Он как-то сразу поскучнел и замялся, но вдруг, обнаглев, выпалил:
   - На Западе за сведения платят.
   - Эдя, - парировал я мягко, - мы же не на Западе, мы  на  Востоке.  А
как чудно я  тебя  трахнул  по  черепу,  прелесть.  Эх,  -  выдохнул  я,
привставая.
   - Только попробуй еще, - завизжал он, выхватывая разводной ключ. -  Я
с тобой как с человеком, а ты... Был мент, ментом и остался.
   - О-о-о, а откуда такие сведения?
   - От верблюда. - Он умолк, как подавился.
   - Ну? - Я давно заметил начатую бутылку под верстаком и теперь сделал
вид, что нагибаюсь за ней. Это отвлекло его внимание,  и  через  секунду
гаечный ключ со свистом влетел в стену, а сантехник, кряхтя от  боли,  с
рукой, взятой мной на излом, отбивал лбом поклоны.
   - Видишь, Эдинька, что бывает, когда не слушают старших? Что ты хотел
сказать дяденьке?
   - Мент поганый, - просипел он и взвизгнул от  боли.  -  Отпусти,  все
расскажу.
   - И дядю Костю не шарахнешь тупым твердым предметом по голове?
   - Не шарахну.
   - И будешь сидеть тихо и скромно? Как девушка на выданье?
   - Ага. - Он сел к верстаку, обхватив руками колени, всем своим  видом
показывая покорность и готовность ответить на любые, самые неприятные  и
каверзные вопросы. - Иваныч, а может, по сто? - Он кивнул под верстак.
   - Потом, Эдик. Рассказывай.
   - Да что тут рассказывать?  На  третьем  этаже,  в  шестой  квартире,
потолок промокать стал. Он-то давно промокает, да у  меня  все  руки  не
доходят. А тут в понедельник ко мне Эрнст Львович пришел, Христом  Богом
молит: "Сделай  что-нибудь.  На  рояль  с  потолка  капать  начало".  Ну
понятно, пожалел старика, даже деньги сначала не хотел брать.  Прихватил
я свой ридикюль с ключами, поперся наверх. На площадке перед  входом  на
чердак остановился, по карманам шарю, ищу ключ  -  там  замок  амбарный,
навесной. Тут мне запах послышался,  тухлятиной  тянет.  Неужто,  думаю,
Кротов из пятой квартиры так завонял?  Его  как  раз  с  утра  из  морга
доставили после вскрытия. Потом смотрю, а дверь-то чердачная не заперта,
замок висит, а пробой из косяка выдран. Я дверь дернул, и тут  мне  этот
запах в нос шибанул. Я, Иваныч, на запахи-то не очень  реагирую,  а  тут
прореагировал прямо на площадку. Однако, думаю, надо  глянуть  -  что  к
чему. Платочек керосином смочил, прижал к носу и зашел.  Там  темно,  но
мертвяка я тут же увидел: он сразу, в метре  от  входа,  в  пыли  лежал,
раздутый весь. А фотография эта у самого входа была. Я  ее  и  подобрал.
Участкового позвал, а фотку не отдал - мало ли что, думаю. Борьке и  так
не сладко, а еще по этому делу таскать будут.
   - А что за труп? Знакомый?
   - Да нет, бомжик какой-то, не наш,  залетный.  Своих-то  я  знаю,  до
осени тут Сашка с Натальей Александровной жили. Они спокойные, у  них  и
ключ от чердака был, не  безобразничали.  А  по  осени,  как  в  Ташкент
подались, так с концами, может, уже так  же,  как  этот...  Ясное  дело:
житьишко у них не сладкое.
   Я вытащил пятисотенную бумажку.
   - Это тебе за информацию, но на чердак нужно взглянуть. Проводи.
   - Да иди сам. Зачем я нужен? Вверх по лестнице - и упрешься в зеленую
дверь. Вот тебе ключ, а у меня дел полно. Да и  ходить  туда  настроения
нет.
   Он протянул ключ и взамен ловко выдернул купюру.
   Стараясь  не  привлекать  внимания,  я  поднялся  на  площадку  перед
чердачным входом. Обычная стандартная площадка - два  на  четыре  метра,
как  на  всех  этажах.  Только  в  стене   находилась   одна   дверь   -
непосредственный выход. По  обеим  сторонам  составлена  старая  мебель.
Справа - огромный  неуклюжий  буфет  и  обитый  металлическими  полосами
сундук. Слева - какие-то тумбочки, разнокалиберные стулья и  унитаз.  За
стенкой буфета и фронтальной стеной  чердака  из  грязного  тряпья  было
сложено лежбище, и ширина всей норы что-то порядка полуметра.  На  самом
чердаке интересного ничего обнаружить не удалось, если не  считать  уймы
разнокалиберных следов - свидетельство недавнего людского пребывания.
   Отдав ключ, я вышел на улицу, толком не зная, что предпринять дальше.
Следовало  обойти  всех  кротовских  друзей,  поговорить  с  участковым,
пообедать  и  позвонить  Ленке,  моей  приходящей  не  то  жене,  не  то
любовнице. Щурясь на солнце, я  стоял  как  буриданов  осел,  никого  не
трогая и общаясь исключительно с самим собой.
   Едва не сбив меня с  ног,  мимо  промчался  пацан,  прижимая  к  себе
сверток.  За  ним  по-слоновьи  топал  пузан  лет  пятидесяти,  в  мятой
милицейской рубашке и в таких же жеваных штанах.
   - Все равно знаю! - орал он вслед убегающему, безнадежно отставая.  -
Все равно знаю, где ты живешь.
   - Тогда зачем об этом говорить? -  приветливо  спросил  я,  незаметно
подключаясь к неспешному бегу участкового.
   - Да откуда я  знаю?  -  тяжело  отдуваясь,  выдохнул  он.  -  Костюм
спортивный с прилавка увел, сволочь, у кавказца.
   - Так тот, наверное, и не заметил.
   - Ага, не заметил. Так завопил, что транспорт остановился. А  вы  кто
будете? - совсем уже останавливаясь, поинтересовался он.
   - Константин Иванович Гончаров.
   - И что вам, гражданин Гончаров, нужно от капитана Бабича?
   - Поговорить.
   - Тогда идем ко мне в участок.
   - Может, лучше в столовую? Я еще не обедал.
   - А я в столовых не питаюсь. Финансы, знаете  ли,  не  позволяют.  Мы
недавно переехали, беженцы вроде, с этого самого  Кавказа.  Видеть  этих
самых кавказцев не могу: они там в грош нас не ставят и здесь хозяева. Я
пацанчика-то нарочно не словил.
   Мы присели на скамейку  посреди  двора,  закурили,  и,  подумав,  что
вступление можно считать завершенным, я кивнул на кротовский дом:
   - Говорят, оттуда недавно два трупа вынесли?
   - Было дело.
   - Убийство или как?
   - А вот это, гражданин Гончаров, дело пятое. И  вводить  вас  в  курс
дела мне не позволено. Кто вы, собственно, такой?
   Пришлось выложить свою не совсем кристальную биографию. И напомнить о
моем последнем нашумевшем деле, из-за которого я стал  безработным.  Он,
очевидно, что-то слышал об этом, потому что сразу как-то подобрел и даже
зауважал.
   - Так вы  тот  самый?  Молодец,  молодец.  Я  тоже  когда-то  начинал
следователем, да там нашему брату ходу не дают. Ладно. Кому нужно  чужое
горе? У вас у самих проблем полон рот. Что по старику, то это,  конечно,
инсульт, хватил удар, а когда падал, добил себя окончательно. Гримасы  у
таких на лице часто бывают.
   - А что по бомжу?
   - Здесь налицо убийство необычное. Мало того, что ему  скрутили  шею,
будто куренку, еще и в пояснице переломили хребет. Заметь, не палкой или
ломом перешибли, а аккуратно переломили, будто спичку. Следов  не  было.
Наверное, убийца его оформил на площадке, а на  чердак  только  закинул,
сам в пыль не наступая. Взломал дверь и зашвырнул труп подальше.
   - А что известно об убитом?
   - А ничего, никаких документов у него не было. На момент убийства был
трезв, наколки отсутствуют. Одет  был  в  брюки  финского  производства,
очевидно костюмные, очень грязные, но не обтрепанные. Серая рубашка тоже
грязная и тоже новая. В карманах брюк расческа, носовой платок и  сто  с
лишним рублей в кармане сорочки. Смерть наступила с шестого на  седьмое,
ночью, так же, как у старика Кротова. Никто его не знает,  и  таковой  в
розыске не  значится.  Вот  и  все,  Константин  Иванович,  что  я  могу
рассказать. Если что-то  будет  нужно,  найдете.  Мой  опорный  пункт  в
соседнем дворе.
   Я на прощанье крепко пожал ему руку со словами, что  все  образуется,
наладится и мы прорвемся. Он устало и безнадежно махнул рукой  и  тяжело
пошел к мини-рынку наводить порядок среди кавказцев.
   Деловито и точно  желудок  сообщил,  что  уже  шестнадцать  часов  по
местному времени, это подтвердили и часы. Протиснувшись в троллейбус,  я
поехал к Ленке на работу. В кабак мы, конечно, не  пойдем,  но  домашнюю
пирушку устроим.

***

   Пока  Елена  на  кухне  звякала  тарелками,  стучала  ножом  и  вслух
размышляла о моем неумении и нежелании устроить нормальный семейный быт,
я, подтащив к тахте телефон, аккуратно набрал первый номер. Степан Ильич
Князев, бывший заместитель Кротова, а теперь президент какой-то  сложной
фирмы по взаимосвязям.  В  ответ  на  мою  просьбу  пригласить  "самого"
бесстр