майором, то в сенате не служи..." Обойдусь без сопливых, да и толку от тебя как с козла молока.
     - Конечно, у тебя же есть Ухов!
     - Юрка, пей и проваливай, мне надо отдохнуть и подумать.
     Этой невинной радости меня лишил приход Милки. Страшного в этом ничего не было, если бы не одно "но"... Она притаранила с собой огромную дорожную сумку. Запахло опасностью. С ужасом я наблюдал, как, раздевшись, Милка начала потрошить ее необъятное брюхо. Вещь за вещью на мой диван ложились плащи, костюмы, юбки и прочие рейтузы. Гора росла, и конца этому не было. Дело делалось фундаментально, и моя роль сводилась к минимуму.
     - Может, ты скажешь, в чем дело? - робко высунулся я.
     - С папашей поругалась! - озабоченно рассматривая мятый пиджак, между прочим ответила она. - Кстати, из-за тебя.
     - Стало быть, я явился яблоком раздора?
     - Ага, он назвал тебя шалопаем, бабником и алкоголиком, но я мужественно защищала тебя своей чахлой грудью четвертого номера. В конце концов, схватившись за сердце, он вылакал бутылку коньяку и назвал меня блядью.
     Это же уму непостижимо!!!
     - Ну почему же...
     - Молчи, козел, гнусный соблазнитель, испортил девушку, а теперь глумишься! Все вы такие!
     - Ты будешь здесь жить? - робко поинтересовался я.
     - А что?!
     - Нет, я просто спросил... Уж и спросить нельзя...
     - Когда вопрос глуп, его не задают. Поживу, подожду, пока он сам за мной не прибежит.
     - Не дождешься! - с горечью заметил я. - Дело не в этом. Завтра я хотел идти к нему по делу. А теперь не знаю...
     - Вот и пойдешь, передашь привет от госпожи Гончаровой.
     - Это от кого? - не сразу врубился я.
     - Он сообразит, - хохотнув, ответила Людмила. - Давай спать, уже поздно!

***

     Наутро, тщательно приведя себя в порядок, я с трудом доковылял до милиции. Да, видно, зря я бил свои обожженные ноги: в приеме мне было отказано.
     Знакомая секретарша, соболезнуя, предложила мне чашку кофе. Сидя в уголке, я скромно потягивал растворимую гадость, подслушивая милицейские новости и сплетни. Ефимов вышел неожиданно и сразу. Окинув меня грозным оком, он пророкотал:
     - Эт-то что такое? Устроили мне в приемной чайную! Немедленно очистить помещение! Татьяна, что здесь делают посторонние?
     - Ждут приема, - логично ответила секретарша.
     - Приема не будет! Тем более - для этого гражданина.
     Отставив чашку, я поплелся к выходу. Поравнявшись с полковником, я шепнул:
     - Ваша дочь повесилась. Всего вам доброго!
     Что случилось у меня за спиной, я не видел, только услышал сдавленный крик. Тяжелая, медвежья лапа рванула плечо.
     - Что-о-о? - хрипло заорал он.
     - Ничего, я пошутил. Она в полном здравии и передает вам пламенный привет.
     - Собака, сукин сын! - Он схватил меня за шиворот и швырнул в кабинет, где и принялся дубасить - грубо, по-мужицки, не забывая при этом изрыгать совершенно фантастический мат.
     Если бы не вчерашняя контузия, я бы его вздрючил, настолько неграмотно и бессистемно он наносил удары, правда, надо признаться, весьма болезненные. Кулак - он и в Африке кулак, особенно такой молот, как у полковника. Кажется, я потерял сознание, потому что очнулся в начальничьем бардачке на диванчике. Секретарша Таня смывала с меня кровь теплым мохнатым полотенцем. Было больно, но очень приятно, особенно когда, склоняясь, она прижимала меня грудью. На всякий случай я не спешил приходить в сознание, твердо помня, что спешка нужна лишь при ловле блох. Да и подумать в спокойной обстановке, в стенах полковничьего кабинета, - сплошное удовольствие! Что-то, Константин Иванович, бить вас стали часто! Хлещут по роже все кому не лень, да еще и взрывчатку под задницу подгадывают. Не общество, а сумасшедший дом!
     - Танюха, ну что там с ним? Сильно я его покалечил?
     - Вроде дышит. Странно другое - у него все ноги черные и в волдырях, словно его поджаривали, вот посмотрите. - Она осторожно отогнула мне штанину, показывая следы вчерашнего теракта.
     - Любопытно, - согласился полковник и больно потыкал пальцем. - Ты, Танюша, иди на место, ко мне никого не пускай, а с ним я сам разберусь.
     Засопев, он тяжело погрузил себя в кресло и, прихлебывая чай, зачавкал. Ну не скотина ли? До полусмерти избил человека, а теперь преспокойно жрет.
     - Ты, Гончаров, не придуривайся! Я прекрасно вижу, что ты в сознании.
     А вот я от твоей шутки вполне мог окочуриться. Чего приперся-то?
     - В ножки упасть дорогому папеньке, чтоб я так жил! - через силу вставая, проворчал я. - Вы там промеж себя лаетесь, а на меня все шишки и тумаки.
     - Ты для этого пришел?
     - Конечно нет, если я и идиот, то не в такой же степени! Вы, случаем, не слыхали о том, что удавился некий старичок по фамилии Лагин?
     - Ну и что? Сейчас многие давятся, жизнь такая началась постперестроечная! Что же, мне за всеми самоубийцами следить? Мне на живых-то времени не хватает, а ты...
     - Дело в том, что старичок этот прошлой осенью вез из банка в свой трест двухмесячную зарплату, а поскольку этот трест находится в вашем районе, то...
     - То я это дело должен помнить. Да, я его прекрасно помню. Но какую связь ты просматриваешь между разбойным нападением и самоубийством полоумного старика?
     - Долго рассказывать, тем более я еще сам не уверен, что такая связь существует, необходимо кое-что проверить. Мне нужно посмотреть материалы следствия по тому случаю.
     - Как ты знаешь, оно зашло в тупик, и вряд ли тебе удастся что-то оттуда высосать. Тем более - прошло полгода. Тут и по свежим-то следам на месте топчемся, а ты безнадегу хочешь вытащить. Ах, прости, я совсем забыл, какой великий сыщик передо мной сидит! Опять суешь свой нос куда не просят. Что с ногами?
     - Пустяки, на грабли наступил. Хочу напомнить вам, что в оное время некий полковник нижайше просил этот самый нос совать в такие задницы, куда сам он не решался. Кстати, как ваши дела? Еще не словили сбежавшего с деньгами бухгалтера ломбарда?
     - Нашли, только денег при нем не было, у него вообще ничего, кроме дырки в голове, не было. Посиди, я распоряжусь, чтоб принесли дело. Просмотришь здесь. Коньяк и фрукты в холодильнике, а водяра за диваном.
     До чего приятно иметь тестя - начальника! Только зачем к нему прилагается дочь? - размышлял я, похрустывая грушей.
     - И все-таки что у тебя с ногами? - притаскивая толстую папку, опять занудил Ефимов. - Только серьезно.
     - Если серьезно: какая-то тварь подложила мне взрывпакет.
     - Доиграешься, открутят тебе башку!
     - Сегодня от этого никто не застрахован.
     - В том-то и дело! Ладно, я поехал в мэрию, и, наверное, надолго, закончишь работать, папку положишь под холодильник. Как она там?
     - Цветет и пахнет.
     - Ну и хрен с ней, второй раз себе жизнь устроить не может. Первый раз алкаш попался, второй раз... Вся в мамашу, такая же блядь.
     - Благодарю вас, вы очень любезны.
     - Да пошли вы все на... - Плюнув, товарищ Ефимов хлопнул дверью.
     Ничего путного и нового из материалов следствия мне выудить не удалось, кроме, пожалуй, двух интересных вещей. Первая: на вопрос следователя о том, узнает ли он нападавшего, Лагин однозначно ответил: "Да!" И вторая, более любопытная: фоторобот, причем в двух экземплярах. Один из них я бессовестно украл. Очень смутно, но он напоминал те корявые злобные рожи, что недавно пытался рисовать старик.
     При выходе из милиции я нос к носу столкнулся с Уховым. Поистине само провидение послало его мне. В двух словах я рассказал о вчерашнем покушении на мою бесценную жизнь. Выплюнув жвачку, Ухов криво усмехнулся:
     - Пацаны не въехали, в чей гараж заехали. Не переживай, Иваныч, прорвемся! Ты отдыхай и не принимай близко к сердцу. Сегодня они будут плакать горькой вдовьей слезой. Шакалы меня малость рассердили, а этого делать нельзя!
     Наверное, они не знали. Вечерком, как управлюсь, я тебе позвоню.
     Что-то вязкое и липкое, противное, как грязь, не давало мне покоя, пока я добирался до кафе "Самовар". Так и не выявив причину дискомфорта, я вошел в полутемный зал. Откуда-то сбоку, из-под локтя, вынырнул вертлявый человечек и спросил, не я ли Костик.
     - Возможно, а почему вас это должно интересовать? Какая вам разница - мостик я или Костик?
     - Не скажите! - Он приблизил ко мне черные печальные глаза. - Если вы мостик, то ходите сами по себе, а если вы Костик, то ходите за мной.
     - Это куда за тобой я должен идти? - наученный вчерашним свинством, подозрительно спросил я.
     - Ой, да что вы боитесь? Не надо меня бояться. Аркаша еще никому не сделал худо, и все довольны. Я вас приведу на хорошее место, и вы еще скажете мне спасибо.
     - Мне и здесь неплохо, например, за этим вот столиком. Принеси-ка меню.
     - Боже мой, зачем вам этот несчастный столик, если вас ждут в прекрасном кабинете, отделанном, как спальня моей бабушки?
     - Кабинет, говоришь? И кто его заказывал, кто меня там ждет?
     - Молодой человек, вы делаете мне больно! В вашем возрасте я не задавал таких глупых вопросов, а просто шел в ее постель. И потом был признателен человеку и давал ему на чай.
     - Ладно, Аркаша, веди меня в свои райские кущи, только учти - если это какая-то провокация, голову я тебе откручиваю, не отходя от кассы.
     - Боже мой, и как только вы могли такое подумать! Слышала бы моя мама, она бы не пережила!..
     В уютном банкетном кабинетике, предназначенном не только для приема пищи, ожидая меня, уже резвилась и прыгала хмельная бухгалтерия жилищного треста, причем исключительно дамским составом. То, что я увидел на столе, невольно заставило меня содрогнуться. Тех денег, коими я располагал на текущий момент, едва хватало на половину заказанной жратвы. Ну и сучки! Что же делать?
     Я-то хотел скромненько воткнуть им по паре палок шашлыка да влить по двести водки, а тут... А тут через кустики укропа и прочей зелени, притаившись на блюде, за мной ехидно наблюдает мертвый порося, а рядом невозмутимо лежит осетр, совершенно безучастный к моим страданиям. Нет, не вчера меня наказала Алиса, подсунув сексуальную маньячку, нет, она меня подставила сегодня!
     - Аркаша, - ухватил я человека за шиворот, - я обещал тебе открутить голову, не отходя от кассы, сейчас я это сделаю. Сколько стоит заказ?
     - Не беспокойтесь, он уже оплачен девочками.
     - А я и не беспокоюсь! Почему ты решил, что я беспокоюсь? Просто я волнуюсь по части спиртного. Тащи, брат Аркадий, шесть бутылок шампанского!
     Мне полегчало, и я смог наконец спокойно оценить обстановку. Бабы уже изрядно подпили и почти не обратили на меня внимания. Кроме одной, абсолютно трезвой. Саркастически улыбаясь, за моим замешательством наблюдала Алиса. Сидя в глубоком кресле, она лениво курила. Так вот кто организатор этого спектакля!
     И цель у нее только одна - мое посрамление! Ну да Бог с ней, у каждого свои странности. Сейчас меня волновал совершенно другой вопрос и другой человек.
     Предмет моего вожделения, друг и опора импотентов, сострадательная Антонина лихо-неприлично отплясывала какой-то только ей понятный танец. В ожидании его окончания я, в знак доверия и искреннего расположения, ущипнул рыжую бухгалтершу за ягодицу. Она предложила мне выпить и чувствовать себя как дома.
     После умопомрачительной коды Антонина Михайловна, закончив танец, плюхнулась на диван. Аплодируя и рассыпая комплименты, я сел рядом.
     - Великолепно, ваше место на сцене Большого. Вы губите свой талант!
     - А, это вы! Все-таки я вам понадобилась...
     - Жестокая, как можно сомневаться? Скажите, вам не знакома эта личность? - Ловко выдернув из кармана фоторобот, я помахал им возле ее носа.
     Поймав мою руку, она внимательно посмотрела и вынесла свое суждение:
     - Мужчина. Интеллект ниже среднего. Склонен к жестокости и садизму.
     Просматриваются психические, а значит, и сексуальные отклонения. Какие точно, сказать не могу.
     - Это все? Вы нигде его не встречали?
     - Нет, и надеюсь, не встречу, личность достаточно одиозная.
     - Не этот ли человек напал на Лагина?
     - Трудно сказать, - еще раз оценив изображение, ответила Тоня. - Да и видела-то я его всего несколько секунд. Несомненно одно - эта рожа вполне способна на разбой. Поехали ко мне!
     - В другой раз, сегодня у меня месячные.
     - Сволочной нынче мужчинка пошел, - тоскливо протянула Антонина и вылила в себя добрый фужер ликера.
     Откланявшись, я показал Алисе язык и выскочил на волю.

***

     У себя дома я уже не был полновластным хозяином. Отныне здесь повелевала Людмила. Делала она это самозабвенно и даже упоительно. Увы, ее восторгов я не разделял. Единственное положительное качество, которое я усмотрел в своей новой подруге, это умение готовить жратву. Готовила она с любовью, вкладывая в каждую котлету кусочек собственной души. Даже кот, с юных лет не терпевший женщин, относился к ней лояльно, как видно, тоже по этой же причине.
     - Ой, кто к нам пришел! - закурлыкала Милка при моем появлении. - А мы-то как рады, ах, как мы рады!
     - Если ты не перестанешь кривляться, отправлю назад к папеньке! Ты прекрасно знаешь, что я этого не переношу!
     - Ах, мой бедный родитель! Ты его видел? Как он там, не помер еще от тоски и голода?
     - Нет, а вот я сейчас помру, если ты не дашь мне кусок мяса и сто пятьдесят.
     - Мясо ты получишь, но только без водки. Я решила: тебе пора завязывать, если ты хочешь сохранить меня!
     Искренне расхохотавшись, я открыл бар... Нет, это уже перебор! Я точно помню, что еще утром там стояли две неполные бутылки, а теперь их место занимает глупый пузырь лимонада. Хорошее начало! Но не на того Милка нарвалась, на антресолях у меня всегда имеется кое-что.
     Утолив жажду, подобревший и умиротворенный, я сел за стол.
     - Тебе недавно звонили, - подозрительно глядя на меня, сообщила она.
     - Кто? Наверное, Ухов?
     - Не представились, обещали побеспокоить еще.
     Словно слыша наш диалог, истерично заверещал телефон.
     - Это Гончаров? - спросил грубый голос.
     - Гончаров, - честно сознался я.
     - Я представляться не буду, так спокойней. Хочу сказать, что тот, кого ты ищешь, сейчас в Филипповке бухает водку со своим подельником. Сколько он там пробудет, я не знаю, поторопись! Они квасят в последнем доме возле заброшенного коровника. Попробуй, может, застанешь...
     - А чего это ты дружков сдаешь? Нехорошо!
     - Не твое собачье дело! Я таких дружков на... видал, понял? Клевой тебе охоты, сыщик!
     Не отходя от аппарата, я тут же набрал телефон Ухова, совершенно не надеясь его застать, но, на мое счастье, именно он снял трубку.
     - Макс, нет ни одной лишней минуты, все объясню по дороге. Главное - ты можешь приехать? Похоже, в мои сети совершенно неожиданно попался отъявленный мерзавец.
     - Сейчас попробую, ты откуда?
     - Из дому.
     - Никуда не уходи. Я постараюсь быть.
     - Только оперативней, он ждать не будет.

***

     Экипировка заняла у меня десять минут. Макс позвонил в дверь через пятнадцать.
     Когда я под неодобрительным взглядом Милки выходил из дому, стрелки показывали половину шестого. Забравшись на переднее сиденье, я указал Максу направление, а по дороге подробно рассказал суть дела. Слушал Ухов внимательно, лишь изредка перебивая вопросами, а в конце с сомнением покачал головой, закурил и прибавил скорость.
     - Не нравится мне это! Тухлятиной отдает. Что-то тут не так...
     - Мне тоже не нравится, но это шанс! А что тебя настораживает?
     - Ты, Иваныч, прикинь к носу: какой смысл хрену, который тебе позвонил, сдавать своих дружков? Я понимаю, что они могли между собой побазарить, но в таких случаях устраиваются свои разборки, где либо приходят к соглашению, либо начинаются ночные охоты друг на друга. Но за помощью в прокуратуру они в таких случаях не обращаются.
     - Согласен, но и среди них имеются свои иуды.
     - Это точно! Гиены в стае шакалов. А может, действительно и среди них есть свои подлюги? Как бы то ни было, действовать надо осторожно. Похоже, ты, Иваныч, поднял спящего медведя. И он отреагировал моментально. Думаю, вчерашний взрыв - это его рук дело.
     - Не может быть, уж очень мало времени прошло, скорее всего, его устроили те недоноски-рэкетиры.
     - Нет, я заезжал к Славику, трясется как заячий хвост, плачет и божится, что они тут ни при чем.
     - Ухов, я давно не верю слезам, тем более, когда плачут подонки.
     - Я тоже, но у него железное алиби. С тех пор как мы его вчера привезли, он и шагу из дома не сделал. У него отец крупный бизнесмен, тоже, по сути, преступник, но легализованный. Встретил меня как родного брата. Обласкал, предложил всяческие блага и обещал самолично следить за сыночком. А на прощанье предложил мне продать заявление сына, причем за очень крутую сумму.
     - Ну и продал бы, у нас еще одно есть!
     - Конечно, продать его было можно, но как бы с ним вместе не продать и себя, а там... Кого-ток увяз - всей птичке пропасть. Кажется, так говорил мой учитель и наставник Константин Гончаров? Вот и гребаная Филипповка. Куда дальше?
     - А дальше, Макс, не надо! Приткнись где-нибудь здесь. Мы пешком обогнем деревню и зайдем со стороны коровника. Так будет правильней.
     - Справедливо и по существу, только куда мне сунуть тачку? Так, чтоб было неприметно?
     После некоторых размышлений мы приткнулись к покосившейся хибаре.
     Старуха, очень похожая на свое жилье, ковырялась в огороде. За десять рублей она согласилась присмотреть за машиной и, более того, сообщать любопытным, что это приехали именно к ней.
     Кратчайшим путем мы вышли за околицу и повернули налево, рассчитывая незамеченными подойти к развалинам коровника с тыла. Скользя, падая и несусветно матерясь, месили мы черную непросохшую землю картофельного поля.
     Через полчаса, когда наконец добрались до загона, Макс походил на огромный шевелящийся ком земли. Наверное, вторым комом был я. Проскользнув в сарай, мы затаились, ежесекундно ожидая какой-нибудь пакости. Но кажется, все было спокойно. Раскисший прошлогодний навоз, пригретый весенним солнцем, издавал восхитительное зловоние. При свете умирающего дня через дверные проломы был хорошо виден интересующий нас дом. Вид он имел печальный, и слово "дом" к нему можно было применить с большой натяжкой. Строение это скорее напоминало большую собачью конуру или покосившийся уличный сортир на двенадцать персон. До него было метров пятьдесят, и потому отчетливо слышалась задушевная русская песня "Степь да степь кругом". Из пьяных глоток она лилась протяжно и тоскливо.
     Сквозь мужские голоса прорезались и женские. Похоже, им было очень хорошо, и нашего непрошеного визита ожидали здесь меньше всего.
     - Что скажешь, Макс, кажется, наколка не фуфловая?
     - Не знаю, давай малость понаблюдаем, прикинем к носу.
     - К моему носу уже ничего не прикинешь, он буквально залеплен коровьим дерьмом. Пойдем их брать, пока тепленькие.
     - Иваныч, не гони коней. Если тепленькие, то взять их всегда успеем, а вдруг они дуру гонят? На понт берут. Вот тогда не мы их, а они нас возьмут.
     Захомутают и, не задумываясь, головы отвинтят. У меня баба сегодня ночью пацана родила. Я его не видел еще. Гляди, как надралась.
     Из халупы на хилое сгнившее крыльцо вывалилась голая синюшная баба и, захлебываясь соплями, принялась старательно блевать. Ее тело, фиолетовое и тщедушное, в рвотных приступах бешено колотило, и оттого длинные высохшие груди болтались, словно чулки на ветру. Вышел рыжий, всклокоченный мужик. Встав рядом, справил нужду, пьяно и внимательно наблюдая за несчастной собутыльницей.
     Видимо, нашел в ней что-то сексуально притягательное. Но джентльменом он не был: даже не спросив позволения, как того требует этикет, упер подругу головой в перила и занялся любовью. Максу его поведение явно не понравилось. Подождав окончания полового акта, он выматерился и решил:
     - Пойдем, Иваныч, я первым, ты за мной. Идем через оконный проем.