те  чуть  выше  кольца   кресел
центрального яруса, кивком подал знак носильщикам Мары, чтобы  те  поставили
на пол ее носилки. Ее эскорт отступил, чтобы занять позицию  выше  и  позади
концентрического круга кресел на самом нижнем ярусе. Мара щелкнула пальцами,
тем  самым  давая  Кевину  понять,  что  она   желает   сойти   с   носилок.
Властительница  оперлась  на  его  руку,  и,  повинуясь  указаниям  госпожи,
мидкемиец  провел  ее  вниз  по  пологой  лестнице,  к  креслу   с   резными
изображениями птицы  шетра  под  зеленым  балдахином.  Под  этим  балдахином
хватило  бы  места  для  всех  советников  и  офицеров  Мары,  если  бы   ей
понадобилось собрать их вокруг себя. Сопровождаемый приглушенными шепотками,
Кевин шел, смиренно опустив глаза, как подобало рабу:  здесь  ему  следовало
соблюдать принятые. нормы поведения, сколь ни отвратительны были они на  его
взгляд. Тем не менее он успел прикинуть в уме, что на ярусах-галереях  могли
бы разместиться добрых пять тысяч человек, а на полу внизу -  еще  не  менее
десяти тысяч.
   Когда Кевин помог властительнице Акомы усесться в покрытое зеленым  лаком
кресло, он заметил, что ее место находится сравнительно близко  от  помоста.
Теперь он уже знал, что и время появления в палате, и место, закрепленное за
каждым властителем, служат условным знаком ранга, равно как покрой  и  ткань
платья.
   Судя по всему, человек, сидящий дальше всех от помоста, относился к числу
бедных деревенских родственников; о том  же  говорил  и  его  наряд  -  явно
потертый и выцветший.
   Но уж зато  человек  на  помосте  выглядел  сущим  павлином  с  горделиво
распущенным хвостом!  Исполнив  предписанный  рабу  земной  поклон  рядом  с
креслом госпожи, Кевин не удержался от искушения исподтишка присмотреться  к
"павлину".
   - Властитель Чековары, - сердечно приветствовала того Мара, - в добром ли
ты здравии?
   Кевину было знакомо это имя: так звали полководца клана. "Павлин" ответил
милостивым кивком (каким образом ему удалось при  этом  не  свалиться  носом
вперед под тяжестью драгоценностей и перьев - одно это уже следовало считать
чудом). Несмотря на некоторый  излишек  щегольства  у  этого  человека,  его
широкое лицо было мужественным и загорелым почти до черноты... почти  как  у
туземцев Великого Кеша, южной империи в Мидкемии.
   Поднявшись на ноги после земного поклона, Кевин тихо пробормотал:
   - Если у вас двоих  предки  и  состояли  когда-то  в  родстве,  то,  надо
полагать, это было много поколений назад.
   Неизвестно, чего было больше во взгляде,  которым  одарила  его  Мара,  -
досады или лукавства.
   Полководец улыбнулся, показав ряд белых ровных зубов:
   - Я вполне здоров, властительница Мара. Мы рады видеть на  этом  собрании
прославленную правящую госпожу и надеемся, что и ты также  не  жалуешься  на
здоровье.
   Подтвердив в свою очередь, что со здоровьем у нее все благополучно,  Мара
удостоила нескольких других  правителей  холодным  наклоном  головы.  Кевин,
занявший место позади кресла  госпожи,  незаметно  вглядывался  в  их  лица,
пытаясь уловить  признаки  неудовольствия;  однако  если  кому-нибудь  и  не
пришлось по вкусу своевременное появление Мары, на  застывших  лицах  нельзя
было узреть ничего, кроме  цуранского  бесстрастия.  Почти  семьдесят  семей
прислали своих представителей на это собрание; возможно,  кто-то  из  них  -
один или несколько - позаботился о том, чтобы до Мары не дошло посланное  ей
приглашение. Еще раз подивившись масштабам Цурануани, Кевин  напомнил  себе,
что клан Хадама считался в Империи не слишком  значительным,  независимо  от
того, какую славу и честь стяжала Акома.  Сколько  же  могущественных  домов
должен насчитывать великий клан? По грубому  подсчету  Кевина,  на  собрании
этого "малого" клана в палате присутствовали - если считать властителей,  их
советников, слуг и рабов - около пяти сотен человек; да еще в наружных залах
ожидали своих господ примерно столько же солдат. Как же выглядит эта палата,
когда на Совет собирается вся мощь Империи?
   Нимало не подавленная, не в  пример  Кевину,  величием  обстановки,  Мара
сказала:
   -  Я  очень  рада,  что  получила  возможность  посоветоваться  с  нашими
кузенами: с тех пор как ко мне перешла мантия  Акомы,  это  первое  собрание
клана.
   Улыбка властителя Чековары стала еще шире.
   - Со дня безвременной кончины твоего отца, госпожа Мара, ты стяжала славу
и почет для династии Акома. Ты наполняешь гордостью наши сердца.
   Услышав эти слова,  многочисленные  властители  выразили  свое  согласие,
дружно затопав ногами,  что  следовало  понимать  как  аплодисменты.  Другие
разразились приветственными возгласами и  поздравлениями:  "Да,  это  так!",
"Великая честь!" и "Огромный успех!"
   Кевин потянулся, чтобы снять с плеч Мары верхнюю мантию из легкого  шелка
с вышитыми на ней геральдическими узорами, и шепнул:
   - Этот щеголь распинается, как бродячий шарлатан.
   Мара нахмурилась и с неудовольствием прошипела:
   - Мне неизвестно, что такое "шарлатан", но это  звучит  как  оскорбление.
Теперь ступай и постой с людьми Люджана, пока ты мне не понадобишься.
   Перекинув мантию через локоть, Кевин поднялся по лестнице,  присоединился
к воинам из почетного эскорта Акомы и продолжил свои наблюдения.  Властитель
Чековары  открыл  собрание  вступительной   речью,   которая   сводилась   к
перечислению предстоящих бракосочетаний, помолвок  и  рождений,  а  также  к
оглашению более длинного перечня - перечня смертей. Из числа  погибших  мало
кто умер от старости или недуга; чаще всего  повторялась  фраза:  "С  честью
погиб в сражении". Кевина поразило совершенство слышимости  в  палате:  если
говорящие не понижали голос умышленно, каждое сказанное слово было различимо
на самых верхних галереях.  Кевин  прислушивался  к  тому,  как  нарастал  и
замирал звучный голос полководца, когда тот выражал скорбь  по  скончавшимся
братьям по клану. Наконец Кевин шепнул Люджану:
   - Эта крикуша на помосте столь же чистосердечна, как релли.
   У военачальника Акомы не дрогнул ни один мускул, но смешинки вокруг  глаз
прорезались глубже; как видно, ему все-таки пришлось приложить усилия, чтобы
не рассмеяться.
   Смирившись  с  тем,  что  от  солдат  Акомы  проку  не  дождешься,  Кевин
переместился поближе к носильщикам. Цуранские рабы были не  намного  лучшими
собеседниками, но по крайней мере было заметно, что они не  пропускали  мимо
ушей его высказывания, даже если и выглядели при этом смущенными. Ну что  ж,
думал Кевин, лучше хоть какой-то зримый отклик, чем каменная непроницаемость
воинов. Проходили минуты; Кевин наблюдал, как  снуют  вокруг  многочисленные
слуги и приверженцы властителей  из  клана  Хадама.  Вскоре  он  подметил  в
поведении этих людей странную закономерность. Те,  кто  торопливо  пересекал
огромную палату, казалось, совершенно не обращали внимания на многочисленные
картины, украшавшие стены, за исключением одной, где был  изображен  человек
совершенно невразумительного вида. Эту фреску - столь же древнюю, как и  все
прочие, - недавно подновили свежей краской. Сделано это  было  по  очевидной
причине: каждый, кто проходил мимо, безотчетным  жестом  протягивал  руку  и
касался росписи. Кевин слегка подтолкнул стоявшего рядом раба:
   - Почему они это проделывают?
   - Что проделывают?  -  спросил  раб  испуганным  шепотом,  словно  ожидая
неминуемой кары за то, что посмел открыть рот.
   - Трогают вон ту картину, где здоровяк изображен.
   - Это один из властителей древности. Он был Слугой Империи. А трогают его
на счастье.
   Раб замолчал, как будто этим заявлением все объяснялось.  Кевин  собрался
было задать следующий вопрос, но предостерегающий  взгляд  Люджана  заставил
его отказаться от этого намерения и вернуться к наблюдениям.
   Насколько он  мог  судить,  никто  и  не  подумал  заводить  какую-нибудь
серьезную политическую  дискуссию.  Как  только  подошли  к  концу  семейные
объявления, по всем ярусам заспешили слуги с угощениями на  подносах.  Время
от времени то один, то  другой  правитель  поднимался  со  своего  кресла  и
заговаривал с Чековарой или другими членами клана. Многие столпились  вокруг
Мары, и все держались вполне  доброжелательно,  а  то  и  дружелюбно.  Кевин
ожидал,  что  последует  второй  призыв  к  порядку  или  какое-то   деловое
сообщение, но ничего подобного он не дождался. Когда  послеполуденные  лучи,
проникающие в палату  через  прозрачный  купол,  начали  тускнеть,  возвещая
приближение сумерек, властитель Чековары поднял церемониальный жезл и ударил
им по помосту.
   - Собрание клана Хадама закончено! - провозгласил он, и один  за  другим,
согласно рангу каждого, наименее  знатные  правители  потянулись  к  выходу,
предварительно отвесив полководцу прощальный поклон.
   - На мой взгляд, это просто бессмысленная толкучка и ничего больше, - так
отозвался Кевин на состоявшееся действо.
   Один из солдат Мары метнул в его  сторону  быстрый  взгляд,  красноречиво
призывающий к молчанию. Кевин  ответил  своей  обычной  дерзкой  усмешкой  и
невольно вздрогнул: солдатом  оказался  Аракаси,  чья  безупречная  выправка
делала его неотличимым от прочих воинов, так что  вплоть  до  этого  момента
Кевин не подозревал об  его  присутствии.  Более  чем  когда-либо  снедаемый
любопытством - для чего здесь понадобился мастер  тайного  знания,  -  Кевин
переминался с ноги на ногу, пока Мара не подала ему знак снова набросить  на
нее мантию.

***

   Кевин следовал за  носилками  Мары;  ее  кортеж  продвигался  по  улицам.
Фонарщики только что закончили свой  вечерний  обход,  и  имперский  квартал
Кентосани светился мягким золотистым сиянием на фоне темнеющего неба.  Когда
почетный эскорт построился для перехода  к  городскому  дому  Мары,  Аракаси
поравнялся с Кевином и зашагал  рядом  с  ним.  Достаточно  сообразительный,
чтобы не произносить вслух имени мастера, мидкемиец просто спросил:
   - Там было достигнуто что-нибудь важное?
   - Много, - отозвался Аракаси.
   Не удовлетворенный столь кратким ответом, Кевин пожелал уточнений:
   - Например?
   Они спускались по широкому  входному  пандусу,  ярко  освещенному  рядами
факелов с обеих сторон. Внизу их  встречал  еще  один  более  многочисленный
отряд воинов: требовалось усилить охрану госпожи для перехода  по  городским
улицам. Обогнув  несколько  углов  и  миновав  ворота  имперского  квартала,
процессия двинулась вдоль по бульвару, и только тогда Аракаси тихо поведал:
   - Люди из клана госпожи Мары ясно дали понять, что она может рассчитывать
на ощутимую поддержку... при условии, что ее союзникам не придется рисковать
благополучием своих домов. Если враги Акомы станут чинить неприятности нашей
госпоже и понадобится помощь родичей, то ей придется воззвать к чести клана,
а к чему приведет такой призыв - только богам ведомо.
   Мидкемиец оторопело воззрился на Мастера.
   - Честь клана... - повторил Аракаси, заметив недоумение раба.  -  Эх  ты,
варвар. - В этом замечании не было ни насмешки, ни упрека. - Чтобы вовлечь в
войну того или иного правителя из ее  клана,  госпожа  Мара  должна  убедить
каждого властителя - от самого высокопоставленного до самого  захудалого,  -
что вызов, брошенный ее дому, оскорбителен не только для  Акомы,  но  и  для
всего клана.
   Кевин  вдохнул  насыщенный  благовониями  воздух;  они  проходили   через
храмовую площадь, и пришлось ненадолго прервать беседу: весь кортеж Мары был
вынужден податься в сторону, чтобы пропустить караван с  данью.  На  толстых
прочных шестах рабы несли огромные дорожные сундуки, перехваченные  кожаными
ремнями. В таких сундуках  обычно  переносили  металл,  добытый  грабежом  в
варварском мире. После доставки этих сокровищ в казну главный министр  двора
распределял небольшую долю добычи между храмами. Когда конвой, состоящий  из
имперских  воинов  в  белой  с  золотом  форме,  удалился   на   достаточное
расстояние, Кевин вернулся к интересующему его вопросу:
   - Ну и что?
   Аракаси похлопал по своему мечу.
   - Воззвания к клану - дело нелегкое, когда он политически так раздроблен,
как  клан  Хадама.  Каждая  нападающая  семья  пытается   создать   у   всех
впечатление, что ее действия направлены  против  конкретного  врага,  но  не
против всего клана. Для умиротворения  родичей  в  ход  часто  идут  дорогие
подарки. - После паузы Аракаси добавил:
   - Властитель Десио оказался весьма щедр.
   Кевин понимающе усмехнулся:
   - То есть они рассуждают так: "Пока не будешь убеждена  в  своей  победе,
нас не приглашай, а не то, чего доброго, Минванаби перестанут  посылать  нам
подарочки. Но если ты знаешь наверняка, что разобьешь их в пух и прах, - вот
тогда мы будем счастливы примкнуть к тебе, так чтобы не  опоздать  к  дележу
добычи".
   На памяти Кевина это был  первый  случай,  когда  мастер  тайного  знания
открыто улыбнулся, а потом даже позволил себе тихо рассмеяться.
   - Мне и в голову не пришло  бы  выразить  эту  мысль  такими  словами,  -
признался Аракаси. - Но по сути они говорили ей именно это.
   - Проклятье! - Кевин в изумлении покачал головой.  -  А  я-то  ничего  не
заметил, хотя все время глазел по сторонам.
   - Теперь ты понимаешь, почему я держу его поблизости, - послышался  голос
Мары. - У него взгляд... свежий.
   Аракаси снова принял обличье примерного солдата, но смех еще  светился  у
него в глазах:
   - Это так, госпожа.
   - Не знаю, смогу ли  я  когда-нибудь  понять  вас,  -  сказал  Кевин.  Он
отклонился, чтобы не наткнуться на птицу джайгу, которая искала спасения  от
ножа поваренка. Теперь они вошли в  жилой  квартал,  где  фонари  попадались
гораздо реже. - Я стоял и усердно наблюдал за всем, что творится  вокруг,  и
единственный спор, в котором участники  хоть  сколько-нибудь  разгорячились,
касался земельной реформы!
   - В Совете, - терпеливо сообщил Аракаси, - то,  что  сказано,  отнюдь  не
считается  главным.  Куда  важнее  другое:  кто   не   подходил   к   креслу
какого-нибудь правителя, кто от кого  держался  поодаль,  кто  с  кем  часто
появлялся у всех на виду... Уже одно то, что властитель Чековары не  покинул
своего возвышения, дабы лично поздравить  Мару  с  заключением  пограничного
договора, - чрезвычайно красноречивая примета. Отсюда следует, что  клан  не
последует ее примеру. А вся эта  суета  вокруг  кресла  властителя  Мамоготы
доказывает,  что  внутри   клана   существуют   две   группировки,   которые
поддерживают этого правителя в его неладах с  нашей  госпожой.  Никто  и  не
подумает всерьез уделить внимание всякому вздору  вроде  наделения  крестьян
землей. Партия Прогресса не имеет  никакого  влияния  вне  клана  Хунзан,  а
властитель Туламекла из этого клана - близкий друг Мамоготы. Об этом  и  шла
речь, пока не началось собрание.
   - Так что ж, ты предполагаешь, что перехват депеши - дело рук  властителя
Мамо-как-там-его? - догадался Кевин.
   - Мы надеемся, что это так, - ответил Арака-си. -  Мамогота,  по  крайней
мере, не состоит в Военном Альянсе. Он, может быть, и принимал "подарки"  от
Десио, но в приспешниках у Минванаби не состоит.
   Кевин снова покачал головой.
   - У вас, у здешних, мозги перекручены, как нитки на  вязальных  спицах...
да нет, это все пустяки, - отмахнулся он, когда Аракаси спросил,  что  такое
вязальные спицы. - Просто прими к сведению, что я успею состариться и выжить
из ума задолго до того, как научусь понимать вашу культуру.
   До самого возвращения в городской дом ни раб,  ни  мастер  не  произнесли
больше ни слова.  В  очаровательном  внутреннем  саду  Кевин  помог  госпоже
выбраться из носилок. Его не отпускали сомнения;  он  продолжал  размышлять,
удастся ли ему когда-нибудь понять людей,  среди  которых  он  живет  и  чью
судьбу разделяет. Когда Мара, улыбнувшись, задержала его руку  в  своей,  он
взглянул в ее темные глаза  и  почувствовал,  что  готов  забыть  обо  всем.
Цуранская жизнь порой ставила его в тупик, но эта женщина  приобщала  его  к
тайне и чуду.

Глава 15
ХАОС

   Фасады всех домов на широких  улицах,  ведущих  к  арене,  были  украшены
знаменами. Горожане бросали на мостовую цветы;  этим  они  свидетельствовали
перед богами, что не  питают  зависти  к  людям,  занимающим  более  высокое
положение.  Однако  не  все  знатные  дома  в   равной   мере   пользовались
благосклонностью толпы, и в зависимости от того, чья процессия  следовала  к
арене, хор приветствий то нарастал, то ощутимо ослабевал. Носилки Мары и  ее
свита были встречены громкими  аплодисментами.  Снова  облаченный  в  ливрею
слуги и шагающий рядом с Кевином позади носилок Аракаси заметил:
   - Похоже, что в этом месяце Акома в милости у толпы,  госпожа.  Победа  в
Цубаре сделала тебя героиней простонародья.
   Шум достиг такой силы, что в нем потонул ответ Мары.
   Вдоль  длинного  нарядного  бульвара,  пересекающего  имперский  квартал,
толпились люди всех племен и сословий Цурануани. Здесь можно было увидеть  и
знатных щеголей в шелках и драгоценных уборах, и  ремесленников  в  суконных
робах без всяких украшений, и нищих в самых невообразимых  лохмотьях.  Игры,
устраиваемые Имперским Стратегом в  честь  Света  Небес,  заставили  богатых
торговцев извлечь из заветных шкатулок самые лучшие драгоценности и украсить
ими дочерей на выданье в надежде привлечь взоры благородных женихов.
   Солнечные  лучи  отражались  от  орнаментов  из   редкого   металла,   от
лакированных гребней, нефритовых диадем и вееров с самоцветами.
   Солдаты Мары не без труда прокладывали себе дорогу сквозь это  сверкающее
и галдящее людское скопище; не легче приходилось и сотням воинов  из  других
домов  и  их  господам,  восседающим  на  носилках.   Некоторые   властители
предпочитали путешествовать в паланкинах, поражающих  яркой  расцветкой  или
усеянных блестками из переливающихся  раковин;  в  других  помещались  целые
семьи, и тогда их несли на плечах два десятка рабов.  Насколько  мог  видеть
глаз, праздничная толпа являла собою бурлящий стоцветный  водоворот;  только
рабы выделялись на этом фоне своими тускло-серыми длинными рубахами.
   Кевин озирался по сторонам, словно слепец, которому только  что  даровали
зрение. За свитой воинов в  красных  с  пурпуром  доспехах,  между  шестами,
поддерживающими навесы над бесчисленными носилками,  он  видел  нечто  вроде
стены, увешанной лентами и знаменами, и решил, что эта стена  возвышается  в
конце бульвара. Однако когда процессия Акомы продвинулась вперед,  изумлению
мидкемийца не было  пределов.  То,  что  он  принял  за  стену  или  барьер,
оказалось лишь частью Большого Имперского стадиона.
   Амфитеатр был огромен - куда более огромен,  чем  Кевин  мог  вообразить.
Носилки, солдаты, простолюдины валом валили вверх по широкой лестнице, через
просторную площадку, а  затем  по  второй  лестнице,  также  заканчивающейся
площадкой, с которой, в свою очередь,  открывался  вход  на  стадион.  Когда
носилки Мары начали подъем, Кевин метнул быстрый взгляд налево и  направо  и
отметил про себя, что только со стороны имперского квартала устроено еще  по
меньшей мере десять входов на стадион.
   Даже здесь солдаты Мары были вынуждены прилагать усилия, чтобы расчистить
путь  для  прохода.  В  цуранском  обществе  каждый  был  готов  вывернуться
наизнанку,  лишь  бы  попасть  на  игры  в  честь  императора  или  хотя  бы
выстроиться в линию и  полюбоваться  присутствием  других,  которым  повезло
больше.  Только  выдающиеся  события  -  наподобие  нынешнего  -  давали  им
возможность приблизиться  к  средоточию  мощи  Империи,  и  сельские  жители
толпами стекались в город, чтобы всласть потолкаться, поглазеть по  сторонам
и потыкать пальцами.
   Несмотря на общее праздничное  настроение,  воины  оставались  начеку.  В
толпе шныряли люди неизвестного ранга и чина. Многих можно  было  узнать  по
значкам и кокардам  гильдий;  другие  оказывались  г