зни в следующую, обрекая малодушных на жалкое существование.
   Мара бесстрастно наблюдала за происходящим: сердце у нее словно оделось в
броню. Сегодня другим матерям предстоит узнать,  каково  это  -  рыдать  над
телами  убитых  сыновей.  Она  почти  не  заметила,   что   ладонь   Хокану,
взволнованного ожиданием боя, легла на наплечник ее доспехов.
   Наследник Шиндзаваи имел право остаться в  стороне,  ибо  не  был  связан
кровным родством ни с Хадама, ни с Ионани. Тем не менее, будучи мужем  Слуги
Империи, он считал для себя  невозможным  уклониться  от  участия  в  битве.
Сейчас, в предвкушении  боя,  когда  возбуждение  воинов  достигло  предела,
заставляя кровь быстрее струиться в жилах, темная сторона его  натуры  взяла
верх. Хокану любил Айяки как собственного сына, и потеря мальчика не  давала
ему покоя, взывая к отмщению. Пусть разум  твердит,  что  семья  Анасати  не
причастна к убийству, но жажда смятенной души оставалась неутоленной.  Кровь
за кровь - и какая разница, виновен Джиро или нет!
   Посланный Люджаном гонец подбежал к штабному шатру и поклонился до земли.
   -  Госпожа  полководец  клана  Хадама!  -  заговорил   он   после   знака
властительницы. - Военачальники клана Ионани дали согласие. Битва  начнется,
когда круг солнца поднимется над горизонтом на высоту шести диаметров.
   Мара окинула небосвод оценивающим взглядом:
   - Значит, до сигнала к атаке остается меньше получаса.
   Коротким  кивком  она  подтвердила  договоренность.  И  все  же  ожидание
затягивалось  дольше,  чем  хотелось  бы...  Айяки  не  получил  даже  такой
отсрочки.
   Томительно тянулись  минуты.  Воины  продолжали  до  хрипоты  выкрикивать
оскорбления. Солнце медленно ползло вверх, наполняя  воздух  дневным  жаром.
Нервы у всех были напряжены так, что  пролетевшая  муха  могла  бы  взорвать
сгустившуюся мглу вынужденного ожидания.
   Хокану горел нетерпением: он был готов выхватить  меч  и  напоить  клинок
кровью. Наконец солнце достигло условленной высоты. Офицеры в штабном  шатре
не обменялись ни жестом, ни словом. Кейок лишь коротко вздохнул, когда  Мара
подняла руку. Люджан, находившийся в строю  своих  войск,  занес  обнаженный
меч, и фанфары протрубили сигнал  к  бою.  Без  промедления  обнажил  меч  и
Хокану. Бой мог сложиться так, что он и не встретится один на один с врагом,
поскольку его место - рядом с властительницей. Даже если клан  Хадама  будет
разгромлен, воины Ионани не смогут пробиться сквозь гвардию Мары, окружающую
штабной шатер; однако и он, и Сарик были наготове.
   Звуки  фанфар,  казалось,  длятся  бесконечно.  Замер   в   неподвижности
военачальник Акомы; его высоко поднятый меч сверкал на солнце. В той же позе
застыл стоявший напротив Люджана командующий  войсками  Ионани.  Когда  мечи
обоих офицеров опустятся, лавина орущих солдат бросится в атаку через  узкую
полосу поля, и эхо от окрестных холмов будет вторить лязгу  мечей  и  боевым
кличам.
   Хокану  на  одном  дыхании  пробормотал  молитву   за   Люджана.   Гибель
доблестного военачальника Акомы была почти неминуема:  ни  одному  воину  из
первых пяти рядов не приходилось рассчитывать, что он уцелеет,  ибо  слишком
сильным бывал в подобных случаях натиск  сражающихся  с  обеих  сторон.  Две
огромные армии сойдутся, перемалывая все на своем пути, как зубы  гигантских
челюстей,  и  лишь  воинам  арьергарда  доведется  узнать,  на  чью  сторону
склонится победа.
   Время отсрочки  кончилось.  Воины  вознесли  богам  последние  безмолвные
молитвы о победе, славе и жизни. Затем меч  Люджана  дрогнул  и  молниеносно
опустился. Воины подались вперед; на древках, поднятых знаменосцами с земли,
взметнулись стяги, и тут с ясного неба грянул гром.
   Тугая  волна  воздуха  ударила  Мару  и  Хокану  прямо  в  лицо.  Подушки
разлетелись в стороны. Хокану покачнулся и упал на колени; рукой,  свободной
от оружия, он обнял Мару, укрывая ее. Шатер затрещал и заходил  ходуном  под
напором ветра. Шелковые одежды Инкомо надулись как паруса, и  его  отбросило
назад. Сарик подхватил натолкнувшегося на него Кейока, но тот едва снова  не
потерял равновесия, получив удар костылем по ногам. Оба  советника,  пытаясь
устоять, вцепились друг в друга. Внутри шатра все стояло вверх  дном:  столы
перевернулись, карты с  планами  сражения  взлетели  в  воздух  и  вместе  с
занавесками, отделявшими личный уголок Мары,  а  теперь  сорванными  ветром,
упали на спальную циновку властительницы.
   По полю разгуливали пыльные смерчи, оставляя за собой невообразимый хаос.
С треском ломались вырванные из рук знаменосцев флаги. Над передними  рядами
обеих армий поднялся крик, поскольку воины, не  устояв  под  напором  ветра,
повалились на траву. Их  мечи  вонзились  не  в  живую  плоть,  а  в  землю.
Разбросанные смерчем, воины арьергарда беспорядочно тыкались друг в друга, и
в конце концов на поле не осталось никого,  кто  был  бы  способен  пойти  в
наступление и завязать бой.
   В проходе между войсками возникло несколько фигур в  черном.  Складки  их
одежд не колыхались, ниспадая пугающе неподвижно. Затем, словно по  команде,
странные вихри улеглись. Воины разлепили запорошенные пылью глаза, и  ярость
сменилась благоговейным ужасом: увидев  Всемогущих,  они  поняли,  что  маги
намерены вмешаться в  ход  предстоящей  битвы.  И  хотя  оружие  по-прежнему
оставалось у них в руках и жажда крови все так же толкала их  вперед,  никто
не встал, никто и движения не сделал в сторону магов, которые  стояли  точно
посредине между противниками. Поверженные воины лежали ничком, вжав  лица  в
траву. Ничей приказ не смог бы сдвинуть с места ни одного из них,  поскольку
никто не посмел бы коснуться Великого: виновному грозила  жесточайшая  кара,
почти как за святотатство.
   Мара враждебно смотрела на дела рук Всемогущих, оказавшихся  помехой  для
ее мести. Скрипнув ремнями доспехов, она поднялась на ноги; руки были  сжаты
в кулаки, кровь прилила к щекам.
   - Нет, - сказала она тихо.
   Прядь распустившихся волос выбилась у нее из-под шлема, плюмаж  трепетал,
словно тростник на ветру. Мгновением позже рядом с откинутым  пологом  шатра
возник еще один Великий. Казалось, его одеяние скроено из  ночной  тьмы,  и,
хотя он был юношески строен, ничего юного не светилось в  его  взоре.  Глаза
блистали огнем, особенно ярким по  контрасту  со  смуглой  кожей  и  темными
волосами.
   - Властительница Мара, выслушай  нашу  волю.  -  Его  голос  оказался  на
удивление глубок. - Ассамблея запрещает эту войну!
   Мара побледнела. Ее трясло  от  ярости  -  срывался  ее  замысел!  Она  и
представить себе не могла, что Ассамблея вздумает отнять у  нее  возможность
мщения. Перед вердиктом магов она была столь же беспомощна, каким оказался и
ее бывший враг, Тасайо Минванаби, поскольку  запрещение  отомстить  по  всей
форме за смерть Айяки означало для Акомы потерю чести. Отступление  без  боя
запятнает ее куда больше, нежели любой позор, выпавший на долю  Анасати.  Ее
сын останется неотомщенным, властителю Джиро присудят победу. Он, доказавший
готовность в бою  отстаивать  свою  честь,  заслужит  почет  и  уважение  за
храбрость.  А  властительница  Акомы,  оказавшись  в  положении  обвинителя,
который не сумел подкрепить свои притязания силой оружия,  утратит  огромную
долю того почитания, которым была окружена до сих пор.
   - Ты обрекаешь меня на бесчестье. Всемогущий, - выговорила наконец Мара.
   С надменной невозмутимостью маг пропустил ее слова мимо ушей.
   - Мне нет дела ни до твоей чести, ни до  ее  отсутствия,  Благодетельная.
Ассамблея поступает так, как считает нужным, и всегда - ради блага  Империи.
Кровавая резня между кланами Хадама и Ионани ослабит Империю  и  сделает  ее
уязвимой для нападения извне. Итак, тебе  объявлено:  ничьим  войскам  -  ни
Акомы, ни Анасати, ни их сородичей, ни союзников - не дозволяется вступать в
бой для разрешения  этого  или  любого  иного  конфликта.  Тебе  запрещается
воевать против властителя Джиро.
   Усилием воли Мара сохранила молчание. Однажды ей уже довелось видеть, как
варвар-черноризец  Миламбер  заставил  разверзнуться  небеса  над  Имперской
ареной. Силы, которые в тот  день  были  выпущены  на  волю,  несли  смерть,
сотрясая землю и исторгая огненный дождь из облаков.  А  Мара  не  настолько
обезумела от горя, чтобы лишиться рассудка  и  памяти:  верховная  власть  в
Империи принадлежала магам.
   Молодой посланец Ассамблеи, имя которого не было известно властительнице,
в высокомерном молчании наблюдал, как она с усилием сглотнула.  Щеки  у  нее
горели, и Хокану, стоя у плеча жены, мог ощутить, что ее сотрясает дрожь  от
загнанной внутрь ярости. Однако она была цурани  и  знала:  решения  Великих
требуют беспрекословного повиновения.
   - Твоя воля, Великий, - сухо кивнула Мара. Она склонилась  до  земли,  но
даже эта согбенная поза не могла скрыть ее негодования.
   - Приказ - отходить, - обернулась она к советникам.
   Решение магов не оставляло ей выбора.
   Пусть она правящая властительница самой могущественной семьи в  стране  и
возведена в ранг Слуги Империи - даже ей не  остается  ничего  другого,  как
склониться перед неизбежным.
   Хокану передал приближенным приказ Мары. Сарик  заставил  себя  стряхнуть
оцепенение и поспешил расшевелить гонцов-сигнальщиков,  до  этого  мгновения
так и  лежавших  распростертыми  на  земле.  Кейок  подготовил  бело-зеленые
сигнальные флажки, и гонцы, словно радуясь возможности унести ноги  подальше
от мрачной фигуры в черном, помчались от шатра к холму.
   Люджан, стоявший в гуще коленопреклоненных воинов, принял сигнал.  Сложив
ладони рупором у рта, он, а вслед за ним и другие  полководцы  клана  Хадама
выкрикнули приказ отходить.  По  полю  словно  волна  прокатилась:  солдаты,
составлявшие  единое  воинство,  подобрали  свои  мечи  и  копья,   медленно
поднялись на ноги и, вновь разбившись на отдельные отряды, двинулись назад к
холмам, где располагались  шатры  их  господ,  по  пути  выравнивая  ряды  и
оставляя за собой вытоптанный луг.
   Армии, изготовившиеся к бою, откатывались одна от другой  под  бдительным
присмотром магов, стоящих между  вражескими  порядками.  Затем,  сочтя  свою
миссию выполненной, черноризцы один за другим исчезли с поля, переместившись
на холм близ командного шатра клана Ионани.
   Снедаемая горечью, Мара почти не замечала ни мага, все еще стоящего перед
ней, ни Хокану, распоряжавшегося отправкой отрядов клана Хадама  в  обратный
путь, в их усадебные гарнизоны. Итак, война окончена, но  ни  одна  цель  не
достигнута. Честь требовала  удовлетворения.  Если  даже  Мара  бросится  на
фамильный меч Акомы - разве это послужит справедливым воздаянием  за  смерть
Айяки? Властительница Акомы опозорена перед целым светом - такое  забывается
не скоро. Уж Джиро воспользуется ее унижением, чтобы сплотить врагов  против
ее семьи. Потрясение вернуло ее к осознанию своей ответственности - за  свою
ошибку должна расплачиваться только она сама. Чтобы рассчитаться за смерть и
оскорбления, вставшие между ней и Анасати, придется прибегнуть к интригам  -
иного пути нет. Настало время для Игры Совета, с  ее  заговорами  и  тайными
убийствами,    совершаемыми    за     традиционной     завесой     цуранской
благопристойности.
   На подходе к шатру поднялась какая-то суматоха, послышались  возбужденные
голоса; громче всех звучал голос Кейока:
   - С крайнего левого фланга две роты идут в атаку!
   От ужаса всякие мысли о ненависти и мести улетучились из головы Мары. Она
поспешила к выходу и не поверила собственным глазам: отряд, занимавший место
на самом краю воинства Хадама, вопреки приказу пошел в наступление!
   Маг, следовавший за Марой по пятам, издал какое-то злобное шипение, и  из
пустого пространства возникло еще  несколько  его  собратьев.  Их  появление
привело Мару в панику. Если она немедленно не предпримет каких-нибудь шагов,
чтобы отвести беду, маги могут возложить именно на нее вину за неуважение  к
воле Ассамблеи, проявленное кем-то из ее  союзников.  И  тогда  из-за  гнева
магов следующий миг может стать последним и для ее дома,  и  для  всех,  кто
верен Акоме.
   - Кто командует на левом фланге? - в отчаянии воскликнула она.
   -  Это  резерв,  госпожа.  Под  командой  властителя  Петачи,  -  доложил
подоспевший Ирриланди.
   Сдерживая ярость, Мара прикусила губу. Петачи унаследовал сан  властителя
совсем недавно. Почти мальчишка, он получил  право  командовать  собственным
отрядом только благодаря своему рангу, а отнюдь не в силу боевого опыта  или
умения воевать. Цуранский обычай предоставлял ему привилегию занять место  в
передних рядах. Понимая это, Люджан  отвел  отряду  юноши  место  флангового
резерва, который вступит в дело лишь тогда, когда исход боя будет уже решен.
А теперь то ли его юность, то ли горячая кровь накликали беду.
   Кейок окинул левый фланг наметанным взглядом бывалого полководца:
   -   Самонадеянный   мальчишка!   Вздумал   атаковать,    воспользовавшись
беспорядком в рядах Анасати! Он что, не  видит  Всемогущих?!  Как  он  смеет
пренебрегать их присутствием?
   - Либо он спятил, - Хокану указал на гонцов, добравшихся  даже  до  самых
дальних позиций, - либо не понимает язык сигналов.
   Сарик немедленно отправил новых  гонцов;  тем  временем  несколько  более
опытных  командиров  уже  пробивали  себе  путь  -  через  встречный   поток
отступающего войска - к движущимся знаменам властителя Петачи.
   С нарастающим ужасом Мара наблюдала за тем,  что  происходит  на  дальнем
краю поля.
   Целых  две  роты  воинов  в   доспехах   оранжевого   и   синего   цветов
разворачивались для атаки на правый фланг Анасати; воины в красном и желтом,
уже  начавшие  отступление,  снова  перестроились  и,  оказавшись  лицом   к
неприятелю, готовились отразить удар.  Ветер  доносил  крики  их  командира,
призывавшего солдат сохранять хладнокровие. Как видно, это  были  опытные  и
закаленные бойцы, но, возможно, их благоразумие проистекало из страха  перед
магами. Покорные приказу Всемогущего, они не спешили поддаться на провокацию
Петачи.
   Мускулистые руки Кейока, вцепившиеся в костыли, побелели.
   - У этого сотника Анасати есть голова на плечах. Он  не  нарушил  приказа
магов, но если воины Петачи не одумаются, им придется идти в атаку вверх  по
склону, так что у  парней  из  Анасати  есть  время  выждать,  и,  возможно,
столкновения удастся избежать.
   Его  слова  предназначались  для  ушей  магов,  которые  сбились  вместе,
образовав взволнованный кружок. Они хмуро наблюдали, как  отряды  властителя
Петачи очертя голову поднимались по склону долины, занятому лагерем Ионани.
   Один из черноризцев проронил несколько  слов.  Дважды  послышался  резкий
хлопок воздуха, и двое других чародеев исчезли.
   Слуги Мары с перепугу бросились на землю, да и среди  ветеранов  не  один
побелел как мел. У Люджана был вид человека, преодолевающего приступ морской
болезни, и лишь Кейок выглядел так, словно его вытесали из камня.
   Пара черноризцев возникла на  поле  перед  нападающими.  Оба  мага  разом
вскинули вверх руки. Из кончиков пальцев  вырвались  зеленые  лучи,  и  путь
бегущим воинам преградила стена нестерпимо яркого пламени.
   Непостижимое свечение слепило глаза, и  Маре  пришлось  долго  смаргивать
слезы с глаз,  прежде  чем  к  ней  вернулась  способность  четко  различать
предметы. Она через  силу  всмотрелась  в  дальний  край  долины,  и  у  нее
перехватило дыхание.
   На первый взгляд не произошло ничего страшного. Воины  властителя  Петачи
уже не бежали к боевым порядкам врага. Они застыли на месте; солнечный  свет
отражался от их глянцевых доспехов, и покачивались на ветру плюмажи.  Однако
при более внмательном рассмотрении  взору  являлась  устрашающая  суть  этой
обманчиво-спокойной картины. Руки, все еще сжимавшие оружие, содрогались: их
живая  плоть  медленно   вздувалась   пузырями.   Невообразимо   мучительная
беззвучная  агония  исказила  лица.  Чернела  обугливающаяся   кожа.   Ветер
закручивал спирали дыма, разнося смрад горелого тела. Из разваливающейся  на
куски плоти сочилась кровь, которая сразу же вскипала, обращаясь в пар.
   У Мары тошнота подкатила к горлу.  Она  покачнулась  назад;  Хокану,  сам
потрясенный не меньше ее, подхватил жену. Даже видавший виды Кейок не  сумел
сохранить привычную невозмутимость.
   С поля не доносилось ни единого стона. Зловещие чары не позволяли жертвам
шевельнуться даже  тогда,  когда  их  лопнувшие  глаза  вытекали  из  пустых
глазниц. Толстыми красными ломтями языки непристойно свешивались  изо  ртов,
не способных даже на сдавленный хрип. Задымились волосы, расплавились  ногти
- и все же жизнь еще не покинула воинов: обомлевшие зрители ясно  различали,
какие судороги сотрясают то, что еще оставалось от тел.
   Сарик перевел дух:
   - Боги, боги, они уже достаточно наказаны!
   Маг, первым появившийся в шатре Мары, обернулся к советнику:
   - Достаточно ли они наказаны и пора ли отпустить их  души  к  Туракаму  -
решать нам.
   - Твоя воля, Великий! - Сарик покаянно распростерся на земле,  уткнувшись
лбом  в  грязь.  -  Смилуйся,  Всемогущий.  Умоляю  простить  мою  невольную
дерзость.
   Не удостоив Сарика ответом  и  храня  ледяное  молчание,  маг  взирал  на
мучения воинов Петачи. Наконец люди  начали  валиться  наземь:  один,  потом
другой - и так до конца, пока  обе  роты  ослушников  не  полегли  на  траву
почерневшими скелетами в сверкающих оранжевых с синим доспехах.  Перед  ними
валялось знамя тех же цветов; ветер трепал его кисточки.
   Наконец молодой маг отошел от собратьев и обратился к Маре:
   - Наш закон не делает исключений, Благодетельная. Пусть твои люди помнят:
от любого, кто  оказывает  нам  неповиновение,  остается  пустое  место.  Ты
поняла?
   -  Твоя  воля,  Великий,  -  хрипло  прошептала  властительница,  подавив
дурноту.
   От группы магов отделился еще  один,  из-под  капюшона  которого  торчали
буйные рыжие пряди.
   - Я пока еще не удовлетворен. - Он оглядел офицеров Мары.
   Все были на ногах, за исключением Сарика. Ни в ком из  них  не  ощущалось
благоговейного  трепета;  возможно,  именно   эта   вызвало   неудовольствие
посланника Ассамблеи.
   - Так кто же  посмел  бросить  нам  вызов?  -  спросил  он  у  собратьев,
намеренно не замечая Мару.
   - Юный властитель Петачи, - последовал крат-кий сухой ответ.
   - Он действовал на свой страх  и  риск,  не  получив  ни  позволения,  ни
одобрения своего полководца, - послышался  из  кружка  магов  третий  голос,
прозвучавший более мирно.
   Рыжеволосый маг покосился на Мару колючим  зорким  взглядом,  прежде  чем
возразить:
   - Его позор пятнает не только его.
   Тот чародей,  который  уже  показал  свою  готовность  выступить  в  роли
миротворца, не уступал:
   - Тапек, я ведь  сказал:  властительница  Мара  не  причастна  к  дерзкой
выходке наказанного юнца.
   Тапек в ответ пожал плечами, словно ему досаждала назойливая муха:
   - Как полководец своего клана, властительница Мара отвечает за  поведение
всех отрядов, состоящих под ее командованием.
   Мара вскинула голову. Ее леденила страшная мысль: эти Черные  Ризы  могут
приговорить ее к смерти с таким же равнодушием, какое они  выказали,  вынося
приговор Тасайо Минванаби: ведь в конечном счете именно их вердикт  заставил
его покончить с собой. Офицеры Мары помертвели от гнетущего предчувствия.  В
лице Кейока не дрогнуло ничто, лишь в глазах появился  такой  холод,  какого
никому не доводилось у него видеть.
   Хокану невольно дернулся вперед, но Люджан железной хваткой  стиснул  его
локоть.
   Все до одного затаили дыхание. Если маги потребуют уничтожения  Мары,  ее
не спасет ничто - ни меч, ни мольба, ни сила любви. Преданность тысяч слуг и
воинов, которые с радостью пошли бы на смерть ради сохранения жизни госпожи,
ни на волос не склонит чашу весов ее судьбы.
   В то время как  рыжево