в обиходе, за традиции - словно приверженность порядку могла оградить
его от превратностей судьбы. Всю жизнь он стремился спрятать  свою  боль  за
стеной логических выкладок  или  непоколебимой  верности  идеалу  цуранского
вельможи, для которого долг превыше всего. Чимака предпочитал не поощрять  в
своем господине эту склонность, которую считал  скорее  слабостью,  ибо  она
зачастую  сильно  ограничивала   возможности   воплощения   тех   или   иных
политических замыслов. Чимаке порой приходилось, по правде говоря, играть  с
огнем. Так, например, он на свой  страх  и  риск  решился  на  опасный  шаг:
приютил более двух сотен солдат, ранее служивших  в  войске  Минванаби.  Это
были озлобленные люди; только смерть могла бы положить конец их ненависти  к
Маре. Чимака предоставил им прибежище не для собственного удовольствия;  его
верность интересам хозяина не подлежала сомнению. Он тайком разместил воинов
в отдаленных казарменных бараках, о существовании которых мало кто знал.  Не
задавая  прямых  вопросов,  обиняком,  Чимака  постарался  выведать   мнение
господина о возможности привести этих воинов  к  присяге  на  верность  дому
Анасати. Как и следовало ожидать, Джиро даже в  мыслях  не  допускал  ничего
подобного. Издревле было принято считать, что такие люди прокляты  и  лишены
чести; их следует сторониться,  иначе  на  неосторожного  благодетеля  падет
немилость богов, обрекших на гибель злосчастную семью прежних хозяев. Однако
Чимака воздержался от немедленного изгнания отверженных. Он не питал  надежд
на перемену во взглядах господина, но у хорошего хозяина все в дело идет, и,
кто  знает,  может  быть,  когда-нибудь  пригодятся  и  эти  бывшие  солдаты
Минванаби, раз уж глава дома Анасати никак  не  может  отрешиться  от  своей
бессмысленной ненависти к Маре.
   Если между двумя знатными домами назревает столкновение, то  стоит  иметь
этих воинов под рукой, считал Чимака,  в  преддверии  того  дня,  когда  они
смогут сослужить свою службу. Мара доказала, что  она  умна.  Она  сокрушила
семью куда более могущественную, чем ее собственная. Против  хитрости  нужно
бороться хитростью, а Чимака был не из тех, кто упускает случай.
   Он  и  впрямь  видел  в  своем  тайном  резерве   лишнее   доказательство
собственной преданности Джиро, а чего тот не знает, того и запретить нельзя.
   Но воины - это еще не все. Чимака с трудом удержался от желания  потереть
в предвкушении худые руки. Он  обзавелся  и  шпионами  тоже.  Уже  несколько
торговых  посредников  -  управляющих  факториями,   представлявших   раньше
интересы Минванаби, работали ныне в пользу Анасати, а не Акомы.  Перетягивая
этих людей на сторону Джиро, Чимака испытывал такое же  наслаждение,  как  и
тогда, когда играл в шех, загоняя в угол "башню" или "жреца" противника.  Он
знал, что в конечном счете в выигрыше будет  Анасати.  Тогда  его  господину
придется убедиться в мудрости некоторых решений Мары.
   Итак, первый советник Анасати улыбнулся и не стал возражать: он прекрасно
знал, насколько далеко может зайти, пререкаясь с Джиро.  Однако,  памятуя  о
том, что капля камень точит, он не упустил случая порассуждать вполголоса:
   - Ты прав, господин, Мара действительно попрала традиции, взяв  под  свое
крыло слуг злейшего врага. Но ведь она не просто убрала его  с  дороги;  она
многократно усилила свою мощь,  завладев  огромными  богатствами  Минванаби.
Если прежде она была всего лишь одним из участников Игры Совета - пусть даже
влиятельным  и  опасным,  -  то  теперь,  в  результате  своей  победы,  она
вознеслась на такую высоту, до которой не поднимался никто из правителей  за
всю историю Империи. Армия Акомы - даже без союзников  -  насчитывает  более
десяти тысяч мечей; не каждый из  кланов  средней  руки  способен  выставить
такое войско.  А  клан  Хадама  вместе  с  союзниками  может  соперничать  с
Имперскими Белыми!
   После недолгого раздумья Чимака добавил:
   - Будь Мара честолюбива, она могла бы прибрать к рукам немалую  власть  в
стране. Свет Небес явно не намерен противиться ее желаниям.
   Задетый за  живое  неприятным  напоминанием  о  стремительном  возвышении
властительницы Акомы, Джиро пришел в еще большее раздражение.
   - Не важно. Что там у тебя за версия?
   Чимака поднял вверх палец:
   - Мы знаем, что Тасайо Минванаби пользовался услугами  общины  Камои.  Мы
знаем также, что Братство не оставляет попыток  прикончить  Мару.  -  Подняв
теперь уже два пальца, Чимака поделился и другими соображениями:
   - Эти факты могут  быть  взаимосвязаны,  но  могут  и  не  быть.  Инкомо,
состоявший у Тасайо первым  советником,  успешно  сумел  раскрыть  часть,  а
возможно, и всех шпионов Акомы, проникших в дом Минванаби. Затем  последовал
крах, а тайна остается:  наши  собственные  агенты  докладывали,  что  некто
уничтожил всех шпионов Акомы  на  пространстве  между  дворцом  Минванаби  и
Сулан-Ку. Джиро небрежно отмахнулся:
   - Ну, значит, Тасайо поубивал всех агентов Мары еще в те  времена,  когда
имел возможность их выследить.
   Чимака хищно осклабился:
   - А если нет? - Он распрямил третий палец. - Тут вот что  интересно:  тех
слуг в доме Минванаби, которые оказались шпионами Мары, убивал  молодчик  из
Камои.
   Властитель заскучал пуще прежнего:
   - Ну, Тасайо приказал Братству...
   - Нет! - перебил его Чимака, едва  не  преступив  границ  почтительности,
однако мгновенно исправил положение, сделав  вид,  что  его  возглас  просто
вступление к дальнейшему объяснению. - Зачем, спрашивается, Тасайо  нанимать
тонг  для  расправы  с  собственными  слугами?  Какой  у  него   был   резон
раскошеливаться на  наемных  убийц,  когда  достаточно  просто  дать  приказ
стражникам из гарнизона усадьбы?
   Джиро приуныл:
   - Я высказался необдуманно.
   Его взгляд переместился вперед, туда, где маялись в ожидании торговцы  из
факторий.
   Чимаку переживания торговцев ничуть не трогали. В  конце-то  концов,  кто
они такие? Так, приказчики, мелюзга... ждать своего повелителя -  их  прямой
долг.
   - Все дело в том, господин, что у  него  не  могло  быть  таких  резонов.
Однако нам никто не запрещает поразмыслить вот над каким вопросом. Допустим,
я - властительница и хочу нанести оскорбление сразу и тонгу, и  Тасайо;  так
найду  ли  я  лучший  способ  достижения  цели,  чем  нанять  Братство   для
уничтожения моих шпионов, сделав заказ на убийство от чужого имени?
   Джиро воспрянул духом. Теперь, когда подсказка Чимаки открыла ему  первое
звено в цепи рассуждений, он мог  уже  самостоятельно  проследить  за  ходом
мыслей опытного интригана:
   - По-твоему, у Камои возникла  весомая  причина,  чтобы  предъявить  Маре
собственный кровавый счет?
   Вместо ответа Чимака расплылся в улыбке. Джиро вновь  тронулся  с  места.
Звук его шагов  гулко  отдавался  под  сводами  просторного  зала  с  плотно
сдвинутыми стенными перегородками по обеим сторонам, с запыленными  военными
реликвиями,  свисающими  с  потолочных  балок,  и  внушительной   коллекцией
захваченных вражеских знамен. Эти творения  рук  человеческих  напоминали  о
временах, когда имя Анасати было окружено ореолом боевой славы. Из поколения
в поколение передавалась древняя эстафета чести: то была традиция знаменитой
династии. Род Анасати вернет себе прежнее положение,  поклялся  себе  Джиро,
нет, поднимется еще выше. Ибо он позаботится о том, чтобы раздавить Мару,  и
его триумф прогремит по всей Империи.
   Только он способен доказать, что Мара навлекла на себя  немилость  богов,
даровав слугам  поверженного  врага  избавление  от  уготованной  им  жалкой
участи. Не прибегая к чьей бы то ни было помощи, он покарает ее за глумление
над древними устоями. Умирая, она взглянет  ему  в  глаза  и  тогда  поймет:
худшую ошибку в своей жизни она совершила в тот день, когда  взяла  в  мужья
Бантокапи.
   Парадный зал дворца  семьи  Анасати  в  точности  соответствовал  канонам
цуранского зодчества. Он не подавлял  великолепием,  как  палата  во  дворце
Минванаби, перешедшем во владение Акомы. Зато все здесь дышало надежностью и
покоем, подобно освященным  веками  храмовым  ритуалам.  Находясь  в  родных
стенах, Джиро блаженствовал. Ничем не отличаясь от таких же залов  в  сотнях
других усадеб, этот зал тем не менее  оставался  неповторимым:  в  нем  было
средоточие мощи Анасати. По обеим сторонам центрального  пролета  стояли  на
коленях просители и вассалы Анасати. Сбоку от  помоста,  с  высоты  которого
Джиро вершил дела своего  двора,  замер  Омело,  его  военачальник.  За  ним
выстроились другие офицеры и советники.
   Взойдя на  возвышение,  Джиро  уселся  в  церемониальной  позе  на  своих
подушках  и  расправил  складки  парадного  одеяния.   Прежде   чем   подать
управляющему  знак  к  началу  дневного  приема,  он  обратился  к   первому
советнику:
   - Выясни наверняка, действительно ли тонг преследует Мару по  собственной
воле. Это позволит нам лучше подготовиться к тому  моменту,  когда  поступит
официальное известие о смерти Айяки.
   Чимака хлопнул в ладоши, и у его плеча возник слуга.
   -  Пришли  двух  скороходов  ко  мне  в  покои.  Пусть  дожидаются  моего
возвращения.
   Поклонившись, слуга поспешил  выполнить  поручение,  а  советник  в  свою
очередь отвесил низкий поклон господину:
   - Властитель, я приступлю к делу немедленно. У меня есть новые источники,
которые снабдят нас более надежными сведениями. - Заметив стальной  блеск  в
глазах Джиро,  Чимака  тронул  хозяина  за  рукав.  -  Мы  должны  проявлять
сдержанность, пока не прибудет посланец от Мары с  официальным  известием  о
смерти Айяки. Стоит упомянуть об этом сейчас, и по дому  поползут  пересуды.
Если враги получат подтверждение, что наши шпионы проникли в  святая  святых
их дома, это не пойдет нам на пользу.
   Джиро стряхнул руку Чимаки:
   - Я все понимаю, но не требуй от меня благодушия! Все  подданные  Анасати
будут скорбеть. Убит Айяки, мой племянник, и каждый из нас  -  кроме  рабов,
разумеется, - наденет красную повязку на руку в знак нашей потери.  Когда  с
дневными делами будет покончено, подготовишь почетный эскорт для путешествия
в Сулан-Ку.
   Чимака проглотил досаду:
   - Мы отправимся на похороны?
   Джиро оскалил зубы:
   - Айяки был моим  племянником.  Остаться  дома,  когда  отдают  последние
почести его  праху,  означало  бы  расписаться  в  своей  виновности  или  в
трусости, а нам не в чем себя винить. Да, его мать - мой враг,  и  теперь  я
свободен от любых обязательств перед ней, и никакие союзы  не  помешают  мне
расправиться с Акомой. Все это так,  но  в  погибшем  мальчике  текла  кровь
Анасати! Он заслуживает такого же уважения,  на  какое  вправе  рассчитывать
любой  внук  Текумы  Анасати.  Мы  возьмем  с  собой  какую-нибудь  семейную
реликвию,  чтобы  возложить  ее  на  погребальный  костер.  -  Глаза   Джиро
сверкнули, и он закончил свою речь:
   - Традиция требует нашего присутствия!
   Оставив при себе собственное  мнение  по  поводу  этого  решения,  верный
сподвижник поклонился  в  знак  покорности.  Игра  Совета  коренным  образом
изменилась с тех пор, когда Мара из Акомы делала в ней первые шаги; однако в
глазах Чимаки это нескончаемое состязание все еще сохраняло притягательность
игры с высочайшими ставками; ничто в  жизни  не  вдохновляло  его  так,  как
причастность к  запутанным  клубкам  цуранской  политики.  Целеустремленный,
словно взявшая след гончая, он поднялся  на  ноги,  охваченный  возбуждением
предстоящей охоты.
   Он вполне сознавал, что события могут принять и  неблагоприятный  оборот,
но даже это  не  мешало  ему  чувствовать  себя  почти  счастливым.  Покидая
парадный зал, он уже бормотал  что-то  себе  под  нос,  обдумывая  указания,
которые необходимо разослать с гонцами.  Предстояло  дать  солидные  взятки,
дабы развязать языки, но если собранные по крупицам сведения подтвердят  его
теорию, то игра будет стоить свеч. Пока слуги  раздвигали  дверные  створки,
чтобы выпустить его, на губах Чимаки играла дьявольская улыбка.
   Сколько лет уже ему не выпадало случая испытать себя в единоборстве  умов
с достойным противником! Поединок с властительницей Марой  обещал  доставить
подлинное наслаждение, если уж нельзя остудить  жар  одержимости,  снедающий
властителя Джиро, и тот обречет Акому на уничтожение.

***

   Мара беспокойно металась во сне. Ее горестные стенания  разрывали  Хокану
сердце, и ему хотелось сделать хоть что-нибудь - дотронуться, приласкать,  -
лишь бы облегчить ее муку. Но с момента гибели Айяки Мара спала совсем мало.
Даже эти немногие часы сна, полные ночных кошмаров, давали ей  некую  толику
отдыха. Разбудить - значит заставить ее вернуться  к  реальности,  осознанию
утраты и к жестокой необходимости через силу держать себя в руках.
   Вздохнув, Хокану принялся рассматривать узоры, начертанные лунным светом,
льющимся в комнату через стенные перегородки. Тени в углах  казались  чернее
обычного, и даже присутствие удвоенной стражи у каждой двери и каждого  окна
не могло вернуть отлетевшего ощущения покоя и мира.  Наследник  Шиндзаваи  и
муж Слуги Империи чувствовал себя сейчас безмерно одиноким. Ничего у него не
было: лишь рассудок да огромная любовь к измученной женщине.  Предрассветный
воздух был холоден - необычное явление для провинции Зетак, хотя,  возможно,
объяснимое близостью дома к озеру. Хокану  встал  и  накинул  легкий  халат,
сброшенный ночью. Завязав пояс, он остановился, скрестив  руки  и  глядя  на
спальную циновку.
   Хокану бодрствовал, пока Мара металась на простынях; ее  волосы  в  свете
медленно подступающего утра казались обрывками  задержавшейся  ночной  тьмы.
Медный свет луны  тускнел  по  мере  приближения  утра.  Перегородки  стены,
примыкающей  ко  внутренней  террасе,  постепенно  становились   из   черных
жемчужно-серыми.
   Хокану подавил желание пройтись, хотя бы затем, чтобы размять ноги. Ночью
Мара просыпалась, всхлипывая в его  объятиях  и  выкрикивая  имя  Айяки.  Он
крепко прижимал ее к груди, но тепло его тела не  приносило  Маре  утешения.
При этом воспоминании Хокану сжал зубы. Он не боялся взглянуть в лицо  врагу
на  поле  боя,  но  это  всесокрушающее   горе...   дитя,   умершее,   когда
только-только начинали раскрываться его дарования. Муж тут не в силах помочь
- нет на земле такого средства. Лишь время способно притупить боль.
   Хокану был не из тех, кто отводит душу в проклятиях.  Владеющий  собой  и
напряженный, как туго натянутая струна, он не разрешил себе ничего, что хоть
как-то могло потревожить жену. С грацией хищного зверя он бесшумно отодвинул
дверь ровно настолько, чтобы можно  было  выйти  на  террасу.  День  слишком
хорош, подумал он, устремив взгляд на бледно-зеленое небо. Лучше бы  гремела
буря, выл ветер, хлестал дождь и сверкали молнии - сама природа должна  была
ополчиться против земли в день похорон Айяки.
   За  холмами,  в  лощине   у   берега   озера,   заканчивались   последние
приготовления. Ступенчатой пирамидой возвышались сложенные бревна.  Выполняя
приказ Хокану, Джайкен не поскупился и  проследил,  чтобы  для  костра  были
использованы  только   специально   закупленные   бревна   с   ароматической
древесиной. Смрад горелой  плоти  и  волос  не  должен  оскорблять  ни  мать
мальчика, ни других оплакивающих его кончину. Губы Хокану сжались в ниточку.
В этот скорбный день Мара не сможет остаться наедине  со  своим  горем.  Она
взлетела слишком высоко, и похороны сына -  дело  государственное.  Со  всех
концов Империи соберутся правители - отдать дань уважения или шире раскинуть
паутину интриг. Игру Совета  не  прервут  ни  горе,  ни  радость,  ни  любые
природные бедствия. Закономерность, которая привела Айяки  к  гибели,  будет
проявлять себя снова и снова, как гниль в дереве, невидимая под краской.
   На горизонте показалось облако поднятой в воздух пыли.  Прибывают  гости,
догадался Хокану. Снова бросив взгляд на жену, он убедился, что сон ее  стал
спокойнее. Хокану  бесшумно  шагнул  к  двери  и  велел  мальчику-посыльному
позвать служанок, чтобы те были  под  рукой,  когда  Мара  проснется.  После
этого, не в силах больше выносить бездействие, он вышел на террасу.
   Поместье начинало просыпаться. Видно было, как Джайкен чуть ли  не  бегом
направляется из кухонного флигеля к хижинам,  где  жили  слуги;  прачки  уже
сновали между гостевыми спальнями, придерживая на головах корзины  с  чистым
бельем. В полной готовности  к  приему  высоких  гостей,  воины  в  доспехах
маршировали на смену  ночному  дозору.  Во  всем  чувствовалась  напряженная
собранность и деловитость; на этом фоне  особенно  резко  выделялись  фигуры
двух мужчин, бок о бок шагающих вдоль озера, словно у них  не  было  никакой
иной цели, нежели обычная утренняя прогулка. Хокану в  недоумении  помедлил,
пока не присмотрелся и не узнал идущих. Тогда любопытство  повлекло  его  за
пределы террасы, и он спустился по лестнице вниз. Скрытый за  рядами  кустов
акаси, Хокану приблизился к берегу и убедился в правильности своего  первого
впечатления: впереди него неторопливо шли Инкомо и Ирриланди, судя  по  виду
погруженные  в  глубокое  раздумье.  Бывший   первый   советник   и   бывший
военачальник семьи Минванаби не принадлежали  к  породе  людей,  совершающих
бесцельные прогулки.
   Хокану бесшумно последовал за ними, заинтересованный тем,  что  могли  бы
делать в такой ранний час столь горестного дня эти двое бывших врагов Акомы,
а ныне ее верных слуг.
   Достигнув озера,  оба  -  хлипкий,  как  стебель  тростника,  советник  и
жилистый, закаленный воин  -  преклонили  колени  на  небольшом  пригорке  и
застыли, словно погруженные в молитву. Хокану,  так  и  не  замеченный  ими,
пододвинулся поближе.
   В небе проплывали первые розовые  облачка,  пламенеющие  снизу  от  лучей
солнца, еще спрятанного за грядой холмов.
   Несколько минут консорт Мары и ее подданные оставались неподвижными,  как
на картине. Затем свет зари пробил ночную тьму, и  по  небосводу  раскинулся
веер солнечных лучей, являя взору самый торжественный миг восхода  солнца  в
первозданной чистоте. Показался край ослепительного диска, теплом  и  светом
омыв застывший покой уединенного уголка, и бриллиантовыми каплями засверкала
роса. Тогда Ирриланди и Инкомо поклонились,  коснувшись  головами  земли,  и
тихо произнесли слова, которые Хокану не удалось расслышать.
   Бывшие сподвижники Тасайо завершили свой странный обряд  и  поднялись  на
ноги. По-солдатски  бдительные  глаза  Ирриланди  первыми  заметили,  что  в
окружающем  ландшафте  что-то  изменилось.  Он  увидел  стоящего  поблизости
властителя и поклонился. Захваченный врасплох Инкомо последовал его примеру.
   Хокану жестом поманил обоих к дому.
   - Я не мог спать, - хмуро сообщил он на ходу. - Увидел вас  с  террасы  и
вышел узнать, что вас сюда привело.
   Ирриланди характерным для цурани движением пожал плечами:
   - Каждый день перед восходом солнца мы возносим благодарственные молитвы.
   Хокану упорно смотрел себе под ноги, шагая босиком  по  влажной  от  росы
траве, однако его молчание требовало более подробных разъяснений.
   Инкомо смущенно откашлялся, прежде чем ответить:
   -  Мы  приходим  сюда  каждый  день,  чтобы  встретить  восход  солнца  и
возблагодарить богов за то, что они ниспослали нам Благодетельную.
   Он  окинул  взглядом  дворец  с  его  высокими  остроконечными   крышами,
каменными  колоннами  и  перемычками  стен,  затянутыми   сегодня   красными
полотнищами в знак почитания Туракаму - Красного бога,  который  примет  дух
Айяки в свои владения, после того как  будут  исполнены  надлежащие  обряды.
Чтобы Хокану лучше понял смысл сказанного, старый советник продолжил:
   - Когда властительница добилась краха Тасайо, мы были  уверены,  что  нас
ждет смерть  или  рабство.  А  вместо  этого  мы  получили  в  дар  жизнь  и
возможность служить без урона для чести. Вот  поэтому