. Более десятка наблюдают за входами во дворец: они уверены, что
ты попытаешься использовать общую суматоху для маскировки своего прибытия.
   Мара невольно нахмурилась:
   - Они вошли в город, где вот-вот разразится гражданская война,  и  ничего
не предпринимают, чтобы прекратить осаду?
   Аракаси мрачно подтвердил:
   - Ровным счетом ничего. У меня такое впечатление, что они  отказались  от
своих призывов к миру ради каких-то  собственных  интересов.  -  Он  пытливо
взглянул в глаза миниатюрной  женщины,  которая  казалась  полузадушенной  в
громоздком парадном наряде. - Не знаю, чего ты добилась там на юге, госпожа,
но я бы рискнул предположить, что Черные Ризы начали тебя побаиваться.
   - Не меня, - смущенно возразила Мара. - Вот их. - Она  указала  рукой  на
магов, которые стояли по обе стороны от нее, как часовые.
   Аракаси вгляделся в ее чужеземных спутников, и при виде  их  великолепных
многоцветных крыльев от изумления у него чуть глаза на лоб не полезли.
   - Я и понятия не имел, что чо-джайны могут быть так прекрасны,  -  сказал
он в благоговейном восхищении.
   Маги из Чаккахи приняли человеческие восхваления без  всякой  неловкости,
но не стали задерживаться на этом предмете. Тот, что стоял  слева  от  Мары,
обратился к ней:
   - Благодетельная, пока мы здесь беседуем, опасность нарастает. По приказу
Всемогущих воины-цурани врываются в туннели: надеются узнать хоть что-нибудь
о том, где ты скрываешься.
   - Боги!.. - Мара  не  удержалась  от  возгласа.  Слишком  живо  вспыхнуло
воспоминание о сожженном улье, откуда она  спаслась  только  чудом.  -  Было
кровопролитие?
   - Пока нет, - ответил второй маг. - Воины повинуются  приказу  Ассамблеи:
не затевать бой, если не встречают  сопротивления.  А  чо-джайны  не  станут
сражаться, пока у них есть хоть какой-то выбор. Пока что они просто покидают
ульи, которые подверглись нападению, оставляя  множество  пустых  галерей  и
туннелей... пусть захватчики сколько угодно рыщут там в темноте. Сейчас  они
стягивают свои силы на юге, вблизи твоего родного поместья. Но  очень  скоро
размах поиска расширится. Ваши Всемогущие не дураки.
   - Значит,  настал  час,  -  сказала  Мара,  поразив  всех  присутствующих
неукротимой силой, с которой были сказаны эти слова. - Мы выступаем.
   По  ее  команде  маги  подали  сигнал.  Специальная   артель   работников
чо-джайнов выдвинулась вперед и начала рыть новый переход, ведущий вверх. На
пол со стуком посыпались комья земли, а  потом  куски  известки  и  глиняных
плиток. Сквозь полумрак прорезался луч света, желтого и  чистого,  льющегося
через прозрачную крышу дворцовой приемной.
   Один из чо-джайнов просунул голову в  отверстие.  Он  прожужжал  какое-то
короткое сообщение для находившихся позади, и маг слева от Мары сказал:
   - Врагов в приемной нет. Твои муж и  сын  ожидают.  -  Затем  он  замолк,
словно в нерешительности, но после короткой паузы договорил:
   - Госпожа, мы желаем тебе счастья и удачи. Но действуй быстро. Наши  чары
не  могут  сдерживать  натиск  черноризцев   бесконечно   долго.   В   твоем
распоряжении не так уж много времени,  чтобы  достичь  всего  желаемого,  но
потом наступит хаос и разрушительный всплеск  вредоносных  энергий.  На  тот
случай, если ты потерпишь неудачу или если мы тебя подведем, мы хотим, чтобы
ты знала: именно для этого сражения мы посланы сюда из Чаккахи. Мы не только
твои защитники, Благодетельная; мы  послы,  прибывшие  затем,  чтобы  помочь
становлению нового порядка.
   Мара взглянула вверх, на лица магов,  поднявшихся  перед  ней.  на  дыбы;
выражение этих лиц, столь непохожих на  человеческие,  вряд  ли  мог  вполне
понять хоть кто-нибудь из людей. У обоих крылья  были  развернуты  в  боевой
стойке; они готовились противостоять общей мощи объединенной  Ассамблеи.  Их
доблесть тронула Мару до слез.
   - Да будет известно всем, мои добрые друзья,  что,  пока  я  живу,  я  не
подведу вас. Мы восторжествуем или умрем вместе.
   Она сразу отвернулась и обратила лицо вперед, чтобы решимость не изменила
ей в роковые грядущие часы. С гордо выпрямленной  спиной,  величественная  в
причудливом парадном одеянии, расшитом золотом, Слуга Империи направилась  к
отверстию.
   Мара с трудом прокладывала свой путь, ступая по комьям осыпавшейся земли,
по осколкам штукатурки и  плиток.  Аракаси  ненавязчиво  приблизился,  чтобы
поддержать ее под локоть. Она благодарно улыбнулась ему:  так  отрадно  было
человеческое прикосновение после общества столь многочисленных чо-джайнов!
   Наконец она вышла из туннеля, и голова у нее закружилась - от  солнечного
света уходящего дня, от великолепия сверкающих золотых доспехов.
   У нее перехватило дыхание. Из-под золотого императорского  шлема  торчали
пряди огненно-красных волос. Это Джастин! Это его волосы! - осознала она,  и
сердце глухо  ухнуло  у  нее  в  груди.  Облаченный  в  доспехи,  подобающие
Императору, ее сын отнюдь не выглядел  ребенком.  Мара  встряхнула  головой,
напомнив себе, что наступает час его бракосочетания.
   Мара пошатнулась, когда мальчик поклонился ей -  все  как  положено,  сын
поклонился Матери. Впрочем, может быть, именно ей следовало  бы  поклониться
ему до земли, как однажды она поклонилась Ичиндару?
   Но потом мальчик выпрямился и издал совершенно неподобающий вопль.
   - Мама! - закричал он  и  помчался  к  ней.  Мара  забыла  про  всю  свою
величавость и протянула руки ему навстречу. Сын бросился в раскрытые объятия
- выросший, окрепший и заметно возмужавший. Когда его руки  обвились  вокруг
ее шеи, она сообразила, что ей теперь не нужно нагибаться, чтобы обнять его.
Он  раздался  в  плечах,  и  очертания  его  фигуры  показались  удивительно
знакомыми.  Он  весь  в  Кевина,  сообразила  Мара;  он  вырастет  таким  же
высоченным, как его отец. Это внезапное озарение заставило ее снова  принять
достойный вид.
   Сын выпустил ее из объятий и взглянул на нее  -  глаза  в  глаза;  в  это
мгновение ей показалось, что перед нею - его отец-варвар. А он произнес:
   - Я готов. Благодетельная. Принцесса Джехилья ожидает.
   Голос не повиновался Маре. Она потеряла двоих детей:  Айяки  и  младенца,
отравленного до появления на свет. Теперь ее единственный сын, оставшийся  в
живых, стоял, полный решимости и готовый отдать жизнь за ее честь. Это  было
больше, чем она могла выдержать.
   Лицо Джастина вдруг сложилось в такую беззаботную гримасу, что Мара снова
вспомнила былые дни и неотразимый юмор Кевина.
   - Нам надо бы поторопиться, - сообщил  он.  -  У  Первой  жены  покойного
Императора истерика все никак  не  кончится  и  весь  грим,  того  и  гляди,
потечет.
   Мара иронически поинтересовалась:
   - А Джехилья? У нее тоже истерика?
   Джастин по-мальчишески пожал плечами:
   - Накричалась она вволю, а потом взяла и  заперлась  у  себя  в  комнате.
Тогда кто-то ее спросил, не желает ли она лучше выйти замуж  за  Омекана,  с
его-то пузом и седыми волосами, и она сразу позволила горничным войти.
   "У девочки есть здравый смысл", - подумала Мара, заняв  причитающееся  ей
место рядом с сыном и приготовившись войти  в  Тронный  зал.  Аракаси  встал
около хозяйки с другой стороны, чтобы  поддержать  в  случае  надобности,  и
никто, казалось, не заметил, что на нем все еще  красуется  роба  мусорщика,
когда распахнулись двери зала и фанфары возвестили о прибытии жениха.
   Мара решительно шагнула вперед, чувствуя, как увлажнилась ее ладонь  там,
где она сжимала  руку  Джастина.  Проходя  сквозь  стройные  колонны  жрецов
Двадцати Высших Храмов, она гадала,  не  поразят  ли  ее  боги  насмерть  за
гордыню, за очевидную дерзость, с которой она посмела вообразить, что  может
сделать своего сына следующим Светом  Небес,  Девяносто  Вторым  Императором
Цурануани. Однако  представитель  храма  Джурана,  бога  справедливости,  не
выглядел недовольным, а верховный жрец Туракаму встретил  ее  едва  заметной
приветливой улыбкой. Отдельно от других, позади жреца Красного бога,  стояли
три фигуры, закутанные в черные саваны, - Сестры Сиби. Даже эти  устрашающие
персоны, казалось, подбодряли  Мару,  слегка  наклонив  головы.  Когда  Мара
проходила мимо верховного жреца Джастура, бога  войны,  тот  отсалютовал  ей
ударом кулака в латной рукавице  по  груди,  и  от  этого  салюта  зазвенело
драгоценное железо его панциря.
   Мара сделала следующий шаг, потом еще один; постепенно к ней возвращалась
уверенность. Когда она прошла дальше, жрецы высших и низших  орденов  начали
попарно   располагаться   перед   тронными   ступенями,   согласно   природе
представляемых ими богов. Так,  жрецы  Лашимы,  богини  мудрости,  оказались
вместе со жрецами Саланы, Матери Правды. Жрец Туракаму объединился  с  одной
из Сестер Сиби, тогда как верховный жрец Джастура образовал пару с верховным
жрецом Баракана, Повелителя Мечей.
   Впереди,  на  Императорском  возвышении,  процессию   ожидала   маленькая
белокурая девочка  в  сверкающей  фате  из  золотой  ткани;  не  приходилось
сомневаться, что это и есть Джехилья.  Горничные  только  что  поправили  ее
головной убор, слегка сдвинув его  назад.  На  лице  девочки  еще  виднелись
веснушки; как видно, она слишком много времени проводила под открытым небом,
прогуливаясь в дворцовых садах. Хотя она и казалась бледной  под  краской  и
пудрой  обязательного  грима,  однако,  увидев   Благодетельную,   принцесса
радостно улыбнулась.
   - Пусть закроются двери! Церемония бракосочетания начинается! -  нараспев
провозгласил жрец Чококана. Доброго бога, как того требовал обряд.  Стоявший
справа  позади  него  верховный  жрец  Томечки,  Заступника   Детей,   начал
беззвучную молитву, и, глядя на жреца, Мара вспомнила, что Томечка,  младший
брат Чококана, известен также  как  Даритель  Мира.  Она  помолилась,  чтобы
сегодня именно в этой своей ипостаси он явил себя перед народом Цурануани.
   Джастин в последний раз стиснул руку Мары, когда она отпустила его, чтобы
он занял свое место рядом с принцессой. Сама же Мара направилась  туда,  где
ожидал Хокану, и, когда церемония началась, ее рука скользнула в его руку.

***

   В императорском дворце царила суматоха. Торопливо пробегали гонцы;  слуги
деловито сновали  по  внутренним  дворам  и  террасам.  Опершись  локтем  на
подоконник, Шимони из Ассамблеи наблюдал за всей этой  сумятицей  глубокими,
непроницаемыми глазами. Его лицо казалось еще более суровым, чем  всегда,  а
сам он - еще более скупым на слова, если  это  вообще  возможно.  Он  слегка
повел головой, чтобы привлечь  внимание  к  неким  особенностям,  отличающим
сегодняшний кавардак от вчерашнего.
   Его безмолвный сигнал был замечен Хочокеной, который  сидел  на  подушках
перед  низким  столиком  с  наполовину  опустошенным  подносом  засахаренных
фруктов. Толстый маг кивнул, давая понять, что и он заметил эти особенности,
и тихо проговорил, так, чтобы никто, кроме Шимони, не мог его услышать:
   - Происходит что-то необычное. Я насчитал пятерых жрецов,  прячущих  лица
под капюшонами; а судя по запахам, доносящимся из кухни, там пекут  пирожки,
как перед большим пиром. Странное дело для осажденного города.
   Как будто специально затем, чтобы подчеркнуть впечатление  от  его  слов,
большой камень, запущенный осадным орудием, пролетел по воздуху и разлетелся
на множество осколков, упав в соседнем  дворике.  Случайно  забежавшая  туда
собака  умчалась  с  жалобным  лаем.  Хочокена,  прищурившись,  наблюдал  за
событиями сквозь трещину в стенной перегородке.
   - Эти проклятые штуки начинают меня раздражать. Еще один камень  в  такой
близости от нас  -  и  я  выйду  из  дома  и...  -  Угроза  так  и  осталась
недоговоренной, поскольку внимание тучного мага привлекла  компания  странно
одетых аристократов, поспешно проследовавших мимо окна. - Мы ожидали наплыва
властителей, вызванных для переговоров в кабинет старого Совета, но, похоже,
предстоят дела поважнее.
   Шимони выпрямился:
   - Намного важнее.  Мотеха  не  станет  медлить  с  переходом  к  активным
действиям.
   Хочокена с сожалением покосился на остатки своих лакомств.
   - Это я не стану медлить с переходом к активным действиям, - поправил  он
друга тоном легкого упрека. -  По-моему,  властительница  уже  здесь,  а  мы
только теряем время, пытаясь ее подкараулить.
   Шимони ничего не сказал, только брови поднял и сразу оторвался  от  окна.
Не желая отставать от более рослого и стройного собрата, Хочокена поднялся с
подушек и поспешил следом за ним.
   Пока эта парочка шествовала своим путем, все встречные либо разбегались в
страхе, либо падали ниц. И хотя дворцовые коридоры  образовывали  запутанный
многоярусный лабиринт  -  ведь  поверх  уже  имеющихся  переходов  постоянно
добавлялись новые, - черноризцам не требовались ничьи советы, как  пройти  в
то или иное место. Они  безошибочно  проследовали  к  двери,  выкрашенной  в
красный цвет и усеянной лаковыми изображениями  государственной  печати.  Не
постучавшись, они вошли в кабинет Имперского Канцлера.
   Даджайо  из  семьи  Кеда  стоял  во   всем   блеске   своих   регалий   и
церемониального многослойного  наряда,  красного  с  черным;  золотая  кайма
сверкала вокруг ворота и на манжетах. Массивный головной убор сидел идеально
ровно. Канцлер был бледен, но держался  спокойно.  Его  приближенным  стоило
большого труда сохранять самообладание. Секретаря, стоявшего  рядом  с  ним,
била дрожь, а к горлу подкатывала дурнота. У  наружной  стенной  перегородки
скорчился раб-посыльный, словно стараясь сделаться поменьше.  Причина  столь
нервной обстановки была очевидна: все подушки, предназначавшиеся для  приема
просителей,  были  заняты  полудюжиной  Всемогущих.  Мотеха  расхаживал   по
кабинету. С крайне недовольным  видом  он  взглянул  на  двух  новоприбывших
собратьев, но не стал прерывать допрос, который шел полным ходом:
   - Какие новости о ней?
   Ему не было надобности уточнять, о ком идет речь.
   - Никаких, Всемогущий.
   Даджайо  поклонился  двум  только  что  явившимся  магам  и  с  ловкостью
искусного придворного воспользовался этим удобным  случаем,  чтобы  вытереть
пот, стекающий со лба. Он выпрямился с самым  официальным  видом.  Если  он,
будучи Имперским Канцлером, чувствовал  себя  неуютно  в  присутствии  столь
многих Всемогущих, то, во всяком случае, хорошо это скрывал.
   Хочокена проследовал к огромному столу, обогнул его, поднял с пола личную
подушку Канцлера и пошел с нею к амбразуре под окном, где  воздух  посвежее:
комната была битком набита с утра, а слуги слишком напуганы, чтобы позволить
себе риск войти и сдвинуть стенные перегородки.
   - Ее и искать не стоит: она сама сюда явится, - проворчал  он.  -  В  эту
минуту вновь собирается Высший Совет, и властительница Акомы не пожелает его
пропустить. Свет не видел еще такого виртуоза Великой Игры,  как  Мара.  Она
придет.
   - О да! - раздраженно бросил Мотеха. - Но раньше она умрет.  В  ту  самую
секунду, когда нам станет известно ее местонахождение..
   Шимони не вполне сумел скрыть отвращение:
   - Мы все когда-нибудь умрем - таков закон природы.
   Имперский  Канцлер  спрятал  неловкость  за  привычной  маской   светской
учтивости.
   Мотеха молча переводил взгляд с одного лица на другое. Его собратья также
безмолвствовали. Сам воздух, казалось,  звенел  от  напряжения,  а  причиной
этого напряжения было неприятное для многих подозрение, что Мара  умудрилась
раскрыть некоторые из наиболее тщательно сберегаемых секретов Ассамблеи. Для
любого человека, не состоящего в  этом  сообществе  магов,  проникновение  в
такую тайну означало смертный приговор. Даже Шимони  с  Хочокеной  не  могли
отрицать, что готовность чо-джайнов приютить  Мару  у  себя  в  ульях  сулит
Империи худшие беды: Мара могла посеять семена  мятежа,  чреватого  разрывом
договора, действовавшего в течение тысячелетий. Сколь  бы  убедительными  ни
были доводы Шимони и других, настаивавших, что Слуга Империи заслужила право
быть выслушанной, прежде чем ее лишат жизни, - на сей раз  их  усилия  будут
тщетными.
   Ассамблея уже проголосовала. Казнь Мары теперь была делом решенным  и  не
подлежала обсуждению.
   Мало кто взял бы на себя смелость  действовать  против  Слуги  Империи  в
одиночку; Тапек не побоялся - и  ничего  хорошего  для  магов  из  этого  не
получилось.
   Теперь черноризцы взялись за  дело  сообща,  но  они  словно  блуждали  в
потемках, руководствуясь лишь предположением, что их привилегии под угрозой.
Впереди предстояли бедствия куда более тяжелые, чем  самонадеянность  одного
из них.
   Хочокена и Шимони  обменялись  понимающими  взглядами.  Они  оба,  каждый
по-своему, восхищались Марой.
   Но сейчас она зашла слишком далеко. Тучного мага раздирали противоречивые
чувства: с одной стороны, его верность Ассамблее и обеты, данные в тот день,
когда он надел черную хламиду, а с другой - притягательность новых  идей,  в
немалой степени  навеянных  еретическими  воззрениями,  которыми  его  увлек
Миламбер-варвар.
   Хочокена дорожил  наследством,  которое  осталось  у  него  от  дружбы  с
Миламбером. В течение многих лет черноризец-цурани постоянно  применял  свой
крепнущий дар волшебства для  помощи  простому  народу.  Однако  в  нынешних
небывалых обстоятельствах, когда даже он, при всей широте  своих  убеждений,
не мог принять твердое решение, ему требовалось побольше времени, чтобы  все
как следует  обдумать.  Хочокена  хотел  быть  уверен  в  том,  что  сделает
правильный  выбор:  действовать  ли  ему  заодно  с  партией   Мотехи   ради
немедленного уничтожения Мары или же откликнуться на ее призыв к  реформе  и
всерьез задуматься о том,  что  считалось  немыслимым,  -  воспрепятствовать
решению Ассамблеи, принятому  большинством  голосов,  и  даже,  может  быть,
спасти жизнь властительницы Акомы.
   Внезапно Шимони резко шагнул к окну,  бросив  Хочокене  многозначительный
взгляд, и тот проглотил свой леденец значительно быстрее, чем намеревался.
   - Ты тоже чувствуешь это? - отозвался он на немой вопрос друга.
   - Что он "чувствует"? - не выдержал Мотеха, но тут же замолчал:  он  тоже
учуял то, что насторожило других.
   Знобящая стужа растекалась по пространству. Ни с чем нельзя было  спутать
это неповторимое, неописуемое ощущение покалывания, пробегающего по  коже  и
знаменующего присутствие мощной чужой магии.
   У Шимони был вид охотничьей собаки, сделавшей стойку.
   - Кто-то ставит заслоны! - срывающимся голосом объявил он.
   Хочокена неуклюже поднялся на ноги.
   - Такие чары не создает никто из нас. -  Это  признание  было  сделано  с
явной неохотой, как будто он предпочел бы провозгласить что-нибудь другое.
   - Чо-джайны! - взорвался Мотеха. - Она привела магов из Чаккахи!
   В  кабинете  поднялся  сущий  переполох.  С  подушек  вскочили  и  другие
черноризцы. Их лица  выражали  неукротимую  ярость.  Имперский  Канцлер  был
вынужден забиться за стол, только бы не попасться им под ноги, но никому  не
было дела до его неудобств.
   - За это - смерть Маре! - гнул Мотеха свою линию.  -  Севеан!  Немедленно
вызывай подкрепление!
   Даже Хочокена не стал возражать против отданной команды.
   - Поспешим, - поторопил он Шимони, и, пока собравшиеся  в  кабинете  маги
распалялись все больше и больше, толстый маг и его худощавый  единомышленник
первыми оказались за дверью.
   Коридор был пуст. Ни важных персон, ни даже слуг - никого.
   - Не нравится мне это. - Слова Хочокены  отозвались  эхом  от  сводчатого
потолка. - Сдается мне, что Высший Совет намерен собраться без чьего  бы  то
ни было дозволения.
   Ничего не сказав, Шимони потянулся  за  своим  прибором  для  мгновенного
перемещения, привел его в действие и исчез.
   - Ух ты! - воскликнул в растерянности Хочокена. - Хоть бы дал знать, куда
ты  собираешься  податься!  Или,  по-твоему,  это  тоже  было  бы   праздной
болтовней?
   Откуда-то из воздуха послышался голос Шимони:
   - А ты