рядок, - сказала  она  Сарику  и  Инкомо,  -  и
подготовьте людей к присяге перед Поляной. А  я  займусь  установкой  нашего
натами на земле его нового дома.
   До Поляны Созерцания Мару сопровождали жрец  Чококана,  Доброго  бога,  и
Кейок. У входа в священную рощу их ожидал  садовник,  которому  был  доверен
уход за этим заповедным уголком усадьбы. В руках  у  него  была  лопата.  Он
полагал, что натами Минванаби будет перевернут  основанием  вверх,  так  что
резные геральдические символы окажутся  вкопанными  в  землю.  Такая  участь
всегда  постигала  натами  побежденной  династии,  если  междоусобные  войны
приводили к ее полному истреблению. Этого требовал древний обычай.
   Настал наконец момент, когда Кейок передал Маре драгоценную ношу - натами
Акомы. Жрец и садовник проследовали  за  властительницей  на  Поляну;  свита
осталась у входа.
   Поляна здесь была намного больше, чем  в  Акоме.  В  безупречном  порядке
содержались  благоухающие  цветники,  плодовые  деревья  и  каскады  прудов,
соединенных маленькими, словно игрушечными,  водопадами.  Мара  залюбовалась
всеми этими чудесами, от красоты которых перехватывало дыхание.
   - Как тебя зовут? - спросила она садовника.
   - Нира, светлейшая госпожа, - отвечал  смиренный  слуга,  чуть  живой  от
дурных предчувствий.
   - Ты делаешь честь  своему  ремеслу,  садовник.  Великую  честь,  -  тихо
промолвила Мара.
   Даже загар не  мог  скрыть,  как  вспыхнуло  лицо  слуги  от  неожиданной
похвалы. Он низко поклонился, прижав лоб к земле,  за  которой  так  любовно
ухаживал.
   - Благодарю тебя, светлейшая госпожа.
   Мара велела ему подняться. По тенистым дорожкам она подошла  к  площадке,
где покоился  древний  камень  с  гербом  Минванаби,  остановилась  и  долго
вглядывалась в геральдический узор, так похожий на ее собственный:  если  бы
не полустершаяся от непогоды фамильная печать, он мог бы быть точной  копией
изображения на том камне, который она принесла с собой. Это  живо  напомнило
ей, что все Великие Семьи Империи берут свое начало  от  одного  корня.  Она
сделает все, что в ее силах, ради того, чтобы у них было  и  общее  будущее,
повторила про себя Мара.
   Выйдя наконец из оцепенения, она сказала садовнику:
   - Отодвинь натами... но сделай это почтительно и осторожно.
   Нира преклонил колени, чтобы выполнить приказание, а  Мара  обернулась  к
жрецу:
   - Я не стану закапывать натами Минванаби.
   Ей не требовались никакие ритуальные действа, чтобы поддерживать  в  себе
радость победы, к  которой  она  шла  так  долго  и  мучительно.  Она  часто
рисковала и понесла тяжелые утраты. Ознаменовать свой триумф уничтожением  -
пусть даже чисто ритуальным уничтожением - памяти о целой семье... одна лишь
эта мысль вызывала в душе отвращение. Легко,  слишком  легко  мог  оказаться
истребленным ее собственный дом.
   Глубоко  сознавая  и  силу  свою,  и  слабости,  и   ответственность   за
наследство, которое она сможет оставить сыну и  будущим  своим  детям,  Мара
склонила голову перед семейным талисманом Минванаби.
   - Некогда  это  имя  носили  герои.  И  даже  если  последний  властитель
Минванаби оказался недостоин их величия, не подобает  обрекать  на  забвение
весь прославленный род. Натами Акомы должен находиться здесь,  чтобы  мне  и
детям можно было без опасений и суеты приобщаться  к  незримому  миру  наших
предков. Но священный камень семьи Минванаби будет перенесен в другое  место
- на вершину холма, так чтобы оттуда открывался вид на окрестности  усадьбы.
Пусть  души  великих  людей  прошлого  видят,   что   их   земли   заботливо
возделываются и сохраняются. И тогда они тоже будут  покоиться  с  миром.  -
Снова обратившись к садовнику, она сказала:
   - Нира, ты волен сам выбрать такое место. Посади живую изгородь и  разбей
сад с цветниками. Никто не должен заходить в этот сад, кроме тебя и тех, кто
станет твоими преемниками. Пусть для предков, которые  принимали  участие  в
основании и возвеличении нашей Империи, будут доступными и солнечный свет, и
прохлада ливней... и память о великой семье останется жить.
   Низко поклонившись, садовник аккуратно  подкопал  землю  вокруг  древнего
камня, поднял этот талисман семьи Минванаби и отнес  в  сторону,  пока  жрец
Чококана произносил предписанные ритуалом слова благословения. Мара передала
жрецу Доброго бога талисман своей семьи. Он поднял натами Акомы к небесам  и
произнес  самые  могущественные  заклинания,  призывая  вечное  благоволение
Чококана. Потом камень вернулся к Маре, а от нее перешел к садовнику.
   - Здесь сердце моего дома. Оберегай его  заботливо,  словно  собственного
ребенка, и ты станешь известен как человек, чье искусство послужило к  чести
двух великих домов.
   Нира с почтительным поклоном принял новое поручение. Как и  любой  другой
слуга в поместье, он приготовился к рабской доле, а вместо этого  обнаружил,
что его жизнь начинается заново.
   Нира утрамбовал почву вокруг основания натами, и жрец освятил эту  землю.
Завершая  обряд,  слуга  Чококана   позвонил   в   крошечный   металлический
колокольчик и удалился вместе с садовником.
   Мара осталась  наедине  с  камнем,  притяжение  которого  помогало  душам
предков в бесконечной череде перевоплощений снова и снова возвращаться туда,
где жили продолжатели их рода. Не заботясь о дорогих шелках, она  преклонила
колени, погладила поверхность камня и обвела пальцами  полустертые  временем
неясные линии рисунка, изображающего птицу шетра - герб Акомы.
   - Отец, - тихо проговорила она, - это  место  должно  стать  нашим  новым
домом. Надеюсь, оно полюбится тебе.
   Потом она обратилась к брату,  утрата  которого  до  сих  пор  оставалась
незаживающей раной в ее сердце:
   - Ланокота, пусть всегда будет светел и радостен твой дух.
   Она подумала обо всех, кто умер во  имя  службы  ее  дому:  о  близких  и
любимых и о тех, кого едва знала.
   - Доблестный Папевайо, ты отдал жизнь,  чтобы  спасти  меня.  Надеюсь,  с
новым поворотом Колеса Жизни ты возродишься сыном нашего рода. Накойя,  мать
моего сердца, взгляни: женщина, которую ты вырастила как дочь, возносит тебе
хвалы.
   Она подумала о возлюбленном - о Кевине, возвращенном в лоно своей  семьи,
- и помолилась о том, чтобы он нашел  в  жизни  счастье...  без  нее.  Слезы
безудержно текли по щекам: она плакала о потерях и  победах,  о  радостях  и
печалях. Никогда уже Игра Совета не будет такой, какой ее  застала  Мара,  и
бесповоротное изменение правил этой игры во многом - дело  ее  рук.  Тем  не
менее  она  понимала,  что  новые  порядки  не   укоренятся   в   одночасье.
Политические  течения  будут  возникать  и  сменять  друг  друга.   Придется
трудиться не покладая рук ради сохранения мира. Осуществить  задуманное  ей,
конечно,  помогут  прибыли  от  торговых  соглашений  с  Мидкемией;   однако
предстояло еще заняться упрочением власти Ичиндара, и здесь  Мару  поджидали
трудности, для преодоления которых от нее наверняка потребуется приложить не
меньше усилий, чем для успеха любой из ее прежних  кампаний,  имевших  целью
уничтожение врагов.
   И отрезвленная, и воодушевленная сознанием  своей  ответственности,  Мара
поднялась на ноги. Словно почерпнув новые силы в  красоте  сада,  в  аромате
цветущих деревьев, она подошла  к  воротам,  отмечающим  вход  на  священную
поляну. Ее встречали ближайшие соратники и тысячи коленопреклоненных  воинов
Минванаби с Люджаном впереди.
   - Госпожа, - радостно провозгласил он, - эти воины, все до одного, готовы
служить Акоме.
   Мара ответила на его салют. И, словно  воскрешая  память  о  давнем  дне,
когда она, почти девочка, неготовая принять бремя власти, вернула надежду  и
честь банде бездомных отщепенцев, властительница Акомы сказала:
   - Приведи их к присяге на верную службу, военачальник Люджан.
   Под руководством военачальника Акомы воины дали краткую  клятву,  которую
годы назад принес он сам, получив одним из  первых  в  Империи  это  великое
благо - возможность вернуться к достойной жизни.
   Когда же ритуал присяги был завершен и Люджан построил  войско,  вставшее
теперь под знамена Акомы, взгляд Мары устремился к  дальним  берегам  озера,
привлеченный каким-то движением. Сердце ее зашлось от волнения.
   - Смотри! - воскликнула Мара, положив руку на плечо Кейока.
   Военный советник взглянул в указанном направлении:
   - Увы, глаза у меня уже не те, госпожа. Что ты там видишь?
   - Там стая птиц шетра. - Голос Мары дрогнул от благоговения.  -  Милостью
богов они прилетели гнездиться на здешних болотах.
   - По-видимому, ты угодила богам своим великодушием, госпожа, -  отозвался
Инкомо, стоявший рядом с молодым Сариком.
   - Мы можем  лишь  уповать  на  это,  Инкомо.  Оторвавшись  от  созерцания
пролетающей стаи, Мара обратилась к верным сподвижникам.
   - Пора идти, - сказала  она.  -  Нужно  обживать  наш  новый  дом.  Скоро
прибудет мой будущий муж вместе с моим сыном и наследником.
   Мара повела своих помощников - и испытанных временем, и новообретенных  -
к дворцу, которым восхищалась с давних пор и  который  отныне  должен  стать
домом для ее  семьи.  Под  его  крышей  объединятся  две  великие  династии,
посвятившие себя преобразованию Империи к лучшему. Мара из Акомы прошла мимо
рядов солдат-новобранцев, которые всего лишь несколько дней тому назад  были
ее заклятыми врагами, видевшими свой долг в том, чтобы стереть с лица  земли
весь ее род. Теперь же большинство тех,  кто  провожал  ее  глазами,  твердо
уверовали в ее способность творить чудеса, поскольку она не только  повергла
в прах трех властителей из самой могущественной семьи Империи, но и простила
тех, кто служил побежденным! Мало того, она обошлась с  этими  слугами  так,
словно они никогда не причиняли ей никакого вреда.
   Она показала миру пример великодушия и мудрости,  и  в  этом  они  видели
залог своей будущей безопасности и благоденствия.
   И ей  был  присвоен  самый  древний  и  самый  почетный  титул,  которого
когда-либо  могли  удостоиться  сыны  и  дочери  Цурануани:  Слуга  Империи.


    Раймонд ФЕЙСТ
    ИМПЕРИЯ III: ХОЗЯЙКА ИМПЕРИИ


    ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


ЧАСТЬ 1

Глава 1
ТРАГЕДИЯ

   Сияло утреннее солнце.
   Трава у берега озера переливалась алмазными каплями росы, легкий  ветерок
доносил  издалека  мелодичный  клекот  вьющих  гнезда  птиц  шетра.  Сидя  в
паланкине,  властительница  Мара  наслаждалась  свежестью  воздуха,  которая
вскоре должна была уступить место полуденной жаре;  двухлетний  сын  Джастин
дремал у нее на коленях. Прикрыв глаза, она блаженно вздохнула.
   Пальцы  Мары  скользнули  в   ладонь   мужа.   Хокану   улыбнулся.   Этот
прославленный воин был бесспорно красив, и годы спокойной жизни не  наложили
никакого отпечатка на его атлетический облик. Он по-хозяйски сжал ее руку  -
за нежностью пожатия ощущалась сила.
   Прошедшие три года были счастливым временем. Впервые с детских  лет  Мара
чувствовала, что она в безопасности, защищена  от  бесконечных  смертоносных
политических интриг Игры Совета. Враг, убивший ее отца и брата, более не мог
ей угрожать: теперь от него остались лишь прах  и  воспоминания.  Его  семья
погибла вместе с ним; земля его предков и великолепно  обустроенное  родовое
поместье по императорскому указу отошли к Маре.
   Бытовало суеверие, что владения погибшей  семьи  отмечены  печатью  злого
рока, но в дивное утро, подобное этому, никакое  горе-злосчастье,  казалось,
ни в чем  не  обнаруживало  своего  присутствия.  Пока  носилки  неторопливо
продвигались вдоль берега, супружеская чета в полном согласии вкушала  покой
мгновения.
   Укрывшаяся между крутыми холмами долина, изначально  принадлежавшая  роду
Минванаби, была не только самой природой ограждена от  возможных  нападений,
но и так прекрасна, словно на ней почила длань  богов.  В  озере  отражались
безмятежные небеса; спокойствие вод нарушалось лишь  ударами  быстрых  весел
почтовых суденышек,  доставляющих  депеши  управляющим  факториями  Акомы  в
Священный Город. Это пели рабы. Они ритмично, в такт мелодии,  отталкивались
длинными шестами,  приводя  в  движение  баржи,  нагруженные  зерном  нового
урожая. Нужно было переправить его  в  закрома  близ  реки.  Там  оно  будет
храниться до весеннего  паводка,  который  позволит  глубоко  сидящим  судам
спускаться вниз по течению.
   Сухой осенний ветер колыхал пожелтевшую траву;  стены  особняка  в  лучах
утреннего солнца отливали алебастром. Позади дома, в ущелье  между  холмами,
военачальники  Люджан  и  Зандайя  муштровали  объединенный  отряд  Акомы  и
Шиндзаваи. Поскольку Хокану предстояло со временем унаследовать титул  отца,
его брак с Марой не привел к слиянию  двух  семей.  Воины  Акомы  в  зеленом
маршировали в ногу с солдатами Шиндзаваи в  синем;  черными  вкраплениями  в
строю тут и там выделялись группы  воинов  из  расы  чо-джайнов  -  разумных
насекомоподобных существ Келевана. Помимо  земель  Минванаби  властительница
Мара обогатилась союзом еще с двумя ульями, усилив таким образом свою  армию
тремя  ротами  воинов,  специально  выведенных  королевами  этих   ульев   и
незаменимых в сражении.
   Врага, которому достало бы глупости напасть  на  поместье,  принадлежащее
теперь Акоме, ждал неминуемый и скорый разгром.  Постоянное  войско  Мары  и
Хокану, да еще укрепленное отрядами преданных вассалов и союзников, по  мощи
не знало равных себе во всей стране. С двумя их армиями могли бы  потягаться
разве что Имперские Белые, собравшие под своими знаменами рекрутов  из  всех
родов, находящихся под  властью  императора.  Но  мало  этого:  титул  Слуги
Империи, дарованный Маре  за  заслуги  перед  Цурануани,  закреплял  за  ней
почетное право считаться членом императорской  семьи.  А  это  значило,  что
Имперские Белые не преминули бы выступить на ее защиту, ибо по закону  чести
- высшему закону цуранской морали - оскорбление или угроза  по  отношению  к
Маре расценивались как преступление против кровного родича Света Небес.
   - Сегодня утром,  женушка,  ты  выглядишь  так,  словно  вполне  довольна
жизнью. И это очень тебе идет! - шепнул Хокану на ухо Маре.
   Мара откинула голову на плечо мужа, приоткрыв губы для поцелуя. Даже если
в глубине души ей и недоставало той неистовой страсти, которую она познала с
рыжеволосым рабом-варваром, ставшим отцом Джастина, Мара примирилась с  этой
потерей. Хокану сродни ей по духу, он разделяет  ее  интерес  к  политике  и
склонность к новшествам. Он проницателен,  добр,  предан  Маре  и  проявляет
такую терпимость к ее своевольному нраву, на какую мало кто из мужчин-цурани
был бы способен. С ним Мара говорила на  равных.  В  замужестве  она  обрела
душевный покой и умиротворение.
   Поцелуй Хокану согревал, как вино, но вдруг тишину разорвал пронзительный
крик.
   Мара высвободилась из объятий мужа; ее улыбка отразилась в темных  глазах
Хокану.
   - Айяки, - одновременно сообразили супруги.
   В следующий момент грохот  копыт  скачущей  галопом  лошади  разнесся  на
тропе, идущей вдоль озера.
   Хокану крепче сжал плечо жены, когда оба потянулись, чтобы  выглянуть  из
паланкина и полюбоваться на фокусы старшего сына и наследника Мары.
   Угольно-черный конь с развевающимися по ветру хвостом и  гривой  летел  в
просвете между деревьями. Поводья коня были  украшены  зелеными  кисточками;
расшитый жемчугом нагрудник удерживал седло, не давая ему сползти  назад  по
длинному поджарому туловищу. Привстав в лакированных стременах, к холке коня
пригнулся двенадцатилетний подросток, с шевелюрой столь же черной, как масть
его скакуна.
   Натянув поводья,  он  заставил  жеребца  повернуться  и  направил  его  к
паланкину.  Лицо  мальчика,  возбужденного  быстрой  скачкой,   разгорелось;
богатый, расшитый блестками короткий плащ реял за спиной подобно знамени.
   - Он становится дерзким наездником, - с восхищением заметил Хокану.
   - Похоже, подарок на день рождения пришелся ему по вкусу.
   Сияя  от  удовольствия,  Мара  наблюдала,  как  мальчик   управляется   с
норовистым созданием. Айяки был светом ее очей, его она любила больше  всего
в жизни.
   Вороной протестующе вскидывал голову:  он  был  горяч  и  рвался  перейти
вскачь. Еще не вполне привыкнув к виду огромных  животных,  доставляемых  из
варварского  мира,  Мара  от  страха  затаила  дыхание.  Айяки   унаследовал
отцовскую необузданность, а после того, как он чудом избежал ножа убийцы,  в
него порой словно бес вселялся. Временами казалось, что он  насмехается  над
смертью; пренебрегая опасностью, он как будто снова и снова доказывал самому
себе, что полон жизни.
   Но  сегодняшний  день  не  был  отмечен  подобной   вспышкой   отчаянного
удальства, и вороного жеребца выбрали столь же за  послушание,  сколь  и  за
резвость. Тяжело всхрапывая, конь уступил узде и пошел крупным шагом рядом с
носильщиками паланкина, которые с трудом побороли желание отойти подальше от
такого громадного зверя.
   Властительница подняла глаза, чтобы бросить взгляд на сына. Айяки  должен
быть высоким, как оба его деда, и неукротимо храбрым, как ее  первый  муж...
Хотя Хокану не был родным  отцом  Айяки,  оба  относились  друг  к  другу  с
искренней приязнью и уважением. Таким сыном, как Айяки,  гордился  бы  любой
отец; в свои годы он уже обнаруживал  незаурядный  ум,  который  понадобится
ему, когда он станет взрослым и по праву властителя  Акомы  вступит  в  Игру
Совета.
   - Ты, кажется, рад покрасоваться, озорник? -  Хокану  не  упустил  случая
поддразнить  подростка.  -  Наши  носильщики,  быть  может,  единственные  в
Империи,  кому  пожаловано   право   носить   сандалии,   однако   если   ты
рассчитываешь, что мы  погонимся  за  тобой  в  луга,  то  нам,  безусловно,
придется тебе отказать.
   Айяки рассмеялся. Он не сводил с матери темных глаз,  излучавших  упоение
этой прекрасной минутой.
   - На самом-то деле я собирался спросить Лакс'ла, нельзя ли  мне  устроить
гонки с кем-нибудь из чо-джайнов. Ведь интересно же узнать  -  способны  его
воины догнать кавалерию варваров или нет?
   - Если дело дойдет до сражения, то да, хотя сейчас,  благодарение  богам,
мы с Мидкемией не воюем, - ответил Хокану чуть более серьезным тоном.  -  Но
ты уж,  будь  добр,  последи  за  своими  манерами  и  не  задень  ненароком
достоинство военачальника Лакс'ла, когда надумаешь о чем-либо его спросить.
   Ухмылка  Айяки  стала  еще  шире.  Он  рос  рядом  с  этими   чужеродными
существами, и его вовсе не смущали их необычные нравы.
   - Лакс'л еще не простил мне, что я подсунул  ему  плод  йомаха  с  камнем
внутри.
   - Простил, - вставила Мара. - Что ни говори, у него было время привыкнуть
к твоим выходкам, и этому можно только порадоваться. У чо-джайнов  отношение
к шуткам не такое, как у людей. - Взглянув на Хокану, она добавила:
   - У меня как-то нет уверенности, что они понимают наш юмор.
   Айяки скорчил рожицу. Вороной заплясал под ним, и носильщики  отшатнулись
в сторону от мелькающих в воздухе копыт, потревожив малыша Джастина, а  тот,
проснувшись, зашелся негодующим плачем.
   От шума вороной прянул в сторону. Айяки твердой рукой осадил жеребца,  но
тот все же попятился на несколько  шагов.  Хокану  сохранял  невозмутимость,
едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться при виде неистовой решимости мальчика
подчинить коня. Джастин напомнил о себе, энергично лягнув мать  в  живот,  и
Мара, наклонившись к сыну, взяла его на руки.
   В это время что-то пролетело сзади мимо уха Хокану, заставив заколыхаться
занавески паланкина. Там, где мгновением раньше находилась  голова  Мары,  в
шелке появилась крохотная дырочка. Хокану рывком накрыл своим телом  жену  и
приемного сына и оглянулся. В тени кустов у тропы шевельнулось нечто черное.
Повинуясь отточенному в битвах инстинкту, Хокану уже не раздумывал.
   Он вытолкнул Мару с ребенком из паланкина, заслонив их  своим  телом  как
щитом.  От