сам  же  и  спланировал,  и  старался
обнаружить хоть один офицерский плюмаж.
   Папевайо стоял, сложив руки на груди, и наблюдал,  как  делают  перевязку
одному из воинов.
   Бантокапи плечом раздвинул столпившихся рядом солдат:
   - Ну?
   Лишь на мгновение отведя взгляд от раненого, Папевайо отсалютовал мечом:
   - Господин, - начал он свой доклад, -  они  заколебались,  когда  увидели
наши ряды. Это была их ошибка. Если бы они  не  остановились,  а  попытались
довести бросок до конца, наши потери были бы куда более тяжелыми.
   Лежащий на земле солдат застонал, когда повязка стянулась на его ране.
   - Не так туго! - резко скомандовал Папевайо, словно позабыв о присутствии
властителя.
   Однако  Бантокапи  был  слишком  полон  радости  победы,  чтобы  обращать
внимание на оплошность подчиненного. Опершись на обагренный кровью  меч,  он
спросил:
   - А у нас какие потери?
   Папевайо поднял взгляд; на этот раз  он,  видимо,  сосредоточился,  чтобы
обдумать ответ.
   - Точно пока не знаю, но небольшие. Да вот и военачальник подходит.
   Он быстро дал указания касательно дальнейшего ухода за раненым воином,  а
затем зашагал в ногу с властителем Акомы.
   Присоединился  к  ним  и  Люджан,  когда  они  встретили  Кейока,   густо
припорошенного  пылью  после  маневров  на  позициях.   Офицеры   обменялись
сведениями, которыми располагал каждый; для этого им не  понадобилось  много
слов. Бантокапи так и раздувался от гордости. Он шутливо  ударил  Кейока  по
плечу:
   - Смотри-ка, они рванули сюда, а мы этих псов перебили, как я и  говорил.
Ха! - Он нахмурился, но без неудовольствия. - Пленные есть?
   - По-моему, около тридцати, господин,  -  ответил  Люджан,  и  его  голос
казался удивительно  бесцветным  после  восторженных  интонаций  хозяина.  -
Некоторые проживут достаточно долго, чтобы успеть  побыть  рабами.  Кто  ими
командовал, я сказать не могу, поскольку ни на одном не было опознавательных
шлемов. - Он  сделал  многозначительную  паузу.  -  А  также  геральдических
цветов.
   - Ба! - Бантокапи презрительно сплюнул. - Это псы Минванаби.
   - По крайней мере, один из них был таковым.  -  Люджан  указал  на  труп,
лежащий футах в двадцати от них. - Этого человека я  знал...  -  Он  осекся,
поймав себя на том, что едва не раскрыл тайну своего необычного появления  в
войске Акомы. - Знал до того, как сам пошел на службу.  Он  -  старший  брат
друга моего детства, и он завербовался на службу в дом Кеотара.
   - К этому любимчику Минванаби!..
   Бантокапи помахал своим перепачканным мечом, словно указательным пальцем,
перед носом у Люджана, как будто присутствие солдата, служившего  у  вассала
Джингу, доказывало его правоту.
   Люджан отступил, чтобы оказаться вне пределов жестикуляции властителя,  и
едва заметно улыбнулся:
   - Он был скверным человеком. Вполне мог и разбойником стать.
   Бантокапи возмутился:
   - Тут не разбойничья банда полегла! Этот собачий ублюдок  Джингу  думает,
что Акома слаба, что здесь правит женщина. Ну вот, теперь будет  знать,  что
имеет дело с мужчиной!
   Он резко развернулся и рубанул мечом воздух:
   - Я пошлю скорохода в Сулан-Ку и дам ему денег, чтобы  он  несколько  раз
обошел по кругу все таверны в доках и чтобы не скупился на выпивку для всех,
кто окажется поблизости! Через  день  Джингу  станет  известно,  что  я  ему
прищемил нос!
   Меч Бантокапи  со  свистом  опустился  и  воткнулся  в  землю.  Несколько
мгновений  понаблюдав,  как  высыхает  кровь,  властитель  Акомы,   наконец,
рассчитанным движением  вогнал  меч  в  ножны  с  декоративными  кисточками.
Отскоблить и отполировать меч можно будет  позже...  какой-нибудь  раб  этим
займется. С энтузиазмом, которого отнюдь не разделяли его офицеры, Бантокапи
возвестил:
   - Всем этим мы займемся потом. Я весь в грязи и к тому  же  проголодался.
Выступаем в путь немедленно!
   И он зашагал по тропе, предоставив Кейоку, Папевайо  и  Люджану  собирать
воинов, заниматься их построением, устраивать носилки для раненых и выводить
роты на дорогу к усадьбе. Властитель Акомы желал попасть домой до  обеда,  и
его мало заботило, что происходит  с  отрядом  усталых  воинов.  Они  смогут
отдохнуть, когда вернутся в казармы.
   Когда солдаты бросились занимать места  в  строю,  Папевайо  взглянул  на
военачальника. Их глаза на мгновение встретились,  и  каждый  понял,  о  чем
подумал другой. Этот драчун и задира, вчерашний  мальчишка,  был  опасен.  И
когда они разошлись и направились туда, куда призывали их  обязанности,  оба
молча помолились за госпожу Мару.
   Проходили часы; тени  становились  короче.  Солнце  поднялось  к  зениту;
пастухи вернулись с лугов для дневного приема пищи; слуги и  рабы  выполняли
свою  повседневную  домашнюю  работу,  словно  никаких  бедствий  ждать   не
приходилось.  Мара  отдыхала,  пытаясь  заняться  чтением,  но   ее   голова
отказывалась  сосредоточиться  на  усовершенствованных  методах   управления
земельными угодьями и на деловых начинаниях, предпринимаемых во всей Империи
десятками крупных властителей и сотнями  властителей  помельче.  Она  думала
совсем о другом. Как-то ночью, примерно месяц  тому  назад,  она  попыталась
вспомнить, как расположен один из дальних наделов, принадлежащих  ее  семье.
Тогда ей показалось, что она ясно представляет себе ту местность,  но  после
нескольких часов раздумья  Мара  поняла,  что  картина,  стоявшая  перед  ее
мысленным взором, была чистейшей иллюзией. Эта цепочка рассуждений навела ее
на новую мысль: в Игре Совета местоположение семейных владений -  даже  тех,
которые на первый взгляд кажутся незначительными, -  может  оказаться  более
сильным козырем, чем все другие.
   В жаркие послеполуденные часы мысли Мары настойчиво возвращались к  новым
возможностям, которые заключались в этом ее  открытии.  Разгорелся  и  потух
закат; в наступившей ночной прохладе Мара села за стол,  чтобы  поужинать  в
одиночестве и тишине. Слуги казались подавленными; в отсутствие хозяина  это
было необычно.
   Мара рано легла спать, но сон был беспокойным. Несколько  раз  в  течение
ночи она просыпалась и  вскакивала,  чувствуя,  как  колотится  сердце;  она
напрягала слух, пытаясь уловить признаки возвращения отряда, но ни топот, ни
скрип доспехов не нарушали тишину,  в  которой  слышалось  лишь  стрекотание
ночных насекомых. У Мары не было  ни  малейшего  представления  о  том,  как
управляются ее муж и Кейок с неизвестными налетчиками, затаившимися в горах;
оставалось утешаться лишь тем, что мир в усадьбе пока никем  не  потревожен.
Уже перед самым рассветом она забылась глубоким, гнетущим сном.
   Ее разбудили лучи солнца, упавшие на лицо: в минувшую тревожную ночь  она
открыла окно, а служанка, пришедшая утром, забыла его закрыть. В спальне уже
было жарко. Мара поднялась с  подушек  и  сразу  почувствовала  себя  совсем
больной. Увидев, что хозяйке плохо, служанка  бросилась  к  ней  с  влажными
прохладны-ми полотенцами, а потом, когда Мара  снова  тяжело  опустилась  на
циновки, собралась бежать за Накойей.
   - У Накойи и без того много хлопот; незачем добавлять новые, - остановила
ее Мара, жестом показав на открытое окно.
   Служанка поспешно задвинула раму, но тень не  принесла  облегчения.  Мара
лежала на спине, бледная, покрытая испариной. День проходил; ее  раздражение
нарастало; она не могла вникнуть даже в  хозяйственные  дела,  а  уж  они-то
всегда вызывали в ней живейший интерес. Настал полдень;  отряд  все  еще  не
возвращался.  Мара  начала  тревожиться.  Неужели  Бантокапи  сражен   мечом
налетчика?  Или  битва  все-таки  выиграна?  Ожидание  изматывало;  сомнения
отнимали последние силы. Явившаяся в полдень Накойя настояла, чтобы  госпожа
подкрепилась; Мара, благодарная уже зато, что недомогание отступило,  сумела
проглотить небольшой сочный плод и несколько сладких пирожков.
   Закончив  трапезу,  хозяйка  Акомы  снова   прилегла,   чтобы   переждать
послеполуденный зной. Сон бежал от нее. Ближе к вечеру звуки во дворе  стали
затихать:
   Свободные работники расходились  по  своим  хижинам.  Рабов  в  этот  час
кормить  не  полагалось,  и  везде,  где  только   было   возможно,   всякая
деятельность замирала в это время дня.
   Ожидание утомляло хуже самой тяжелой работы; даже повара на кухне  ходили
злые и хмурые. Издалека Мара слышала, как  слуга  распекает  раба  за  плохо
вымытую посуду. Не в силах больше лежать, Мара  встала  и,  когда  пришедшая
Накойя поинтересовалась, не требуется ли госпоже чего-нибудь, Мара  ответила
коротко и резко.  В  комнате  повисло  молчание.  Потом  она  отказалась  от
предложенных ей развлечений - музыки и поэзии; тогда Накойя сочла  за  благо
поискать себе занятие где-нибудь в другом месте.
   И только в поздний час, когда от холмов  потянулись  пурпурные  тени,  до
господского дома донеслись звуки, возвещающие возвращение  солдат.  Задержав
дыхание, Мара прислушалась. Они пели!
   Слезы облегчения покатились по ее лицу: если бы верх одержали  враги,  то
они приближались бы с боевыми кличами, готовясь перебить всех  оставшихся  в
поместье воинов гарнизона. Если бы Бантокапи был  убит  или  если  бы  Акоме
пришлось отступить - отряд возвращался  бы  в  молчании.  Но  нет,  звенящие
радостью голоса означали победу Акомы.
   Мара поднялась и жестом приказала слугам открыть дверь, ведущую на  плац.
Усталая, но уже сбросившая с плеч гнет неизвестности, она стояла  у  дверей,
пока на виду не показалась колонна воинов; зеленый цвет  их  доспехов  почти
скрывался  под  слоем  дорожной  пыли.  Офицерские  плюмажи  имели  довольно
по-трепанный и жалкий вид, но шаг воинов был ровным  и  уверенным,  а  песня
звучала сильно и бодро. Возможно, кое-кто путался  в  словах  -  многие  еще
просто не успели их выучить, - но одно было ясно: Акома победила. Ветераны и
новички распевали с одинаковым воодушевлением: сражение  связало  их  новыми
узами  единства.  Сладок  был  успех  после  того  горя,  что  посетило  дом
какой-нибудь год тому назад.
   Бантокапи направился прямо к жене и поклонился;  хотя  поклон  и  не  был
глубоким, эта дань правилам приличия удивила Мару.
   - Жена моя, мы вернулись с победой.
   - Я счастлива, муж мой. Я так счастлива!
   Его, в свою очередь, поразила сердечность ее ответа.  Вглядевшись  в  нее
внимательнее, он заметил, что вид у нее нездоровый, и приписал  это  тяготам
беременности.
   Испытывая непривычное замешательство, Бантокапи пояснил:
   - Это были псы из своры Минванаби  и  Кеотары,  вырядившиеся,  как  серые
воины. Они вздумали  пройти  вдоль  тропы  над  нашими  землями.  Собирались
напасть на нас перед рассветом, когда все спят.
   - Их было много, мой повелитель?
   Бантокапи стянул с головы шлем и перебросил его в руки ожидающему  слуге.
Обеими  руками  он  взъерошил  влажные,  слипшиеся  волосы;  на   его   лице
отобразилось полнейшее удовлетворение:
   - Ух, как приятно, что можно это скинуть. - Потом, вспомнив, что ему  был
задан вопрос, он очнулся:
   - А? Много ли? - Он призадумался. - Намного больше,  чем  я  ожидал...  -
Оглянувшись через плечо  и  высмотрев  Люджана,  который  вместе  с  Кейоком
занимался разведением солдат по казармам, он заорал:
   - Сотник, сколько было нападающих, общим счетом?
   Над бедламом, царившим во дворе, прозвучал веселый ответ:
   - Триста, господин.
   Мара постаралась скрыть невольный трепет.
   - Три сотни... и все убиты или захвачены в плен! - с гордостью  подхватил
Бантокапи. Тут его, по-видимому, осенила новая мысль:
   - Люджан, а у нас какие потери?
   - Трое убиты, трое умирают, и еще пять тяжело ранены.
   Ответ прозвучал почти с таким же воодушевлением,  из  чего  Мара  сделала
вывод, что рекруты Люджана хорошо показали себя в бою.
   Бантокапи радостно ухмыльнулся:
   - Как тебе это нравится, женушка? Мы ждали в укрытии, расположенном  выше
их стоянки, потом забросали их стрелами и камнями, а потом загнали  прямиком
на наши мечи и копья. Твой отец - и тот не проделал бы все это лучше, а?
   - Да, муж мой,  ты  прав.  -  Ответ  дался  ей  с  трудом,  но  это  было
справедливо. И на какое-то  мимолетное  мгновение  ее  обычное  презрение  и
отвращение к супругу уступило место гордости за его деяние, совершенное ради
блага Акомы.
   В сопровождении солдата по имени Шенг к ним подошел Люджан. В  испытаниях
минувшего  дня  он  не  растерял  своей   беспечной   галантности:   сначала
приветственно улыбнулся Маре, а уж потом, отвесив положенный поклон, прервал
бахвальство своего властителя:
   - Господин, этот человек может сообщить тебе нечто важное.
   Получив разрешение говорить и отсалютовав хозяину, солдат доложил:
   - Господин, один из пленных - мой родич, я хорошо его знаю. Он приходится
сыном сестре жены брата моего отца. Он -  не  серый  воин.  Он  поступил  на
службу в дом Минванаби.
   Мара слегка напряглась; реакция Бантокапи была бурной и шумной:
   - Ха! Я так и говорил. Тащи его сюда.  На  плацу  образовалась  некоторая
суета, и вскоре  дюжий  стражник  толкнул  к  ногам  Бантокапи  человека  со
связанными за спиной руками.
   - Ты - из Минванаби?
   Пленник не пожелал отвечать. Забыв о присутствии жены,  Бантокапи  ударил
его ногой в голову. При всей ненависти  Мары  к  Минванаби  она  вздрогнула.
Сандалия с твердыми подковками  снова  врезалась  в  лицо  пленника,  и  тот
покатился по земле, оставляя за собой кровавый след.
   - Ты - из Минванаби? - повторил Бантокапи вопрос.
   Пленник ни в чем не признавался.  Он  верен  своему  господину,  подумала
Мара, борясь с приступом тошноты. Но ведь этого и следовало ожидать.  Джингу
не стал бы посылать слабых духом людей в столь рискованную вылазку:  он  мог
сохранить и положение в обществе, и честь только при условии, что на него не
возложат  вину  за  предательское  нападение.  Однако  скрыть  истину   было
невозможно. Приблизился еще один солдат Акомы с подобной же историей; еще  в
нескольких серых воинах были опознаны солдаты Минванаби или его  вассала  из
Кеотары. Бантокапи еще раз пнул ногой человека, распростертого на земле,  но
не добился ничего, кроме взгляда, исполненного ненависти.
   В конце концов, утомившись, Бантокапи изрек:
   - Этот глупец поганит землю Акомы. Повесьте его.
   Стоявший поблизости  Кейок,  сохраняя  каменную  неподвижность  лица,  не
сказал ни слова. Предав пленных солдат позорной публичной  казни,  Бантокапи
наносил властителю  Минванаби  тяжелейшее  оскорбление.  Военнопленные  либо
удостаивались почетной смерти от меча, либо становились рабами. Только когда
застарелая, не знающая пощады кровная месть переходила все мыслимые  пределы
взаимного озлобления, человек мог позволить себе такой плевок в лицо  врагу.
Похвалиться подобным деянием значило накликать на  свою  голову  куда  более
жестокое  возмездие...  и  в  конце  концов  союз  с  Анасати  уже  окажется
недостаточной защитой роду Акома. Мара понимала, сколь высоки ставки в  этой
игре. Если Джингу раздразнить до неистовства, то  в  следующий  набег  будут
снаряжены не триста солдат, одетых как серые воины, а три тысячи  закованных
в броню легионеров, носящих оранжевый и черный  цвета  Минванаби;  они,  как
стая ядовитых насекомых, слетятся на землю Акомы. Мара  увидела,  как  Кейок
потирает пальцем подбородок, и поняла, что их заботит  одно  и  то  же.  Она
должна попытаться переубедить мужа.
   - Господин мой, - проговорила Мара, коснувшись влажного рукава Бантокапи.
- Они всего лишь солдаты, исполняющие приказ хозяина.
   В глазах властителя Акомы вспыхнул холодный злобный огонь.
   - Вот эти? - спокойно спросил он. - Ну что ты, жена, они же просто  серые
воины, бандиты и разбойники. Я ведь спросил у одного из них, не  состоит  ли
он на службе у Минванаби, ты же сама слышала. Если бы он ответил,  я  оказал
бы ему честь, убив собственным  мечом.  Но  он  всего  лишь  преступник,  не
заслуживающий ничего, кроме веревки, разве не так? - Тут он широко улыбнулся
и крикнул своим людям на плацу:
   - Выполняйте, что вам приказано.
   Солдаты Акомы поспешили за веревками, и пленников погнали к  деревьям  на
обочине  Имперского  тракта.  Одному  из  мастеровых   приказали   соорудить
надлежащую вывеску, чтобы всем и каждому стало известно о позоре  казненных.
К закату последний из них будет уже болтаться в петле.
   Солдаты,  не  участвовавшие  в  приготовлениях  к  казни,  разошлись   по
казармам. Входя в дом, Бантокапи не стал снимать сандалии, и, когда он круто
обернулся, чтобы позвать слуг, от дощечек  пола  отлетело  несколько  щепок:
драгоценное  дерево  не  было  рассчитано  на  столь   энергичные   движения
подкованных подметок. Сделав в уме заметку, что надо будет  потом  приказать
рабу отшлифовать полы, Мара  вернулась  на  свои  подушки.  Когда  прибежали
слуги, супруг не дал ей разрешения удалиться, поэтому ей пришлось остаться и
наблюдать, как его освобождают от доспехов.
   Когда с него сняли кирасу, властитель Акомы, расправив мускулистые плечи,
сказал:
   - Этот властитель Минванаби - тупица. Он  думает  оскорбить  моего  отца,
убив сначала меня, а потом разделаться с тобой, со слабой  женщиной!  Он  не
знал, с каким солдатом имеет дело, верно?  Как  удачно  это  вышло,  что  ты
выбрала меня, а не Джиро. Мой братец  умен,  но  он  не  воин.  -  В  глазах
Бантокапи  опять  загорелся  зловещий  огонь,  в  котором  Мара  безошибочно
угадывала  искру  чего-то  большего,  чем  простая   хитрость.   Приходилось
согласиться с тем, что сказал Бантокапи в ночь после свадьбы. Ее муж не  был
глупцом.
   Мара попыталась как можно мягче умерить его мальчишеское бахвальство:
   - Это действительно большая удача для Акомы, господин мой, что сегодня ею
правит воин.
   Бантокапи  так  и  распирало  от  спеси,  и  похвала  жены  немало  этому
способствовала. Он отвернулся, передавая слуге последнюю часть доспехов,  но
потом вгляделся в свои перепачканные пальцы и внезапно ощутил всю усталость,
накопившуюся за два минувших дня.
   - Я буду долго отмываться в  ванне,  жена  моя,  а  потом  составлю  тебе
компанию за вечерней трапезой. Я решил сегодня не наведываться в город. Боги
не одобряют избытка гордости, и, возможно,  сделано  уже  достаточно,  чтобы
взбесить Джингу. Благоразумнее будет не дразнить его еще больше.
   Он шагнул к дверям, чтобы  ветерок,  доносящийся  из  сада,  обсушил  его
влажную кожу. Мара в молчании наблюдала за ним. Силуэт его приземистого тела
с кривыми  ногами  на  фоне  желтого  вечернего  неба  производил  несколько
комическое впечатление, но ей было не до смеха.  Когда  Бантокапи  удалился,
Мара уставилась на грязный ворох одежды, который оставил на полу ее  супруг.
Мысли у нее были самые мрачные, и она не услышала, как вошла я  остановилась
рядом Накойя. Тихо, почти беззвучно, ее старая няня шепнула:
   - Если ты собираешься убить  его,  госпожа,  то  поторопись.  Он  намного
умнее, чем ты предполагала.
   Мара лишь кивнула в ответ. Про себя она уже считала часы. Не раньше,  чем
родится ее дитя. Не раньше.

***

   - Мара!..
   Голос раскатился по всему дому. Служанки помогли  жене  властителя  Акомы
подняться с подушек. Она была уже на полпути к выходу, когда дверь открылась
и вошел Бантокапи с побагровевшим от раздражения лицом.
   Мара поклонилась:
   - Я иду, Банто.
   Он поднял мясистую руку и потряс в воздухе стопкой бумаг; каждая  из  них
была испещрена рядами мелко написанных цифр.
   - Что еще за новости? Когда я проснулся, все это громоздилось у  меня  на
столе!
   Он громко топнул ногой и сразу стал  похож  на  разъяренного  нидру-быка.
Сходство усиливали его налитые кровью глаза - следствие  излишеств,  которым
он предавался в дружеской компании минувшей ночью.
   Несколько молодых солдат - вторые  и  третьи  сыновья  из  семей,  верных
властителю Анасати, - сделали остановку на пути  в  Равнинный  Город,  чтобы
нанести визит Бантокапи. Беседа с ними затянулась на