сажира, поскольку именно в его сторону  был  устремлен  мозолистый  палец
батрачки.
   - Ты!  Пес  шелудивый,  червивая  вонючка!  Есть  у  тебя  цинтия,  чтобы
заплатить за место?
   Человек, к которому он обращался, жалобно забормотал:
   - Прошу тебя, ради благословения Лулонди, позволь мне остаться.
   Капитан почернел как туча и щелкнул пальцами:
   - Вот я сейчас покажу тебе благословение Лулонди!
   По его сигналу два отдыхавших гребца поднялись с мест.  Мускулистые,  как
борцы, демонстрирующие на арене силу своих рук,  они  подошли  к  хозяину  и
поклонились ему.
   - Скиньте его за борт,  -  распорядился  возмущенный  капитан.  -  Да  не
очень-то с  ним  церемоньтесь.  Ишь  чего  вздумал  -  прокатиться  по  реке
бесплатно!
   На лицах гребцов появились одинаковые  довольные  ухмылки.  Они  схватили
свою жертву за запястья, рывком подняли с палубы и швырнули за борт.
   С громким всплеском незадачливый проповедник упал в мутную воду, и  волны
от его падения едва не затопили привязанную  к  барже  плоскодонку  торговца
фруктами. Рабы оттолкнули его веслами - зрителям на потеху: и команда баржи,
и палубные  пассажиры,  и  зеваки,  собравшиеся  на  берегу,  -  все  весело
смеялись, наблюдая, как этот бедняга судорожными  движениями  высвобождается
из складок намокшего плаща и плывет на сушу.
   -  Вот  тебе  и  благословение  Лулонди,  -  буркнул  капитан.  Он  круто
развернулся и двинулся прочь, вновь погруженный в свои  капитанские  заботы.
По дороге он перешагнул через мирно похрапывающего Аракаси,  не  обратив  на
того ни малейшего внимания.

***

   Спустя два дня  Мастер  тайного  знания  сошел  на  берег  в  Сулан-Ку  и
благополучно покинул окрестности пристани. Улицы казались почти  безлюдными:
лавки были закрыты на послеполуденный  отдых,  а  те  немногие  человеческие
существа, которые не попрятались по домам от зноя, либо спали в тени оконных
навесов и балконов, либо рылись в канавах среди отбросов в надежде  отыскать
что-нибудь съедобное, хлебную корку, например.
   Аракаси направлялся в Дом Семи Звезд  -  бордель,  обслуживающий  богатых
аристократов  с  извращенными  вкусами.  Там,  под  аркой  заднего   фасада,
украшенной изображениями целующихся херувимов, он заявил о своем присутствии
условным стуком в дверь. Створка отворилась, и  непомерно  толстая  женщина,
увешанная бусами и ожерельями из раковин коркара, втянула его в дом.
   - О боги, - прогудела она низким, почти мужским, голосом,  -  почему  это
каждый раз, когда ты появляешься, от тебя разит, как из  сточной  канавы?  У
нас наверху клиенты, которым это может не понравиться.
   Аракаси усмехнулся:
   - Ну-ну, Бубара, не морочь мне голову  басенками,  что  ты  израсходовала
весь запас воды для купания - с лепестками кекали - в столь ранний час.
   Мадам фыркнула:
   - Почти израсходовала. Девочки и мальчики должны приятно пахнуть.
   Она  просунула  мясистую  руку  сквозь  щель  в  драпировках,  и   оттуда
немедленно появился  обнаженный  глухонемой  мальчик  с  кожей  цвета  бобов
чокала. Он низко поклонился хозяйке, а та жестом указала ему  на  Аракаси  и
кивнула.
   Малыш взглянул на грязного посетителя, присмотрелся  повнимательнее...  и
его лицо расплылось в  широкой  улыбке  от  радости  узнавания.  Не  обращая
внимания на запах, он ухватился за руку с темными ободками грязи под ногтями
и повел Мастера тайного знания за собой.
   Аракаси взъерошил мальчику волосы, извлек из какого-то потайного  кармана
конфету-тянучку, изготовленную чо-джайнами, и вручил ее  своему  малолетнему
проводнику. Тот издал тихий восторженный стон и несколько раз прижал кулачки
ко лбу в знак горячей благодарности.
   Немного поразмыслив, Аракаси добавил две монетки из ракушек.
   - Хорошо бы кто-нибудь купил тебе хоть какую-то одежонку, - проворчал  он
и проворно удержал мальчика за локоть, видя, что тот собирается  кинуться  к
его ногам.
   Потом Аракаси снова потрепал провожатого по голове и жестом отослал  его,
поскольку бывал здесь много раз и знал, куда идти.
   Он миновал коридор, нажал  на  известный  ему  выступ  резьбы,  служивший
ключом для отпирания потайной дверцы, и поднялся по узкой темной лестнице  в
укромную каморку под крышей; тем временем  позади  него  глухонемой  мальчик
любовался бесценными подарками и ползал по чудесным коврам, не замечая,  как
бежит время.
   В тесной каморке, где стояла  невыносимая  жара  от  раскаленной  солнцем
кровли, Аракаси подбирал себе облачение из разнообразных сундуков и  ларцов,
содержащих всевозможную одежду - от сверкающих, расшитых блестками мантий до
крестьянских рубах. Он  остановился  на  оранжево-пурпурной  ливрее  и  паре
запыленных сандалий с дыркой в левом носке. Затем  он  свернул  в  ком  свою
нестираную одежду, засунул этот ком в  другой  сундук,  содержимое  которого
выглядело как нищенские отрепья, и, оставив себе  лишь  грязную  набедренную
повязку, спустился по той же лестнице, чтобы воспользоваться ванной хозяйки.
***

   Часом позже он уже ползал на коленях по  полу  одной  из  контор  гильдии
ростовщиков. На этот раз орудиями его труда служили щетка-скребок  и  ведро.
Дневной отдых закончился, служащие контор вновь приступили к работе, и никто
не  выражал  неудовольствия  оттого,  что  какой-то  уборщик  слишком  долго
провозился,  отмывая  плитки  вокруг  стола  чиновника,  рядом  с  проходом.
Торговцы норовили пнуть его  ногой,  чтобы  он  не  загораживал  им  дорогу,
особенно если они шли объясняться по поводу  просроченных  долгов  или  если
добиваться кредита их вынуждала нежданная беда:  то  ли  бандиты  напали  на
караван и захватили товары, приготовленные на продажу, то  ли  целая  партия
шелка отсырела в дождливый сезон и стала непригодна для использования.
   Спорщики горячились, дневной зной еще подбавлял жару; никому  и  дела  не
было до того, что там бормочет слуга, отскребающий грязь с плиток.
   Никому, если не  считать  чиновника,  который,  склонив  голову  на  бок,
переписывал из документа в документ ряды чисел.
   - ... остатки в собачьем дерьме, - бурчал Аракаси. - Должен  быть  закон,
запрещающий любимым собачкам знатных дам гадить на улицах. - Он  засопел,  с
проклятием отозвался о своей  ноющей  спине  и  точно  таким  же  монотонным
голосом продолжал:
   - Оскорбляет мое  обоняние,  конечно,  но  ты  не  заметил  случайно,  не
уничтожил ли красный мальчик какие-нибудь записи,  пахнущие  кровью?  Что-то
мне надоело воду ведром таскать.
   Чиновник отер пот со лба, взял табличку с угла  стола  и  сделал  на  ней
пометку. Потом всунул ее в другую стопку, измазанную меловыми  разводами,  и
брыкнул ногой, двинув уборщика носком по ребрам:
   - Эй, ты! Почисти вот эти.
   Аракаси согнулся в поклоне, прижав нос к влажным плиткам:
   - Слушаюсь, господин, слушаюсь.
   Он взял стопку, потянулся за тряпкой и приступил к исполнению полученного
распоряжения. Его монотонное бормотание не прекратилось и  тогда,  когда  он
добрался до испачканной таблички с  записью,  хотя  ему  пришлось  приложить
немало усилий, чтобы сдержать дрожь в руках при виде  зашифрованных  сумм  и
дат. Три легких движения руки - и на табличке не  осталось  никаких  знаков:
все  сведения  перекочевали   в   память.   Самозванный   уборщик   сохранил
безмятежно-тупой вид, но сердце у него забилось вдвое быстрей.
   Ибо в его шпионской сети кодовым именем "красный мальчик" называли  Джиро
Анасати, а чиновник, занимающий столь выгодное  положение,  был  агентом,  с
большим трудом пристроенным на это место.
   Зашифрованные числа обозначали крупные суммы в  металле,  взятые  в  долг
первым советником дома Анасати. Эти деньги явно не  были  предназначены  для
торговых целей: теми обычно распоряжался управляющий, и чаще всего их оборот
совершался  посредством  записок  к  торговцам,   производившим   регулярные
выплаты. Одна из сумм была позаимствована в точности перед тем, как  Аракаси
угодил в ловушку на складе шелка, едва не обернувшуюся для него катастрофой.
Не связаны ли между собой эти  события?  И  два  других  займа,  совершенные
совсем недавно, могли оказаться средством для расплаты с Братством  Камои  -
грязные деньги для заказного убийства.
   Аракаси протер до блеска  последнюю  табличку  и  возвратил  ее  на  стол
чиновника. Он снова принялся за очистку пола и досадливо  выбранился,  когда
чиновник бросил обрывок тайзовой бумаги в корзину для мусора и  промахнулся.
Скомканный клочок приземлился на плитку, уже отмытую  Мастером.  Тот  поднял
бумажку, подобострастно поклонился и отправил ее в  корзину.  Однако  другой
свернутый обрывок бумаги, до того находившийся  внутри  первого,  остался  у
него в ладони и исчез в складке набедренной повязки.
   Мастер терпеливо сносил тычки и пинки от торговцев, прокладывая себе путь
через проход, пока не достиг наконец тихой гавани в дальнем углу.
   Перед самым закрытием конторы, когда голоса зазвучали особенно громко,  а
перепалки достигли наивысшего предела,  у  стола,  за  которым  сидел  агент
Аракаси,  появился  пышно  разодетый  купец.  Окинув  присутственную  палату
быстрым взором, он удостоверился, что каждый занят своим делом, и  приступил
к расспросам.
   Чиновник,  явно  взволнованный,  выронил  мел.  Аракаси   обмакнул   свою
щетку-скребок в ведро и перебрался на другой участок пола, но его склоненная
голова  неизменно  занимала  такое  положение,  чтобы  ему  были  видны  все
подробности переговоров между купцом и чиновником.
   Беседа  продолжалась  несколько   минут.   Счетные   фишки   из   раковин
перекочевывали из рук в руки незаметно для любого из присутствующих,  кто  в
это время стоял; но для слуги, пригнувшегося к полу, все было как на ладони.
Купец время от времени оглядывался по сторонам;  его  живые  глаза  блестели
воодушевлением.
   Аракаси, по-прежнему что-то бормоча,  напряженно  вопрошал  свою  память.
"Где я видел этого человека раньше? - думал он. - Где? "
   Ответ не заставил себя долго ждать. Мастер тайного знания  умел  выделять
суть из множества мелких деталей.
   Его даже кинуло в дрожь от возбуждения,  когда  он  понял,  что  человек,
одетый как франтоватый купец, на самом деле не кто иной, как Чимака,  первый
советник в доме Анасати.
   - О, милость Чококана, - пробубнил он. - Этому проклятому полу  конца  не
видно.
   Он перетащил ведро  в  сторону,  наполовину  перегородив  дверной  проем,
который вел в отхожее место. Не прошло и минуты, как он был вознагражден еще
одним  ударом  под  ребра,  когда  чиновник,   спешивший   по   естественной
надобности, наткнулся на эту преграду.
   - Бестолочь  проклятая!..  -  Он  наклонился,  дабы  еще  разок  стукнуть
дуралея-уборщика, и между громкими ругательствами быстро и  почти  беззвучно
проговорил:
   - Купец хотел узнать, не интересовался ли кто-нибудь  делами  Анасати.  Я
сказал ему, что несколько юрких и подозрительных  личностей  предлагали  мне
взятки за эти сведения... пусть побеспокоится.
   Аракаси бегло усмехнулся  и  прижал  лицо  к  полу,  как  положено  рабу,
желающему принести извинения:
   - Не гневайся,  господин,  умоляю  тебя.  Прости  мою  неловкость,  окажи
милость.
   - Не собираюсь тебя прощать! - заорал чиновник. -  Убирайся  на  улицу  и
отскребай крыльцо! Да присмотри, чтобы  никакие  уличные  ублюдки  не  смели
мочиться на колонны со стороны переулка, пока ты будешь там возиться.
   Аракаси поклонился, пошаркал ногами и, пятясь задом, поспешно выбрался за
дверь. Однако, хотя он и отрядил самую  толковую  ватагу  из  своих  уличных
мальчишек проследить путь купца, Чимака как сквозь землю провалился.
   К закату Мастер был вынужден признать, что  имеет  дело  с  весьма  умным
противником, и это его встревожило. Мороз  пробирал  по  коже  при  мысли  о
человеке, подвизающемся во вражеском лагере и не  уступающем  ему  самому  в
искусстве уходить от преследования. Мало того что Джиро дал обет  уничтожить
Мару - этот вельможа  был  самым  опасным  членом  партии  традиционалистов,
стремящихся низвергнуть  самого  императора.  Возможно,  другие  откровеннее
выражали свое недовольство, но у Аракаси не было сомнений в том,  что  Джиро
предпочитал более коварную тактику, предоставляя этим  "другим"  возможность
высказывать вслух то, чего желал он сам. Любые достижения в деле  управления
страной, любые благотворные перемены словно падали в стоячее  болото,  и  не
было никаких гарантий, что все не повернется вспять.
   Когда настал вечер, Аракаси поспешил вернуться по темнеющим улицам в  Дом
Семи Звезд. Он должен зайти туда,  снова  переменить  обличье  и  как  можно
скорее возвратиться к госпоже. Хотя поиски ниточки, ведущей его в гнездилище
общины Камои, пока оказались безрезультатными,  он  получил  другие,  весьма
тревожные новости, о которых следовало  немедленно  доложить,  -  новости  о
политических делах в Империи. Еще более неприятным было случайное  открытие:
Чимака, первый советник при Джиро Анасати, каким-то образом  обнаружил,  что
необходимо заметать следы своих денежных операций.
   Кого же из его агентов сумели выявить враги?

Глава 10
ПЕРЕДЫШКА

   Мара не могла успокоиться.
   Ее здоровье, подорванное  действием  ядовитого  зелья,  восстанавливалось
слишком медленно - так она считала. Уже два месяца прошло,  а  она  все  еще
была слишком слаба, чтобы отправиться в путешествие. Она хмуро  разглядывала
полосы солнечного света, падавшего на  ковер  в  ее  кабинете,  и  не  могла
справиться  с  досадой.  Она  должна  быть   в   Священном   Городе,   чтобы
присутствовать  на  собрании   имперских   советников   -   такие   собрания
устраивались дважды в год. На этот раз речь  наверняка  пойдет  о  том,  что
здоровье Фрасаи  Тонмаргу,  Верховного  Главнокомандующего  Империи,  сильно
пошатнулось. В уголках  шептались,  что  он  заметно  дряхлеет.  Слухи  были
безосновательны, но даже в лучшие годы властителя Тонмаргу, в  бытность  его
предводителем клана, он держал бразды правления не  слишком  твердой  рукой,
пытаясь угодить различным партиям. Это тревожило  Мару.  В  таких  условиях,
когда власть Фрасаи слабеет, а Имперский  Канцлер  -  им  был  Камацу,  отец
Хокану - вынужден отражать бесконечные наскоки традиционалистов,  угрожающие
не  только  его   собственному   благополучию,   но   и   благополучию   его
единомышленников, осеннее собрание Совета легко может стать ареной сражения.
   Кровавые  события  тех  дней,  когда  Игрой  Совета  заправлял  Имперский
Стратег, были еще слишком свежи в памяти.
   Мара стукнула кулаком по письменному  столу,  невольно  выдав  накипающее
раздражение, и поднялась на ноги, чтобы немного  размяться.  Из-за  слабости
она была вынуждена ходить опираясь на трость, и это бесило  ее  еще  больше.
Слуги, которые  неотлучно  находились  при  ней,  и  даже  мальчик-скороход,
сидевший у дверей, отвернулись, чтобы  не  видеть  выражение  лица  госпожи,
откровенно свидетельствующее о ее чувствах.
   Но сегодня она была слишком взвинчена, чтобы тратить силы  на  сохранение
внешней невозмутимости. Варвар  Кевин,  окажись  он  сейчас  поблизости,  не
упустил бы случая подразнить ее за это.
   Воспоминание отозвалось в душе Мары острой болью. А ведь она думала,  что
эта рана давно зарубцевалась.
   - Ох, проклятый насмешник,  -  процедила  она  сквозь  зубы  и  энергично
стукнула об пол тростью.
   Со стороны двери донесся мягкий голос:
   - Империя не развалится на куски  только  оттого,  что  ее  прославленная
Слуга недостаточно окрепла для появления в Совете.
   Одетый в боевую тунику, пропотевшую насквозь  после  воинских  учений,  в
кабинет вошел Хокану. Следы хромоты в его походке почти исчезли. Когда  Мара
в гневе обернулась к нему, он схватил  ее  за  руки.  Силы  у  нее  не  было
никакой, ужасная худоба  бросалась  в  глаза,  и  ему  надо  было  соблюдать
величайшую осторожность, чтобы не оставить синяков на ее  запястьях.  Но  он
стоял на своем и отступать не собирался:
   - Госпожа моя, властитель  Хоппара  сумеет  взять  дело  в  свои  руки  и
прекрасно с ним справится. И с Советом тоже  не  случится  ничего  страшного
из-за твоего отсутствия.
   Она метнула на него возмущенный взгляд и, несколько  мгновений  помедлив,
потребовала:
   - Перестань обращаться со мной так, будто я сделана из стекла. И ты, и  я
- мы оба  знаем,  что  традиционалисты  не  откажутся  от  своих  зловредных
замыслов и не упустят возможность использовать  собрание  Совета  для  самых
грязных интриг. Они там  будут  заключать  сделки,  выторговывать  для  себя
какие-то преимущества, договариваться об условиях... и многие из тех, кто  в
иных обстоятельствах стал бы действовать с опаской, теперь обнаглеют  именно
из-за моего отсутствия!
   Хокану улыбнулся, выпустил  руку  жены  и,  пригладив  выбившуюся  из  ее
прически прядь волос, закрепил ее  нефритовой  шпилькой  там,  где,  по  его
мнению, она должна была находиться. Снова, уже в который раз,  его  пронзила
боль от жалости к Маре, волосы которой лишились своего неповторимого блеска,
а кожа - гладкости перламутра. За недели, проведенные на одре болезни,  Мара
утратила  и  свойственную  ей  прежде  гибкость  танцовщицы.  Она  выглядела
изможденной, и даже Люджану не удавалось выманить ее для отдыха на воздух.
   - Имперскую политику побоку, пичужка: я взял  на  себя  смелость  созвать
твоих горничных. Тебе придется кое-кого принять.
   - Ох, всеблагие боги! Парадный наряд? - Гнев Мары быстро  переплавился  в
досаду. - Я же задохнусь! Чей же родитель, интересно, на  этот  раз  явился,
чтобы коснуться подола моего платья в надежде, что ему улыбнется  счастье  и
он найдет приличных мужей для пятерых своих дочерей-дурнушек?
   Хокану рассмеялся, обхватил ее обеими руками за талию и высоко поднял.
   - Какие мы сегодня ехидные. А ты  знаешь,  что  один  купец  подъезжал  к
Джайкену с предложением - продать твои поношенные платья, и предлагал за них
солидную сумму в металле. Он хотел разрезать обноски на  ленты  и  продавать
как сувениры.
   Мара оцепенела от оскорбления:
   - Джайкен мне об этом ничего не сказал!
   - И правильно сделал, - начал Хокану и тут же охнул: женщина, которую  он
обнимал, похожая на бестелесный призрак, основательно двинула его локтем под
дых. Он переменил ее положение - так чтобы она не могла нечаянно удариться о
рукоять его меча - и отважно продолжил свою речь:
   - Он понимал, что ты прикажешь прогнать беднягу из  поместья  плетьми,  и
счел это не вполне уместным с точки зрения законов гостеприимства.
   Когда ее консорт  шагнул  в  коридор,  Мара  выпалила  словечко,  которое
наверняка  запятнало  бы  ее  возвышенный  образ  в   глазах   благоговеющих
простолюдинов. Затем она ткнула мужа в плечо:
   - Так кто же этот посетитель, которого вы  с  Джайкеном  сочли  настолько
безопасным для меня, что даже разрешаете мне его принять?
   Лицо Хокану осветила широкая усмешка.
   - Тебе захочется навести красоту. Это госпожа Изашани Ксакатекас.
   - Здесь?! - Мара чуть не взвизгнула от испуга. Она непроизвольно  подняла
руки и начала приглаживать волосы.
   После злополучного выкидыша это был первый раз, когда она  проявила  хоть
какую-то заботу о своей внешности, и Хокану мысленно поблагодарил  красавицу
с острым язычком, ожидавшую сейчас в лучшей из гостиных  Мары.  Может  быть,
после этого визита властительница Акомы прислушается к  доводам  рассудка  и
перестанет тратить силы, необходимые для ее выздоровления,  на  изматывающие
страхи и тревоги. По суждению жреца-врачевателя, противоядие застало Мару  у
самых ворот, ведущих в чертог Красного бога, и потребуются три месяца отдыха
и покоя, чтобы она окрепла телесно, однако для  полного  восстановления  сил
должен пройти еще такой же срок. Но можно ли было рассчитывать на  "отдых  и
покой" после всего, что случилось с Марой?  После  того,  как  она  потеряла
своего первенца Айяки, разрешилась от бремени мертвым младенце