ения оставалось всего два месяца!
   Кевин с Джайкеном поджидали ее у дома. Выйдя из паланкина, Мара  передала
управляющему грифельные  доски.  Он  тайком  пробежал  глазами  записи  и  с
зубовным скрежетом отправился по хозяйственным делам. Отсюда  властительница
сделала вывод, что торг она провела неплохо, но тем  не  менее  казна  Акомы
понесла значительный урон. Больше всего ей хотелось сейчас же принять ванну,
однако ее насторожило непривычное молчание Кевина.
   - В чем дело, великан? Видно, случилось что-то  из  ряда  вон  выходящее,
если ты забыл меня поцеловать.
   - Как можно об этом забыть? - возразил Кевин и тут же исправил положение.
Но поцелуй был коротким, и, похоже, варвар думал о другом.  -  Кейок  просит
разрешения с тобой поговорить.
   - Так я и думала. - На ходу сбросив  дорожный  плащ,  Мара  передала  его
слуге. - А где Люджан?
   Кевину стоило немалых усилий подстроиться к ее походке.
   - Он в гарнизоне: по указанию Кейока муштрует солдат.
   Услышав эту весть, Мара сразу поняла: старик готов принять назначение  на
пост военного советника, иначе он бы передал свой отказ через Люджана.
   Щадя чувства раненого  воина,  Мара  отпустила  Кевина  и  одна  вошла  в
затемненную комнату.
   Глаза полководца блестели горячечным блеском.
   - Госпожа... - прошептал он, как только Мара появилась в дверях.
   Ей пришлось придержать его за плечо, чтобы он не  вздумал  подниматься  и
встречать ее поклоном.
   - Не вставай. Тебе больно,  дядюшка  Кейок,  давай  на  время  забудем  о
церемониях. Эти раны - неоспоримое свидетельство твоей верности.  -  Вопреки
всем правилам приличий, она опустилась на колени и крепко  сжала  старческую
руку. - Я хочу, чтобы ты знал, как ты мне дорог.
   Губы  Кейока  тронула  тень  улыбки.  Он  был   счастлив,   но   сохранял
сдержанность, приличествующую цуранскому офицеру.
   - Госпожа, - хрипло выговорил он, - Тасайо готовит тебе смерть в  пустыне
Дустари.
   Значит, Люджан сказал ему все как есть. У  Мары  подступили  слезы:  вот,
оказывается, почему старик выбрал жизнь.
   Несмотря на тяжелейшие раны, Кейок словно прочел ее мысли:
   - Нет, госпожа, меня не пришлось долго упрашивать. Заверяю тебя:  служить
Акоме на посту военного советника - для меня большая честь. -  Он  помолчал,
подбирая слова. - Я хотел принять смерть в бою, потому  что  не  видел  иной
судьбы для старого полководца.
   Но Мара хотела уяснить все до конца:
   - Как же ты будешь без ноги?
   - Буду брать пример с Папевайо. Ходил же он с черной повязкой, а  я  буду
ходить с костылем. - Помедлив, он добавил:
   - Кевин научит оружейников, как изготовить особую опору вместо моей  ноги
- с потайными ножнами для меча.
   - Вижу, его планы пришлись тебе по душе. -  Теперь  и  Мара  не  сдержала
улыбку. - Дядюшка Кейок, я сама схожу к оружейникам  и  велю  подобрать  для
тебя самый лучший клинок. Ты  передашь  свою  науку  Люджану,  и  мы  общими
усилиями одолеем приспешников Тасайо.
   Глаза Кейока наполнились горечью.
   - Дочь моего сердца, нет такой науки, которая сулила бы  нам  спасение  в
безлесной пустыне. Победу может обеспечить только численность войска, но тут
я бессилен чем-либо помочь.
   - Пусть тебя не тревожит война в пустыне - мы с Люджаном возьмем  это  на
себя, - тихо сказала Мара. - Твоя забота - защищать Айяки и беречь священный
натами. Если мы потерпим поражение и Минванаби сметут наши  границы,  ты  со
своим отрядом возьмешь ребенка и спрячешь его у королевы чо-джайнов. Так  мы
сохраним род Акома.
   Кейок лежал с закрытыми глазами. Он больше не мог говорить, но  его  рука
едва ощутимо дрогнула под ладонью Мары.
   - Тебе нужно отдохнуть, дядюшка Кейок, - шепнула Мара, поднялась с  колен
и на цыпочках пошла к выходу.
   Слуге, ожидавшему за дверью, она приказала:
   - Позови моего скорохода и  всех  свободных  от  службы  гонцов.  Отправь
кого-нибудь в Сулан-Ку, чтобы нанять  еще  с  дюжину  посыльных  из  гильдии
курьеров.
   От волнения Мара не  заметила  круглого,  одетого  в  балахон  человечка,
который источал запах  лекарственных  трав  и  держал  в  руках  склянки  со
снадобьями.
   - Ты хочешь разыскать жреца Хантукамы? - спросил  он  с  профессиональной
участливостью.
   Мара резко обернулась на голос своего домашнего лекаря:
   -  Думаешь,  мы  сумеем  обойтись  своими  силами?  Лекарь   сочувственно
вздохнул:
   - Госпожа Мара, сдается мне, что твой военный советник не дотянет даже до
рассвета. А ведь поиски жреца могут оказаться долгими.
   - Кейок будет жить, - убежденно возразила Мара. - Я найду жреца и заплачу
любую цену за молитвенные врата, чтобы боги помогли исцелению.
   Лекарь в задумчивости потер лоб:
   - Госпожа, жрецов не так-то просто уговорить. Им  никто  не  указ,  кроме
бога, которому они служат. Для них что простой земледелец, что  император  -
все едино. Кроме того, жрецы Хантукамы у нас наперечет. Даже если ты найдешь
одного из них и посулишь воздвигнуть молитвенные врата,  он  ни  за  что  не
бросит больного, которого уже взялся выхаживать.
   - Посмотрим, - коротко ответила Мара, вдыхая запах бесполезных снадобий и
обдумывая это мрачное сообщение.  -  Посмотрим.  Позаботься,  чтобы  его  не
мучила боль, а остальное тебя не касается.

***

   Подготовка к военному походу перевернула весь привычный  уклад  жизни.  В
мастерских Акомы день и ночь кипела работа, склады пополнялись припасами,  к
пряному аромату цветов акаси примешивался запах горячей смолы.
   Этот запах проникал даже в спальню Мары.
   - Возвращайся в постель, еще слишком рано, - говорил  Кевин,  любуясь  ее
силуэтом на фоне темного окна. - Коли ты решила всюду поспевать  сама,  тебе
тем более нужен отдых.
   Мара не ответила. Она напряженно вглядывалась в туман, но  не  видела  ни
рабов, которые в этот час  выгоняли  стада  на  пастбище,  ни  милых  сердцу
просторов, где  веками  жили  ее  предки.  У  нее  перед  глазами  возникали
бесчисленные армии Минванаби, сметающие границы Акомы.
   Нужно любой ценой поставить  на  ноги  Кейока,  думала  Мара.  Словно  не
услышав зов возлюбленного, она начала  молиться  Лашиме  о  здоровье  своего
военного советника, к которому уже протягивал руки Красный бог Туракаму.
   Потеряв надежду на возвращение госпожи, Кевин вздохнул и по-кошачьи мягко
вскочил с циновки. Прошлой ночью они не могли наговориться, а потом столь же
истово предавались любовным ласкам. Под конец Мара  разрыдалась  у  него  на
плече.
   Не обремененный цуранскими представлениями о приличиях, Кевин  был  далек
от  того,  чтобы  осуждать  ее  за  такую  вспышку.  Он  понял,   что   Мара
просто-напросто нуждается в утешении, и потому обнял ее покрепче и гладил по
голове, как ребенка, пока она не уснула.
   Теперь, глядя на хрупкое, почти детское тело Мары, Кевин отдавал дань  ее
мужеству. На ней лежала  непосильная  для  женщины  ноша  ответственности  и
власти. Он не знал, надолго ли у нее хватит сил.
   Набросив халат - даже после трех  лет  жизни  среди  цурани  он  все  еще
немного стеснялся наготы, - Кевин подошел к Маре и обнял ее за плечи. К  его
удивлению, властительницу била дрожь.
   - Мара, - ласково позвал он и закутал ее полой своего халата.
   - Меня очень тревожит Кейок, - призналась она. -  Что  бы  я  делала  без
твоей заботы?
   Кевин чуть было не поднял ее на руки, чтобы отнести в постель, но  понял,
что ей сейчас не до него. И действительно, Мара высвободилась и  хлопнула  в
ладоши. Явившиеся по ее зову служанки принялись убирать подушки  и  облачать
госпожу в платье, а Кевин ушел за ширму. Через  несколько  минут,  полностью
одетый, он вернулся в спальню и с удивлением обнаружил, что Мара исчезла,  а
поднос с завтраком остался нетронутым. Трое  слуг  стояли  поодаль,  готовые
принять поручения.
   - Где госпожа Мара? - спросил Кевин.
   Домашняя  прислуга  держалась  с  ним  запросто.   Пусть   его   странные
мидкемийские одежды украшала дорогая вышивка, он все равно оставался  рабом,
недостойным почтительного обращения.
   - Госпожа пошла к парадному входу, - нехотя ответил старший из троих.
   Кевин не двинулся с места и не стал унижаться до расспросов:  он  в  упор
смотрел на слугу с высоты своего огромного роста и в  конце  концов  добился
желаемого. Слуга процедил:
   - Ей прислали донесение.
   - Покорнейше благодарю, - насмешливо протянул Кевин.
   Наскоро зашнуровав сандалии, он поспешил к парадному входу.
   Как оказалось, к Маре прибыл связной от Аракаси. Он был  весь  в  пыли  и
едва держался на ногах от усталости.  Похоже,  этот  юноша,  почти  мальчик,
бежал всю ночь напролет.
   - Богам угодно, чтобы ты построила три храма, - услышал Кевин. - Один  из
них - целиком из камня. Вдобавок к этому, на твоей земле  надлежит  возвести
молитвенные врата в честь богов-покровителей.
   К богам-покровителям  относились  Лашима,  Чококан,  Хантукама  и  еще  с
полдюжины небожителей, которых Кевин так и не научился различать.
   -  Для  облицовки  молитвенных  врат  следует  использовать  коркару,   -
продолжал связной.
   Кевин вспомнил, что на местном наречии  коркарой  назывались  драгоценные
морские раковины. Такое строительство могло опустошить  любую  казну.  Между
тем Мара не обнаружила ни удивления, ни озабоченности.
   - Когда прибудет жрец-врачеватель? - деловито спросила она.
   - Сегодня в полдень, госпожа, - ответил юноша.  -  Аракаси  через  своего
доверенного нанял носильщиков и приплатил им за скорость.
   Мара закрыла глаза:
   - Молю богов, чтобы он не опоздал.
   Тут она вспомнила, что связной падает с ног от усталости.
   - Отдохни с дороги, - предложила властительница. - Ты честно  потрудился.
Все, что повелел нам Хантукама устами  твоего  господина,  будет  исполнено.
Джайкен  проследит,  чтобы  к   прибытию   жреца-врачевателя   наши   зодчие
подготовили наброски храмов и молитвенных ворот.
   Мара  уже  поняла:  чтобы  оплатить  такое  строительство,  ей   придется
расстаться с частью приграничных земель. Но все трудности меркли в сравнении
с предстоящим военным походом. А отдаленные земли так или иначе пришлось  бы
продавать - не оставлять же их без охраны.
   Правительница  даже  не  вспоминала   о   завтраке.   Отдав   необходимые
распоряжения Джайкену и Люджану, она направилась в покои, отведенные Кейоку.
Кевин остался стоять в дверях, а Мара, как и в прошлый  раз,  опустилась  на
подушку у изголовья.
   - Не покидай нас, доблестный воин,  -  зашептала  она.  -  Продержись  до
полудня. Аракаси разыскал жреца Хантукамы, тот скоро будет здесь.
   Кейок не двигался. Его лицо оставалось серым, как пепел.
   Теперь сомнений не было: он стоял на пороге смерти. Кевин на  своем  веку
повидал немало раненых и мог определить, кому из них не  суждено  встать  на
ноги. С тяжелым сердцем он приблизился к Маре и присел рядом с ней.
   - Дорогая, он тебя не слышит.
   Мара упрямо покачала головой.
   - У нас считается по-другому. Колесо Судьбы  способно  повернуться  любой
стороной, так говорят наши жрецы. Может, мои слова и не доносятся  до  слуха
Кейока, но его дух остается  чутким.  Дух  услышит  мои  речи  и  с  помощью
Хантукамы будет противостоять Красному богу.
   - Остается уповать на вашу веру, - прошептал Кевин. - Не  умирай,  Кейок.
Ты здесь нужен.
   Мидкемиец не надеялся,  что  дух  старого  воина  услышит  его  речи;  он
произносил их не столько для Кейока, сколько для себя.

***

   Жрец-врачеватель появился как-то незаметно,  застав  врасплох  домочадцев
Акомы.
   Мара с самого утра не выходила из покоев Кейока. Здесь  она  отвечала  на
вопросы  советников,  наотрез  отказавшись  от  завтрака,  здесь  же  давала
указания слугам. Все это время Кевин молча сидел в стороне.
   Ровно в полдень властительница встала и принялась расхаживать из  угла  в
угол. Теперь  ее  мысли  были  заняты  молитвой  и  самосозерцанием  -  этим
таинствам она обучилась в монастыре Лашимы. Завершив первый круг  медитации,
она вдруг увидела прямо перед собой мужскую фигуру в грубой дорожной одежде,
напоминавшей рубаху невольника.
   По запыленной коже врачевателя сбегали струйки  пота;  худое,  иссушенное
тело казалось неземным; его руки почернели от загара,  а  лицо  походило  на
сморщенный плод.
   Жрец обошелся без ритуальных поклонов; не произнося ни звука, он  сверлил
правительницу взглядом бездонных темных глаз. Мара даже вздрогнула,  но  тут
же опомнилась и осенила себя знамением.
   - Ты - служитель бога Хантукаму?
   Только теперь жрец согнулся в поклоне, но эта почесть воздавалась  отнюдь
не властительнице.
   - Бог поверяет мне свою волю,  -  ответствовал  он  и  нахмурился.  -  Не
помешал ли я твоей молитве?
   Мара жестом попросила его не тревожиться.
   - Добро пожаловать, святой странник. Твое появление никак  не  может  мне
помешать.
   Ни единым жестом не выдав своего нетерпения, даже не взглянув  в  сторону
недвижного тела Кейока, она со всей любезностью предложила жрецу отдохнуть и
подкрепиться с дороги.
   Мгновение поразмыслив, врачеватель улыбнулся с неожиданной теплотой:
   - Властительница очень добра, однако мои потребности весьма скромны.
   - Да благословит тебя Хантукама, святой странник, - произнесла Мара, не в
силах долее изображать радушную хозяйку, и указала на постель из  циновок  и
подушек, где лежал раненый воин.  -  Вот  несчастный,  который  нуждается  в
исцелении.
   Без лишних слов жрец направился к умирающему.
   - Мне понадобятся тазы, вода и жаровня, - сказал он, не  оборачиваясь.  -
Мой послушник принесет лечебные травы.
   У жреца  на  затылке  был  выбрит  полукруг,  начинающийся  над  ушами  и
опускающийся к шее, а  под  ним  спадала  длинная  прядь  волос,  причудливо
переплетенная сверху донизу.
   Когда его  распоряжения  были  исполнены,  врачеватель  ловким  движением
сбросил пыльные сандалии и тщательно вымыл руки и ноги, однако отказался  от
полотенца. Он положил влажную ладонь на лоб Кейока  и  на  несколько  секунд
застыл. Его дыхание замедлилось и совпало со слабым дыханием раненого. Потом
тонкие, коричневые от загара пальцы заскользили по щекам и  шее  Кейока,  по
простыням и бинтам, вдоль  всего  безжизненного  тела.  Дойдя  до  стопы  на
уцелевшей ноге воина, жрец помедлил,  осторожно  похлопал  по  пятке  обеими
руками и произнес заклинание, которое эхом отозвалось под сводами просторной
комнаты.
   После этого он наконец-то повернулся к Маре; его лицо разом  осунулось  и
постарело.
   - Этот воин стоит у ворот царства Туракаму; только недюжинная  сила  воли
удерживает его от последнего шага, - скорбно произнес целитель. - Он  уходит
туда, откуда нет возврата. Почему вы хотите,  чтобы  он  непременно  остался
жить?
   Мара прислонилась к дверному косяку, чтобы не  упасть,  и  пожалела,  что
рядом нет сильного плеча Кевина. Но варвару было приказано удалиться,  чтобы
он  ненароком  не  прогневал  жреца   своим   возмутительным   инакомыслием.
Властительница не спешила с ответом, понимая всю меру своей ответственности.
Она перебрала в уме бесспорные достоинства старого полководца: его верность,
незапятнанную честь, заботу о сплоченности армии. Но тут ей на память пришли
слова, однажды сказанные Кевином: "Может, с виду мы с вами и похожи;  только
у вас, келеванцев, честь ставится выше добра, а у нас - наоборот".
   Сбитая с толку этим непрошеным воспоминанием, Мара сказала совсем не  то,
что собиралась.
   - Почему мы хотим, чтобы Кейок остался жить? - повторила она и ответила:
   - Потому, что мы его любим.
   От этих  слов  строгость  жреца  сменилась  сперва  удивлением,  а  потом
сердечной улыбкой.
   - Хороший ответ, госпожа. Любовь способна исцелять.  Она  сильнее  чести,
нужды и долга. Бог Хантукама снизойдет к  твоим  молитвам  и  даст  раненому
воину силы вернуться к жизни.
   У Мары задрожали колени. Она не сразу  сообразила,  что  жрец  не  вправе
приступать к таинству в присутствии непосвященных.
   В комнате умирающего остались только жрец  Хантукамы  и  юный  послушник,
одетый в одну лишь набедренную повязку из грубого  полотна.  Жрец,  нараспев
произнося заклинания,  установил  жаровню.  Стоявших  за  дверью  стражников
почему-то прошиб пот.
   Из объемистой дорожной сумы  появились  связанные  нитью  пучки  целебных
трав. Только странствующие жрецы  Хантукамы  -  а  их  во  всей  Империи  не
набралось бы и десятка -  умели  отыскивать  эти  растения,  особым  образом
сплетать нить и запечатывать ее  душистым  воском.  Даже  послушник  не  был
посвящен в эти тайны и не осмеливался задавать вопросы.
   Жрец разложил освященные травы, потом многократно перебрал все пучки один
за другим, взвешивая их на ладони и словно оценивая исцеляющую  силу.  Здесь
были снадобья на все случаи жизни. Те, что предназначались для избавления от
грудной жабы и облегчения родов, отправились обратно в саквояж; другие -  от
кровопотери, заразы, лихорадки и болезней желудка - были отложены в  сторону
для обряда исцеления. К  ним  добавились  лекарства  для  заживления  ран  и
срастания костей, для укрепления духа и восстановления сил. Склонившись  над
окровавленной культей, врачеватель горестно прищелкнул языком. Даже ему было
не по силам нарастить новую конечность вместо отсеченной. Если бы ногу после
операции сберегли в просмоленной ткани, можно было бы предпринять  кое-какие
попытки, хотя и без особой надежды на успех. Но теперь  следовало  приложить
все силы для заживления раны на животе.
   - Старый воин, - приговаривал жрец между заклинаниями, - возлюби себя; не
стыдись немощи, исполнись гордости за свою честь.
   Под движениями морщинистых рук пучки целебных снадобий словно ожили.  Они
ложились вдоль контуров безжизненного тела, потом  образовывали  причудливые
линии на груди и животе  раненого.  Через  некоторое  время  юноша-послушник
зажег жаровню, и пучки трав, один за другим,  под  протяжные  звуки  молитвы
исчезли в пламени. Пепел был развеян в воздухе над головой Кейока;  целитель
заклинал его дышать как можно глубже, чтобы вобрать в  себя  жизненную  силу
земли и воскрешающий дар небес.
   Когда последний пучок целебных растений развеялся ароматным дымком,  жрец
до предела  сосредоточил  внутреннюю  энергию,  обратив  себя  в  проводника
божественной благодати. Склонившись над Кейоком, он опустил кончики  пальцев
на холодную старческую руку, лежащую поверх простыней.
   - Старый воин, - нараспев заклинал он, - во  имя  лучезарного  Хантукамы,
забудь, что твоя рука сжимала разящий меч.  Ибо  руки  твои  принадлежат  не
тебе,  а  моему  богу,  творящему  добро  и  красоту.  Забудь   о   суетном;
преисполнись любви, и силы вернутся к тебе полной мерой.
   Целитель помолчал, прислушиваясь к тишине, а потом добавил, словно утешая
ребенка:
   - Все заживет.
   Наконец его пальцы ощутили слабое, неверное тепло. Там, где они  касались
обескровленной   кожи,   возникло   мягкое   желтоватое    свечение.    Жрец
удовлетворенно кивнул и накрыл ладонями изможденное лицо полководца Акомы.
   - Старый воин, - продолжил он, - во  имя  лучезарного  Хантукамы,  забудь
свои пять чувств: зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. Ибо  чувства  твои
принадлежат не тебе, а моему богу;  пусть  же  в  них  отразится  благодать,
которая есть  жизнь.  Забудь  дар  речи;  преисполнись  радости,  и  чувства
вернутся к тебе полной мерой.
   На этот раз свечение появилось не сразу. Жрец  размял  затекшие  плечи  и
перенес ладони на грудь Кейока.
   - Старый воин, во имя Хантукамы, забудь свои устремления. Ибо  душа  твоя
принадлежит не тебе, а моему богу:  пусть  же  она  постигнет  совершенство,
которое есть цельность. Забудь свои желания; преисполнись милосердия, и твое
естество возродится полной мерой.
   Полностью уйдя в себя, целитель окаменел. Молодой послушник скрестил руки
на груди и не мигая наблюдал за происходящим. Под ладонями  жреца  появилось
свечение; оно быстро разгорелось, полыхнуло огнем и с легки