а  и  взглядом  попросила  первую  советницу  оказать
гостеприимство одетым в черное магам и проводить их в отведенные  им  покои.
Плечи старухи горделиво  расправились,  и  со  свойственной  ей  материнской
заботливостью она приняла под свое крыло двух посланцев Ассамблеи Магов  так
просто  и  сердечно,  словно  всю  жизнь  имела  дело  с  существами   столь
непостижимой природы. Мара только головой покачала,  дивясь  жизненной  силе
Накойи. Затем она позволила Альмеко взять ее за руку, и вдвоем они  вступили
в мирную тишину сада, где Мара любила предаваться размышлениям и созерцанию.
   У входа в сад встали на часах четверо воинов: двое - в  зеленых  доспехах
гарнизона Акомы и двое - в белой форме  Имперской  гвардии.  Задержавшись  у
чаши фонтана. Стратег снял шлем,  смочил  водой  седеющие  волосы,  а  затем
взглянул в лицо властительнице Акомы; тихо, чтобы не слышали гости и  слуги,
он произнес:
   - Должен поздравить тебя с успехом, девочка. За  последние  два  года  ты
сумела показать себя в Игре и заставила с собой считаться.
   Мара взмахнула ресницами,  отнюдь  не  уверенная  в  том,  что  правильно
понимает, к чему клонит Альмеко.
   - Господин, я  делала  лишь  то,  к  чему  обязывала  меня  необходимость
отомстить за отца и брата и защитить свой дом от убийц.
   Альмеко расхохотался, вспугнув раскатами  невеселого  смеха  стаи  мелких
птичек, рассевшихся на верхушках деревьев.
   - И что же такое, по-твоему. Игра, госпожа,  если  не  искусство  выжить,
избавившись от своих врагов? Прочие игроки вьются вокруг  Высшего  Совета  и
хорохорятся друг перед другом, негодуя по поводу каждого союза, заключенного
без их участия... Ты же  тем  временем  не  просто  обезвредила  второго  по
могуществу своего противника, но, по сути, превратила его почти в  союзника,
а самого сильного врага - уничтожила. Если это не мастерская победа в  Игре,
значит, я ничего в ней не смыслю. - Он примолк, но после недолгого колебания
заговорил снова. - Этот пес Джингу слишком много  возомнил  о  себе.  Вполне
допускаю, что он намеревался разделаться с тремя противниками:  с  тобой,  с
властителем Анасати, а напоследок и со мной. Выходит, мы с Текумой некоторым
образом в долгу перед тобой, хотя, конечно,  не  забота  о  наших  интересах
побуждала тебя к действию. - Несколько мгновений Имперский Стратег испытующе
вглядывался в Мару. - Прежде чем мы расстанемся, хочу тебе  сообщить:  я  бы
позволил Джингу убить тебя, если бы так распорядилась судьба.  Но  сейчас  я
рад, что жива ты, а не он. Тем не  менее  моя  благосклонность  имеет  очень
ограниченные пределы. Доныне ни одна женщина не щеголяла в белых  с  золотом
одеждах, но это для меня еще недостаточное  основание,  чтобы  считать  твое
честолюбие менее опасным.
   - Ты чересчур льстишь мне, господин.  Все  мое  "честолюбие"  сводится  к
одному: я хочу видеть, что мой сын растет в мире и спокойствии,  -  ответила
Мара, несколько ошеломленная этим признанием.
   Альмеко водрузил шлем на голову и мановением руки подозвал стражу.
   - Право, не знаю, -  Альмеко  словно  размышлял  вслух,  -  кого  следует
опасаться больше: одержимого честолюбца или  того,  кто  борется  за  жизнь?
Хотелось бы надеяться, что мы  станем  друзьями,  властительница  Акомы,  но
чутье подсказывает мне, что ты опасна. Поэтому давай согласимся на том,  что
сейчас у нас нет причин ссориться.
   - И я благодарю за это богов, господин, - ответила  Мара,  склонившись  в
поклоне.
   Альмеко вернул ей поклон и удалился,  чтобы  принять  ванну.  Когда  Мара
вышла вслед за Стратегом из сада, к ней немедленно подошел Кейок.
   - Вайо?.. - выговорил он.
   Мара горестно качнула головой: скорбь была общей.
   - Он умер как воин, Кейок.
   Лицо военачальника не выражало никаких чувств, когда он произнес:
   - Никто не может требовать большего.
   Прекрасно понимая, что Накойя сейчас показывает себя  во  всем  блеске  в
многотрудных хлопотах размещения гостей и вполне может  еще  какое-то  время
управиться без нее, Мара предложила:
   - Проводи меня, Кейок, до поляны моих предков.
   Военачальник умерил шаг, подстраиваясь к шагу своей  хрупкой  хозяйки,  и
молча открыл перед ней боковую калитку. Когда они отошли от господского дома
и гул голосов сменился щебетаньем птиц, Мара вздохнула:
   - Нам будет нужен новый командир авангарда.
   - Приказывай, госпожа, - отозвался Кейок.
   Но Мара решила придержать свое мнение при себе.
   - Кто лучше всего подходит для этой должности?
   - Мне не по нутру говорить  это,  -  с  неожиданной  горячностью  ответил
военачальник, - но нет никого достойнее Люджана, хотя  иногда  он  позволяет
себе возмутительное нарушение приличий. Тасидо служит дольше и лучше владеет
мечом... но я не встречал  офицера,  равного  Люджану  в  вопросах  тактики,
стратегии и руководства людьми, с тех пор...  -  Он  поколебался,  но  потом
решительно договорил:
   - Да, с тех пор как погиб твой отец, госпожа.
   Мара подняла брови:
   - Настолько хорош?
   Кейок улыбнулся, а это случалось столь редко, что Мара  от  неожиданности
чуть не споткнулась и остановилась на месте.
   - Да, настолько хорош. Он прирожденный вожак. Именно поэтому Папевайо так
быстро привязался к шельмецу. Если бы твой  командир  авангарда  восстал  из
праха, он сказал бы то же самое. А случись так, что властитель Котаи остался
бы в живых, Люджан, вероятно, уже сейчас был бы командиром авангарда.
   От Мары не укрылся оттенок боли, прозвучавший  в  голосе  Кейока,  и  она
поняла, сколь много значил Папевайо для старого служаки, любившего его,  как
сына.  Но  затем  возобладали  навыки  цуранской  самодисциплины,  и  верный
военачальник снова стал таким, каким она знала его с детства.
   Мару обрадовал выбор Кейока.
   - Значит, Люджана назначаем командиром  авангарда,  а  его  место  займет
кто-нибудь из сотников.
   Они шли под деревьями, где когда-то Папевайо,  преклонив  колени,  просил
как милости позволения умереть от собственного меча. Мара знала, что  скорбь
о его гибели еще долго будет сжимать ее сердце. Но сейчас она  размышляла  о
том, что могло бы случиться, если бы она не переиначила традицию,  связанную
с черной повязкой осужденного. Вдоль спины пробежал холодок: на какой тонкой
нити висела ее жизнь!
   На этот раз неожиданно резко остановился Кейок.  Впереди  высилась  живая
изгородь, преграждающая вход на  поляну,  и  по  традиции  военачальник  мог
сопровождать Мару только до этого места. Затем Мара заметила одинокую фигуру
человека,  поджидающего  ее  перед  Поляной  Созерцания,  священным   местом
успокоения ее предков. В руках он держал хорошо знакомый красно-желтый шлем,
отсвечивающий медью в свете предзакатного солнца, а ножны, висевшие на боку,
были пусты.
   Спокойно отпустив Кейока, Мара шагнула навстречу властителю Анасати.
   Текума пришел без почетной стражи. Алые и  желтые  доспехи  рода  Анасати
скрипнули в тишине, когда он поклонился, приветствуя невестку.
   Мара ответила на поклон, невольно отметив про себя,  что  с  наступлением
вечера птицы на деревьях смолкли.
   - Я надеялся найти тебя именно здесь. На этом месте  мы  разговаривали  с
тобой в последний раз, и мне показалось, что  будет  лучше  всего,  если  мы
начнем сначала на той  же  самой  земле.  -  Он  бросил  быстрый  взгляд  на
гомонящую толпу гостей, запрудившую двор, и снующих между  ними  слуг.  -  Я
опасался, что в следующий раз, когда мне доведется ступить на эту  траву,  я
увижу одетых в оранжевое воинов, сметающих все на  своем  пути,  а  не  этих
весельчаков, что сейчас явились сюда пировать и чествовать тебя.
   - Они явились чествовать Имперского Стратега, - поправила Мара свекра.
   Текума всматривался в лицо невестки, словно увидел его впервые.
   - Нет, госпожа. Конечно, они празднуют день рождения Альмеко, но на самом
деле чествуют тебя. Между нами никогда не будет душевной приязни,  Мара,  но
вас связывает Айяки. И я осмеливаюсь считать, что мы уважаем друг друга.
   Мара  поклонилась  Текуме  ниже,  чем  когда-либо  прежде,  и  с   полной
искренностью ответила:
   - Ты не ошибаешься, Текума. Я не раскаиваюсь ни в чем, жаль  только,  что
невинным людям пришлось страдать... - Мысли Мары обратились к  отцу,  брату,
Папевайо и даже Бантокапи, и она добавила:
   - И умереть. Все, что я сделала, совершено для  блага  Акомы,  которая  в
один прекрасный день перейдет к Айяки. Надеюсь, ты понимаешь меня.
   - Понимаю. -  Текума  собрался  было  уходить,  но  вдруг  тряхнул  седой
головой, и  за  маской  его  невозмутимости  блеснула  невольная  улыбка.  -
Представь себе, понимаю. Быть может, когда Айяки достигнет совершеннолетия и
примет бразды правления, я загляну в свое сердце  и  обнаружу,  что  простил
тебя.
   Мара только диву давалась, какой странный оборот могут принять события  в
Игре Совета.
   - Я рада уже тому, что по крайней мере сейчас у  нас  нет  оснований  для
вражды, - ответила она.
   - Вот именно, сейчас, - Текума вздохнул едва ли не с  сожалением.  -  Кто
знает, что могло бы случиться,  будь  ты  моей  дочерью,  а  Банто  -  сыном
властителя Седзу.
   Он  надел  шлем  с  таким  видом,  словно  не  намерен   больше   никогда
возвращаться к этому разговору. Волосы, не  заправленные  под  шлем  должным
образом, нелепо торчали у  него  над  ушами  в  разные  стороны;  вдоль  шеи
болталась узорная застежка шлема, но при всем том Текума отнюдь не  выглядел
смешным. Он сохранял достоинство вельможи, у которого остались за плечами  и
которого ждали впереди долгие годы  власти;  перед  Марой  стоял  правитель,
умудренный возрастом, опытом и знаниями, - владыка с головы до пят. И из его
уст прозвучали слова:
   - Ты истинная дочь Империи, Мара из Акомы.
   Это была высокая честь, и, не  имея  представления  о  том,  как  следует
отвечать в подобной ситуации, Мара лишь низко поклонилась.
   Охваченная глубоким волнением, она  проводила  взглядом  Текуму,  который
возвратился к ожидающей его свите. Оставшись в полном одиночестве, она вошла
на Поляну Созерцания.
   Казалось, тропа к натами вечна и неизменна, как само  время.  Опустившись
на холодную землю, где до нее преклоняли колени многие и многие предки, Мара
погладила пальцами высеченную на камне птицу шетра.
   - Спи спокойно, отец, и ты, брат мой. От  того,  кто  отнял  вашу  жизнь,
остался лишь пепел.  Он  понес  кару  за  пролитую  кровь.  Честь  Акомы  не
запятнана, и род ваш продолжится,  -  тихо  промолвила  Мара  дрогнувшим  от
радости голосом.
   Затем хлынули непрошеные слезы: это поднялись со дна души годы  страха  и
боли.
   Высоко над головой раздалась звонкая трель  -  то  птица  шетра  скликала
стаю: пора было взлететь в небеса, чтобы торжественно проводить солнце. Мара
плакала, не пытаясь сдержать слезы, пока свет зажженных фонарей не  пробился
сквозь живую изгородь и до поляны не долетели звуки начавшегося празднества.
Что ж, ее усилия увенчались успехом.  Впервые  с  того  времени,  как  Кейок
забрал из храма юную послушницу, в сердце Мары воцарился мир,  и  где-то  на
Великом Колесе тени ее  отца  и  брата  обрели  покой,  зная,  что  честь  и
достоинство Акомы восстановлены.
   Мара поднялась с колен. Дом полон гостей, о которых нужно позаботиться...
и Игра Совета должна продолжаться.



    Раймонд ФЕЙСТ
    ИМПЕРИЯ II
    СЛУГА ИМПЕРИИ



    ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1
НЕВОЛЬНИК

   Ветер с моря  затих.  Вдоль  частокола,  окружавшего  невольничий  рынок,
змеилась вязь песка и пыли. От удушливой жары не спасали  даже  переменчивые
воздушные потоки; над  площадью  висело  зловоние  немытой  плоти,  от  реки
поднимались воспарения сточных вод, а прибрежная свалка смердела гнилью.
   Укрывшись  за  пологом  яркого  паланкина,  Мара   обмахивалась   веером,
орошенным душистыми маслами.  Можно  было  подумать,  до  нее  не  доносятся
тошнотворные запахи рыночной площади. Властительница Акомы жестом  приказала
процессии остановиться. Солдаты в зеленых доспехах замерли как вкопанные,  и
одуревшие от жары носильщики опустили паланкин.
   Один  из  офицеров,  голову  которого  венчал  украшенный  плюмажем  шлем
командира авангарда, помог Маре выйти из паланкина. Ее щеки пылали румянцем,
но Люджан не мог определить, что было тому причиной -  то  ли  жара,  то  ли
недавняя перепалка. Управляющий Джайкен  все  утро  яростно  доказывал,  что
госпожа напрасно  задумала  покупать  дармоедов-невольников.  Ей  ничего  не
оставалось, как приказать ему закрыть рот.
   - Люджан, - обратилась Мара к командиру авангарда, - ты пойдешь со  мной,
а остальные пусть ожидают здесь.
   Резкость ее тона подсказала Люджану, что сейчас  не  до  шуток,  хотя  их
разговоры частенько выходили за строгие рамки  официального  протокола.  Его
первейшим долгом было обеспечение ее безопасности, а в толчее  невольничьего
рынка требовалась особая бдительность, поэтому он прикусил язык.  Пристально
вглядываясь в толпу, он сказал себе, что Мара,  увлеченная  новыми  планами,
вскоре забудет о стычке с Джайкеном, а до тех пор лучше ей не перечить.
   Люджан понимал, что госпожа ни днем ни ночью не забывает об Игре Совета -
так  именовалась  закулисная  борьба,  составлявшая  основу  всей   политики
Цурануани. Мара неизменно преследовала одну цель: упрочение  рода  Акома.  И
друзья, и недруги  успели  понять,  что  некогда  неискушенная  девушка  уже
поднаторела в этой смертельно опасной игре.  Она  сумела  избежать  ловушки,
расставленной Джингу из рода Минванаби, заклятым врагом  ее  отца,  а  потом
сама  раскинула  сети  заговора,  да  так,  что  Джингу  ничего  другого  не
оставалось, кроме как уйти из жизни во избежание позора.
   Хотя одержанные Марой победы не сходили с языка имперской знати, сама она
не собиралась почивать на лаврах. После смерти ее отца и  брата  линия  рода
грозила оборваться. Теперь Мара устремила все  свои  помыслы  на  то,  чтобы
выжить и пресечь любые происки врагов. Успех не вечен;  кто  сложил  оружие,
того можно взять голыми руками.
   Даже после того, как виновник гибели ее отца и брата  поплатился  жизнью,
успокаиваться  было  рано:  кровавая  вражда  между   Акомой   и   Минванаби
разгоралась с новой силой. У Мары перед глазами до сих пор стояло искаженное
ненавистью  лицо  Десио  Минванаби,  обращенное  к  ней  во  время  траурной
церемонии. Пусть Десио не унаследовал отцовского коварства -  как  противник
он был не менее опасен. Переполняемый скорбью и  злобой,  он  видел  в  Маре
своего личного врага: ведь это из-за нее его отец, достигший вершин  власти,
покончил с собой,  да  еще  в  разгар  празднества,  устроенного  в  его  же
собственном доме по случаю дня рождения Имперского Стратега.  А  потом  Мара
торжествовала победу на виду у  самых  родовитых  и  могущественных  столпов
Империи, ибо празднество было в спешном порядке перенесено к ней в имение.
   Как только Имперский  Стратег  в  сопровождении  знатных  гостей  покинул
Акому, Мара задумала новый  план  укрепления  своей  власти.  Уединившись  с
Джайкеном, она поделилась с ним намерением  приобрести  новых  рабов,  чтобы
расчистить от лесных зарослей приграничные северные земли. К весне, когда  у
скота появляется приплод, она собиралась построить  загоны  и  стойла  подле
засеянных пастбищ, чтобы стельные нидры могли вдоволь пощипать свежей травы.
   Занимая второй по значимости пост в гарнизоне, Люджан давно  усвоил,  что
благополучие Акомы зависит не от выучки и преданности армии, не от  выгодных
торговых  предприятий  и  расчетливых  вложений   капитала,   а   от   самых
обыкновенных нидр - глуповатой шестиногой скотины. Именно  нидры  составляли
основу  семейного  богатства.  Для   укрепления   своего   могущества   Мара
намеревалась первым делом увеличить племенное поголовье.
   Люджан перевел глаза на повелительницу;  та  подобрала  подол,  чтобы  не
выпачкать  платье  из  нежно-зеленой,  хотя  и  недорогой  материи,  искусно
расшитое по низу и у обшлагов силуэтами птицы шетра - той  самой,  что  была
изображена  на  гербе  рода  Акома.  Его  взгляду  открылись   сандалии   на
соединенных столбиками двойных подошвах, а  над  ними  -  изящные  туфельки,
недосягаемые для уличной  пыли.  Каждый  шаг  Мары  по  деревянным  ступеням
отдавался глухим стуком. Невольников выставляли  для  обозрения  у  подножия
многоярусного  помоста,  возвышавшегося  над  рыночной  грязью  вдоль  всего
частокола и открытого любому дуновению ветерка. Чтобы хоть  как-то  защитить
вельможных покупателей от палящего зноя, над  проходами  натянули  выцветший
полотняный навес.
   По мнению Люджана, затененные галереи с рядами деревянных  скамеек  таили
не  меньше  опасностей,  чем  ночные  закоулки.  Когда  его   повелительница
преодолела первый лестничный пролет, он легко  коснулся  ее  плеча,  но  она
метнула на него негодующе-вопросительный взгляд.
   - Госпожа, - почтительно произнес Люджан, - если нас  подстерегает  враг,
пусть он сперва увидит мой меч, а уж потом - твое прекрасное лицо.
   Уголки ее рта едва заметно дрогнули, но улыбки не получилось.
   - Льстец, - бросила она в ответ. -  Однако  ты  прав.  -  Потом,  немного
смягчившись, добавила:
   - Кстати сказать, Джайкен предрекал мне гибель не от  меча  высокородного
правителя, а от рук варваров-невольников.
   Мара собиралась приобрести недорогих пленных  мидкемийцев.  За  настоящих
рабов торговцы заламывали неимоверную цену, поэтому властительнице  пришлось
остановить свой выбор на варварах. Они отличались строптивостью,  упрямством
и полным отсутствием почтения к господам. Люджан не сводил глаз с Мары.  Она
едва доставала ему до плеча, но могла стереть в порошок любого, кто  встанет
ей поперек дороги. Ему был хорошо знаком решительный блеск этих темных глаз.
   - Зато варвары смогут оценить тебя по достоинству, - не удержался он.
   - Пусть только попробуют не оценить, - отчеканила Мара, - я их запорю  до
смерти. Что, если мы останемся к весне без новых  пастбищ  да  еще  выбросим
деньги на ветер? Это будет только на руку Десио. - Она  нечасто  высказывала
вслух свои опасения, и Люджан счел за лучшее промолчать.
   Он двинулся по проходу впереди своей госпожи, положив ладонь  на  рукоять
меча. Даже если Минванаби еще зализывали раны, у Мары хватало других врагов:
завистники не простили ей стремительного  возвышения.  Они  знали,  что  род
Акома держится только на этой хрупкой, женщине, матери годовалого  младенца.
Ей всего-то  двадцать  лет,  нашептывали  им  советники.  Да,  она  проявила
известную ловкость в борьбе против Джингу  Минванаби,  но  скорее  всего  ей
просто повезло; по молодости  лет  и  житейской  неопытности  она  неизбежно
совершит какой-нибудь промах. Выждав случая, соперники набросятся на нее  со
всех сторон, словно свора хищников; от ее богатства и славы не  останется  и
следа; священный камень натами, символ души и чести семьи,  будет  вкопан  в
землю гербом вниз кем-нибудь из них.
   Аккуратно  подбирая  складки  одежды,  Мара  следовала  за  Люджаном.  По
негласному   правилу,   нижняя   галерея   помоста    предназначалась    для
простолюдинов,  а  господа  поднимались  выше.  Поскольку  на  продажу  были
выставлены только мидкемийцы, торговля шла вяло. Мара обратила  внимание  на
горстку  скучающих  купцов,  которых,  казалось,  более  занимали  городские
сплетни, нежели выгодные сделки. Верхний ярус  помоста  грозил  оказаться  и
вовсе безлюдным. Цуранские властители были  обеспокоены  войной  с  внешними
мирами, а также возрастающим влиянием Имперского Стратега  Альмеко,  который
забрал небывалую власть в Совете. Продажа рабов, да  еще  таких  строптивых,
сокращалась день ото дня. Поначалу мидкемийские пленники были в диковинку  и
шли нарасхват, но их доставляли огромными партиями, и вскоре спрос пошел  на
убыль. Теперь взрослых мидкемийцев отдавали почти даром. На  рынке  ценились
только