ни.  Внезапно  ей  стало  душно  под  одеялами,  и  она  резко
поднялась.
   - Госпожа?.. - послышался из тени неуверенный голос.
   Повернувшись,  Мара  увидела  овальное  личико   Камлио,   испуганное   и
тревожное.
   - Со мной все в порядке. Цветик, -  тихо  промолвила  она,  непроизвольно
повторяя шутливое прозвище, данное Люджаном бывшей куртизанке.
   На сей раз Камлио не вздрогнула  от  этого  обращения.  Более  того,  она
отбросила свои одеяла и распростерлась на дощатом полу  в  позе  раболепного
уничижения.
   Мара испытала не удовлетворение, а некоторую  неловкость,  хотя  слуги  и
рабы всегда проделывали перед ней подобные телодвижения. Таков был цуранский
обычай - выражать безграничную преданность хозяину.
   Однако, после того, что пережила Мара в  золотом  магическом  круге,  эта
традиция вызвала у нее лишь отвращение.
   - Встань, Камлио. Прошу тебя.
   Девушка оставалась в той же позе, но ее  плечи  содрогались  под  пеленой
светлых волос.
   - Госпожа, - несчастным голосом произнесла она,  не  поднимая  головы,  -
почему ты поступила так, как будто моя судьба  важнее  будущего  всей  твоей
семьи? Почему? Почему ты не продала меня этим турильцам,  если  такой  ценой
могла спасти своих детей? Я этого не стою!
   Мара  вздохнула,  согнула  усталую  спину  и,  схватив  Камлио  за  руки,
попыталась сдвинуть красавицу с места, но безуспешно: она была  еще  слишком
слаба после чар правды.
   - Камлио, пожалуйста, поднимайся.  Забота  о  детях  для  меня,  конечно,
важнее всего, но жизнь другого свободного человека  не  принадлежит  мне  и,
значит, не может быть предметом сделки, даже если речь идет о спасении  тех,
кого я люблю. Ты не клялась, что моя честь станет твоей честью; у  тебя  нет
никаких обязательств перед домом Акома.
   Камлио позволила себя уговорить и села прямо. Закутанная в ночную рубаху,
позаимствованную у какой-то из местных женщин и явно рассчитанную  на  особу
более  внушительных  размеров,  она   примостилась   на   краешке   топчана.
Оглядевшись, Мара решила, что они находятся в  рукодельной  комнате  Мираны,
судя по ткацкому станку, задвинутому в угол, а также многочисленным  коробам
с тканями и бельевым корзинам. Она все  еще  пыталась  совладать  со  своими
расстроенными чувствами - после того  как  чары  истины  разбередили  в  ней
воспоминания  о  самых  важных  минутах  прожитой  жизни,  -  когда   бывшая
куртизанка снова нарушила молчание.
   - Аракаси... - произнесла она с печальной уверенностью. - Ты это  сделала
ради него?
   Уставшая до изнеможения, но не утратившая способности к состраданию, Мара
покачала головой:
   - Я ничего такого не сделала ради Аракаси, хотя он и приносил одну жертву
за другой ради моей семьи.
   Камлио не казалась убежденной. Мара накинула на плечи одеяло и тоже  села
на краешек топчана, лицом к девушке.
   - Тебе незачем считать, что ты  в  каком-то  долгу  перед  моим  Мастером
тайного знания. - Властительница  Акомы  сделала  энергичный  жест.  -  Если
понадобится, я буду это повторять, пока ты не состаришься и не  оглохнешь...
или пока ты не сообразишь, что должна мне поверить.
   Обе примолкли.  В  очаге  шипели  угли;  слышался  посвист  ветра  вокруг
водосточных желобов. В горных областях Турила ветры дуют непрестанно, стихая
только на рассвете. Трудно было определить,  который  час,  но  стоило  Маре
подумать, что в Доралесе маги с Калиани все еще обсуждают, как  надо  с  ней
поступить, и страхи наваливались на нее с новой силой.  Она  сосредоточилась
на горестях Камлио, чтобы отогнать собственное беспокойство.
   - Аракаси... - повторила бывшая куртизанка, наморщив лоб. - Что он во мне
нашел? Он достаточно умен, чтобы заполучить к себе в постель любую женщину.
   Мара подумала, прежде чем ответить.
   - Я могу только предполагать, - призналась она наконец. - Но по-моему,  в
тебе он видит свое спасение. Или исцеление, если тебе так  больше  нравится,
от некоторых жизненных разочарований... несбывшихся надежд. И  -  это  также
мое предположение - в ответ он хочет дать тебе то, что  не  мог  дать  своей
семье: счастье, безопасность и любовь - не купленную и не подневольную.
   - А ты нашла такую любовь с Хокану, - заметила Камлио с ноткой  осуждения
в голосе.
   Маре не хотелось, чтобы ее ответ звучал как похвальба.
   - В какой-то мере - да. В Хокану я нашла почти совершенное понимание.  Он
стал моим другом по духу. Но в другом мужчине я нашла такую  любовь,  какую,
по-моему, ты могла бы  открыть  в  Аракаси.  А  что  касается  любой  другой
женщины, которая могла бы разделить  с  ним  постель,  мне  трудно  об  этом
судить. Честно говоря, я не знаю ни его пристрастий, ни потребностей, но  он
не из тех людей, которые легко раздаривают свои чувства. Аракаси  скрытен  и
осторожен, и он ни за что  не  стал  бы  оказывать  тебе  такое  необычайное
доверие, не удостоверившись сначала, что ты этого доверия достойна.
   - Можно подумать, что ты им восхищаешься, - проворчала Камлио.
   - Да, восхищаюсь. - Мара помолчала; это было открытием и для нее самой. -
Если человек столь выдающегося ума привык воспринимать жизнь как непрерывную
стратегическую игру, то от него потребуется большая смелость, чтобы  сделать
какой-то шаг, продиктованный сочувствием, и признать,  что  и  в  его  жизни
может быть место привязанности. Раньше он всегда знал, на каком он свете. Но
теперь наш Мастер подобен моряку, дрейфующему в незнакомых водах. Он  должен
проложить свой собственный курс,  чтобы  добраться  до  родной  гавани.  Для
таких, как он, подобное испытание должно быть страшнее всех  других.  Но  на
моей памяти он никогда не отступал перед трудностями, даже  такими,  которые
другому кажутся непреодолимыми. - Взглянув на секунду в глаза девушке,  Мара
добавила:
   - Впрочем, эти слова весьма  жалкая  замена  опыту.  Лучше  просто  знать
самого человека.
   Камлио медленно  переваривала  услышанное.  Ее  изящные  руки  беспокойно
теребили рубаху, скручивая ткань, как будто она хотела свить из нее веревку.
   - Я не смогу его полюбить, - заявила она.  -  И  никого  другого,  думаю,
тоже. Однажды его руки подарили мне наслаждение, но постельные  радости  для
меня - это не более чем пустое развлечение. - Ее  взгляд,  казалось,  сейчас
был  устремлен  к  чему-то  далекому  и   безрадостному.   -   Я   понемногу
возненавидела час заката, когда мой хозяин имел обыкновение являться ко мне.
- Она помолчала, а потом с горечью добавила:
   - Было время,  когда  я  чувствовала  себя  чем-то  вроде  дрессированной
собаки. Принеси тот халат. Помассируй это место. Повернись вот так. -  Снова
взглянув на Мару, она сказала:
   - Для такой, как я, знание тела  мужчины  никак  не  связано  с  любовью,
госпожа. - Она опустила глаза. - Я могу признаться, что  к  решению  завести
любовника меня привел, прежде всего, соблазн опасности. Аракаси доставил мне
огромное удовольствие именно потому, что ради этого он рисковал жизнью. - Ее
глаза увлажнились. - Госпожа, неужели ты не видишь, какой изломанной  тварью
я стала? Месяцами я думала о самоубийстве, только никак не могла  отделаться
от мысли, что я слишком низменна, слишком бесчестна, чтобы запятнать  клинок
своей кровью.
   Цуранская гордость, подумала Мара. Ей хотелось протянуть руку, приласкать
и успокоить измученную девушку,  но  пришлось  напомнить  себе,  что  Камлио
неприятно всякое прикосновение. Слова казались слишком слабым  утешением,  а
ничего другого Мара предложить не могла.
   - Аракаси понимает это гораздо лучше, чем тебе кажется.
   Властительница выждала пару секунд, чтобы дать Камлио время понять  смысл
последних слов.
   Девушка задумчиво кивнула:
   - Это правда, он ни разу не пытался дотронуться  до  меня  с  того  часа,
когда выкупил мою свободу. После того как ты сказала мне, что он сын женщины
из Зыбкой Жизни, я поняла, почему он так себя ведет. Но в то время я была  в
такой ярости из-за смерти сестры, что вообще ничего не замечала.
   Мара нашла это признание ободряющим:
   - Если ты не можешь его любить, стань ему  другом.  У  него  живой  ум  и
высокое понятие о чести.
   Камлио подняла глаза, в которых сверкнули с трудом удерживаемые слезы:
   - Но разве он удовольствуется столь малым?
   - А ты  испытай  его,  -  улыбнулась  Мара.  -  Любовь  не  требует,  она
принимает. Чтобы это понять, мне понадобилась вся жизнь.  -  Понизив  голос,
она добавила:
   - И дар богов - двое выдающихся мужчин. -  Глядя  прямо  на  Камлио,  она
перешла на тон заправской заговорщицы. - До сих пор я не встречала человека,
который был бы способен вывести Аракаси из себя. Дружба рождается нелегко  -
и это могло бы приучить его к малой толике смирения.
   Камлио отбросила за  спину  пушистые  золотые  волосы;  в  глазах  у  нее
заиграли проказливые огоньки.
   - Ты хочешь сказать,  что  я  могла  бы  слегка  сбить  с  него  спесь  и
покуражиться над ним за его самонадеянность?
   - Я думаю, вы могли бы многому научить друг друга, - так  закончила  Мара
эту беседу. - Но это зависит еще и от того, удастся ли нам выбраться из этих
гор живыми.
   Короткое счастье Камлио быстро улетучилось.
   - Они могут заставить тебя продать меня.
   К Маре вернулась решимость.
   - Нет. Я - властительница по рангу и цурани по рождению.  Твоя  жизнь  не
принадлежит мне, и я не вправе торговать тобой. Либо  я  добьюсь  исполнения
моих требований своими силами, либо приму судьбу, которую пошлют боги.  Если
случится так, что ты останешься в плену, помни: я разрешаю тебе либо кончить
жизнь на клинке, либо спастись бегством, как сумеешь; ты свободная  женщина.
Даже думать забудь, что твоя кровь или твои  желания  хоть  в  чем-то  менее
достойны чести, чем у Люджана, или  Сарика,  или  любого  другого  воина.  -
Внезапно почувствовав, до чего же она устала, Мара подавила зевок. - Но я не
думаю, что дело дойдет  до  этого.  Сдается  мне,  предложение  Хотабы  было
сделано для проверки. Проверяли меня. Добилась ли я каких-то уступок - мы до
утра не узнаем. А теперь спи, Камлио.  Нам  остается  набраться  терпения  и
ждать.

***

   Когда начало светать  и  ветер  утих,  обе  женщины  -  властительница  и
куртизанка - спали. Мара лежала, свернувшись в клубочек, в  путанице  черных
волос; одеяла сбились; ее сновидения были тревожными. Мара сразу же  подняла
голову с подушки, как только Мирана притронулась к ней.
   - Госпожа, вставай и одевайся поскорее, - мягко поторопила ее жена вождя.
- Калиани вернулась, чтобы объявить решение, принятое в Доралесе.
   Мара отбросила одеяла и едва не задохнулась от ледяной  стужи.  Пока  она
надевала холодную одежду, Мирана снова развела огонь в очаге, так что Камлио
получила возможность проснуться в более приятных условиях. Через  трещины  в
ставнях просачивался  серый  свет.  То  ли  облака,  то  ли  туман  скрывали
восходящее солнце. Мара чувствовала себя так, словно у  нее  окостенели  все
суставы.
   Когда она кончила  причесываться,  на  гребне  осталось  несколько  седых
волосков. Сердце билось  слишком  часто  из-за  дурных  предчувствий.  Мысли
мчались по кругу: дом, дети, Хокану. Сможет  ли  она  когда-нибудь  наладить
отношения с Хокану? "Боги, - молилась она, - не дайте мне умереть  на  чужой
земле. Пусть Камлио вернется  домой...  ради  Аракаси".  Ибо  в  откровениях
девушки Мара впервые почувствовала какой-то  намек  на  надежду  для  своего
Мастера.
   - Поторопись, - тихо, чтобы не разбудить Камлио, посоветовала  Мирана.  -
Калиани не отличается терпением.
   Мара сунула озябшие ноги в сандалии, которые  истрепались  от  сырости  и
скольжения по камням на горных тропах. Один палец через дыру торчал  наружу.
Кто в Империи узнал бы в ней Благодетельную - без грима на лице и  в  одежде
как у трактирной служанки?  И  в  этом-то  жалком  обличье,  без  каких-либо
признаков высокого ранга, она должна была встретиться с Калиани... Эта мысль
отнимала изрядную долю смелости.
   Мара безуспешно  пыталась  притвориться  спокойной.  Но  у  нее  вспотели
ладони, и руки дрожали, и уж за то спасибо, что этот противный липкий  туман
скрывал влагу у нее в глазах.
   Воспоминания, пережитые в золотом круге, беспокоили ее  больше,  чем  она
того хотела бы. Будь здесь Кевин, он не полез бы за словом  в  карман.  Мара
чувствовала, что ей недостает его дерзкой независимости  в  суждениях:  ведь
сколько ни пытались окружающие внушить ему подобающее почтение к этикету, он
оставался неисправим.
   Мирана не стала ждать, пока Мара  соберется  с  духом,  и  повела  ее  на
просторную главную площадь, где уже дожидался Хотаба вместе с  закутанной  в
широкие  одежды  персоной,  которая  внушала  более  глубокий  благоговейный
трепет, чем сам Император.
   Мара переломила свою гордость и низко поклонилась.
   - Я ожидаю решения Калиани, - тихо проговорила она.
   Старые костлявые руки заставили ее разогнуться.
   - Госпожа, стой прямо. Здесь не в ходу подобострастные поклоны.
   Калиани сверлила властительницу Акомы  пронзительным  взглядом.  Примерно
такой  же  вид  бывал  у  Джайкена,  когда  тот  с  помощью  кусочка  стекла
рассматривал печати гильдий, проверяя их подлинность.
   - Госпожа Мара, - сказала волшебница сухим  старческим  голосом,  -  наше
решение принято. Мы окажем тебе поддержку вот каким образом: тебе будет дано
разрешение совершить путешествие в сопровождении одного  человека  из  твоей
свиты - того, кого ты назначишь. Тебя проводят через высокогорные перевалы к
воротам Чаккахи - города чо-джайнов,  где  обитают  их  Мастера  магического
искусства.
   У Мары расширились глаза. "Запретное!" - поняла она. Если чо-джайны могут
производить на  свет  своих  магов,  а  договор  с  Ассамблеей  запретил  им
заниматься магией в пределах Цурануани, то  становятся  понятными  умолчания
королевы чо-джайнов. Возбуждение властительницы нарастало.
   Казалось, Калиани это почувствовала, ибо ее  следующие  слова  прозвучали
сурово и жестко:
   - Госпожа Мара, ты должна знать, что дело народа цурани  -  это  не  наша
забота. Турил воюет только тогда, когда отражает вторжение.  Мы  не  считаем
своим долгом  беспокоиться  из-за  политических  интриг  вражеского  народа.
Однако чо-джайны могут взглянуть на дело иначе. Их сородичи в вашей  Империи
влачат жалкое существование покоренного  народа.  Тебе  будет  предоставлена
возможность объяснить причины своего появления  в  наших  краях  и  склонить
магов чо-джайнов к союзу с тобой...  если  сумеешь.  Но  знай  наперед:  рой
чо-джайнов будет рассматривать тебя как врага.  Наши  люди  могут  проводить
тебя до границ улья, но  не  дальше.  Мы  не  вправе  действовать  как  твои
заступники и говорить от твоего имени. Мы не  сможем  вмешаться  и  выручить
тебя, если чо-джайны встретят тебя  враждебно.  Пойми  меня  правильно:  при
самых благих твоих намерениях ты можешь погибнуть.
   Это шаг вперед, прикинула Мара в последовавшую долю секунды. Может  быть,
и неуверенный, но все-таки шаг. И ответила без колебаний:
   - Выбора у меня нет.  Я  должна  идти.  С  собой  возьму  Люджана,  моего
военачальника; в его отсутствие старшим в нашем отряде будет советник Сарик.
   Трудно сказать, какое чувство на мгновение промелькнуло в глазах Калиани:
то ли скрытое восхищение, то ли жалость.
   - В смелости тебе не откажешь, - признала она и вздохнула.  -  Но  ты  не
знаешь, с чем тебе придется столкнуться. Ну хорошо. Можешь быть уверена, что
с твоими слугами и воинами будут обращаться радушно, как с гостями, пока  не
станет известна твоя судьба. Если ты  возвратишься,  они  продолжат  служить
тебе. Если ты умрешь, они доставят твои останки к вам на родину. Так  говорю
я, Калиани.
   Наклоном   головы   Мара   подтвердила,   что    эти    условия    вполне
удовлетворительны.
   - Прекрасно, - подала голос Мирана, до сих пор молча стоявшая  у  боковой
стены. - Муженек, ты так и намерен пялиться неведомо куда  от  расстройства,
что не можешь заполучить  златовласку  для  нашего  сына,  или  ты  все-таки
собираешься сходить в загон и привести оттуда военачальника Люджана?.
   - Заткнись, старая! Мирные часы рассвета священны, а ты оскверняешь  саму
природу, поднимая такой шум!
   Он  распрямил   плечи   и   возмущенно   таращился   на   супругу,   пока
неодобрительный взгляд Калиани не положил этому конец; и,  торопливо  шаркая
ногами, он поспешил выполнить то, о чем просила жена.
   Когда  он  скрылся  из  виду,  Калиани  поплотнее   закуталась   в   свои
многослойные одеяния, чтобы защититься от знобящего тумана, и сказала Маре:
   -  Вы  отправитесь,  как  только  будет  собрано  все   необходимое   для
путешествия. Пойдете пешком; иначе  там  не  пробраться.  -  Она  помолчала,
словно что-то обдумывая, а потом добавила:
   - Вашим проводником будет Гиттания, одна  из  наших  учениц.  Пусть  боги
будут благосклонны к твоим усилиям, госпожа Мара. Ты взяла на себя  нелегкую
задачу, ибо чо-джайны вспыльчивы и не склонны к прощению былых обид.
   Часом позже, после горячего завтрака, Мара  и  ее  свита,  состоявшая  из
одного человека, были готовы выступить в путь. Посмотреть на  них  собралась
небольшая кучка шумливых детишек и праздных матрон, возглавляемая Хотабой  и
его советом. К Маре и Люджану присоединилась ученица Гиттания -  русоволосая
худенькая девушка в просторном одеянии, предписанном послушницам ее  ордена:
то была накидка длиною до колен с  вытканными  на  ней  ослепительно  яркими
красно-белыми узорами.  В  отличие  от  обычных  турильских  одежд,  которые
делались  из  тканей  тусклых  цветов  и  как  бы  сливались  с   окружающим
ландшафтом, наряд Гиттании резким контрастом выделялся на фоне гор.
   Люджан быстро отметил эту особенность.
   - Вероятно, -  пустился  он  в  философию,  что  вообще-то  не  было  ему
свойственно, - она одевается так ярко по примеру тех птиц или ягод,  которые
таят в себе яд: это предупреждение о том,  что  ее  магические  силы  сумеют
быстро покарать любого, кто вздумает причинить ей вред.
   Хотя говорил он тихо, послушница услышала его слова и возразила:
   - На самом деле это не совсем так, воин. Мы, которые принесли  обеты  как
подмастерья, носим такую одежду, чтобы  нас  было  видно  издалека.  В  годы
ученичества мы обязаны служить любому человеку, нуждающемуся в помощи.  Наши
накидки - это опознавательный знак для тех, кто хочет нас найти.
   От  холодного  промозглого   тумана   Мара   озябла,   но   не   утратила
любознательности.
   - А сколько лет, - спросила она, - вы считаетесь учениками?
   - Чаще всего срок ученичества - около двадцати пяти лет.  Случается,  что
кто-то так и не достигает звания Мастера и носит алое  с  белым  всю  жизнь.
Известен только один маг, ставший Мастером после  семнадцати  лет  обучения.
Это было настоящее чудо. Его  достижение  никому  не  удалось  превзойти  за
тысячи лет.
   - У ваших мудрецов,  похоже,  уж  очень  суровые  требования,  -  заметил
Люджан.
   Поскольку его профессией была война, ему  даже  трудно  было  вообразить,
каким же терпением надо обладать, чтобы половину жизни провести в учениках.
   Однако Гиттанию, по-видимому, такие порядки не возмущали.
   - В руках Мастера - огромная сила, а с ней и огромная ответственность,  -
возразила она. - Годы обучения вырабатывают в нем сдержанность и терпение, а
главное - скромность и умеренность; а еще они дают  время  для  того,  чтобы
набраться мудрости. Когда ты ухаживаешь  за  больным  младенцем  по  просьбе
матери какого-нибудь пастуха в горах, ты постепенно начинаешь понимать,  что
заботы о маленьком человечке не менее - или даже более - важны, чем  великие
заботы правления и политики. - Тут девушка  состроила  кислую  гримаску.  По
крайней мере, так уверяют мои наставники. А  мое  служение  началось  совсем
недавно, и пока я еще не смогла постичь, каким образом сыпь у ребенка  может
повлиять на великие циклы Вселенной.
   При всей своей усталости  Мара  не