Оставив  труп  Джемела  там,  где  он  лежал,  Тапек  бросился  вслед  за
компаньоном. Его  густые  рыжие  брови  были  грозно  сведены.  Если  бы  он
осмелился  откровенно  выразить  свое  мнение,  то  обвинил  бы   Шимони   в
противодействии их миссии. Старый маг был заодно  с  Хочокеной,  и  оба  они
часто поступали весьма странно. Разве они оба не  заступились  за  Миламбера
после той ужасной сцены на Имперских играх? Для Тапека  не  имело  значения,
что  Миламбер  впоследствии  оказал  большую  услугу  Империи,   предупредив
Императора и Ассамблею  об  опасности,  которую  представлял  Враг.  Чувства
Тапека к Элгахару - магу, который некогда  заключил  в  темницу  Хочокену  и
пытал Миламбера,  -  были  сложными.  Элгахар,  вне  всякого  сомнения,  был
безумцем, но он поступал так, как считал лучшим для Империи. Однако Миламбер
уничтожил его и продемонстрировал, чем  грозят  радикальные  отступления  от
традиции. Тапек не сомневался, что недавние поступки Мары служат если  и  не
доказательством, то, во всяком случае, весомым свидетельством  ее  намерений
пойти против Ассамблеи. И это было таким оскорблением традиции, что от одной
лишь мысли об этом бледнолицего мага охватывала ярость.
   Задумавшись, Тапек едва не налетел на Шимони, внезапно остановившегося  и
имевшего такой вид, будто он просто слушает ветер.
   - И как именно ты собираешься это проделать? - осведомился Шимони.
   Тапек нахмурился еще больше. Для него было унизительно играть роль мелкой
сошки, какого-то жалкого подручного,  но,  если  бы  он  не  вызвал  видение
предшествующей сцены в лачуге и  предоставил  Шимони  самому  исполнить  эту
задачу, старый зануда развел бы тягомотину на половину ночи!
   Затем последовали несколько изнурительных часов, когда Тапек,  измотанный
непрерывными усилиями, которые ему  приходилось  прилагать  для  поддержания
действенности  заклинаний,  вызывал  призрачный  образ  Мары   и   двух   ее
приближенных. Эти двое -  ее  первый  советник  и  другой,  носивший  плюмаж
военачальника Акомы, - сопровождали свою  госпожу  в  странной  прогулке  по
улицам бедняцкого квартала. Их путь петлял и даже повторялся! Тапек кипел от
возмущения. Словно одержимый  демонами,  он  не  прекращал  свою  колдовскую
слежку.  И  даже  был  вынужден  мучиться  ожиданием,  когда  властительница
застряла у торговца одеждой. Наконец деньги были выплачены и пакет в плотной
обертке вручен первому советнику. Затем гулянье по улицам  продолжилось.  Но
вот властительница возвратилась на площадь, где ее ждали слуги и эскорт. Она
вошла в паланкин. К  вящему  своему  раздражению,  Тапек  заметил  городских
стражников, совершающих обход, и понял, что уже три часа ночи! Даже  толстый
старый Хочокена, решил он,  копался  бы  меньше,  чем  эта  проклятая  Слуга
Империи.
   Фантом Люджана замешкался и поднял руки, чтобы поправить шлем. Как видно,
его не удовлетворяло расположение перьев, и он поворачивал  их  то  так,  то
этак, при этом заслоняя  лицо  запястьем,  и  одновременно  давал  подробные
инструкции  сотнику,  возглавлявшему  почетный  эскорт.   Затем   призрачные
носильщики схватились за  шесты  невесомого  паланкина  и  подняли  его  над
землей. Кортеж поплыл по темным улочкам Сулан-Ку. По пути  Люджан  и  первый
советник зачем-то передавали один другому полученный сверток, да к тому  же,
насколько можно было  судить  по  движениям  губ,  то  и  дело  обменивались
строчками дурацких непристойных стишков.
   Шимони тихонько  посмеивался,  как  будто  его  забавляли  эти  низменные
шуточки, и тем еще больше выводил Тапека из себя. Этот  старый  пень,  думал
нетерпеливый преследователь, ведет себя так, будто его совсем не  интересует
погоня за носилками Мары, а ведь именно это сейчас было  самым  важным!  Они
обязаны ее настигнуть, иначе зачем же их послала Ассамблея?
   Несколько раз Тапеку приходилось заставлять себя заново  сосредоточиться:
стоило ему хоть чуть-чуть отвлечься, и призрачное видение  расплывалось.  На
широких бульварах и оживленных улицах  к  мерцающему  образу  кортежа  Акомы
примешивались сотни других образов, и картина утрачивала четкость. Чтобы  на
фоне всего этого хаоса выделять нужную группу, требовалась огромная духовная
энергия. Только потому, что  прохожие,  в  этот  ранний  предрассветный  час
оказавшиеся на улице, поспешно  уступали  дорогу  Черным  Ризам,  Тапек  мог
удерживать зыбкий образ паланкина Мары в поле зрения, а властительница Акомы
продолжала свой дьявольски запутанный путь. Тапек почти совсем  обессилел  к
тому  моменту,  когда  чары  привели  их  к  ступеням  храма  Туракаму.  Там
фигуры-фантомы слились наконец-то с  их  живыми  прообразами,  знаменуя  тем
самым соединение прошлого с настоящим. Рабы Мары опустили свою ношу. Взмахом
рук Тапек развеял чары. Голубое свечение погасло; на  виду  остались  пустые
носилки Мары, стоящие на вымощенной камнем площадке.  Тапек  моргнул,  чтобы
согнать  с  глаз  усталость  после  непрерывного  многочасового  напряжения.
Охранники Мары и ее слуги отсутствовали; вероятнее  всего,  они  отдыхали  и
подкреплялись в какой-нибудь из ближайших таверн, пока их хозяйка занималась
делами внутри храма. Звезды на небе начали бледнеть перед скорым  рассветом.
Настроение у Тапека было самым гнусным: вдобавок ко всему  прочему  он  сбил
ноги о камни мостовой.  Чуть  не  до  смерти  перепугав  раба,  подметавшего
лестницу парадного  входа  в  храм  Красного  бога,  он  послал  беднягу  за
верховным жрецом. Любая дверь была открыта перед Всемогущим,  но  даже  маги
соблюдали традицию. По обычаю, никто не входил в храм без разрешения.
   Шимони хранил молчание.
   Хорошо еще, что ждать не пришлось долго. Верховный жрец бога  смерти  был
еще облачен в хламиду, которую надел во время визита Мары.
   - Чем я могу услужить вам. Всемогущие?
   Его поклон был строго официальным, в  точном  соответствии  с  той  мерой
почтения, какая требовалась от священнослужителя столь высокого ранга.
   Тапек обуздал собственное раздражение:
   - Мы ищем властительницу Мару, чтобы задать ей несколько вопросов.
   Жрец выпрямился с выражением испуга на лице:
   - Сожалею, Всемогущий. Властительница действительно здесь. Но  в  частной
жизни госпожи возникли сложности, которые тревожат ее дух. Она  получила  от
меня совет, но не нашла утешения. По собственному желанию она  удалилась  во
внутреннее святилище храма Туракаму. Она ушла в добровольное затворничество,
Всемогущие, дабы снискать  там  умиротворение  и  душевный  покой.  Остается
надеяться, что мой бог внушит ей бодрость и придаст  сил,  чтобы  преодолеть
житейские трудности.
   Тапек взъярился настолько,  что  готов  был  рвать  на  себе  волосы,  но
ограничился тем, что лишь отбросил капюшон на спину.
   - И сколь долго она там пробудет? Мы подождем.
   Жрец задрожал - вероятно, от страха, - но глаза у него оставались  вполне
спокойными, когда он ответил:
   - Как это ни огорчительно, я весьма сомневаюсь, что госпожа  Мара  выйдет
из храма сегодня или вообще в ближайшем будущем. Она оставила указания своим
слугам: носильщикам  предписано  утром  отнести  паланкин  в  поместье  близ
Сулан-Ку, ибо она проведет в затворничестве некоторое время. Речь идет самое
малое о неделях; но, возможно, ей понадобятся и месяцы.
   - Месяцы!.. - Тапек переступил с ноги на ногу, а потом уставился на жреца
злобным взглядом. Свою тираду черноризец закончил весьма язвительно:
   - Мне трудно поверить, что столь своевольная женщина, как  властительница
Мара, станет заботиться о своем душевном состоянии в такой неподходящий час!
   Призвав на помощь дарованное  ему  свыше  достоинство,  жрец  неторопливо
расправил на себе одежду.
   - Всемогущий, смертный может позаботиться о состоянии своего духа в любое
время, - мягко поправил он зарвавшегося мага, а затем сложил руки на  груди,
застыв в величественной позе.
   Тапек рванулся было вперед, словно собирался  штурмом  взять  лестницу  и
нарушить покой  храмового  квартала.  Однако  Шимони  остановил  его  резким
движением руки.
   - Подумай сам,  -  сказал  пожилой  чародей,  словно  бичом  хлестнул.  -
Святость храмов почитается уже тысячи лет. Зачем  ломать  такую  проверенную
временем традицию, как неприкосновенность святилища, Тапек? Рано или  поздно
Мара выйдет отсюда. А если даже не выйдет  -  наши  цели  будут  достигнуты,
разве нет?
   Огненнокудрый маг скривился, будто надкусил гнилой плод.
   - Ты со  своими  Хочокеной  и  Фумитой  -  недоумки,  если  пытаетесь  ее
защитить! - прошипел он так, чтобы его мог слышать только старший собрат.  -
Она опасна!
   - Столь же опасна, как публичное противоборство  Ассамблеи  и  храмов?  -
уточнил Шимони столь же угрожающим тоном.
   Казалось, что Тапек слегка остыл:
   - Ты прав. Она недостойна того, чтобы из-за нее началась открытая свара.
   Шимони молча кивнул и,  видимо,  счел  себя  удовлетворенным.  В  воздухе
возникло слабое  гудение,  и  не  успел  еще  жрец  сообразить,  что  стычка
окончена, как два  черноризца  исчезли,  оставив  за  собой  лишь  утихающий
ветерок и запоздалое эхо гнева Тапека.

***

   Грохот  лебедки  на  палубе  торгового  судна  "Коальтека"   прекратился,
раздался глухой стук удара о дерево тяжелого  каменного  якоря,  обмотанного
кожей. Зычным голосом капитан подал следующую  команду.  Заскрипели  канаты,
поднялись реи, и паруса из ярко-окрашенного холста наполнились ветром.  Мара
мерила шагами крохотную кормовую каюту, не имея возможности выйти на палубу.
Как ни стремилась она на свежий  воздух  -  особенно  сейчас,  когда  моряки
ставили паруса, - приходилось смиряться с необходимостью. За  те  недели,  в
течение которых она была лишена солнечного света и вынужденно терпела духоту
тесной  каморки,  Мара  изрядно  намучилась.   Она   взглянула   на   своего
военачальника, чье лицо тоже  успело  побледнеть  за  время  путешествия  по
туннелям  чо-джайнов  от  города  Сулан-Ку  до  порта  Калх  на   отдаленном
полуострове.
   Мара никогда не бывала в южных окраинах провинции Хонкани. Но она кое-что
слышала об этих местах от Джайкена и изводилась от неутоленного любопытства.
Как ей хотелось бы  побывать  наверху,  хотя  бы  ночью,  и  увидеть  воочию
Равнинный Город! Здесь  располагался  вход  в  великий  магический  коридор,
который вел в Мидкемию; именно отсюда Кевина отправили на родину.  Здесь  же
находились огромные каменоломни, которые служили основой имперской  торговли
в южных областях страны.
   Однако не стоило рисковать  и  навлекать  на  себя  гнев  Ассамблеи  ради
легкомысленного каприза. Изобретательность Люджана и удача позволили навести
преследователей на ложный след, который обрывался на ступенях храма Туракаму
в Сулан-Ку и создавал иллюзию, будто госпожа Мара пытается обрести  душевный
покой в уединении внутреннего святилища. Если Черные Ризы заподозрят, что их
обвели вокруг пальца, если какой-нибудь уличный попрошайка  опознает  в  ней
Слугу Империи, то жизнь самой. Мары, равно как и жизнь ее близких, не  будет
стоить ломаной цинтии. И потому Мара решилась совершить нечто  немыслимое  с
точки зрения цуранской  аристократии:  переодевшись  в  платье  рабыни,  она
покинула Сулан-Ку в обществе Люджана и Сарика, которые, в свою очередь, были
облачены в доспехи наемников, не имеющие отличительных знаков принадлежности
к какому-либо дому. Фермеры и торговцы, оказавшиеся  в  тот  час  на  улице,
предполагали, что эта женщина всего  лишь  военная  добыча  двух  коренастых
молодцов. Длинная серая рубаха, какие  носили  рабыни,  не  вызывала  у  них
никаких сомнений, но они, не таясь, пожирали глазами ее  стройную  фигуру  и
блестящие волосы. Кое-кто выкрикивал похабные комментарии, и Люджан  отвечал
в том же  духе.  Его  нарочитая  грубость  служила  хорошим  прикрытием  для
неуместной брезгливости Сарика, который не сразу  сумел  переломить  себя  и
начать лицедействовать, а потому норовил  схватиться  за  рукоять  меча  при
каждом оскорблении, нанесенном мнимой рабыне.
   Сообщение, доставленное одним из агентов Аракаси, потребовало немедленных
действий. Когда Мара  и  два  ее  спутника  добрались  до  улья  чо-джайнов,
расположенного во владениях Акомы,  к  ним  присоединились  десять  отборных
воинов в доспехах без геральдических знаков, а также некий портовый грузчик,
которого она раньше никогда не видела; он говорил на турильском наречии, ибо
это был его родной язык. С ними была и Камлио, снова обряженная в  лохмотья,
что были на ней, когда Аракаси привел ее  в  Акому.  Вид  у  нее  был  самый
мрачный: ей  отнюдь  не  улыбалась  перспектива  путешествия  под  землей  в
обществе инсектоидов, нагонявших на нее страх.
   Путь на юг оказался тяжелым испытанием. Усталая  от  волнений  и  давящей
суровости подземных  коридоров,  от  непривычной  роли  жалкого  бесправного
существа, на которое все смотрят как  на  какую-то  вещь,  Мара  рухнула  на
подушки в каюте, которую разделяла с Кевином во  время  похода  в  Цубар.  В
знакомой обстановке тоска по возлюбленному обожгла особенно  сильно,  словно
они разлучились не далее чем вчера. Она почти пожалела о том, что много  лет
назад купила "Коальтеку". Как же это ей не хватило ума отбросить  чувства  и
купить какое-нибудь другое морское судно?
   Однако  "Коальтека"  оказалась  под  рукой;  советоваться   с   Джайкеном
властительница не стала. Кораблю сопутствовала удача, она  чувствовала  это:
ее общий с властителем Ксакатекасом триумф в  пустыне  Дустари  до  сих  пор
служил предметом всеобщего восхищения в Империи. И теперь, когда против  нее
объединились  грозные  силы  Джиро  и  Ассамблеи,  она  нуждается  в   любых
средствах,  способных  ее  укрепить,  даже  в  таких,  которые  коренятся  в
суеверии.
   Кевин мог бы посмеяться над ее  непоследовательностью.  Рассердившись  на
себя за то, что она блуждает мыслями в прошлом, когда под угрозу  поставлено
все ее будущее, Мара оторвалась от воспоминаний о своем любовнике-варваре...
и тут же поймала себя на том, что тревожится за Хокану.
   Муж не знал, где она, и не должен был - во имя безопасности - получить от
нее ни единого, даже  самого  невинного  слова  до  тех  пор,  пока  она  не
заберется достаточно далеко в глубь территории Турила. Мару пронзило  острое
сожаление о том, как мало у нее было возможностей поговорить с ним со дня их
злополучной встречи после рождения Касумы. Никогда еще  он  не  был  так  ей
необходим, как сейчас. Насколько легче было бы у нее на душе,  если  бы  она
могла довериться ему, найти опору  в  его  неизменном  сочувствии  и  умении
постигать суть происходящего! Она тревожилась  и  за  него,  потому  что  он
сейчас  улаживал  дела  с  родственниками,  каждый  из   которых   стремился
возвыситься в семейной иерархии. Смерть любого сильного властителя неизбежно
приводила к обострению соперничества между его  родичами,  претендующими  на
долю наследства или власти. Мара вздохнула. Она надеялась, что Хокану сможет
навещать детей,  оставленных  в  императорском  дворце,  если  примет  пост,
предложенный ему Ичиндаром. Нельзя же  допускать,  чтобы  Касума  росла  без
отцовской любви, а Джастин - это такой подарочек,  что  никто  из  дворцовых
слуг с ним не справится. Мара снова вздохнула. Если бы знать,  не  получится
ли так, что она вернется из  Турила,  заручившись  помощью  против  грозного
могущества магии, лишь затем, чтобы все ее усилия пошли  прахом  из-за  двух
малышей, которые к тому  времени  превратятся  в  испорченных,  избалованных
бездельников!
   - Ты думаешь, что все наше путешествие может оказаться пустой  затеей?  -
раздался тихий голос.
   Подняв глаза, Мара с  удивлением  увидела  Сарика,  стоявшего  на  пороге
каюты. Она не заметила, как он подошел. Когда корабль движется, внутри  него
все время что-то скрипит и постукивает; возможно, именно эти шумы  заглушили
звук шагов  советника,  а  простая  длинная  туника  позволяла  ему  как  бы
растворяться в тени.
   Мара слабо улыбнулась.
   - Я думаю, что мы могли бы обойтись и без воркотни Камлио, - сказала она,
не желая делиться своими подлинными мыслями.
   Сарик ответил беглой ехидной усмешкой:
   - Да уж, если послушать ее жалобы, то можно  подумать,  что  она  знатная
дама, а ты - запуганная служанка.
   Мара засмеялась:
   - Неужели мне бывает так же трудно угодить?
   Советник скромно примостился на морском сундучке.
   - А ты сама чувствуешь, что тебе угодить так же трудно?
   - А как же.
   Внезапно осознав, что у нее на  душе  становится  легче  просто  от  хода
корабля, идущего под всеми парусами, Мара выдернула шпильки из  прически,  и
ее густые волосы свободно рассыпались по спине. Она обвела руками полутемную
каюту с яркими подушками  и  занавесками  из  бус.  Стоило  судну  чуть-чуть
накрениться, и эти бусинки ударялись друг о друга со звуком, напоминающим  о
детских погремушках.
   - Я устала от тесноты и от всей этой  игры  в  прятки.  -  О  непрерывном
страхе и напряжении она не стала упоминать. Отправиться в чужую  страну,  не
возложив на себя никаких парадных регалий, подобающих ее высокому рангу, под
охраной всего лишь десяти солдат и с провожатым, которому от  рождения  была
уготована участь пастуха  в  горах!  Это  путешествие  не  шло  ни  в  какое
сравнение с ее прежним походом в Дустари,  когда  она  шла  во  главе  целой
армии, со своим командным шатром и  всеми  удобствами,  к  которым  привыкла
дома.
   Сарик криво усмехнулся:
   - По-моему, ты подумываешь о том, чтобы пойти на риск и  купить  в  Калхе
новые носилки. - Искра, промелькнувшая в его глазах, наводила на мысль,  что
у него было что еще сказать. Мара удержалась от комментариев, и ее советник,
откинув со лба волосы, продолжил:
   - Видишь ли, Люджан успел уже прогуляться по рынкам. Он нашел подержанные
носилки, сплошь покрытые черным  лаком,  изукрашенные  речными  камешками  и
увешанные бахромой со всех сторон.
   Тут рассказчик сделал многозначительную паузу.
   - Продолжай, - поторопила его Мара, на время позабыв  о  своих  горестях;
именно этого и добивался хитроумный советник. -  Почему  же  мой  доблестный
военачальник не купил такое чудище?
   Сарик широко улыбнулся:
   - У тех носильщиков, которых  можно  купить  на  невольничьем  рынке,  не
хватит мяса на костях, чтобы они оторвали от земли эту проклятую  штуковину,
а если за шесты возьмутся бойцы из твоего почетного эскорта,  то  у  них  не
останется свободных рук для мечей. Кроме того, по словам Люджана, если  тебя
засадить в этот короб вместе с подружкой Аракаси дольше чем на час,  вы  там
передеретесь, как две цетирки.
   Мара так и ахнула  при  сравнении  с  существами,  похожими  на  кошек  и
известными исключительной драчливостью самок:
   - Люджан сказал такое?
   Сарик промолчал, и Мара заподозрила подвох.
   -  Люджан  ничего  подобного  не  мог  сказать!  -  воскликнула   она   в
негодовании. - Чего ты добиваешься своими шуточками? Хочешь  поссорить  меня
со своим кузеном?
   Сарик скрылся под маской придурковатого простофили.
   - Убирайся! - приказала ему хозяйка. - Оставь меня и пришли сюда  Камлио.
Она, может быть, и не желает принять ванну, но я-то уж  точно  хочу.  И  это
надо сделать до того, как мы окажемся в открытом  море  и  начнется  сильная
качка: тогда уже нам будет не до ванн.
   - Как будет  угодно  госпоже,  -  сказал  Сарик,  плавно  поднимаясь  для
положенного поклона.
   Когда он вышел, ничуть не пристыженный, властительница сообразила, что он
добился своей цели: от ее угнетенного состояния не осталось и следа. Да,  ей
не довелось побывать в Равнинном Городе, не довелось разделить со спутниками
радостное возбуждение, овладевающее человеком во время отплытия корабля,  но
она направлялась в такие земли, куда, насколько ей известно, не ступала  еще
нога ни одного человека из Акомы.
   Позднее, выкупавшаяся в ванне и умащенная благовониями, хотя и  одетая  в
самое простое пл