кану, если не средство достижения цели?
   Первая советница уселась на подушку, обхватив руками колени. Она  молчала
все время, пока Мара принимала ванну, которая не принесла  ни  удовольствия,
ни облегчения. Наконец  властительница  вышла  из  воды  и  с  хмурым  видом
вытерпела процедуру обтирания полотенцами.
   Одна из горничных принесла длинный домашний халат, и только тогда  Накойя
нарушила молчание:
   - Госпожа, не только на моей памяти, но и на памяти моего отца  семейство
Шиндзаваи неизменно пользовалось  всеобщим  уважением.  Прежний  властитель,
Шатаи, отец Камацу, был полководцем клана Каназаваи в те  годы,  когда  трон
Имперского Стратега занимал властитель Кеды.  Никто  и  никогда  не  слыхал,
чтобы Шиндзаваи нарушили слово или предали союзника. Их  честь  не  вызывает
сомнений.
   Мара все это знала. Когда горничная застегнула на ней халат, она почти  с
нескрываемым раздражением ответила своей бывшей няньке:
   - Но сейчас их положение вызывает серьезные сомнения.
   - Да, после неудавшихся переговоров и  Ночи  Окровавленных  Мечей  многие
затаили злобу,  -  согласилась  Накойя.  -  Большинство  пострадавших  семей
придерживаются того мнения, что не приключилось бы никакой беды, если  бы  у
самых истоков императорских затей не стояло Синее Колесо и в первую  очередь
семейство Шиндзаваи.
   Но Мара совсем не нуждалась в напоминаниях: из тех, кто потерял  близких,
многие  возлагают  вину  на  Шиндзаваи.  Связать  с  этой  семьей  свой  дом
посредством брачного союза означало для Мары сильно пополнить список врагов.
   Нет, решила Мара, когда очевидные резоны советницы мало-помалу вернули ее
из  омута  растерянности  к  способности  здраво   рассуждать.   Суть   дела
заключалась совсем в другом. Хокану  достаточно  привлекателен,  и  хотя  ее
глубочайшую привязанность к Кевину омрачали неразрешимые  противоречия,  она
никогда не обманывала себя фальшивой надеждой, что любовь может сделать мужа
из раба. Ее терзания проистекали из иной истины: она и  помыслить  не  могла
без отвращения о том, чтобы по доброй воле передать любому властителю  право
управлять ее собственной жизнью. Недолгий опыт подчинения прихотям Бантокапи
оставил  лишь  самые   омерзительные   воспоминания,   но   этим   дело   не
ограничивалось.
   Мара вздохнула и через открытый дверной проем  уставилась  в  сад.  Косые
тени пересекали дорожку между рядами кустов  акаси.  Тучные  земли,  некогда
принадлежавшие ее отцу, а до него - многочисленным  предкам,  радовали  глаз
Мары и теперь, спустя долгие годы  после  того,  как  она  унаследовала  эти
угодья. С вершины своих нынешних успехов властительница обозревала  прожитые
годы и размышляла над открывшейся ей истиной, которая  оказалась  неожиданно
простой. Долгая минута протекла, прежде чем она сказала Накойе:
   - Благодарю тебя за совет. Теперь  можешь  идти.  Когда  старая  женщина,
поклонившись, удалилась,  Мара  вновь  погрузилась  в  раздумье.  Как  много
событий в ее жизни было прямым следствием преображения скромной послушницы в
правящую госпожу! Многочисленные  обязанности,  пугающая  ответственность  и
даже постоянно подстерегающая опасность - все это оказалось вовсе  не  таким
уж страшным, как представлялось вначале. С  тех  пор  она  познала  радость,
даруемую властью, и  упоение  силой  собственного  разума,  когда  удавалось
расстроить  козни  противников  в  Большой  Игре.  Она  обрела   свободу   и
возможность следовать новым идеям. Возможно ли представить, чтобы она каждый
раз перепоручала принятие решений кому-то  другому?  Неужели  она  могла  бы
удовольствоваться  развешиванием  клеток  с  певчими  птичками,   неустанным
обновлением убранства гостиных или  устройством  чужих  браков,  как  другие
знатные  дамь!?  Иногда  женщины  прибирали  власть  к  рукам  и  добивались
замечательных результатов. Могла бы она брать пример с Изашани Ксакатекас  и
находить в тайных играх за сценой такое же удовольствие, какое  доступно  ей
сейчас, когда ей принадлежит верховная власть в Акоме?
   Мара снова вздохнула.
   В этот момент чья-то тень упала  на  перегородку,  обращенную  в  сторону
сада, и знакомый голос прогудел:
   - А я знаю, о чем ты думаешь.
   Подняв глаза, Мара увидела Кевина, наблюдавшего за ней с кривой усмешкой.
Как и всегда, он высказал свое мнение, не дожидаясь, пока его спросят:
   - Ты и так, и этак прикидываешь, на что оно будет похоже, если ты  решишь
малость  отдохнуть,  а  этому  молодому  Шиндзаваи  предоставишь  заниматься
делами.
   От изумления Мара ахнула и засмеялась:
   - Ах ты... чудище!
   Кевин единым махом пристроился рядом с ней, отбросил со лба рыжие волосы,
отросшие до вопиющей длины, и, склонившись  к  ней,  на  мгновение  замер  в
неподвижности.
   - Я прав?
   Она поцеловала его. Обаянию Хокану еще можно было как-то противиться,  но
этот буян словно дурманил ей голову.
   - Да, пропади ты пропадом... - шепнула она.
   - Могу тебе точно сказать, на что оно будет похоже.  На  глупость.  -  Он
привлек ее к себе и вернул поцелуй. - Ты любишь власть.
   - Я никогда не стремилась облачиться в мантию Акомы, - возразила она.  Ее
голос звучал настораживающе резко.
   - Я знаю, - беспечно подтвердил он, не принимая ее вызов. - Но это ничего
не доказывает. Тебя хлебом не корми, только дай покомандовать.
   Мара снизошла до улыбки:
   - Никто твоего мнения не спрашивал.
   Она не стала оспаривать его утверждение. Для Кевина это послужило  верным
признаком, что он попал  в  точку.  Успокоившись,  она  откинулась  назад  и
прильнула к его плечу. А он упрямо продолжал гнуть свою линию.
   - Твой гость - не слабак. Если уж он станет супругом,  командовать  будет
он, и если я правильно понимаю цуранские традиции, главенствовать  тебе  уже
никогда не придется. - Издевательски ухмыльнувшись, он спросил:
   - Ну, так как? Собираешься за него замуж?
   Мара возмущенно дернула его за бороду:
   - Дуралей!.. - Прежде чем он успел взвыть от такой  любовной  ласки,  она
выпустила бороду из рук и едва заметно улыбнулась. - Возможно. - Увидев, как
расширились его глаза, она поспешила добавить:
   - Политическая обстановка неблагоприятна. И  еще  осталась  парочка  дел,
которыми надо заняться вплотную.
   - Например? - поинтересовался Кевин, озабоченный не на шутку.
   Понимая,  что  за  мнимой  легкостью  его  тона  скрывается  неподдельное
беспокойство, Мара ответила коротко и неумолимо:
   - Например, расправиться с Тасайо Минванаби.

***

   Трапеза была великолепна. К мясу было подано красное вино в  кувшинах,  и
благородный напиток отливал рубиновым цветом, когда на  него  падали  стрелы
света,  проникающего  сквозь  мельчайшие  отверстия  в  колпачках   бумажных
фонариков. Для  сервировки  стола  из  буфетов  извлекли  самую  драгоценную
посуду, однако ни Мара, ни ее гость так и  не  смогли  прикончить  последний
сладкий пирожок с пряной приправой. Хокану сидел  на  подушках  в  свободной
позе, но его беспечность была несомненно напускной, когда он произнес:
   - Конечно, я понимаю.
   В тоне, которым это было сказано, невозможно было уловить  ни  удивления,
ни упрека. Однако Мара достаточно хорошо знала своего гостя,  и  от  нее  не
укрылась коротенькая пауза, которая ему понадобилась, чтобы овладеть  собой,
после того как он выслушал  ее  отказ  от  брака  с  ним  -  разумеется,  по
политическим соображениям. Для него это не стало ударом по  самолюбию  -  во
всяком случае, он не испытал  такой  жгучей  обиды,  какую  некогда  выказал
Джиро. Но отказ Мары все-таки причинил ему настоящую боль.
   Его печаль передалась и ей.
   - Поверь... - добавила она отнюдь не столь бесстрастно, как намеревалась.
- Моя душа должна быть тебе открыта.
   Хокану опустил глаза, словно рассматривал  собственные  руки,  стиснувшие
кубок. Маре вдруг - непонятно почему - захотелось потянуться  через  стол  и
сжать эти руки в своих  ладонях.  Но  этого  делать  не  следовало.  Она  не
согласилась стать его женой, но не могла вполне скрыть сожаление.
   - Я... восхищаюсь тобой сильнее, чем ты думаешь. В тебе я нахожу все, что
хотела бы видеть в отце моих детей. Но мы оба правители. Наш дом должен быть
военным лагерем... Где же мы  будем  жить?  В  этом  поместье,  в  окружении
солдат, не присягнувших тебе на верность? Или в поместье  твоего  отца,  где
солдаты не присягнули  на  верность  мне?  Скажи,  Хокану,  разве  мы  можем
потребовать, чтобы воины, принесшие клятву верности  перед  святынями  наших
семей, безоговорочно повиновались людям из другого дома?
   Он удивленно поднял брови и грустно улыбнулся:
   - Мара, я предполагал, что мы поселимся в поместье моего отца и  назначим
кого-нибудь - по твоему выбору - регентом при Айяки, чтобы вести дела Акомы,
пока твой сын не примет бразды правления. - Хокану покаянно развел руками. -
Госпожа, прости мне необдуманную самонадеянность. Мне следовало  предвидеть,
что ты отнесешься к моему предложению не так, как любая другая женщина. -  С
сухой иронией он добавил:
   - Меня всегда восхищал твой свободный дух. Превратить  тебя  в  заурядную
жену было бы все равно что запереть в клетке птицу ли. Теперь я это понял.
   Он был красив, и его глаза  завораживали,  подобно  глубокому  священному
пруду. Мара глубоко вздохнула, чтобы собраться с силами.
   - Ты исходил из собственных предположений, Хокану, но в этом нет  большой
ошибки. - Прежде чем до нее дошло, что  она  снизошла  до  оправданий,  Мара
потянулась через стол и коснулась руки Хокану. - Все эти сложности  было  бы
легко преодолеть, если бы Тасайо Минванаби не омрачал мою  жизнь,  как  меч,
нависший над головой. Если бы ты и твоя семья не были так глубоко  вовлечены
в планы императора, желающего силой  навязать  мир  Высшему  Совету...  Если
бы...
   Хокану мягко накрыл ее руку своей свободной рукой.  Теперь  на  его  лице
читалось новое чувство - не гнев, не боль, а скорее глубокий интерес.
   - Продолжай...
   - Если бы мы жили в мирной стране... - она колебалась, пытаясь  подобрать
слова, чтобы выразить мысль, во  многом  внушенную  Кевином,  -  где  закону
подчиняются и дела, и слова... где политика не поощряет убийства...
   Осекшись,  она  почувствовала,  что  его  молчание  -  это  отражение  ее
молчания. Его рука, лежавшая на ее руке, напряглась, и Маре вдруг открылось:
да ведь в нем живет тот же протест против застарелых предрассудков их  общей
родины, который исподволь назревал в ней самой.  Нить  взаимного  понимания,
протянувшаяся  между  ними  обоими,  обеспокоила   властительницу,   и   она
постаралась целиком сосредоточиться на том, что собиралась сказать:
   - Если бы мы жили в иные времена... если бы мы могли растить детей, зная,
что за каждой дверью не прячется кинжал... Вот тогда, Хокану Шиндзаваи, я не
уклонилась бы от великой  чести  стать  твоей  женой.  Во  всей  Империи  не
найдется человека, который был бы для  меня  более  желанен  как  отец  моих
будущих детей. - Она отвела взгляд, опасаясь, что не сумеет до конца сыграть
выбранную роль. - Но до тех пор пока в Совете не наступит умиротворение -  а
мы знаем, что до этого еще ох как далеко, - союз между нами мог  бы  навлечь
новые опасности на оба наши дома.
   Хокану ответил не сразу. Он погладил руку Мары, прежде чем выпустить  ее,
и хранил молчание, пока она вновь не повернулась к нему: он хотел видеть  ее
лицо.
   - Ты мудра не по годам, властительница Мара. Я не стану притворяться, что
не испытываю разочарования. Могу лишь преклоняться перед  твоей  стойкостью.
Твоя редкостная сила делает тебя еще более достойной любви.
   Мара почувствовала, что глаза у нее увлажнились.
   - Хокану, девушке из какой-то другой семьи выпадет редкостная удача.
   Хокану поклонился в благодарность за комплимент:
   - Такой девушке понадобится нечто большее,  чем  удача,  чтобы  завладеть
моим сердцем, которое отдано тебе. Но, прежде чем я отправлюсь в путь,  могу
ли я по крайней мере надеяться, что ты благосклонно относишься к  дружескому
союзу с Шиндзаваи?
   - Несомненно, -  ответила  она,  воспрянув  духом  от  того,  что  он  не
рассердился и сохранил учтивость. Она даже сама  не  сознавала,  как  ей  не
хотелось бы, чтобы неудачное сватовство настроило Хокану  против  нее.  -  Я
буду ценить союз с твоим домом как почетную привилегию.
   - Считай это подарком, - сказал Хокану. - Только ты достойна его.
   Он сделал  последний  глоток  из  кубка,  а  затем  без  суеты  и  спешки
приготовился откланяться.
   Он уже собрался встать из-за стола, но был остановлен словами Мары:
   - Если ты позволишь, я хотела бы просить тебя об одном одолжении.
   Он устремил  на  нее  испытующий  взгляд,  в  котором  не  было  и  следа
подозрения, что она может воспользоваться его слабостью - любовью к ней -  в
собственных интересах. Он лишь хотел понять ее побуждения. Мара  безошибочно
истолковала интерес Хокану, подумав  о  том,  насколько  же  они  близки  по
природе: оба знали толк в Большой Игре и обладали достаточной  волей,  чтобы
разыграть свои ставки в полной мере.
   - О чем же ты хотела просить, госпожа Мара?
   Ей было нелегко приступить к этому щекотливому делу, однако она решилась:
   - Насколько мне известно, в вашем доме часто бывает один из Всемогущих.
   Хокану кивнул; теперь его лицо не выражало ничего.
   - Да, это так.
   После мучительной паузы Мара добавила:
   - Для меня была бы  чрезвычайно  желательна  возможность  побеседовать  с
магом из Ассамблеи в неофициальной обстановке.  Если  бы  ты  смог  устроить
такую встречу, я считала бы себя твоей должницей.
   Глаза Хокану сузились, но он не полюбопытствовал, зачем ей это  нужно,  а
лишь ответил:
   - Я посмотрю, что мне удастся сделать. Затем он быстро  встал  и  отвесил
церемонный поклон, сопроводив его несколькими учтивыми  фразами.  Мара  тоже
поднялась, огорченная тем, что  настроение  душевной  близости  улетучилось.
Хокану замкнулся, и при всем желании она уже не могла читать в  его  сердце.
Когда  он  вышел,  она  долго  еще  сидела  при  свете  бумажных  фонариков,
безотчетно крутя в руках кубок и раздумывая не о последних словах гостя, а о
том, что он слишком хорошо умеет скрывать свои чувства.
   Подушки по ту сторону стола казались особенно пустыми, а наступившая ночь
- особенно темной.
   Через некоторое время  вошла  Накойя,  точно  выбрав  момент  для  своего
появления. Взглянув на хозяйку, верная советница присела рядом с ней.
   - Дочь моего сердца, ты выглядишь встревоженной.
   Мара прильнула к  старой  женщине,  как  будто  снова  почувствовав  себя
маленькой девочкой.
   - Накойя, я поступила так, как должна была  поступить:  я  отклонила  его
сватовство. Но меня одолевает печаль, для которой нет причин. Я  и  сама  не
думала, что так сильно люблю Кевина,  и  все-таки  мне  жаль,  что  пришлось
отказать Хокану.
   Накойя подняла руку и ласково погладила Мару  по  щеке,  как  делала  это
когда-то.
   - Дочка, в сердце иногда находится место не только для одного. Каждому из
этих двоих мужчин отведен там свой уголок.
   Мара вздохнула, черпая утешение в коротких минутах уюта и спокойствия,  а
потом грустно улыбнулась:
   - Ты всегда предупреждала меня, что любовь - это непроходимая чаща.  А  я
только сейчас поняла, насколько ты  права  и  до  чего  же  колючие  шипы  у
зарослей в этой чаще.

***

   Когда зазвенел гонг, Мара насторожилась и выскользнула из объятий Кевина.
Не сразу осознав, что возлюбленную  поднял  из  постели  именно  этот  звук,
которого он раньше никогда не  слышал,  Кевин  сонно  спросил,  все  еще  не
покидая спальной циновки:
   - Что это?
   Однако его голос потонул в шуме поднявшейся суматохи.  Дверь,  ведущая  в
покои Мары, широко раскрылась, и в спальню вбежали две горничных с  гребнями
и шпильками; за ними последовали другие, немедленно приступившие  к  подбору
парадных одеяний. Через  несколько  мгновений  Мару  поглотил  шумный  вихрь
бурной деятельности: хлопотливые женщины сноровисто наряжали  и  причесывали
госпожу.
   Кевин нахмурился. Грубо вырванный из упоительной прелюдии, он  сообразил,
что властительница не произнесла ни одного  слова,  которое  можно  было  бы
принять за сигнал к столь несвоевременному вторжению.
   - Что происходит? - поинтересовался он. На этот раз его  голос  прозвучал
достаточно громко, чтобы быть услышанным.
   - Прибывает Всемогущий!  -  нетерпеливо  бросила  Мара,  а  затем,  снова
обратясь к горничным, распорядилась:
   - Принесите железное ожерелье и нефритовую тиару.
   - В такой час? Утром? - удивился Кевин, поднимаясь с циновки.
   Он поднял и  набросил  на  себя  свою  серую  куртку.  Мара  вздохнула  и
отозвалась:
   - Обычно к этому часу я уже давно на ногах.
   - Ну ладно, - проворчал Кевин, как  видно  почувствовав  себя  виноватым.
Он-то сделал все от него зависящее, чтобы удержать ее в постели подольше,  и
сперва его усилия были приняты весьма благосклонно. - Приношу  извинения  за
причиненные неудобства.
   Это было сказано самым легким тоном, но он еще не пришел  в  себя,  после
того  как  она  столь  резко  его  покинула.  Мара  предоставила   горничным
позаботиться об ее шпильках и закрепить широкий пояс.
   - У Всемогущих нет времени на чьи-то капризы. - Казалось, она  собиралась
еще что-то добавить, но при втором ударе гонга ее улыбка померкла, так и  не
родившись. - Хватит разговоров! Всемогущий уже здесь!
   Горничные  с  поклоном  отступили  назад.  Их  госпожа  удовольствовалась
простой, но изящной прической, для которой хватило четырех шпилек.  Ожерелье
из редкого металла  и  нефритовая  тиара  -  этого  было  достаточно,  чтобы
Всемогущий знал: к его посещению она отнеслась со всей серьезностью.
   Надев туфельки, она направилась к двери. Ее раб привычно двинулся следом,
но властительница сразу остановила его:
   - Нет. Тебе нельзя.
   Кевин запротестовал, но Мара скомандовала:
   - Молчи! Если этот маг усмотрит в  любом  твоем  движении  хоть  малейший
намек на оскорбление для своей  особы,  он  может  потребовать  смерти  всех
живущих в этом доме, поголовно! И я буду обязана исполнить его волю, чего бы
это ни стоило. Слово Всемогущего - закон. Зная это, я не желаю  рисковать  и
требую, чтобы ты со своим несносным языком держался подальше!
   Дальнейших возражений она не допустила и поспешила  через  сад  в  другое
крыло дома. Там находилась небольшая комната в виде пятиугольника без  какой
бы то ни было мебели или рисунков, за исключением инкрустированного  ониксом
изображения птицы шетра на полу. Могло бы случиться и так, что она ни разу в
жизни не воспользовалась бы этим помещением, но в жилище каждого  властителя
непременно имелась подобная комната, или  ниша,  или  площадка  с  отчетливо
вырисованным символом на полу.  Чтобы  перенестись  во  владения  какой-либо
семьи, любому магу в Империи требовалось лишь  сосредоточить  свою  волю  на
воображаемом символе этой династии. Согласно традиции о предстоящем прибытии
мага возвещал гонг, начинающий звучать по его мысленному приказу, где бы  ни
находился в этот момент сам Всемогущий. Второй сигнал гонга означал, что маг
уже прибыл; именно это и произошло несколько минут тому назад.
   Войдя в заповедную комнату, Мара застала там  Накойю,  Кейока  и  Сарика,
которые уже стояли перед человеком сурового  вида  в  черной  хламиде.  Едва
достигнув двери, она низко поклонилась.
   - Всемогущий, не осуждай меня за то, что  я  не  успела  должным  образом
встретить тебя. Когда ты прибыл, я была еще полуодета.
   Маг склонил голову, словно давая понять,  что  эта  оплошность  не  имеет
значения.  Он  был  худощав,  среднего  роста,  и  хотя  хламида  скрадывала
очертания фигуры, что-то в его осанке казалось знакомым.
   - Благодаря посредничеству того, к кому я питаю некоторую  привязанность,
мне стало известно, что ты желаешь со мной поговорить.
   Мара сразу поняла, с кем имеет дело, стоило  ей  услышать  это