к  пришел  на
помощь  Хокану,  которому  стоило  немалого  труда   удерживать   мечущуюся,
вырывающуюся жену. Бережно,  чтобы  не  наставить  госпоже  синяков,  Люджан
принял заботу о ней  на  себя.  Хокану,  облегченно  вздохнув,  обратился  к
Инкомо:
   - Поспеши в особняк, собери служанок  Мары  и  отыщи  лекаря,  способного
приготовить сонное снадобье. Потом присмотрись к гостям. Может  понадобиться
помощь всех союзников, которые у нас остались: мы на волосок от вооруженного
столкновения.
   - Властитель Хоппара и отряд Ксакатекасов к  вашим  услугам,  -  раздался
чуть хрипловатый женский голос.
   Плотные  ряды  почетной  стражи  расступились,  пропуская  властительницу
Изашани,  одетую  в  изысканный  наряд  пурпурных  и  желтых  тонов.  Только
колдовским воздействием ее красоты и уверенной осанки, граничащим  с  чудом,
можно было объяснить, как вышло, что воины освободили ей проход.
   - А я могу побыть с Марой, - предложила она. Безошибочно угадав искреннее
сочувствие гостьи, Хокану кивнул.
   - Да простят нам боги мое недомыслие, - пробормотал он, как бы извиняясь.
- Твоей семье принадлежит наша вечная благодарность.
   С этими  словами  он  препоручил  свою  госпожу  женской  мудрости  вдовы
Ксакатекас.
   - Она не  лишилась  рассудка,  -  поспешила  утешить  его  властительница
Изашани; ее прекрасная рука умиротворяющим прикосновением легла поверх  руки
Мары. - Сон и покой восстановят ее силы,  а  время  залечит  душевную  рану.
Наберись терпения. -  Не  хуже  Хокану  понимая,  что  сейчас  ему  придется
ринуться в омут политических интриг, она сообщила:
   - Я поручила двум моим советникам как-нибудь заговорить зубы господам  из
Омекана и Инродаки. Хоппара стал во главе моего почетного эскорта; он сумеет
расставить воинов таким образом, чтобы причинить как можно больше  неудобств
другим любителям поживиться на чужой беде.
   Значит, двоих врагов можно пока выкинуть из головы. Хокану только  кивнул
в ответ. У Мары были  верные  друзья,  готовые  поддержать  ее  в  возможном
столкновении с политическими противниками Акомы. Мару любили многие.  Сердце
Хокану щемило оттого, что нельзя остаться  рядом  с  женой,  когда  она  так
истерзана горем. Он заставил себя  отвести  взгляд  от  небольшого  кортежа,
назначенного для сопровождения его исстрадавшейся  супруги  под  оберегающую
сень дома. Считаться с велениями сердца в такие минуты мог бы только глупец.
Нужно собрать волю в кулак, как  перед  смертельной  битвой:  здесь  слишком
много врагов, явившихся на церемонию прощания с Айяки  именно  затем,  чтобы
извлечь выгоду при первой же подвернувшейся возможности. Теперь уже ничем не
загладить оскорбления, нанесенного Марой Джиро. Грядет кровопролитие  -  его
не миновать; но какой же недоумок решится напасть, находясь в  самом  сердце
Акомы, когда здесь собралась чуть ли не вся ее рать, чтобы  воздать  почести
Айяки? Лишь очутившись за пределами Акомы, враги  Мары  начнут  свое  черное
дело.
   Сейчас Хокану ломал  голову  над  тем,  как  выиграть  время.  Стоит  ему
ошибиться - и Акоме конец. Мало того, угар бессмысленной  войны  не  обойдет
стороной и дом Шиндзаваи: и армия, и  казна  понесут  невосполнимые  потери.
Одним махом может быть сметено все, чего они достигли за последние три года,
отстаивая самодержавную власть императора.
   Необходимо созвать совет и подумать, что  можно  сделать  для  уменьшения
размеров бедствия. Во что бы то ни стало  надо  привлечь  на  свою  сторону,
улестить или припугнуть тех правителей, которые не состояли  в  союзе  ни  с
Марой, ни с  Джиро;  а  те,  кто  открыто  проявлял  недовольство  политикой
властительницы, пусть  дважды  подумают,  прежде  чем  бросить  вызов  Слуге
Империи.
   - Люджан,  -  позвал  Хокану  военачальника,  зычным  голосом  перекрывая
нарастающий  шум,  -  вооружи  гарнизон,  во  главе  отрядов  поставь  самых
хладнокровных офицеров. Пусть твои патрули поддерживают мир  любой  ценой  и
никому не позволяют втянуть себя в схватку.
   Высокий зеленый плюмаж офицерского шлема качнулся, подавая  Хокану  знак,
что его поняли. Улучив минутку, Хокану возблагодарил богов за  то,  что  при
выборе  приближенных  Мара  руководствовалась  прежде  всего   их   умом   и
сообразительностью. Трезвые головы были сейчас единственной надеждой Акомы.
   Подавленный всем случившимся, Хокану велел почетному эскорту отправляться
в особняк. Не будь Мара Марой, окажись она более  покорной  женой  (каковыми
становились почти все знатные дамы Империи,  воспитанные  в  духе  цуранских
традиций), у нее ни за что не хватило бы сил выдержать от  начала  до  конца
весь ритуал официальных похорон сына. Как полновластная правительница и  как
Слуга Империи, она была слишком на  виду  и  притом  лишена  даже  права  на
простую человеческую слабость, какую простили бы менее именитой матери.
   Маре, очутившейся в  самом  пекле  имперских  интриг,  поневоле  пришлось
играть навязанную роль, которая и сделала ее уязвимой.

***

   Часом позже Мара  лежала  на  циновке,  одурманенная  снадобьем,  которое
предписал ей жрец Хантукаму: он появился, словно по волшебству, именно в  ту
минуту, когда нужда в его искусстве была особенно острой.  Изашани  взяла  в
свои руки управление домом, а вездесущий Джайкен трудился за троих, пресекая
кривотолки среди слуг.
   На плечи Хокану легло тяжелое бремя:  в  одиночку  принимать  решения  от
имени Акомы. Он выслушивал  донесения  слуг  и  вассалов,  делал  записи,  с
которыми Мара могла бы ознакомиться, когда придет в  себя  и  вновь  обретет
способность заниматься делами. Он  примечал,  кто  из  гостей  встал  на  ее
сторону, а кто выказал себя врагом. У большинства хватало достоинства, чтобы
не опускаться до злословия; возможно, впрочем, что они просто  были  слишком
ошеломлены. Все предполагали, что день пройдет в спокойных  размышлениях,  а
затем Слуга Империи пригласит гостей на официальную вечернюю трапезу. Теперь
об этом не могло быть и речи, и они уже готовились  отправляться  по  домам,
возмущенные непростительной выходкой женщины, которая занимала самое высокое
место  в  Империи,  лишь  ступенькой  ниже  императорского   трона.   Немало
представителей  знатных  семейств  наведались  в  особняк,  якобы  с   целью
засвидетельствовать свое почтение; на самом же деле их  обуревало  заурядное
любопытство: надо же было поглядеть, как держится в столь тяжелую минуту эта
гордячка Акома, и уловить хоть малейший признак  того,  что  и  ее  хваленая
стойкость может дать трещину. Впрочем, их надежды не  оправдались:  Мару  им
повидать не удалось, а от Хокану все они (за  исключением  властителя  Кеда)
удостоились лишь  самых  общих  слов  формальной  благодарности.  Властитель
Хоппара и родичи Мары из клана Хадама выполняли тонкую работу: расхаживая  в
толпе  отбывающих  гостей,   они   всячески   пытались   сгладить   гнетущее
впечатление, оставшееся от всего случившегося. После беседы с кем-нибудь  из
миротворцев многие уже склонялись к тому, чтобы сменить гнев  на  милость  и
более снисходительно отнестись к убитой горем матери, не  сумевшей  удержать
себя в руках.
   Властитель Анасати, так же,  как  и  все,  не  допущенный  во  внутренние
апартаменты  дворца,  оставался  непримирим.  Он  упорно  стоял  на   своем:
нанесенное ему оскорбление непоправимо. Постыдная  сцена,  когда  Джиро  был
остановлен  у  дверей  Мары  и  бесславно  отступил  назад,  разыгралась   в
присутствии целой своры приспешников, толпившихся у него за  спиной.  Каждый
почувствовал себя лично задетым, и их  сплотило  общее  негодование.  Теперь
даже тех, кто прежде относился к Маре дружелюбно,  трудно  будет  уговорить,
чтобы они не придавали значения двери, захлопнувшейся у них перед носом... а
уж о врагах и говорить не приходится. По цуранским понятиям,  прощение  было
просто менее позорным проявлением слабости, чем капитуляция. В мгновение ока
властительница толкнула политических противников в стан смертельных врагов.
   Джиро вовсе и  не  добивался  публичных  извинений;  зато  он  постарался
собрать вокруг себя правителей, наиболее откровенно выражающих  недовольство
усилением власти императора. По общему мнению Сарика  и  Инкомо,  властитель
Анасати умышленно возводил препоны на пути к примирению,  делая  все,  чтобы
как можно больше опозорить Акому. Громкие  сетования  Джиро  достигали  ушей
каждого,  кто  находился  поблизости:  он,  дескать,  приехал  на   похороны
племянника, полагаясь  на  традиционное  перемирие,  обязательное  для  всех
участников подобных церемоний... и какого же обращения он здесь  удостоился?
Хозяйка дома набросилась на него с кулаками,  бросила  ему  в  лицо  мерзкие
обвинения и публично унизила! Любой правитель - даже если он  питал  к  Маре
сострадание и понимал причины ее безрассудного  порыва  -  не  мог  отрицать
очевидного: смертельное оскорбление действительно имело  место,  но  никаких
попыток  искупления  вины  не  последовало.  О  том,  что  после   пережитых
потрясений Мара еще слишком  слаба,  чтобы  принести  надлежащие  извинения,
догадывались многие, однако им не удалось утихомирить  Джиро:  он  не  желал
слышать никаких доводов.
   В Палате собраний дворца Акомы становилось душно; перегородки были плотно
сдвинуты, образуя непроницаемый заслон для  любопытных  взглядов.  У  дверей
стояли на страже  покрытые  шрамами  ветераны  прошлых  войн.  Они  не  были
облачены в сверкающие лаком парадные  доспехи,  но  их  походное  снаряжение
прошло проверку в былых сражениях.
   Сидя на одном из небольших возвышений, Хокану в отсутствие Мары  спокойно
опрашивал ее верных сподвижников: он хотел выслушать  их  мнения  касательно
событий прошедшего дня.
   Строго говоря, они  не  были  обязаны  повиноваться  консорту,  поскольку
присягали на верность не ему, а лишь  самой  Маре.  То,  что  они  молчаливо
признали его право командовать, красноречиво свидетельствовало: они  всецело
полагаются на его решения и полностью доверяют ему действовать так,  как  он
сочтет нужным, в интересах госпожи.  Тронутый  их  преданностью  до  глубины
души, Хокану вместе с тем встревожился,  поскольку  это  означало,  что  все
очень хорошо осознают, насколько опасно положение. Только  бы  не  оплошать,
мысленно взмолился Хокану.
   В угрюмой тишине  он  выслушал  доклады  командира  легиона  Ирриланди  и
военного советника Кейока о численности гарнизона; военачальник Люджан в это
время занимался подготовкой армии Акомы к сражению.
   - Даже если Джиро понимает, что его ждет  разгром,  у  него  нет  выбора:
честь требует, чтобы он кровью смыл публичное оскорбление. -  Старый  Кейок,
словно для пущей выразительности, стукнул костылем по полу.  -  Вряд  ли  он
удовольствуется поединком между бойцами, выставленными с обеих сторон.  Дело
может обернуться совсем скверно, если обвинения Мары услышали не только  те,
кто стоял поблизости; тогда ее  намек  на  то,  что  Джиро  нанял  тонг  для
убийства Айяки, может быть воспринято как оскорбление всему клану Ионани,  а
это означает только одно - неминуемый призыв к клану.
   После такого заявления в палате установилось  гробовое  молчание,  отчего
стали слышны даже шаги слуг, снующих поодаль в огромном зале. Раздавались  и
более громкие звуки: офицеры из разных  домов  созывали  хозяйские  семьи  к
фамильным паланкинам - господа спешили как можно  скорее  покинуть  владения
Акомы. Сидевшие на возвышении обернулись, прислушиваясь к этим возгласам,  и
обменялись понимающими взглядами: война кланов разорвет Империю в клочья.
   Не желая поддаваться столь мрачным размышлениям, заговорил Сарик:
   - Но кто же способен всерьез поверить в такую возможность? Ни  один  тонг
не разглашает имен своих нанимателей, а нам в руки почему-то попадает улика,
которая недвусмысленно указывает на причастность  Анасати  к  гибели  Айяки.
Братство Камои не совершает подобных промахов, так что поневоле задумаешься.
Я склонен подозревать, что нас умышленно наводят на ложный след.
   - След руки Джиро в этом  преступлении  слишком  очевиден,  -  согласился
Инкомо, многозначительно покачивая скрюченным пальцем. - Будь  убийцы  столь
неосмотрительны, не видать бы им богатых клиентов. А община Камои  потому  и
превзошла своим могуществом все другие тонги, что ни  один  из  ее  секретов
никогда не был раскрыт. - Он обвел  взглядом  лица  сидевших  вокруг  стола.
После... ах да, после пяти неудавшихся покушений  на  Мару  эти  закоренелые
злодеи ни с того ни с сего  позволяют  кому-то  из  своих  "обронить"  перед
смертью предмет, изобличающий Анасати? Маловероятно. Отнюдь не убедительно.
   Глаза Хокану сверкнули недобрым блеском.
   - Нужно вернуть Аракаси.
   Аракаси обладал многими талантами, и его способность разбираться в клубке
политических интриг и личных притязаний бесчисленных правителей Империи иной
раз граничила с чудом.
   - Необходимо выяснить, куда ведет этот след, бросающий тень на Джиро, ибо
за всем этим скрывается истинный убийца мальчика. -  Хокану  вздохнул.  -  А
пока что все наши предположения так предположениями и остаются. После смерти
Тасайо Минванаби кто же осмелится предпринимать какие-то шаги, чтобы  отнять
жизнь у Слуги Империи?
   Сарик хмуро поскреб подбородок.
   - Господин, тебя ослепляет любовь к жене, - не без сочувствия сказал  он.
- Простой народ, возможно, видит в ней своего кумира, но в иных  сердцах  ее
быстрое восхождение к вершинам власти порождает зависть. Многие были  бы  не
прочь  поспособствовать  скорейшему  переселению  Благодетельной  в  чертоги
Туракаму - хотя бы из-за того, что она идет наперекор традициям. И еще из-за
того, что ей присвоен ранг, о каком никто из прежних Имперских  Стратегов  и
мечтать  не  смел.  Другим  нестерпимо  видеть,  какие  знаки   благоволения
оказывает Ичиндар нашей госпоже, вот  им  и  мерещится,  будто  это  умаляет
престиж их дома или мешает воплощению их собственных честолюбивых  замыслов.
Они-то  с  радостью  предприняли  бы  любые  шаги,  чтобы  сбросить  Мару  с
пьедестала... если бы осмелились.
   С трудом сдерживая нетерпение, Хокану повторил вопрос:
   - Так все-таки кто же осмелится?
   - Из всех нас это может знать разве что  Аракаси.  -  Сарик  взглянул  на
Инкомо и, тщательно подбирая слова,  чтобы  ненароком  не  обидеть  старика,
задал другой вопрос, беспокоивший его самого:
   - Скажи, вправе  ли  мы  утверждать  наверняка,  что  не  десница  твоего
прежнего хозяина  дотянулась  к  нам  из  царства  мертвых  и  нанесла  удар
возмездия?
   Услышав эти слова, Кейок  впился  в  Инкомо  буравящим  взглядом.  Бывший
первый советник властителя Минванаби, а ныне второй советник  властительницы
Акомы на мгновение опешил, но не дрогнул и, прочистив горло, ответил:
   - Если такое намерение и существовало, я  не  был  в  него  посвящен.  Но
Тасайо был человеком скрытным и опасным. Он очень часто обдумывал и выполнял
свои планы без моего ведома. В тех случаях, когда любой другой правитель  на
его месте воспользовался бы моими услугами, Тасайо сплошь и рядом  отстранял
меня от участия в своих делах. Однажды моего прежнего господина посетил  сам
Обехан из тонга Камои. В тот раз у  меня  сложилось  впечатление,  что  этот
визит имел какое-то отношение к убийству шпионов Акомы, состоявших на службе
у Минванаби. - На худом лице Инкомо отразилось неприкрытое отвращение, - как
видно, воспоминание было не из  приятных.  -  Судя  по  всему,  сначала  они
обменивались угрозами, а потом заключили некую сделку. Но никто не расслышал
ни слова из их разговора. Могу утверждать лишь одно: за всю свою жизнь я  не
видал властителя Минванаби  в  такой  ярости,  как  в  тот  раз.  Он  просто
бесновался у всех на виду. Господину Тасайо многое можно поставить  в  вину,
но владеть собой он умел. Чего-чего, а хладнокровия ему хватало с избытком.
   Из всего услышанного Сарик сделал неутешительный вывод:
   -  Если  бывший  первый  советник  Минванаби  не  может  с   уверенностью
утверждать, что Тасайо оставил какие-то распоряжения о возмездии  -  на  тот
случай, если сам погибнет,  -  то,  по-моему,  не  стоит  тратить  время  на
догадки. Более существенно другое: по складу характера Тасайо был не из  тех
людей, которые вообще допускают возможность неудачи. Как тактик он  не  имел
себе равных. Он до самого конца  полагался  на  то,  что  сумеет  разгромить
госпожу в открытом бою. Так с какой стати  мы  будем  предполагать,  что  он
избрал окольный путь и оплатил убийство Мары, если и мысли не допускал,  что
она его переживет? Нужно повнимательнее присмотреться к врагам  Джиро.  Мара
относится к тем немногим правителям, у кого достаточно сильное войско, чтобы
самостоятельно одолеть армию Анасати. А если вспомнить, что Маре  обеспечена
поддержка императора, то каждый сообразит: раздор  между  Акомой  и  Анасати
чреват бедой для Джиро.
   -  Однако  властитель  Анасати,  похоже,  так  и  рвется  воспользоваться
случаем, который ему услужливо подсовывает  судьба  и  наш  злой  жребий,  -
возразил Хокану. - Он откровенно напрашивается на военное разрешение  спора,
но это еще не снимает с него подозрений в причастности к гибели Айяки.  Пока
жена не восстановит силы, принимать решения придется мне. Передай  гарнизону
приказ готовиться к походу. Войны не миновать; нельзя допустить,  чтобы  нас
захватили врасплох.
   Кейок обошелся без традиционных фраз, предписанных этикетом: только перед
властительницей ему полагалось  соблюдать  формальности.  Старый  воин  лишь
молча склонил голову, и этим было все сказано:  он  безоговорочно  поддержит
Хокану. Сарик - более молодой и  менее  скованный  традициями  -  поклонился
почти так же, как поклонился бы любой советник своему законному сюзерену:
   - Я подготовлю официальное объявление войны дому  Анасати.  Когда  придет
ответ от Джиро, мы выступим в поход.
   Кейок  бросил  взгляд  на  Ирриланди,  который  кивком  одобрил  грядущее
развитие событий. В Империи нападения  чаще  всего  совершались  без  всяких
уведомлений, из засады или внезапным набегом; при  этом  никто  публично  не
признавал свою ответственность за кровопролитие. Но официальная битва  между
семьями  являла  собой  церемониальное  действо,  освященное   временем.   В
назначенный час сходились на поле боя две армии, одной из которых предстояло
уйти с победой. Не было места ни просьбам о пощаде, ни снисхождению; если же
случались (крайне  редко)  исключения  из  этого  правила,  то  и  они  были
оговорены до мельчайших подробностей жестким кодексом поведения.  В  истории
сохранилась память о  битвах,  не  утихавших  много  дней  подряд;  порою  в
сражении погибали обе семьи.
   Хокану снова заговорил:
   - Я считаю нужным оповестить клан Хадама.
   Сарик поднял брови; и без того глубоко встревоженный, он пытался  понять,
что скрывается за этим предложением.
   - Ты подстрекаешь Анасати, чтобы он воззвал к клану?
   Хокану вздохнул:
   - Почему-то я чувствую...
   Прежде чем консорт успел высказать свою мысль, Кейок понял, что он имел в
виду,  и  поспешил  поддержать  его.  Вопреки  своему  обыкновению,  военный
советник перебил говорящего:
   - Джиро не воин. Полководцем у него Омело. Он достаточно хорош  на  своем
месте в роли боевого командира, но как  крупный  стратег  звезд  с  неба  не
хватает. Для Джиро призыв к клану - самое верное средство, чтобы сохранить в
целости и сохранности усадьбу и войско. И мы  тут  ни  при  чем:  раз  такой
поворот событий все равно предрешен,  значит,  нельзя  считать,  что  кто-то
кого-то "подстрекает".
   - К тому же, - добавил Инкомо, - властитель Джиро в душе  -  ученый.  Ему
претит грубость вооруженных столкновений. Он  ищет  повод  выступить  против
Мары, которую возненавидел еще в юности, но ему  больше  по  вкусу  коварные
уловки и искусно расставленные капканы. Он мастер игры в шех  -  помните  об
этом. Он будет добиваться гибели Мары обходными маневрами, а  не  с