ышанную на базаре. Он был в ударе и мог бы дать сто  очков
вперед любому бродячему лицедею.
   Но для Мары этот смех звучал укором. Она со вздохом отодвинула тарелку  и
пожелала выпить вина. В памяти снова и снова всплывали вопросы, которые  она
задала магу Фумите - и не получила ответа. Ей вспоминалась его холодность; в
какой-то  момент  властительница  даже  заподозрила,  что   новый   указ   о
пожизненном рабстве спровоцирован ее расспросами.
   Как знать - возможно, если бы она построила  ту  беседу  более  тонко,  у
Кевина еще оставалась бы надежда обрести  свободу.  Жестом  приказав  слугам
убрать со стола, Мара поспешила лечь в постель, а когда в опочивальню  вошел
Кевин, притворилась спящей. Даже ласковые прикосновения не могли отвлечь  ее
от безрадостных мыслей. Она едва удержалась, чтобы не  открыть  ему  правду.
Всю ночь она лежала без сна, пытаясь подобрать нужные слова. Но время шло, а
решение так и не находилось.
   При слабом  свете  фонаря  Мара  вглядывалась  в  профиль  Кевина.  Шрам,
оставшийся после побоища на невольничьем рынке, с годами почти  разгладился.
Во  сне   мужественное   лицо   дышало   покоем.   Устыдившись   недостойной
сентиментальности, Мара повернулась на другой бок и уставилась в  стену,  но
помимо воли тут же повернулась обратно, чтобы еще раз увидеть  его  профиль.
Закусив губу, она с трудом сдерживала рыдания.
   На рассвете ей стало  совсем  невмоготу.  Она  поднялась  раньше  Кевина,
жалкая  и  замерзшая.  Когда  он  встал,   Мара,   уже   одетая   и   слегка
приободрившаяся после утренней ванны, скрыла  свои  переживания  под  маской
деловитости.
   - У меня на сегодняшнее утро намечены важные  дела.  -  Она  отвернулась,
чтобы горничная успела наложить тени на ее припухшие веки. - Можешь пойти со
мной, можешь отправляться на базар - решай сам.
   Удивленный такой сухостью, Кевин застыл, не успев как следует потянуться.
Мара спиной почувствовала его взгляд.
   - Разумеется, я с тобой. А птицеловы пускай пока подождут.
   Мара  почувствовала,  что  Кевин  ни  за  что  не  станет  ссориться.  Ей
оставалось лишь проклинать себя за мягкотелость  -  варвар  забрал  над  ней
небывалую власть.
   Кевин встал и обнял ее за плечи.
   - Ты моя самая любимая птичка во всей Империи, - прошептал  он.  -  Такая
прекрасная, такая ласковая; от твоего голоска сердце переполняется радостью.
   Он отступил на шаг, разглядывая Мару с шутливым восхищением. У  одной  из
служанок  вырвался  неподобающий  смешок.  Если  Кевин  и  заметил  холодную
неподвижность госпожи, он приписал это боязни испортить прическу.
   Как же он сразу не понял, что на голове Мары  неспроста  сооружается  эта
вычурная прическа? Уже по одной ее высоте любой цурани  мог  бы  безошибочно
определить: женщина намерена произвести впечатление. Потребовалось множество
тонких  нефритовых  шпилек,  усеянных  бриллиантами,  чтобы   удержать   это
затейливое чудо, увенчанное тиарой из легких перьев и жемчуга.
   - Не иначе как мы отправляемся в Имперский дворец?
   Оторвав наконец взгляд от Мары, Кевин увидел рядом с воинами неприметного
Аракаси, переодетого конторщиком. Сотник, поставленный во главе эскорта, был
облачен в парадные доспехи  и  новый  плюмаж.  Его  копье  и  шлем  обвивали
шелковые ленты - он явно приготовился не к длительному маршу и уж тем  более
не к боевой схватке. Такая помпезность что-нибудь да значила.
   - Мы отправляемся к одному из высших сановников, - сухо уточнила Мара.
   Аракаси  помог  ей  зайти  в  паланкин.  Эту  обязанность   он   выполнял
безупречно, не в пример рабу, который преуспел в искусстве владения оружием,
но не отличался изысканностью манер  -  он  терялся  при  виде  сандалий  на
высоких подошвах,  многослойных  пелерин  и  накидок,  а  также  драгоценной
диадемы, которая в десятки раз превосходила стоимостью любую монаршую корону
в Королевстве Островов.
   - Ты похожа на свадебный торт, - отметил Кевин. -  Видно,  этот  сановник
важный гусь?
   Только теперь ему удалось снискать улыбку властительницы -  хотя  и  едва
заметную под густым слоем тайзовой пудры.
   -  Сам  он  считает   именно   так.   А   насколько   это   соответствует
действительности - не играет роли, если идешь к нему с прошением.
   Стараясь не помять наряд, Мара осторожно уселась на подушки.
   - Задерни полог, - обратилась она к Аракаси.
   Носильщики подняли шесты паланкина, и  Кевин,  так  ничего  и  не  поняв,
пристроился сбоку. Он решил, что Мара отгородилась занавесками от любопытных
глаз, да еще от дорожной пыли. Всю дорогу у него сохранялось  жизнерадостное
расположение духа, которое не  испортили  даже  нудные  расшаркивания  перед
охраной и привратниками. Он уже привык к тому, что в  Империи  любая  мелочь
обставлялась  долгой,  чопорной  церемонией.   Оказывается,   в   этом   был
определенный смысл. Ни к одному  чиновнику,  даже  самому  мелкому,  не  мог
попасть проситель более низкого  сословия.  Властителей  и  их  жен  не  мог
застать врасплох случайный гость. Все совершалось строго в назначенный срок,
в соответствии с иерархией, и для каждого  случая  предусматривались  особые
одежды, ритуалы и угощения.
   Вот и хранитель Имперской печати тоже был полностью готов к  приему  Мары
со свитой,  когда  его  секретарь  открыл  дверь  в  приемную.  После  ухода
предыдущего посетителя были тщательно взбиты  подушки,  заменены  подносы  с
фруктами и напитками, а сам чинуша, самодовольный толстяк в мантии с тяжелым
воротом и имперским нагрудным знаком, напустил на себя властный вид.
   Его  рот  едва  угадывался  в  складках  жира,  переходящих   в   тройной
подбородок; бегающие глазки,  как  нетрудно  было  заметить,  сразу  оценили
стоимость акомских драгоценностей. Судя по целому вороху листьев кельджира в
корзине  для  бумаг,  хранитель  печати  был  сладкоежкой.  От   постоянного
употребления тянучек из сока этого растения его зубы  и  язык  окрасились  в
оранжевый цвет.
   По причине непомерной толщины и столь же непомерного самомнения  чиновник
не утруждал себя низкими поклонами.
   В приемной стоял запах пота и старого воска, из чего Кевин заключил,  что
все ставни тут закрыты наглухо. Держа в руках ларец  с  дорожным  письменным
прибором, доверенный ему  Анасати,  мидкемиец  приготовился  к  томительному
ожиданию. Тем  временем  вельможа,  выслушивая  традиционную  приветственную
речь, успел выдвинуть ящик стола и развернуть  тянучку  из  кельджира.  Даже
самые обыденные движения  у  него  превращались  в  священнодействие.  Сунув
липкий шарик за щеку, он смачно причмокнул и снизошел до ответа.
   -  Я  в  добром  здравии.  -  Он  дважды   прокашлялся,   причем   весьма
многозначительно. - А ты, госпожа Мара... - Он пососал тянучку,  помедлил  и
договорил:
   - В добром ли ты здравии?
   Мара склонила голову.
   Вельможа переменил позу, отчего под ним жалобно  заскрипели  половицы,  и
перегнал конфету за другую щеку.
   - Что привело тебя ко мне в канцелярию, госпожа Мара?
   Кевин услышал ее приглушенный голос, но не понял ни единого слова.
   Зато хранитель вдруг перестал причмокивать. Он  снова  прокашлялся  -  на
этот раз троекратно, забарабанил пальцами по колену и  нахмурился  так,  что
брови сошлись на переносице.
   - Это... это весьма необычная просьба, госпожа Мара.
   Последовало короткое пояснение, и Кевин уловил одно  название:  Мидкемия.
Он весь обратился в слух, но разобрал  лишь  заключительную  фразу,  которую
госпожа произнесла внятно и отчетливо:
   - Таков уж мой каприз. -  Она  повела  плечом,  пустив  в  ход  всю  свою
кокетливую женственность. - Мне это было бы приятно.
   Хранитель Имперской печати заерзал на подушках, все так же хмурясь.
   Мара что-то добавила.
   - Я и сам знаю, что прохода через Бездну больше нет! - рявкнул вельможа и
впился зубами в тянучку. - Какой тебе будет прок от  моего  разрешения?  Все
это странно. Право, очень странно. - В очередной  раз  прочистив  горло,  он
повторил:
   - Весьма и весьма странно.
   Кевин поймал себя на том, что весь подался вперед. Однако ему, рабу, было
непозволительно прислушиваться к разговору господ.
   Мара снова заговорила, да так тихо, что Кевин чуть не лопнул с досады.
   Хранитель в замешательстве поскреб подбородок:
   - Есть ли у меня такое право?
   - Это записано в законе, - быстро ответила Мара и жестом подозвала к себе
Аракаси; тот остановился у нее за плечом и смиренно склонил  голову.  -  Мой
конторщик сочтет за честь дать необходимые пояснения.
   Хранитель Имперской печати расправился с  тянучкой  и  забеспокоился  еще
сильнее, но все же махнул рукой, чтобы Аракаси - которому  было  оказано  не
больше уважения,  чем  какому-нибудь  презренному  рабу,  -  зачитал  нужную
статью.
   Мастер тайного знания извлек из складок плаща какой-то  свиток,  развязал
ленту и проворно развернул документ, который оказался копией одной статьи из
свода законов. В ней говорилось, что хранитель Имперской печати имеет  право
по своему усмотрению регулировать права гильдий, а  также  облагать  налогом
ограниченный перечень мелких товаров и услуг без санкции Имперского Совета.
   -  Ну  что  ж,  -  произнес  сановник,  уселся   поудобнее   и   принялся
разворачивать следующую тянучку. - То, о чем  ты  ходатайствуешь,  бесспорно
относится к категории мелких  услуг,  какие  не  рассматриваются  в  Совете.
Однако, насколько можно судить, ни одно  должностное  лицо  моего  ранга  на
протяжении многих столетий не оказывало услуг личного свойства.
   - Высокочтимый повелитель, - осмелился заметить Аракаси, - на  протяжении
этих столетий закон оставался неизменным. - Он с поклоном отступил  назад  и
остановился рядом с Кевином, ясно показывая,  что  ему  вот-вот  потребуются
письменные принадлежности для составления документа.
   - О чем она просит? - едва слышно спросил его Кевин.
   Аракаси только метнул на мидкемийца уничтожающий  взгляд,  а  Мара  вновь
неразборчиво заговорила с чиновником. Тот еще более забеспокоился.
   Кевин заключил, что хранитель Имперской печати свято блюдет букву закона.
Таких крючкотворов в любой стране хоть пруд  пруди;  этот  уже  приготовился
отказать Маре в ее просьбе -  не  потому,  что  она  предъявляла  непомерные
требования,  а  единственно  потому,  что  ходатайство  выходило  за   рамки
привычной рутины.
   Аракаси  застыл  в  ожидании  неминуемого  отказа.  Кевин   с   напускным
равнодушием уставился в пол и шепнул, чтобы его слышал только мастер тайного
знания:
   - Подскажи Маре: пусть даст ему на лапу.
   Если что-то и выдало удивление Аракаси, так только мимолетная пауза.
   - Попробую, - выдохнул он в ответ. - Видно, у вас  в  Мидкемии  взятки  -
обычное дело.
   Кевин утвердительно прикрыл глаза:
   - Не без этого. Он как пить дать положил глаз на ее драгоценности.
   Последних его слов Аракаси уже не слышал. Он шагнул вперед и, почтительно
тронув Мару за локоть, быстро шепнул что-то ей на ухо, пока хранитель печати
в задумчивости смаковал любимое лакомство.
   Мара все схватывала на лету. Не дожидаясь, пока толстяк раскроет рот, она
заговорила:
   - Высокочтимый хранитель, я понимаю, что  мое  ходатайство  потребует  от
тебя дополнительных усилий - разумеется, в рамках закона и твоих полномочий.
Если ты любезно согласишься  пойти  мне  навстречу,  я  обязуюсь  возместить
затраты твоего драгоценного времени. Полагаю, сотня железных центориев и три
крупных изумруда хоть как-то компенсируют кропотливую работу  по  оформлению
документа.
   Хранитель Имперской печати чуть не подавился тянучкой и выпучил глаза:
   - Госпожа, ты весьма великодушна.
   Ему хотелось поскорее замять эту часть беседы: на самом-то  деле  просьба
Мары  была  сущей  безделицей.  Он  честно  предупредил,  что  проход  между
Мидкемией и Келеваном закрыт. Но  если  капризной  властительнице  пришла  в
голову какая-то блажь, не мог же он обременять  императора  и  Высший  Совет
рассмотрением ее ходатайства. Успокоив себя такими рассуждениями и  предвидя
солидный куш, сановник подозвал Аракаси.
   - Решать такие дела - моя прямая обязанность. Однако я приму ваши дары...
чтобы пожертвовать их какому-нибудь храму. - Тут он расплылся в улыбке. - По
зрелом размышлении я пришел к выводу, что  ты  правильно  истолковал  статью
закона. Подай чернила и пергамент; мы без проволочек составим договор.
   Имперские документы всегда отличались многословием. Кевин  переминался  с
ноги на ногу, маясь от духоты. Аракаси и хранитель печати занудливо, хотя  и
беззлобно спорили по поводу каждой фразы.  Рабы  приносили  то  разноцветный
воск, то горелки, то катушки лент. Прошел не один час,  прежде  чем  договор
был составлен по всей форме и скреплен  Имперской  печатью.  Потом  пришлось
ждать, пока высохнут чернила. Тем временем  одного  из  воинов  отправили  в
особняк Акомы за  сотней  монет  и  драгоценными  камнями.  В  ожидании  его
возвращения  сановник  беспрестанно  жевал  кельджир   и   с   полным   ртом
разглагольствовал об ухудшении качества крашеных перьев.  Недавно  он  купил
синий выходной камзол, который тут же рассыпался в прах.
   - После беспорядков торговцы  совсем  потеряли  совесть,  -  сетовал  он,
наблюдая, как его секретарь перевязывает свиток лентами имперских цветов.  -
Так и норовят всучить залежалый товар. Сегодня трещит по швам наша одежда, а
завтра та же участь постигнет Империю.
   - Пока на страже порядка стоит Ассамблея магов, этого можно не опасаться,
- вставил Аракаси и поспешил прибрать к рукам готовый свиток.
   После  этого  к  Кевину  вернулся  ларец,  куда  вместе   с   письменными
принадлежностями уместился  и  заветный  пергамент.  Мара  поклонилась  и  в
сопровождении свиты направилась к дверям. Не  дожидаясь  ухода  посетителей,
хранитель печати напустился на слугу:
   - Почему в коробке пусто? Или прикажешь мне самому ходить за  кельджиром?
Кругом бездельники! Красильщики халтурят, купцы  сбывают  всякую  заваль,  и
даже мои личные слуги отлынивают от дела!  Нигде  нет  порядка,  и  во  всей
Империи это никого не заботит, кроме меня!
   После посещения  Имперской  канцелярии  Мара  не  стала  задерживаться  в
Кентосани. Тем же вечером барка Акомы отбыла в  обратный  путь.  Как  обычно
бывало во время путешествий по реке, Мара не выходила  из  палубного  шатра.
Она подолгу совещалась о чем-то с Аракаси или изучала доклады, полученные от
приказчиков в Священном Городе. Все остальное время властительница задумчиво
смотрела на воду, не обращая внимания на встречные суда.
   Кевин коротал время, перешучиваясь  с  гребцами  или  обыгрывая  в  кости
свободных от караула воинов. Будучи рабом, он не имел  права  забирать  себе
выигрыш, что вполне устраивало остальных, которые твердили, что ему помогает
нечистая сила.
   Барка  прибыла  в  Сулан-Ку  без  приключений.  Сундуки  с  вещами   были
отправлены на хранение до погрузки на попутный караван, а госпожа пересела в
паланкин. Она пообедала в лучшей придорожной таверне  и  возвращалась  домой
уже в темноте; воинам приходилось освещать путь факелами.
   После короткого пребывания в Кентосани все  складывалось  таким  образом,
что Кевин ни разу не смог остаться наедине с госпожой. Поначалу он не придал
этому особого значения. Властительнице и прежде случалось уходить с  головой
в дела Акомы. Это было даже  на  руку  непокорному  мидкемийцу.  Ему  иногда
хотелось побыть в одиночестве или отвести душу в мужской компании. Но сейчас
им овладело любопытство: ведь до  сих  пор  он  так  и  не  узнал,  с  каким
прошением Мара обращалась к хранителю Имперской печати. Пергаментный свиток,
закреплявший  за  ней  какие-то  права,  хранился  под  замком  в  ларце   с
документами, который Мара взяла с собой в паланкин и поставила в ногах.
   Айяки с  радостным  воплем  бросился  Кевину  на  шею,  и  тот  не  успел
проследить, куда  делся  заветный  ларец.  Но,  видимо,  Мара  первым  делом
приказала унести его в надежное место, а уж потом стала  отчитывать  нянюшек
за то, что ребенок так поздно не спит. Когда  Кевин  спохватился,  было  уже
поздно. Носильщики быстро ушли к себе в барак, а Джайкен, как назло, куда-то
запропастился. Мара  уселась  пить  чоку  с  Накойей,  чтобы  узнать  у  нее
последние новости. Понимая, что от  Аракаси  не  добьешься  ничего  путного,
Кевин набрался терпения и стал  поджидать  госпожу  в  спальне.  Она  пришла
только через час, падая с ног от усталости.
   Как только Кевин ее обнял, ему стало  ясно:  произошло  что-то  неладное.
Улыбка Мары была вымученной, губы оставались холодными. Не успел он и  слова
сказать, как госпожа хлопнула в ладоши и приказала принести ванну. Потом они
воспарили к вершинам страсти, и Кевин забыл обо всем  на  свете.  Когда  они
спустились с небес на землю, мидкемиец почувствовал, что женщина, которую он
держит в объятиях, до сих пор  пребывает  в  странном  оцепенении.  Мысленно
вернувшись назад, он  осознал,  что  их  любовное  соединение  было  вопреки
обыкновению торопливым и однообразным; более  того,  Мара  отвечала  на  его
ласки с какой-то тайной обреченностью.
   Он высвободил руку и бережно отвел с ее лица прядь волос.
   - Что случилось?
   Мара  повернулась  на  бок,  чтобы  видеть  профиль  Кевина,  и  заученно
ответила:
   - Дорога была слишком утомительной.
   Кевин снова привлек ее к себе:
   - Ты же знаешь, как я тебя люблю.
   Она уткнулась ему в плечо и промолчала.
   - Зачем ты от меня таишься? - мягко упрекнул он. - Признайся, за  что  ты
дала взятку хранителю печати?
   Ответ Мары прозвучал с неожиданной резкостью:
   - Почему я должна тебе во всем признаваться?
   - Как это почему? - Кевин даже привстал от растерянности. - Неужели я для
тебя ничего не значу?
   - Ты очень много для меня значишь, - вырвалось у Мары. - Ты для меня все.
   - Тогда скажи, что за документ ты  получила  в  Кентосани.  Я  знаю,  это
как-то связано с Мидкемией.
   - От Аракаси ты не мог этого узнать, - заметила
   Мара с прежней резкостью в голосе.
   - Конечно нет. Я подслушал.
   Это беззастенчивое признание вызвало у нее вспышку гнева.
   - Содержание документа будет известно только мне и моему мастеру  тайного
знания. Так я решила.
   Окончательно убедившись, что у Мары есть какая-то  тайна,  которая  может
обернуться бедой для его соотечественников, Кевин проявил настойчивость:
   - Ты же сказала, я для тебя кое-что значу. Ответа не было. При свете луны
он заметил, как окаменело  лицо  Мары.  Не  догадываясь,  что  ее  раздирают
внутренние противоречия, Кевин потянулся к ней:
   - Неужели после стольких лет близости мы перестали друг  другу  доверять?
Мара, если ты чего-то боишься, зачем держать это в себе?
   Она отпрянула. У Кевина перехватило дыхание от обиды и неожиданности.
   - Чего мне бояться?
   По ее ледяному тону никак нельзя было догадаться, что  вопрос  мидкемийца
задел ее за живое. Она и вправду боялась - что Кевин забрал над ней  слишком
сильную власть, что из-за него она перестала разбираться в  своих  чувствах.
Сухо, даже враждебно она произнесла то единственное, что  могло  воздвигнуть
между ними стену:
   - Ты раб. Рабу не пристало рассуждать, боюсь я или не боюсь.
   Кевин взвился:
   - Вот как? Просто раб, что-то вроде скотины? - Покачав головой, он сделал
над собой усилие, стараясь говорить спокойно. -  А  я-то  думал,  что  после
похода в Дустари, после известной тебе ночи в Кентосани ты  увидишь  во  мне
нечто большее. - Кевина затрясло, но он собрал в кулак всю свою волю, чтобы,
совсем по-цурански, скрыть обуревавшие его чувства. - Ради тебя, госпожа,  я
убивал людей. В отличие от вас мои земляки не совершают убийства почем зря.
   У Мары защемило сердце. Чтобы не разрыдаться, она напустила на  себя  еще
большую суровость, словно рядом с ней был не возлюбленный, а заклятый враг:
   - Не заносись. Ты забываешь, что рабу, взявшему в руки оружие, полагается
смертная казнь. А ты - раб, точно