принять твое предложение только сообща и никак иначе. Когда Вайо придумал ту
хитрую уловку - найти хотя бы дальнее родство, чтобы на  законном  основании
дать нам место в гарнизоне Акомы, - мы все должны были бы уклониться от этой
чести, если бы хоть один отказался.
   Мара с удивлением взглянула на спутника и по непривычно робкому выражению
его обветренного лица догадалась об остальном:
   - Этот договор, о котором ты говоришь, существует  и  поныне.  -  Она  не
спрашивала; она утверждала.
   Люджан прокашлялся.
   - Да, существует. Но, присягнув тебе перед  священным  натами  Акомы,  мы
добавили к своему  лесному  обету  еще  одно  обязательство:  наши  желания,
потребности и честь всегда будут стоять  на  втором  месте  после  твоих.  В
составе твоей верной армии имеется наш отряд, воинов которого связывает  как
бы особое родство, и это единение мы не можем  разделить  с  другими  твоими
солдатами, какими бы высокими достоинствами они ни обладали. Это для  нас  -
знак  почетного  отличия,  каким  для  Папевайо  стала  его  черная  повязка
приговоренного.
   - Замечательно.
   Мара замолчала, опустив глаза, как будто выбирая место, куда бы поставить
ногу при следующем шаге. Однако идти стало легче:  теперь  вместо  острых  и
шатких камней под ногами была утоптанная земля; по  обе  стороны  от  дороги
росли травы и кустарники, а дальше простирались  джунгли.  Стеклянные  башни
Чаккахи исчезли из виду,  когда  путники  спустились  с  вершин;  теперь  их
заслоняли плотные высокие кроны тропических деревьев. Грозящая опасность  не
уменьшилась; наоборот, она возросла; однако Мара сумела отвлечься  от  своих
тревог и подумать о том, что открылось ей в рассказе Люджана. Она  и  раньше
понимала,  что  он  прирожденный  вождь,  что  его  глубокая  преданность  -
редкостное сокровище; но вот теперь она узнала еще  больше:  даже  достигнув
высокого поста, он держит слово, данное бывшим отщепенцам,  которых  некогда
возглавлял. А еще стоило отметить, подумала Мара, что человек, идущий  рядом
с ней, наделен  не  только  чувством  собственного  достоинства,  но  еще  и
сознанием  своей  личной  ответственности  -  более  глубоким,   чем   может
похвастаться большинство властителей в Империи. И все, что он  сделал,  все,
чего добился, он совершил без фанфар и барабанного боя, без похвальбы, а  до
сегодняшнего дня - даже без ведома своей госпожи.
   Мара взглянула на него и увидела, что на лице Люджана вновь застыла маска
цуранской непроницаемости, подобающей воину, состоящему на службе в  знатном
доме. Она была рада, что выслушала его искреннее  повествование.  Оставалось
лишь просить богов,  чтобы  они  дали  Люджану  возможность  в  полной  мере
раскрыть свои достоинства и таланты. Если они  выживут,  решила  Мара,  надо
помнить, что этот человек заслуживает более  высокой  награды,  чем  простое
признание его заслуг.
   Затем ее мысли были прерваны шорохом, который донесся из подлеска. В  это
время путники подходили к гигантским деревьям,  стволы  которых  были  столь
толстыми, что даже пятеро людей, взявшись за руки, не  без  труда  могли  бы
обхватить окружность такого великана. Когда глубокая тень раскидистой  кроны
упала на Мару и Люджана,  они  вдруг  оказались  перед  группой  чо-джайнов,
которые возникли из ниоткуда, - безмолвных, угольно-черных и нагих, если  не
считать природной  хитиновой  брони.  Передние  конечности,  заканчивающиеся
острыми режущими клешнями, были развернуты навстречу  пришельцам;  Мара  уже
знала, что именно такой наклон клешней означает готовность к бою.
   Люджан дернул Мару за руку, чтобы она  остановилась.  Вторым  безотчетным
движением, которое он едва не проделал, было толкнуть ее к  себе  за  спину,
прикрыть собой и выхватить, меч. Однако он вовремя остановил себя, тем более
что  они  уже  были  окружены.  Эти  здешние  чо-джайны  не  имели   никаких
отличительных знаков звания или ранга, подобных человеческим,  которые  были
приняты  у  их  соплеменников  в  Империи.  И  двигались  они  неестественно
беззвучно.
   Долю минуты двое людей-пришельцев и дозорные чо-джайны стояли неподвижно.
   Мара первая вышла из оцепенения. Она отвесила  глубокий  поклон,  которым
посол мог бы приветствовать чужеземную делегацию, и объявила:
   - Мы пришли с миром.
   Единственным ответом было то, что все как один дозорные  подняли  клешни,
приняв оборонительную стойку. Один из них  сделал  полшага  вперед,  но  его
лицевые пластины были лишены всякого выражения.  Эти  чо-джайны  из  Чаккахи
даже и не пытались  подражать  человеческой  мимике.  Они  могли  напасть  и
раскромсать на куски их обоих, не дав им и с места сойти;  вполне  могло  бы
случиться, что даже острый  взгляд  Люджана  не  успел  бы  уловить  сигнал,
который положит начало бойне.
   - Мы пришли с миром, - повторила она, но на этот раз ей не удалось скрыть
предательскую дрожь в голосе.
   Секунды неподвижности казались нестерпимо долгими. Маре  показалось,  что
она различила тоненький писк на фоне жужжания обычных насекомых в  джунглях.
Похожий звук  ей  доводилось  слышать  и  раньше  в  чертоге  королевы  роя,
обосновавшегося у нее в поместье. Однако этот сигнал  кончился  прежде,  чем
она уверилась, что не ошибается.
   Тогда заговорил тот, кто раньше выступил вперед; вероятно,  по  цуранским
меркам его следовало считать сотником.
   - Вы из Империи, человеческие создания. Для ваших  сородичей  мир  -  это
всего лишь прелюдия к  предательству.  Поворачивайтесь  и  уходите  -  тогда
останетесь живы.
   Мара с трудом набрала воздух.
   - Люджан, - сказала она, надеясь, что ее  тон  достаточно  убедителен,  -
разоружись. Покажи, что мы не замышляем никакого вреда,  отдай  свой  клинок
тем, кого мы хотели бы называть друзьями.
   Военачальник поднял руку, чтобы выполнить ее приказ, хотя она видела, что
ему совсем не по нутру лишаться единственной защиты, которую он  мог  бы  ей
оказать.
   Но не успел он положить ладонь  на  рукоять  меча,  как  услышал  щелчок:
чо-джайны сменили позу и подались вперед, как бы  для  нападения.  Их  глава
предупредил:
   - Только тронь свой меч, человек, и вы оба умрете.
   Кровь бросилась Люджану в лицо от гнева. Он вздернул подбородок  и  почти
закричал:
   - Тогда убейте нас! Но если вы это сделаете, когда я  собираюсь  сдаться,
значит, все вы трусы! Есть у меня меч или нет его -  какая  разница?  Первая
ваша атака - верная смерть для нас!
   Он взглянул на Мару, как бы испрашивая невысказанное разрешение.
   Его хозяйка ответила коротким кивком.
   - Разоружись, - повторила она. - Покажи, что мы друзья. Если они нападут,
значит, наша миссия попросту не  имела  смысла,  ибо  властительница  Акомы.
Слуга Империи, не имеет дел с расой убийц.
   Люджан потянулся за мечом.
   Мара наблюдала, ни жива ни  мертва  от  напряжения.  Но  вот  его  пальцы
коснулись рукояти, а потом сомкнулись на ней.
   Чо-джайны не шевелились. Возможно, тот  тоненький  писк,  который  иногда
примешивался к жужжанию и стрекотанию насекомых, означал, что патруль  таким
образом  связался  со  своей  королевой  и  получает  от  нее  указания;  но
уверенности у Мары не было. От волнения слух у нее  притупился,  да  и  стук
сердца, казалось, заглушал все другие звуки.
   - Я вытащу меч и положу его на землю, - твердо сказал Люджан. Каждое  его
движение было точно обдумано. Внешне он выглядел вполне уверенным,  но  Мара
могла видеть, как стекают по его подбородку капли пота из-под  шлема,  когда
он нарочито медленно вытащил из ножен меч, взялся за клинок левой рукой,  не
защищенной латной рукавицей, так чтобы его мирные намерения были очевидны, и
положил меч на землю острием к себе.
   Мара  увидела,  что  чо-джайны,  все  разом,  снова  подались  вперед.  В
следующий миг они нападут, невзирая на ее мирные заявления! Так громко,  как
только сумела, она воспроизвела  звуки  приветствия,  которому  научилась  у
королевы улья во владениях Акомы, - жалкая  человеческая  попытка  повторить
щелчки и потрескивания, издаваемые горлом чо-джайна.
   Внезапно чо-джайны замерли в неподвижности  -  остановленные  за  миг  до
убийства. И все-таки,  когда  меч  Люджана  уже  покоился  на  земле  и  он,
безоружный, выпрямился, их позы не стали менее угрожающими.
   Их командир тоже хранил молчание. Но зато налетел  сильный  порыв  ветра,
который растрепал прическу Мары  и  заставил  Люджана  прищурить  слезящиеся
глаза.  Сквозь  кроны  деревьев  спустился  еще  один  чо-джайн,  чье   тело
отличалось изящной обтекаемой формой и было испещрено великолепным узором из
полос. Неземная красота этого существа казалась почти опасной, а над  плотно
сложенными конечностями виднелись хрустальные крылья, которые удерживали  на
высоте кажущееся легким тело и порождали при движении штормовой ветер.
   Маг из расы чо-джайнов!
   Мара уже открыла рот, чтобы что-то воскликнуть в невольном  восторге,  но
из горла у нее не вырвалось ни единого звука.  Воздух  вокруг  нее  внезапно
наполнился странным мерцанием, и очертания чо-джайнов из передового  патруля
расплылись в бесформенную цветовую круговерть. Земля ушла из-под ног Мары, и
даже Люджана она уже не видела. Исчезли деревья, джунгли, небо; не  осталось
ничего, кроме хаоса вихрящегося света.
   Она обрела наконец голос, но ее крик прозвучал как возглас ужаса:
   - Что вы с нами делаете?
   Ответ прогремел неизвестно откуда:
   - Враги, которые сдаются, становятся пленниками!
   И после этого все чувства Мары утонули в великой приливной волне темноты.
Глава 7 ВЫЗОВ

   К Маре вернулось сознание.
   Ее  последние  воспоминания,  связанные  с  широким   простором,   пышной
растительностью  и  патрулем  чо-джайнов,  никак  не  вязались  с   нынешней
обстановкой - узкой шестиугольной камерой без окон. Стены  камеры  не  имели
никаких отличительных  особенностей;  пол  был  каменным,  а  потолок  -  из
какой-то зеркальной субстанции, которая  отражала  свет  единственного  шара
работы чо-джайнов; шар свободно висел в центре камеры  без  каких-либо  опор
или подвесок.
   Мара приподнялась на локтях, потом встала на  колени  и  обнаружила,  что
позади нее стоит Люджан.
   - Где мы? - спросила властительница Акомы.
   Военачальник, бледный от негодования, ответил:
   - Не знаю. Впрочем, где именно - это сейчас не столь  важно,  потому  что
нас содержат как врагов в городе-государстве Чаккаха.
   - Как врагов? - Мара приняла протянутую ей руку Люджана, чтобы  он  помог
ей встать. Она убедилась, что его ножны пусты; этим, по крайней мере,  можно
было объяснить его раздражение. - Значит, нас сюда забросили силой магии?
   Люджан отбросил со лба влажные  от  пота  волосы,  а  потом  по  привычке
затянул ремешок, удерживавший на месте его шлем.
   - Должно быть, магия перенесла нас из лощины. И только  магия  может  нас
отсюда освободить. Если ты осмотришься, то увидишь, что дверей здесь нет.
   Мара  быстрым  взглядом  обвела  комнату.  Гладкую  поверхность  отвесных
монолитных  стен   не   нарушал   ни   единый   контур,   который   мог   бы
свидетельствовать о наличии выхода во внешний  мир.  Недоумевая,  откуда  же
берется свежий воздух в этом помещении, властительница пришла к  заключению,
что все это целиком  и  полностью  дело  рук  чо-джайнов  и  их  колдовского
искусства.
   От этой мысли ее кинуло в дрожь.
   Ей предстоит иметь дело с существами,  которые  по  природе  своей  не  в
состоянии  понять  чувства  человека.  Холодея  от  мрачных  опасений,  Мара
напомнила себе,  что  они  с  Люджаном  угодили  во  власть  могущественного
сообщества, живущего по неведомым законам и  преследующего  неведомые  цели.
Никогда еще перед Марой не раскрывалась так  грозно  пропасть  между  нею  и
этими непостижимыми  созданиями,  чьи  "память"  и  "опыт"  простираются  на
тысячелетия и чьи решения принимаются только исходя из интересов процветания
и выживания всего улья. Мало того, в отличие от ульев в пределах Цурануани -
тех ульев, с которыми она поддерживала добрососедские отношения,  -  здешним
свободным "иностранным" чо-джайнам никогда не приходилось  сосуществовать  с
родом человеческим иначе, чем на условиях, которые они выбирали сами.  Здесь
нечего рассчитывать даже на то несовершенное понимание,  которое  постепенно
установилось между ней и королевой роя, обосновавшегося на земле Акомы.
   Люджан почувствовал, какое отчаяние овладевает его повелительницей:
   -  Госпожа,  для  нас  еще  не  все  надежды  потеряны.  Мы  в  плену   у
цивилизованных существ. Во всяком случае у них не в обычае  убивать  пленных
на месте, иначе нас прикончили бы еще на дороге.
   Мара вздохнула и не стала высказывать вслух невеселую мысль: неужели  они
заведомо осуждены как враги,  но  не  за  их  собственные  проступки,  а  за
злодеяния всех цурани, совершенные в течение столетий имперской истории?  Не
перечесть  было  случаев,  когда  самые  прекрасные  договоры   предательски
нарушались, и даже на веку самой Мары превратности  Игры  Совета  заставляли
сыновей убивать отцов и порождали раздоры между родичами в кланах. Да  и  ее
собственные руки не остались такими уж чистыми.
   Ведь ритуальное самоубийство ее первого  мужа  последовало  в  результате
изощренных козней самой Мары. А ее предательство по  отношению  к  Кевину  -
варвару, которого она любила, а потом отослала от себя против  его  желания,
утаив, что носит под сердцем его ребенка!  Прикусив  губу,  она  боролась  с
подступающими слезами; и тут ее вдруг осенило, что не  в  обычае  чо-джайнов
учиться на своих ошибках, ибо все ошибки, допущенные  предками,  хранятся  в
памяти живых. Они  представляют  собой  расу,  чье  прошлое  не  блекнет  со
временем. Для них прощение  не  становится  источником  вечного  обновления,
каким оно стало для человечества, и память о причиненном зле  может  длиться
тысячелетия!
   - Люджан!.. - Ее голос прозвучал глухо  в  странной  камере  без  окон  и
дверей. - Чего бы это нам ни стоило, мы обязаны найти способ добиться, чтобы
нас выслушали!
   Военачальник резко развернулся:
   - Что же прикажешь делать, госпожа? Разве лишь колотить кулаками по  этим
стенам?
   Мара угадывала отчаяние, которое он скрывал под показной бравадой. С  той
минуты, когда они покинули палубу "Коальтеки", вся воинская  выучка  Люджана
ни разу ему не пригодилась. В его подчинении не  было  армии.  Когда  первый
турилец  выпрыгнул   из   засады   на   дорогу,   властительница   запретила
военачальнику ее защищать. В селении Лозо  он  вытерпел  такие  оскорбления,
которые предпочел бы смыть кровью. Он был унижен, связан как  раб,  вся  его
натура   бунтовала.   В   глубине    души,    оказавшись    без    поддержки
соратников-воинов, он поневоле видел все окружающее в черном цвете.
   Люджан был смел, умен и находчив, но не обладал тем  жгучим  интересом  к
неизведанному, которым отличался Аракаси. Понимая, сколь тяжелой была сейчас
служба для ее верного офицера, властительница сочла необходимым утешить  его
как могла. Коснувшись его запястья, Мара сказала:
   - Наберись терпения,  Люджан.  Либо  близок  наш  конец,  и  тогда  ждать
осталось недолго, либо мы наконец у цели.
   - Госпожа моя, я чувствую себя таким недостойным, - вырвалось у  Люджана.
- Лучше бы тебе было взять с собой Аракаси или Сарика.
   Мара попыталась шутить:
   - Что? Выносить бесконечные  вопросы  Сарика,  когда  сами  боги  требуют
молчания? Ну, а насчет Аракаси... Ты что же, предполагаешь, что  он  мог  бы
смиренно наблюдать, как уводят Камлио? Да он бросился бы безоружным на целую
банду турильских бузотеров! Если бы, конечно, строптивица не разорвала его в
клочья на борту "Коальтеки" еще до нашей  высадки!  Нет,  я  не  думаю,  что
сейчас предпочла бы общество Сарика или Аракаси. На все воля богов. Я должна
верить, что судьба привела тебя сюда не без причины.
   Последняя фраза была произнесена весьма бодро, но за  этой  убежденностью
пряталась глубокая неуверенность. Однако ее усилия не пропали втуне:  Люджан
улыбнулся мимолетной  улыбкой  и  перестал  барабанить  пальцами  по  пустым
ножнам.
   - Госпожа, - предложил он с кривой усмешкой, - давай помолимся, чтобы  ты
оказалась права.
   Потянулись утомительно  долгие  часы.  Дневной  свет  не  просачивался  в
помещение, и невозможно было определить, то ли день еще не кончился,  то  ли
уже наступила ночь. И никакие звуки не доносились извне. Люджан мерил шагами
крошечную камеру; Мара, сидя на  полу,  безуспешно  пыталась  погрузиться  в
медитацию.  В  неторопливое  течение   благочестивых   раздумий   ежеминутно
вторгались горячечные вспышки отчаяния, тоска по детям и  тревога  за  мужа.
Она изводилась мыслями о том, что ей уже никогда не  удастся  примириться  с
Хокану. Ее терзали навязчивые страхи: вдруг она не сможет вернуться домой, а
он возьмет другую жену, и та нарожает ему сыновей, и Касума  лишится  своего
законного наследства! Вдруг Джастина убьют в отроческом возрасте? Ведь тогда
прервется род Акома! Что, если Джиро при поддержке Ассамблеи опрокинет новый
порядок  Ичиндара  и   золотой   трон   Императора   снова   превратится   в
церемониальное сиденье для безвольной куклы, которую  показывают  народу  по
большим  праздникам?  Будет  восстановлен   пост   Имперского   Стратега   и
возобновится Игра  Совета  со  всеми  ее  междоусобицами  и  кровопролитными
выяснениями отношений! И наконец, чо-джайны внутри Империи  никогда  уже  не
смогут освободиться от  ига  несправедливого  договора,  обрекающего  их  на
порабощение.
   Глаза Мары широко открылись. Ей пришла в голову новая мысль, и  сердце  у
нее забилось чаще. Может быть, здешние чо-джайны и не способны  проникнуться
сочувствием к цурани, заклятым врагам...  но  отвернутся  ли  они  от  своих
собратьев, пленников  Империи?  Необходимо  заставить  их  понять,  что  она
единственный противник Ассамблеи, обладающий  достаточно  высоким  рангом  и
влиянием, и  потому  только  на  нее  могут  уповать  чо-джайны,  живущие  в
Цурануани.
   - Мы должны добиться, чтобы нас услышали! - пробормотала Мара и принялась
расхаживать вдоль и поперек камеры в ногу с Люджаном.
   Прошло еще несколько часов. Пленники успели проголодаться; кроме того, их
мучили и другие телесные потребности, слишком долго подавляемые.
   Наконец Люджан позволил себе высказаться:
   - Наши тюремщики могли бы, по крайней мере, предусмотреть  в  этой  келье
отхожее место. Если они не оставят мне  иного  выбора,  придется  подпортить
репутацию моих воспитателей и опорожнить пузырь прямо на пол.
   Однако, прежде чем дело дошло до столь нежелательного разрешения, вспышка
яркого белого  света  ударила  по  глазам  властительницы  и  офицера.  Мара
несколько  раз  моргнула  и,  когда  зрение  восстановилось,  с   изумлением
обнаружила, что окружавшие  их  стены  бесследно  исчезли.  Она  не  уловила
момента, когда это произошло, но, так  или  иначе,  она  уже  не  находилась
взаперти. Уж не была ли  их  тюрьма  ловко  выстроенной  иллюзией,  невольно
подумалось  Маре.  Дневной  свет  падал  через  высокий  прозрачный   купол,
приобретая нежно-пурпурный оттенок. Они с Люджаном стояли на  узорном  полу,
плитки которого были вырезаны из стекла или драгоценных камней и  уложены  с
ошеломляющим искусством. По сравнению  с  этим  чудом  мозаичные  картины  в
Тронном зале императорского дворца в  Цурануани  выглядели  как  беспомощные
детские каракули. Она могла долго стоять и любоваться красотой,  открывшейся
взору, но двойная колонна стражи, состоящей из воинов чо-джайнов, не дала ей
такой возможности. Тычком в  спину  ей  подали  знак,  что  нужно  двигаться
вперед.
   Мара растерянно оглянулась в поисках Люджана. Его  не  было  с  ней!  Как
видно, его куда-то увели, когда она засмотрелась  на  узоры.  От  повторного
тычка она едва не упала, но удержалась на ногах. Впереди колонны воинов  она
увидела  чо-джайна  с  желтыми  метками  на  хитиновом