ядела  круг  юных  лиц,  освещенных  светом  лампы,  и
наконец высмотрела седую голову Юкаты; как она и  предполагала,  жена  вождя
уже собиралась уходить.
   - Подожди, госпожа Юката, - окликнула ее  Мара,  назвав  пожилую  женщину
так, как у цурани принято обращаться к особе высокого  ранга.  -  Я  еще  не
поблагодарила тебя за то, что ты вызволила меня из загона для  скота,  и  не
имела возможности объяснить твоим землякам, почему я здесь.
   - Благодарности не  обязательны,  госпожа  Мара,  -  откликнулась  Юката,
обернувшись. Самая  юная  из  присутствующих  девушек  посторонилась,  чтобы
освободить  проход  для  пожилой  жены  вождя,  которая  остановилась  перед
табуретом Мары. - Мы не варвары, какими нас считают  цурани.  Я  женщина;  я
рожала детей и видела, как  они  умирают,  мне  легко  понять,  почему  наши
мужчины до сих пор ненавидят твоих соотечественников. А почему ты  здесь,  -
это ты сможешь объяснить нашему верховному вождю в Дарабалди.
   - Если меня согласятся выслушать, - с горечью заметила Мара.  -  У  ваших
мужчин, согласись, терпение иссякает быстро.
   Юката засмеялась:
   - Тебя выслушают.  -  Она  похлопала  цуранскую  властительницу  по  руке
загрубелой, но легкой ладонью. - Я знаю  жену  верховного  вождя.  Ее  зовут
Мирана, и мы с ней росли в одной деревне до того набега, когда нас похитили.
Она упряма и достаточно речиста, чтобы сломать  волю  любого  мужчины,  даже
такого чурбана, как ее муж. Она позаботится, чтобы тебя выслушали,  а  иначе
станет высмеивать его мужские достоинства до тех пор, пока  эти  достоинства
не усохнут от позора.
   Мара слушала с нарастающим удивлением.
   - Ты так спокойно говоришь о набегах, которые оторвали  тебя  от  дома  и
семьи! - воскликнула она. - И ты не боишься, что ваши мужья поколотят вас за
столь неуважительные отзывы?
   Слова Мары породили целый вихрь вопросов и возгласов среди юных  девушек.
Юката перевела сказанное. Это вызвало новую волну смешков, которая улеглась,
когда жена вождя заговорила снова.
   - Набеги с похищением женщин - это... обычай в наших краях, госпожа Мара.
Он берет начало от тех времен, когда женщин было еще меньше, чем  сейчас,  и
положение мужчины определялось тем, в каком возрасте он  сумел  добыть  себе
жену. В наши дни похищение происходит  без  кровопролития.  Много  воплей  и
шума, погоня с жуткими проклятиями и угрозами... но это  так,  для  виду.  В
старину набеги совершались по-другому: завязывались кровопролитные стычки  и
люди погибали. А теперь доблесть  мужчины  измеряется  тем,  как  далеко  от
собственного жилища он добудет себе супругу и сколь рьяно  защищают  невесту
ее односельчане. Этот дом для незамужних девушек находится  в  самом  центре
селения под надежной защитой наших  укреплений.  Но  заметь,  сюда  приходят
поселиться только те девушки, которые достигли брачного возраста и не  прочь
обзавестись супругом.
   Мара снова обвела взглядом юные лица, гладкие и еще не отмеченные печатью
прожитых лет:
   - Так что же, вы все хотите, чтобы вас захватили чужаки?
   За девушек ответила Юката:
   - Эти малышки наблюдают за парнями, которые наведываются к нам в  селение
и присматривают себе невесту. - Она улыбнулась. - Если девушка считает,  что
юноша недостаточно привлекателен,  то  она  будет  вопить  не  понарошку,  а
всерьез, и тогда мужчины - отцы девушек на выданье -  прогонят  отвергнутого
претендента. Но какая из  девушек  захочет  остаться  обойденной  вниманием,
когда сюда явятся обнаженные воины: по обычаю, они должны  сбросить  одежду,
отправляясь в набег. Девушка,  на  которую  никто  не  позарился,  считается
уродливой или запятнанной, и единственный способ выйти замуж, который у  нее
остается, - это дождаться, пока  два  ухажера  придут  за  одной  и  той  же
невестой, броситься сзади на спину того из них, который потерпит  поражение,
и доехать до дому у него на закорках - так, чтобы он ее не сбросил!
   Мара только  головой  покачала,  услышав  о  столь  странном  обычае.  Ей
понадобится многое узнать, если она хочет договориться со здешними властями,
чтобы они пришли ей на помощь.
   Юката добавила:
   - Уже поздно, а рано утром вы отправитесь в дорогу. Я предлагаю вот  что:
пусть  девушки  покажут  тебе  свободную  спальную  циновку,  и   постарайся
отдохнуть.
   - Благодарю тебя, госпожа Юката. - Мара наклонила голову  с  неподдельным
уважением  и  позволила  девушкам  проводить  ее  в   маленькое   помещение,
отделенное занавесками от общего  зала  и  служившее  спальней  для  здешних
обитательниц. Пол был устлан шкурами. В свете  масляной  лампы-ночника  Мара
увидела Камлио. Та спала, повернувшись на бок.  Испытав  немалое  облегчение
оттого, что прекрасная куртизанка цела и  невредима,  Мара  жестом  показала
турильской девушке, задержавшейся у входа,  что  от  той  больше  ничего  не
требуется. Потом, благодарная судьбе хотя бы за  эту  милость,  она  стянула
свое перепачканное платье. Оставшись только  в  нижней  сорочке  из  тонкого
шелка, она заползла под шкуры и  протянула  руку,  чтобы  прикрутить  фитиль
лампы.
   - Госпожа!.. - Открытые глаза Камлио смотрели на властительницу  в  упор.
Она и не думала спать, а просто до сих пор притворялась. - Госпожа Мара, что
с нами будет?
   Отказавшись от намерения погасить лампу, Мара  внимательно  вгляделась  в
лицо девушки, которая пожирала ее глазами, похожими на  светлые  драгоценные
камни. Да, не приходилось удивляться, что Аракаси потерял  голову  от  такой
красоты! С этой кожей цвета сливок, с  этими  длинными  солнечными  волосами
Камлио была способна свести с ума любого мужчину. Но при всем желании как-то
ее подбодрить и успокоить Мара понимала, что лгать не имеет смысла. Если  уж
ее Мастер тайного знания расчувствовался от прелести этой куртизанки, то что
может  выкинуть  турильский  горец  -  при  том  что  у  его  народа  веками
соблюдается обычай добывать себе жен в набегах?
   - Не знаю, Камлио.
   Как ни старалась властительница Акомы скрыть  собственную  неуверенность,
ей это не удалось.
   Тонкие пальцы бывшей куртизанки вцепились в мех шкуры-покрывала.
   - Я не хочу оставаться среди этих людей!
   Когда раньше речь заходила о ее  личных  желаниях,  она  всегда  смущенно
отводила глаза. Сейчас - впервые за все время - этого не произошло.
   - Тогда чего бы ты хотела? - Мара не упустила случая поговорить по душам,
раз уж общая беда предоставила такую возможность. - Ты слишком умна, Камлио,
чтобы оставаться  у  меня  в  служанках,  но  слишком  необразованна,  чтобы
претендовать на более ответственную должность.  Так  чем  же  ты  хотела  бы
заняться?
   Зеленые глаза Камлио вспыхнули.
   - Я могу научиться. Другие же смогли у тебя на службе подняться до  более
высокого ранга, хотя и не были рождены для этого.  -  Она  прикусила  полную
губу и почти сразу, словно стряхнув сковывающее ее напряжение и сломив некий
внутренний барьер, решилась заговорить:
   - Аракаси... Почему он так настаивал  на  том,  чтобы  выкупить  меня  на
свободу? Почему ты исполнила его просьбу, если не собиралась  оставить  меня
для него?
   Мара  на  мгновение  прикрыла  глаза.  Она  слишком  устала   для   таких
разговоров! Одно неверное слово, один  уклончивый  ответ  -  и  под  угрозой
окажется все, в чем ее Мастер видел свое счастье. Самая правильная тактика -
это честность, но как найти единственно точные слова? У Мары ломило виски, и
казалось, что ноет каждая клеточка тела; непослушные  мускулы  болели  после
тяжелого перехода... И властительница Акомы приняла решение.  Все  равно  ей
никогда  не  подняться  до  высот  тактичности,  которыми  славится  госпожа
Изашани. Вполне достаточно будет и прямоты,  позаимствованной  у  Кевина  из
Занна.
   - Аракаси вспомнил свою семью: его близкие тоже были обречены  на  жалкое
существование... и им тоже не было дано узнать, что такое любовь.
   Глаза у Камлио расширились.
   - Какую семью? Он говорил, что вся его семья - это ты и вся его  честь  -
это тоже ты.
   Мара поняла, как много значит такое признание.
   - Может быть, я и стала его  семьей  и  честью.  Но  Аракаси  был  рожден
женщиной из круга Зыбкой Жизни, и хозяина у него  не  имелось.  Он  не  знал
имени своего отца, а его единственную сестру убил мерзкий сластолюбец.
   Куртизанка молча обдумывала услышанное.
   Наблюдая за ней и опасаясь, как бы не сказать лишнего, Мара уже не  могла
остановиться:
   - Он хочет освободить тебя от прошлого, Камлио. Я достаточно  хорошо  его
знаю, чтобы поручиться: он никогда не попросит тебя ни о  чем,  кроме  того,
что ты согласишься дать ему по доброй воле.
   - И ты тоже  так  любишь  своего  мужа?  -  В  вопросе  слышался  оттенок
сомнения, как будто она не могла поверить в существование подобных отношений
между мужчиной и женщиной.
   - Да, и я тоже.
   Мара помолчала.  Больше  всего  ей  сейчас  хотелось  уронить  голову  на
циновку, закрыть глаза и забыть обо всем в спасительном бесчувствии сна.
   Но Камлио хотела не этого. Беспокойно теребя край шкуры, она вдруг  резко
переменила предмет разговора:
   - Госпожа, не оставляй меня среди этих турильцев, умоляю тебя! Если  меня
заставят стать женой здешнего дикаря, я так никогда и не  узнаю,  кто  же  я
такая на самом деле. Мне так  и  не  доведется  понять  смысл  той  свободы,
которую ты мне подарила.
   - Не бойся, Камлио, - сказала Мара, чувствуя,  что  проигрывает  сражение
против неимоверной усталости. - Если я вообще смогу покинуть эту  страну,  я
уведу с собой и тебя, и всех моих людей.
   И Камлио, словно вполне доверившись  этому  обещанию,  протянула  руку  и
погасила ночник. После этого Мара заснула  крепким  сном  без  сновидений  в
маленькой спальне, где пахло горными травами.
   В преддверии утра девушки помогли властительнице Маре  и  ее  прислужнице
принять теплую ванну; за этим  последовал  завтрак,  состоявший  из  свежего
хлеба и квердидрового сыра. Камлио выглядела бледной, но  собранной.  Однако
Мара уловила в ней какую-то необычную хрупкость,  которую  приписала  скорей
беспокойству, чем унынию.  За  стенами  хижины,  на  площади,  царило  явное
оживление - оттуда доносились крики и смех,  но  Мара  не  могла  распознать
причину этой сумятицы: через полупрозрачную промасленную кожу, которой  были
затянуты окна, ничего  не  было  видно.  Когда  она  попыталась  расспросить
окружающих, ответом ей были лишь непонимающие взгляды. Без  Юкаты  пленницам
ничего больше не оставалось, кроме как продолжать трапезу, пока  горцы-воины
не подошли к дверям хижины и не потребовали, чтобы обе женщины-цурани  вышли
на улицу.
   Камлио побелела. Мара ободряющим жестом коснулась ее руки,  затем  высоко
вздернула подбородок и шагнула за порог.
   У крыльца ожидала повозка с высокими бортами, сплетенными из ивовой лозы;
в повозку были запряжены две квердидры и упрямый ослик. Его серая шкура была
испещрена  пятнами  от  плевков  злобных  шестиногих  тварей,  и  он  тщетно
принимался лягаться в ответ. Квердидры  моргали  своими  не  правдоподобными
ресницами и морщили губы, словно улыбаясь.
   К повозке были привязаны воины Мары.  Несмотря  на  ночь,  проведенную  в
загоне для скота, от них не пахло навозом. И одежда их, и они сами выглядели
чистыми, хотя и промокшими  насквозь.  Когда  Люджан  увидел  свою  хозяйку,
спускающуюся с крыльца,  он  вспыхнул  от  радости;  Сарик  сдержал  улыбку.
Обрадованная видом своих воинов, Мара  перевела  взгляд  дальше  и  обратила
внимание на то,  что  турильские  конвоиры,  с  важным  видом  расхаживающие
вокруг, поглядывают на  ее  безоружную  и  связанную  свиту  едва  ли  не  с
уважением, о котором вчера не было и речи.
   Хотя Мара и заподозрила, что эти  перемены  каким-то  образом  связаны  с
кутерьмой, шум которой она слышала, у нее не было возможности у кого-либо об
этом спросить. Кругом толпились турильские воины;  обеих  женщин  перекинули
через грубый деревянный задок на дно  повозки,  устланное  соломой.  Высокие
борта были сплетены  так  плотно,  что  Мара  не  могла  ничего  сквозь  них
разглядеть. Воины крепко  зашнуровали  полотнища  заднего  полога.  Пленницы
почувствовали толчок, когда возница взобрался на козлы  и  натянул  поводья.
Потом заскрипели борта и колеса: возница подбодрил упряжку ударами стрекала,
и экипаж тронулся с места.
   Тройка, составленная из осла  и  двух  квердидр,  тянула  плохо.  Повозка
виляла и то и дело съезжала с колеи, а солома пахла скотом:  как  видно,  ее
взяли, не особо приглядываясь и принюхиваясь, из чьего-то хлева.
   Камлио выглядела совсем больной от страха, и Мара попросила  ее  лечь  на
солому. Она предложила девушке свой плащ  для  защиты  от  холодного  ветра,
налетавшего с вершин.
   - Я не брошу тебя, Камлио, - заверила она спутницу. - Ты  не  затем  сюда
явилась, чтобы стать женой какого-нибудь турильского невежи.
   Но и сама Мара не могла спокойно сидеть  на  месте.  Она  прислонилась  к
борту, который был ближе к Люджану, и  пожелала  узнать,  каким  образом  ее
воины так промокли.
   Как и раньше, турильскую охрану ни в малой степени не заботили  разговоры
пленников между собой. Никто не запрещал Люджану подойти  вплотную  к  борту
повозки и отвечать на вопросы госпожи.
   - Мы им так и сказали: нам-то наплевать, что от нас будет нести  навозом,
когда мы войдем в вашу столицу... - ответил  военачальник  Акомы,  с  трудом
подавляя желание рассмеяться. - Тогда они посовещались и разрешили  нам  под
охраной дойти до реки и выкупаться. - Тут уж он не сдержался  и  прыснул  от
смеха. - Конечно, наши доспехи и одежда были грязными, поэтому мы разделись,
чтобы  их  тоже  отмыть  и  почистить.  Это  вызвало  у  горцев  страшнейший
переполох. Лайапа объяснил это тем, что они обнажаются только для  сражения.
Затем они начали тыкать в нас пальцами и бурно обмениваться мнениями.  Потом
кто-то на очень плохом  цурани  выкрикнул,  что  нас  неинтересно  дразнить,
поскольку мы все равно не способны понимать их язвительные насмешки...
   Люджан запнулся и замолчал.
   Мара прижалась щекой к поскрипывающему плетеному борту.
   - Продолжай.
   Люджан откашлялся. Было очевидно, что его что-то очень забавляет и он изо
всех сил старается сохранять видимую невозмутимость.
   - На вызов ответил Сарик: он крикнул  Лайапе,  чтобы  тот  переводил  все
слово в слово, какими бы мерзкими или непристойными ни  были  эти  слова.  -
Повозку  тряхнуло  на  особенно  крутой  рытвине,  и  Люджан  прервал   свое
повествование - вероятно, затем, чтобы перепрыгнуть через яму. - Ну вот, тут
уж действительно пошло веселье. Эти турильцы  изощрялись  в  предположениях,
как именно мы получили свои боевые отметины на теле. Если их послушать,  так
лучшие воины нашей страны нанимают  специально  обученных  женщин  из  круга
Зыбкой Жизни, чтобы те как следует разодрали им кожу ногтями.  Или,  скажем,
все наши сестры валяются в постели с  собаками  и  джайгами,  а  мы  яростно
царапаемся между собой да еще соревнуемся, у кого  будет  самый  устрашающий
вид.
   Люджан снова замолчал, на этот раз заметно нахмурившись. Мара вцепилась в
прутья борта с такой силой, что побелели костяшки  пальцев.  Оскорбления,  о
которых  упоминал  Люджан,  были  достаточно  нестерпимыми,  чтобы   мужчина
воспылал  жаждой  мести.  Более  того,   властительница   сомневалась,   что
военачальник пересказал ей худшие из образцов злоречия. Борясь с  горечью  и
гневом на себя за то, что по ее милости столь  доблестные  воины  угодили  в
такой скверный переплет, она хрипло проговорила:
   - Должно быть, выдержать все это было мучительно.
   - Ну, не так уж мучительно. - В голосе Люджана зазвучала твердость  стали
варварского мира. - И я,  и  другие...  мы  все  взяли  пример  с  Папевайо,
госпожа.
   Мара прикрыла глаза, с болью вспомнив об отважном Вайо, который много раз
спасал ее от верной гибели. Однажды ему пришлось  ради  Мары  отказаться  от
почетной смерти на острие своего меча и - снова ради Мары -  до  конца  дней
носить черную повязку осужденного на казнь, видя в этой метке позора  символ
триумфа, который могли оценить лишь сама властительница  и  те,  кто  о  нем
знал. В конце концов он умер, спасая ее жизнь, в схватке с  врагом  из  дома
Минванаби.
   На очередном ухабе повозка опять резко накренилась, и Мара  вырвалась  из
плена воспоминаний. Она надеялась, что этих воинов - лучших, достойнейших из
ее личной охраны - не ожидает такой же безвременный конец. Старый Кейок,  ее
военный советник, успел убедить ее, что -  вопреки  традиционным  воззрениям
цурани - на долю доблестного воина может выпасть и не менее славная кончина,
чем смерть в бою на чужой земле.
   - Продолжай, - снова приказала она, стараясь, чтобы не дрогнул голос.
   Она  не  видела  своего  военачальника,  но  вполне  ясно  представила  в
воображении, как он пожал плечами.
   - Госпожа, тут нечего  больше  рассказывать.  Твои  воины  условились  не
обижаться на пустую болтовню турильцев, просто не обращать  внимания  на  их
слова. И горцев это, кажется, удивило. Они  стали  осыпать  нас  упреками  и
спрашивали, почему это мы не кидаемся на защиту своей чести. Ну, а  Ванамани
взял и крикнул в ответ, что мы - это твоя честь, госпожа. И слышим  мы  лишь
твои слова или слова твоих врагов. Тут в разговор вмешался Сарик и  добавил,
что для нас турильцы не враги, а чужестранцы, и поэтому их слова для нас  не
имеют никакого смысла - так же, как  вой  ветра  над  скалами.  -  Последнее
высказывание Люджан передал с лукавой ухмылкой.  -  И  знаешь,  тогда  горцы
перестали  нас  дразнить.  Я  думаю,  на  них  произвела  впечатление   наша
преданность и еще то, что мы не попались на наживку, хотя  женщина,  которой
мы служим, сейчас нас не видит и сама находится в положении пленницы. Лайапа
сказал, что во время войн многие цурани, не выдержав насмешек,  бросались  в
бессмысленные атаки и становились легкой добычей для отрядов горцев, до того
сидевших в засадах.
   -  Люджан,  -  сказала  Мара  голосом,  дрожащим  от   переполнявшей   ее
благодарности, - все  твои  воины  заслуживают  награды  за  свою  доблесть.
Передай им эти мои слова.
   Да, каждый из них проявил великую твердость, выходящую  далеко  за  рамки
служебного долга и за рамки цуранских понятий, ставящих честь превыше жизни.
Каждый из них отдал свою личную честь в ее руки. Мара уткнулась  взглядом  в
собственные  ладони  с  красными  отметинами  от  прутьев,  за  которые  она
цеплялась. Она молилась богам  о  том,  чтобы  они  позволили  ей  оказаться
достойной такого доверия.

Глава 5
СОВЕТ

   Медленно тянулись часы.
   Для Мары, запертой в тесном  пространстве  плетеной  повозки  и  открытой
капризам всех ветров и солнца, которое то выглядывало, то  вновь  скрывалось
за  нависшими  над  плато  облаками,  сейчас  важнее  всего  было  сохранить
спокойствие. Но  неопределенность  положения  и  шумные  выкрики  турильских
воинов, охранявших повозку, только усиливали раздражение. Чтобы убить время,
она попросила Лайапу рассказать ей о землях, где пролегал  их  путь,  однако
рассказывать было, по сути, не о чем. Ни сел, ни  городков,  лишь  несколько
деревушек, прилепившихся к каменистым  склонам  в  зарослях  кустарника,  до
последнего листика обглоданного скотом. Вдали,  за  пурпурными  холмами,  на
горизонте вырисовывались более высокие горы со скалистыми вершинами  -  там,
где их не скрывали облака. Про Дарабалди - город, где собирался Высший Совет
вождей, - Лайапа сказал только, что располагается он в  предгорьях  большого
хребта. Тогда Мара пожелала узнать, долго ли еще добираться, но  ответом  на
расспросы Лайапы стали лишь непристойные шуточки и грубый  хохот  конвоиров.
Так ничего и не добившись, доведенная до  белого  каления  Мара  нашла  себе
другое занятие: она стала обучать Камлио  успокаивающим  приемам  медитации,
которые усвоила в бытность свою храмовой послушницей.
   Только б