много  часов,  ибо  их
дома принимали участие в пополнении гарнизонов для весенней кампании  против
варваров, населяющих мир за магическим коридором - Мидкемию. Наступил третий
год войны; рассказы о богатствах  Мидкемии  побудили  несколько  политически
нейтральных домов присоединиться к Военному Альянсу.  Такие  перемены  резко
обострили противостояние Партии Войны и консервативной Имперской Партии;
   Борьба за влияние в Высшем Совете день  ото  дня  становилась  все  более
ожесточенной. Властитель Минванаби был подлинным столпом  Партии  Войны,  во
главе которой стоял Имперский Стратег,  тогда  как  властитель  Анасати  был
центральной фигурой в Имперской Партии, а  это  положение  считалось  весьма
престижным,  поскольку  его  мог  достигнуть  лишь  вельможа,  связанный   с
Императором узами кровного родства.
   Не обученный хорошим манерам, которые  отличали  его  имперских  родичей,
Бантокапи швырнул бумаги жене:
   - Что, по-твоему, я должен со всем этим делать?
   - Супруг мой, это ежемесячные домашние расчеты,  бюджет  на  три  месяца,
донесения от управляющих твоими имениями и описи  тамошнего  имущества...  -
Опустив глаза, она посмотрела, какие документы рассыпаны вокруг ее  лодыжек.
- Ах да, и еще планы заказов на шкуры нидр на следующий год.
   - Но я-то почему должен с этим возиться? - Ее муж в сердцах простер  руки
к небесам.
   Бантокапи получил именно такое воспитание, какое подобало  третьему  сыну
знатного вельможи. Предполагалось, что он станет  профессиональным  военным,
вроде Кейока или Папевайо, или же возьмет в жены дочь какого-нибудь богатого
купца, стремящегося породниться с могущественным домом. Но теперь, когда  он
занял Столь высокое положение, стало  очевидно,  что  к  управлению  большим
домом он не готов.
   С большим терпением Мара постаралась собрать рассыпанные документы.
   -  Ты  должен  прочесть  эти  донесения.  Утвердить  их,  отвергнуть  или
исправить, а потом вернуть тому служащему, который их прислал.
   - А Джайкен на что у нас?
   - Он сможет дать тебе разумный совет, Банто.
   У Мары снова шевельнулась надежда, что ей представится возможность  снять
с плеч мужа какую-то часть ответственности, но он только проговорил:
   - Прекрасно. После того как  я  поем,  пусть  Джайкен  зайдет  ко  мне  в
кабинет.
   Не добавив ни слова, он забрал у жены документы и вышел.
   Мара подозвала посыльного:
   - Найди Джайкена.
   Хадонра явился, слегка запыхавшись и с пятнами чернил на руках. Насколько
Мара могла понять, посыльный отыскал его во флигеле для  писцов,  в  дальнем
конце дома. Когда он выпрямился После поклона, Мара сообщила ему:
   - Джайкен, нашему властителю требуется твой совет при рассмотрении многих
хозяйственных документов. Пожалуйста,  зайди  к  нему,  после  того  как  он
выкупается и поест.
   Джайкен принялся стирать с  пальца  чернильное  пятно.  Было  видно,  что
перспектива  поработать  в   обществе   Бантокапи   не   вызывает   у   него
воодушевления. Тем не менее он ответил:
   - Хорошо, госпожа.
   С добродушным юмором Мара наблюдала за ним.
   - Наш господин - новичок в коммерции, Джайкен. Вероятно,  было  бы  лучше
всего, если бы ты разбирал каждый документ медленно и очень подробно.
   Выражение лица Джайкена не изменилось, но в его глазах, казалось, зажегся
свет:
   - Да, госпожа.
   Теперь и Мара слегка улыбнулась:
   - Потрать на это столько  времени,  сколько  будет  нужно.  Я  думаю,  ты
сумеешь найти достаточно тем  для  обсуждения  в  течение  всего  вечера  и,
возможно, даже части ночи.
   - Конечно, госпожа. - Энтузиазм Джайкена набирал силу. - Я прикажу, чтобы
никто нас не беспокоил, пока господину Бантокапи требуется моя помощь.
   Джайкен всегда отличался умением схватывать мысль на  лету.  Мара  весьма
ценила это его свойство, но сейчас ничем не выразила своих чувств:
   -  Правильно,  Джайкен.  Поскольку   властитель   проявляет   интерес   к
хозяйственным делам, прихвати с собой  любые  документы,  которые,  на  твой
взгляд, могут понадобиться.
   С плохо скрытым восторгом Джайкен отчеканил:
   - Слушаюсь, госпожа!
   - Это все, - подвела итог Мара.
   Мановением руки отпустив хадонру,  она  несколько  Мгновений  постояла  в
задумчивости, стараясь припомнить, к каким бы еще  делам  привлечь  внимание
мужа. Но страх не отпускал ее ни на минуту. Она выбрала опасный путь:  стоит
оступиться хоть раз - и не будет ни закона, ни человека, который  сможет  ее
защитить.
   Отрешившись от всего, она закрыла глаза и, как ей показалось, долго-долго
перебирала в памяти заветы сестер Лашимы.

***

   Мара  вздрогнула,  услышав  удар  тяжелой  руки  Бантокапи   по   чьей-то
незащищенной плоти. Завтра еще один раб будет щеголять синяком или  подбитым
глазом.  Внутренне  собравшись  в  ожидании  неминуемого  скандала,  она  не
удивилась, когда Бантокапи, не постучав, откатил дверную створку и  ворвался
в комнату в полной боевой амуниции. Даже не  пребывая  во  гневе,  он  редко
соблюдал правила учтивости, на которую она имела право по своему рангу.
   - Мара!.. - заорал он.
   Его ярость готова была перелиться через край. Мара  мысленно  разразилась
проклятием, потому что, не сняв подкованных сандалий, он во  второй  раз  за
неделю  оставил  щербины  на  полу  ее  покоев.  К  счастью,  рабы,  которым
предстояло снова ровнять и шлифовать дощечки, не имели права роптать.
   Бантокапи остановился, шумно дыша.
   - Я уже сколько дней  вожусь  с  этими  "важными  коммерческими  делами",
которые мне подсовывает Джайкен!.. Он твердит, что ими должен  заниматься  я
сам! В первый раз за неделю я собрался помуштровать солдат,  а  когда  устал
жариться на солнцепеке, первое, что я нашел в кабинете... я нашел вот это! -
Он швырнул на пол тяжелую кипу документов. - Хватит с меня! Кто  корпел  над
всем этим до меня?
   Мара скромно потупилась:
   - Я, муж мой.
   Бантокапи был настолько ошеломлен, что даже бесноваться перестал.
   - Ты?..
   - До того как  я  попросила  тебя  стать  моим  мужем,  я  была  правящей
госпожой, - ответила Мара самым беспечным тоном, словно  речь  шла  о  вещах
совершенно незначительных. - Тогда ведение хозяйства в  поместье  было  моей
обязанностью, а сейчас стало твоей.
   - Ну и ну! - Бантокапи был растерян вконец. - Но  неужели  я  должен  сам
разбираться в каждой мелочи? - Он сорвал с головы шлем и кликнул слугу.  Тот
появился в дверях. - Принеси домашнюю тунику, - распорядился Бантокапи. -  В
этих доспехах я ни секунды больше не выдержу. Мара, помоги-ка мне.
   Мара тяжело поднялась и подошла к супругу, стоявшему с вытянутыми руками.
Стараясь прикасаться к нему как можно меньше, ибо он был весьма грязен,  она
расстегнула застежки, скреплявшие переднюю и заднюю пластины кирасы.
   - Ты можешь, если хочешь, перепоручить кому-нибудь  часть  этих  мелочей.
Джайкен вполне способен позаботиться о каждодневных делах поместья.  Я  могу
помочь ему советом, если ты слишком занят.
   Бантокапи с помощью Мары стянул  через  голову  лакированные  пластины  и
облегченно вздохнул, бросив на пол тяжелую кирасу.  Затем  он  ухватился  за
полы легкого гамбизона и, заворотив его кверху, также  потащил  с  плеч.  Не
прерывая этого занятия, он возразил:
   - Нет. Я хочу, чтобы ты посвятила себя заботам о нашем сыне.
   Из-под слоев ткани и набивки голос его звучал приглушенно.
   - Или о дочери, - быстро напомнила Мара, уязвленная его уверенностью, что
жена может справиться с  работой  личной  прислужницы,  но  не  со  счетными
табличками. Она опустилась  на  колени  и  сняла  зеленые  кожаные  щитки  с
волосатых икр своего супруга.
   - Ну вот еще! Это будет мальчик. Если нет, нам придется  снова  приложить
кой-какие усилия, верно?
   С похотливой хитрецой он посмотрел на нее сверху вниз.
   Ничем  не  выказав  отвращения,  Мара  расшнуровала  сандалии,  столь  же
обросшие грязью, как и широкие ступни, которые они защищали.
   - Как пожелает мой господин.
   Бантокапи снял  свою  короткую  тунику,  оставшись  в  одной  набедренной
повязке.
   - Ладно, - сказал он, почесавшись. - Я позволю Джайкену принимать решения
по тем делам, какими он занимался после смерти твоего отца.
   Прибыл слуга с чистой туникой, и властитель Акомы быстро напялил ее, даже
и не подумав, что следовало бы сначала принять  ванну.  Затем  объявил  свою
волю:
   - Джайкен знает свое дело. И если  потребуется  принять  какое-то  важное
решение, пусть приходит ко мне. А  теперь  я  собираюсь  провести  некоторое
время в Сулан-Ку. Кое-кто из моих друзей...
   Он в замешательстве замолчал, увидев, как Мара внезапно вцепилась в ткань
своего домашнего халата. Все утро у нее повторялись легкие схватки,  но  эта
была очень сильной, и она смертельно побледнела. Наконец настал ее час.
   - Банто!..
   И  этот  человек,  обычно  раздражительный  и  грубый,  внезапно   ощутил
одновременно восторг и тревогу.
   - Пора?..
   - Наверно, да. - Она спокойно улыбнулась. - Прикажи послать за повитухой.
***

   Впервые в жизни почувствовав беспокойство за кого-то  другого,  Бантокапи
добросовестно  пытался  подбодрить  Мару,  похлопывая  ее  по  руке,  -   не
соизмеряя, однако, своих сил, так что не было бы ничего удивительного,  если
бы от этого "подбадривания" у нее  остались  синяки  -  до  самого  прибытия
повитухи, вслед за которой сразу же явилась Накойя. Обе  они  выставили  его
вон с решительностью, против которой не устоял бы ни один мужчина в Империи.
Бантокапи удалился как побитая собака и по пути все время оглядывался  через
плечо.
   Весь следующий час он расхаживал  по  своему  кабинету,  ожидая  рождения
сына. Когда потянулся второй час, он послал за вином и чем-нибудь  съестным.
Вечер сменился ночью, а из комнаты роженицы  не  поступало  никаких  вестей.
Нетерпеливый муж, не находя выхода своей тревоге, пил, ел и снова пил. Когда
миновало время ужина, он послал за музыкантами;  обнаружив,  что  музыка  не
приносит успокоения, он потребовал приготовить ванну, без чего  благополучно
обходился с самого полудня.
   Невольно поддаваясь  редкому  для  него  чувству  уважения  к  тому,  что
вершилось сейчас в  покоях  Мары,  он  решил  на  сей  раз  воздержаться  от
баловства с какой-нибудь девицей. Постельные утехи казались неуместными в то
время, когда его жена рожала ему  наследника,  но  нельзя  же  ожидать,  что
мужчина будет сидеть сиднем и ждать, лишенный каких бы то ни  было  радостей
жизни! Громовым голосом он потребовал, чтобы посыльный доставил ему  большой
кувшин акамелевой настойки.  От  этого  он  не  станет  отказываться.  И  не
отказался, даже когда слуги сдвинули ширмы и наполнили ванну горячей  водой.
Они терпеливо ждали с мылом и полотенцем наготове. Бантокапи сбросил одежду,
похлопал себя по  располневшему  животу,  недовольно  буркнув  нечто  насчет
необходимости побольше упражняться с мечом и луком, дабы сохранять форму,  и
наконец забрался в ванну. После  этого  он  принял  из  рук  слуги  кубок  с
настойкой и залпом осушил его.
   Слуги суетились  вокруг,  соблюдая  предельную  осторожность.  Никому  не
хотелось схлопотать затрещину, что было бы  неминуемо,  если  бы,  например,
капля мыльной пены по их недосмотру попала в открытый кубок и испортила вкус
настойки.
   Банто  бездумно  напевал  какую-то  мелодию,  пока  слуги  намыливали   и
ополаскивали его тело, разминали  и  массировали  тугие  мышцы.  Разомлев  в
тепле, он в конце концов задремал.
   А потом пронзительный вопль прорезал воздух.  Банто  вскочил  на  ноги  в
ванне, опрокинул  кубок  с  настойкой,  расплескав  вокруг  мыльную  воду  и
забрызгав слуг с головы до ног.  С  бьющимся  сердцем  он  пытался  нашарить
где-нибудь поблизости оружие... сейчас он почти был  готов  увидеть  бегущих
слуг,  спасающихся  от  врагов  в  надежде,  что  солдаты  успеют   отразить
нападение. Но нет, все было спокойно. Он взглянул на  музыкантов,  ожидавших
его приказа начинать исполнение, и уже открыл было рот, чтобы таковой приказ
отдать... и в этот момент вопль повторился.
   Тогда он понял. Мара, худенькая, похожая на  девочку,  давала  жизнь  его
сыну. Снова раздался вопль, и выражалось в нем такое страдание, что  за  всю
свою короткую жизнь Бантокапи не слышал ничего подобного. Мужчины/раненные в
битве, издавали громкие,  гневные  возгласы;  у  других  раненых  вырывались
слабые жалобные стоны. Но этот звук... То был  крик  смертной  муки  -  муки
человека, которого терзает сам Красный Бог.
   Бантокапи потянулся  за  настойкой  и,  не  обнаружив  кубка,  немедленно
разъярился. Один из слуг поспешно поднял кубок  с  пола,  наполнил  и  подал
прямо в хозяйские руки. Осушив кубок, Бантокапи распорядился:
   - Ступай и присмотри там, чтобы для  моей  жены  было  сделано  все,  что
требуется.
   Слуга умчался, а Бантокапи кивком подал знак  другому,  чтобы  тот  снова
наполнил  кубок.  Проходили  долгие  мгновения;  стоны  Мары   не   утихали.
Вернувшийся вскоре слуга доложил:
   - Господин, Накойя говорит, что роды трудные.
   Бантокапи кивнул и опять обратился к выпивке для  собственного  утешения.
Ночь  содрогнулась  от  очередного  вопля,  за  которым  последовали  глухие
рыдания. Не в  силах  более  все  это  выносить,  властитель  Акомы  заорал,
перекрывая все прочие звуки:
   - Играйте что-нибудь веселое и громкое!
   Музыканты грянули марш. Бантокапи допил  настойку.  Музыка  не  заглушала
криков Мары; это стало  уже  раздражать  ее  супруга.  Отшвырнув  кубок,  он
потребовал, чтобы ему подали  кувшин,  откуда  и  сделал  непомерно  большой
глоток.
   Он пил, пока его сознание не помутилось. Не видя ничего,  кроме  какой-то
радужной пелены, он сидел в ванне, глупо ухмыляясь, пока вода не остыла.  Но
и тогда он не выразил никакого желания выйти из ванны, и обеспокоенные слуги
поспешили подогреть еще воды.
   Принесли новый кувшин с настойкой, и  спустя  какое-то  время  Бантокапи,
властитель Акомы, уже утратил способность слышать музыку, не  говоря  уже  о
душераздирающих стонах жены.
   Наступивший  рассвет  посеребрил   стенные   перегородки   его   спальни.
Измученная бессонной ночью, Накойя открыла  дверь  и  заглянула  внутрь.  Ее
господин крепко спал, лежа в холодной воде ванны, и  громко  храпел.  Пустой
кувшин из-под настойки валялся на полу. Музыканты спали, не выпуская из  рук
инструментов, а слуги стояли неподвижно, как часовые на страже, и с  их  рук
свисали скомканные полотенца. Накойя со стуком задвинула дверную створку; на
ее морщинистом лице было явственно написано омерзение.  Как  благодарна  она
была судьбе, за то что властитель Седзу не дожил до этого  дня  и  не  может
увидать, как Бантокапи, нынешний властитель Акомы, лежит в таком  состоянии,
когда его жена, вытерпев столь долгие муки, принесла ему  здорового  сына  и
наследника.

Глава 9
ЛОВУШКА

   По дому разнесся нетерпеливый рык:
   - Мара!..
   Она вздрогнула и невольно бросила взгляд  на  колыбель,  стоявшую  рядом.
Маленький Айяки сладко спал, не потревоженный отцовским выкриком. За те  два
месяца, что он прожил на свете, младенец привык к шумным возгласам Бантокапи
и, наверное, мог бы спать даже под раскаты грома.
   Мара вздохнула. Мальчик пошел в отца:  с  крепеньким  тельцем  и  большой
головкой, из-за которой Мара претерпела во время родов  столь  тяжкие  муки,
что уже мечтала о смерти как об избавлении. Раньше она даже представить себе
не могла, что бывает подобное истощение всех сил. В  свои  восемнадцать  лет
она чувствовала себя  древней  старухой  и  никак  не  могла  избавиться  от
ощущения беспредельной усталости. Первый взгляд на  рожденного  ею  сына  не
принес радости. Втайне она надеялась увидеть красивого,  гибкого  ребенка  -
такого,  каким,  вероятно,  был  во  младенчестве  Ланокота.  Вместо   этого
Бантокапи подарил ей круглоголового зверька с красным морщинистым личиком...
ни дать ни взять,
   Крошечный старичок. С первого же момента, когда  его  легкие  наполнились
воздухом, он показал, что может орать не хуже  родителя;  и  взгляд  у  него
бывал таким же сердитым. И тем  не  менее,  когда  Айяки  засыпал,  Мара  не
находила у себя в сердце иных чувств к нему, кроме любви. Он и мой сын тоже,
думала она, и у него в жилах течет  кровь  его  деда.  Задатки,  которые  он
унаследовал от Анасати, можно будет подавить с помощью воспитания, а задатки
Акомы - выпестовать и взлелеять. Он не будет таким, как его отец.
   - Мара!..
   Раздраженный  зов  Бантокапи  прозвучал  совсем  близко,  и  в  следующее
мгновение стенная перегородка детской комнаты отъехала в сторону.
   - Вот ты где, женщина! А я тебя по всему  дому  ищу!  Бантокапи  вошел  в
детскую, хмурый, как грозовая туча.
   Мара  поклонилась,  чрезвычайно  довольная,  что   получила   возможность
отложить в сторону рукоделие:
   - Я была с нашим сыном, муж мой.
   Выражение лица Бантокапи смягчилось. Он подошел  к  колыбели,  где  лежал
младенец, теперь уже проявлявший признаки беспокойства.  Бантокапи  протянул
руку к сыну, и Мара на мгновение испугалась: ей показалось, что  муж  сейчас
начнет ерошить малышу волосы, как он  любил  обычно  проделывать  со  своими
собаками.  Однако  мясистая  рука  властителя  лишь   осторожно   расправила
сбившуюся простынку.  Этим  жестом  молодой  отец  даже  снискал  мимолетную
симпатию жены, но она тут же отогнала неуместное чувство. Хотя  Бантокапи  и
носил мантию Акомы, он был сыном Анасати, давнего и  весьма  сильного  врага
Акомы. Забывать об этом Мара не смела. И скоро настанет срок перемен.
   Подчеркнуто тихим шепотом - хотя в  этом  не  было  необходимости  -  она
спросила:
   - Что тебе угодно, муж мой?
   - Я  должен  отправляться  в  Сулан-Ку...  э-э..  по  делу.  -  Бантокапи
выпрямился  и  постарался  всем  своим  видом  показать,  насколько  его  не
привлекает эта вынужденная отлучка. - К вечеру я не  успею  возвратиться  и,
вероятно, завтра тоже.
   Мара поклонилась, изображая полнейшую покорность судьбе; однако от нее не
укрылась поспешность, с которой удалился ее супруг. Ей не требовались долгие
размышления,  чтобы  догадаться:  в  Сулан-Ку  нет  никаких  "дел",  которые
требовали бы присутствия Бантокапи. Последние два месяца его интерес к делам
неизменно шел на убыль и, можно считать, полностью иссяк.
   Управление поместьем Акомы вновь сосредоточилось в руках Джайкена,  и  он
постоянно докладывал Маре обо всем, что имело хоть какое-то значение.
   Бантокапи еще пытался разыгрывать роль полководца и постоянно совал нос в
дела  гарнизона,  чем  только  мешал  Кейоку.  Впрочем,  его   вмешательство
ограничилось перетасовкой воинов: кого и на какой пост назначить. Но тут  уж
Мара ничего не могла поделать. Пока не могла.
   Она с отвращением уставилась на свое вышивание:  в  отсутствие  Бантокапи
незачем было притворяться усердной рукодельницей, и этому можно было  только
порадоваться. Требовалось время, чтобы обдумать будущее  и  выстроить  планы
дальнейших  действий.  Подозрительность  Бантокапи  в  какой-то  мере   даже
облегчала ее задачу. Хотя и не сразу, но все же  осознав,  что  в  коммерции
Мара смыслит больше, чем он сам, Бантокапи сосредоточился на  одной  задаче:
не допустить, чтобы его жена главенствовала в доме. Ему  даже  в  голову  не
приходило,  что  до  замужества  она  столь  же  искусно  управлялась  и   с
гарнизоном.  В  результате  он  и  не  задумывался  о   причинах   некоторых
странностей; он даже никого не спрашивал, например,  почему  Папевайо  носит
черную повязку осужденного.  Хотя  новый  властитель  интересовался  военным
ремеслом, он не считал  нужным  близко  знакомиться  со  своими  людьми.  Их
происхождение было ему безразлично,  иначе  он  узнал  бы,  что  большинство
солдат, носящих зеленые доспехи Акомы, совсем недавно были серыми воинами. У
него просто не хватило бы воображения, чтобы додуматься до такого извращения
традиции. Поймав себя на этой  мысли,  Мара  вст