оренной к смерти!
   - Подождите!..
   Все взгляды обратились к Маре, когда она  смело  шагнула  вперед,  словно
принимая бразды правления в том новом порядке, который она мечтала учредить.
Ее шарф с золотой  каймой  служил  свидетельством  нового  ранга  -  Регента
Империи, хотя официально ее никто пока на эту должность не назначал.
   - У меня есть предложение, - возвестила она.
   В зале наступила тишина.  Все  пожирали  глазами  женщину,  которая  была
Слугой Империи: все ждали, что она скажет.

***

   Мара спрятала свои сомнения в самых тайных глубинах  сердца.  Что  бы  ни
говорили маги из Чаккахи, но на самом деле они истощили свои  силы,  возводя
магические заслоны вокруг Палаты. Разумеется, после долгого отдыха они снова
получат возможность защищать Мару. Сказанное ими  было  чистой  правдой,  но
черноризцы поняли их превратно, на что и был расчет. За  прошедшие  столетия
чо-джайны не только достигли  многого  в  магическом  искусстве;  они  также
научились лучше понимать своих врагов. Они весьма умело подобрали  слова,  и
черноризцы им поверили, но сами-то они имели в виду другое: если улей-дом  в
Чаккахе пришлет в Кентосани подкрепление, никто из Ассамблеи Мару и  пальцем
тронуть не сможет.
   Но теперь все, что  оставалось  в  ее  силах,  -  это  хранить  видимость
уверенности  и   по   возможности   удерживать   противников   в   состоянии
растерянности. Ни в коем случае нельзя  было  допускать,  чтобы  способности
магов из Чаккахи подверглись какому бы то ни  было  испытанию.  Единственный
барьер между Марой и ужасной смертью сейчас можно было  возвести  только  из
слов, блефа и политики Большой Игры. А черноризцы  не  были  глупцами.  Мара
внутренне подобралась и сама ответила Севеану:
   - Маги из расы чо-джайнов не "позволили  себе"  никаких  беззаконий!  Они
лишь действуют в интересах правосудия. Посольство из Чаккахи прибыло с иском
о возмещении ущерба, причиненного их предкам за все годы угнетения.
   Мотеха затряс кулаком:
   - Это - Запретное!  Любой  чо-джайн  в  Империи,  который  становится  на
сторону  мятежника,  -  клятвопреступник!  Великий  Договор   между   расами
существует уже тысячи лет!
   - Тысячи лет  жестокости!  -  перебила  его  Мара.  Вот  что  такое  ваше
драгоценное "Запретное"! Гнусное преступление против расы, которая только  в
том и провинилась, что сопротивлялась хищническому завоеванию своих  земель!
Я совершила путешествие в Турил. Я видела, как живут  чо-джайны  в  Чаккахе.
Кто из вас, маги, может сказать то же о себе?
   Мара обошлась без почтительного обращения "Всемогущие", и это не осталось
без внимания окружающих.  Многие  властители  ахнули.  Имперские  Белые  еще
больше подтянулись, а Джехилья и Джастин потихоньку пожали друг другу руки.
   Жрецы сохраняли торжественную невозмутимость, и Мара продолжила:
   - Я наслаждалась красотой городов, построенных с помощью магических  сил,
и убедилась в миролюбии великого народа чо-джайнов. Я видела  то,  что  наша
хваленая Империя похитила у чо-джайнов, и решила вернуть им украденное.
   Хочокена прочистил горло:
   - Властительница Мара, у тебя до сих  пор  оставались  союзники  в  наших
рядах. Но это... бесстыдство, - он жестом  указал  на  магов  чо-джайнов,  -
объединит нас всех до одного.
   - Разве вы уже не объединились? - саркастически  бросила  Мара.  -  Разве
уничтожение  моего  паланкина  и  смерть  моих  ближайших  сподвижников   не
доказывает, что Ассамблея приняла решение казнить меня?
   Тут кое-кто  из  Всемогущих  неловко  заерзал:  то,  что  Тапек  натворил
сгоряча, не получило  одобрения  у  большинства  магов.  Но  Ассамблея  была
истинно цуранским порождением: если даже один из  ее  членов  опозорил  свой
ранг - это ни в коем случае нельзя признавать открыто.
   Мара прищурила глаза:
   - Что касается "бесстыдства" - так  это  нелепое  обвинение!  В  чем  тут
бесстыдство? - Она с благодарностью взглянула на обоих крылатых чародеев.  -
В том, что эти благородные создания, не таящие зла ни против кого из вас - и
это несмотря на все бедствия, которые вы обрушили на их расу, - прибегают  к
помощи своего искусства, более могучего, чем ваше? -  Яростным  шепотом  она
бросила обвинение прямо в лицо тучному магу:
   - Хочокена, как смеет упрекать кого-то в бесстыдстве сообщество,  которое
имеет обыкновение убивать детей, наделенных магическим даром, если эти  дети
- девочки?
   При раскрытии этой тайны  несколько  черноризцев  ахнули.  Мотеха  вихрем
развернулся и обратился к стоявшему рядом солдату.
   - Убей ее! - скомандовал он. - Я приказываю!
   Военачальник  Имперских  Белых  сделал  несколько  шагов  и  остановился,
загородив собою Мару; его меч наполовину был извлечен из ножен.
   - Я зарублю первого человека - будь он солдат или маг, - который  нападет
на Слугу Империи, даже если эта попытка будет стоить мне жизни. Моя жизнь  и
честь посвящены защите монаршей семьи. Богами  клянусь,  я  не  нарушу  свой
первейший долг.
   Мотеха не раскричался, но вокруг него начали растекаться волны магической
силы, когда он потребовал:
   - Отойди!
   Имперский военачальник не дрогнув встретил властный взгляд мага:
   - Не отойду, Всемогущий.
   Решительным жестом он подал сигнал, и другие воины в белом сомкнули  ряды
вокруг  тронной  пирамиды.  Они  были  облачены  в  церемониальные  парадные
доспехи, но клинки их мечей, единым движением  выхваченных  из  ножен,  были
остры. Вырвавшись из плотной  кучки  магов,  Акани  остановил  единственного
воина, который с перепугу собрался уже исполнить приказ Мотехи:
   - Нет, погоди!..
   Мотеха набросился на собрата, словно на злейшего врага:
   - Ты преступаешь закон!
   - Я бы предпочел не превращать императорский дворец в склеп, если  ты  не
возражаешь. - Молодой маг с сожалением взглянул на Мару:
   - Благодетельная, мы попали в опасный тупик. - Он указал  на  толпившихся
позади него  Всемогущих,  из  которых  многие  жаждали  расправиться  с  ней
немедленно, на сотню Имперских Белых и на двух чо-джайнов, у которых  то  ли
было, то ли не было достаточно сил, чтобы держать  оборону.  -  Если  мы  не
найдем  быстрого  решения,  многие  погибнут.  -  Он  улыбнулся,  но  улыбка
получилась невеселая. - Я не знаю, следует ли нам поверить  на  слово  твоим
друзьям, чо-джайнам, или все-таки  устроить  состязание  и  определить,  чье
магическое искусство сильнее. -  Он  взглянул  на  Мотеху.  -  Но,  учитывая
трудности, которые нам пришлось преодолеть ради того,  чтобы  войти  в  этот
самый зал, я подозреваю, что результат будет весьма плачевным.  -  Он  снова
перевел взгляд на Мару, и нельзя сказать, что в этом взгляде совсем не  было
теплоты. - Я не сомневаюсь, что ты хочешь жить и направлять шаги своего сына
на пути к возмужанию. - Он вздохнул и признал очевидное:
   - В Ассамблее есть такие, которые готовы жизнь  свою  положить,  лишь  бы
немедленно покарать тебя за этот мятеж. Другие предпочитают мир; они были бы
рады использовать возможность расширить наши познания и научиться тому,  что
смогут нам предложить чо-джаины. Я призываю каждого человека,  каждого  мага
сделать шаг назад и воздержаться от  бесполезного  разрушения,  пока  мы  не
рассмотрим все другие возможности.
   Маг из Чаккахи,  стоявший  справа  от  Мары,  свернул  свои  крылья;  его
напарник сделал то же и сказал:
   - Этому, вероятно, мы можем поспособствовать. Он добавил некое заклинание
на своем родном языке и помахал короткими передними  конечностями.  По  залу
пронеслось   непривычное   дуновение,   и    накал    страстей    у    обеих
противоборствующих сторон начал ослабевать.
   Мотеха пытался удержать в себе клокочущий гнев.
   - Эй, существо!.. - возопил он. - Прекрати свои...
   Однако возглас замер у него в глотке. Против воли мага  искаженные  черты
его лица разгладились и приобрели умиротворенное выражение.
   Чародей из расы чо-джайнов мягко упрекнул его:
   - Маг, твоя ярость туманит рассудок. Пусть  душевное  равновесие  навечно
станет моим тебе подарком.
   Акани присматривался к великолепной вязи узоров  на  хитиновых  панцирях,
теперь прикрытых сложенными крыльями, как прозрачным покрывалом. Он  ощущал,
как спадает с души бремя тяжкого  предчувствия  неминуемой  и  бессмысленной
бойни.
   -  При  всем  моем  почтении  к  традициям  Империи,  -  обратился  он  к
собратьям-магам, - я, кажется, чувствую, что  может  нам  открыться  в  этих
эмиссарах из Чаккахи. Смотрите и слушайте очень  внимательно.  Они  приносят
нам нечто... редкое. Специально для Мотехи он добавил:
   - Для нас их присутствие не оскорбительно. Мы будем глупцами, если станем
слепо цепляться за традиции и не вникнем в чудеса, которые нам предлагаются.
   Хочокена продвинулся вперед:
   - Да, я тоже это чувствую. - Он вздохнул. -  Я  испытываю  и  преклонение
перед чудом, и... - признание далось ему нелегко, - и стыд.
   Наступившую тишину разрушила Мара:
   - Может ли кто-нибудь из Всемогущих отрицать простую истину, что этот акт
доброты не имеет ничего общего с ненавистью и озлоблением?
   Хочокена дождался, пока  успокоительная  волна  окатит  его  целиком.  Он
улыбнулся:
   - Нет. - Потом его прагматизм снова заявил о себе. - Тем не менее все  не
так просто.  Восхождение  твоего  сына  на  Небесный  Трон,  может  быть,  и
соответствует закону.  Но  твои  прегрешения.  Благодетельная...  это  нечто
неслыханное. Боюсь, нас ничто не склонит к прощению, властительница Мара.
   Среди  некоторых  властителей,  находившихся  в  зале,   снова   начались
приглушенные разговоры, но открытого несогласия не высказывал никто.  Однако
Мотеха добавил:
   - Позиция Ассамблеи должна быть ясной для  всех.  Мы  не  можем  признать
регентом   Джастина   правительницу,   которая   выказала    нам    открытое
неповиновение. Это будет опасным примером. Мы поставлены над законом, но для
этого имеются веские основания. - Он смотрел на Мару спокойно: под  влиянием
магии чо-джайнов весь его мстительный пыл рассеялся без следа. -  Я  признал
коронацию  Джастина,  но  это  не   освобождает   властительницу   Мару   от
ответственности за ее непослушание. Нарушив наш указ, она тем самым нарушила
закон! - Его глаза встретились с глазами Мары. - Ты опозоришь  свой  ранг  и
своих предков, если  спрячешься  за  барьером  чужой  магии,  властительница
Акомы!  Ты  должна  отвергнуть  защиту  чо-джайнов  и  добровольно   принять
заслуженную тобой кару. Правосудие должно совершиться.
   - Конечно, - мягко сказала Мара. Она сохраняла уверенную осанку только по
привычке. У нее больше не осталось никаких средств защиты: только  она  одна
находилась достаточно близко  от  магов-заступников,  чтобы  уловить  легкую
дрожь изнеможения, пробежавшую вдоль их тел. Они уже  не  могли  бросить  на
чашу весов никакое новое чудо. Так тихо, что ее могли услышать лишь те,  кто
стоял ближе всех к ней и магам, она сказала крылатым чо-джайнам:
   - Вы сделали все, что было в ваших силах. Вы добились пересмотра  условий
Великого Договора, что бы ни стало со мной потом.
   Маг, стоявший  слева,  погладил  ее  по  руке  легким  касанием  передней
конечности.
   "Госпожа, - мысленно услышала она его слова, не  произнесенные  вслух,  -
среди нашего народа никогда не умрет память о тебе".
   Мара  заставила  себя  горделиво  поднять  голову.  Обращаясь   ко   всем
присутствующим, она сказала:
   - Некогда я собиралась посвятить свою жизнь служению Лашиме в  ее  храме.
Но судьба распорядилась иначе, и мне пришлось принять мантию Акомы. Я  хочу,
чтобы меня услышали. Боги доверили моему попечению нечто большее, чем дом  и
семью. - Ее голос набирал силу; он достигал самых дальних уголков зала. -  Я
позволяла себе изменять традиции, которые держали нас  в  оковах  застоя.  Я
видела жестокость, несправедливость и бессмысленную  гибель  людей,  которые
могли бы прожить достойную жизнь. Поэтому я взяла на себя  труд  повитухи  в
деле возрождения, без которого мы как народ прекратим свое существование.  -
Она перевела дыхание, и никто не перебил ее. - Вы все знаете,  каких  врагов
мне удалось одолеть. Это были разные люди, и ум у них был разный: у  кого-то
- низкий, у кого-то - блистательный.
   Она переводила взгляд с одного лица на другое и  видела,  что  ее  призыв
затронул души некоторых  из  стоящих  перед  ней.  Мотеха  и  многие  другие
слушали, не выражая никаких чувств.
   - Во все времена наши правящие властители жаждали власти  ради  почестей,
ради престижа, ради собственного удовольствия; мысль о том, какие  страдания
приходится при этом выносить  их  подданным,  попросту  не  приходила  им  в
голову. Наши благородные семьи и кланы играют в  Игру  Совета  ради  ставок,
которые в конечном счете  приводят  к  кровопролитию,  не  имеющему  никакой
другой цели! Убить меня во имя правосудия,  прежде  чем  мой  сын  достигнет
совершеннолетия и сможет править без помощи регента, - это значит обречь наш
народ на дальнейший застой и разрушение. Империя  погибнет  по  нашей  вине.
Такова  цена  моей  смерти,  Всемогущие.  Такова  эпитафия,   которую   ваше
правосудие сможет начертать на могиле будущего великой страны. Такова  цена,
которую наш народ будет вынужден уплатить за вашу привилегию - право творить
произвол без оглядки на закон!
   Наступила гнетущая тишина. Каждый обдумывал сказанное Марой. Жрецы за  ее
спиной смешали свои ряды и перешептывались друг с другом. Гордость запрещала
Маре оглядеться вокруг. На лице Хокану она уловила суровую озабоченность, но
не смела даже на мгновение остановить на нем свой взгляд:  если  она  сейчас
встретится с ним глазами, то утратит самообладание и расплачется на глазах у
всех.
   Мара стояла неподвижно, словно  статуя,  как  подобало  Слуге  Империи  и
дочери Акомы, и готовилась принять свою судьбу.
   Всемогущих снова  обуяло  беспокойство:  умиротворяющие  чары  чо-джайнов
ослабевали.
   - На этот раз она зашла слишком далеко, - пробормотал  Шимони.  -  Ее  не
могут спасти никакие ссылки на  закон  именно  потому,  что  наша  Ассамблея
закону не подвластна. Это нельзя  истолковывать  как  привилегию.  Это  наше
право!
   Фумита отвернулся; Хочокена выглядел подавленным.
   Севеан провозгласил:
   - Ты умрешь, госпожа Мара. Когда мы уничтожим тебя, жрецы вернутся в свои
храмы, где им и надлежит находиться, а политику оставят другим. - Указав  на
верховного жреца из храма Джастура и на Сестер Сиби, он продолжил речь:
   - Или пускай они воспротивятся нам, если чувствуют, что таков их долг. Мы
еще превосходим  их  умением  и  силой!  Наше  могущество  разбило  заслоны,
поставленные вокруг этого зала! А теперь о тех, кто  возводил  эти  заслоны.
Отвергни помощь этих посланцев из  Чаккахи,  иначе  они  погибнут  вместе  с
тобой. Возможно, в  чужих  краях  чоджайны  научились  лгать!  Я  утверждаю,
госпожа Мара, что ты пытаешься ввести нас в заблуждение и  что  у  тебя  нет
средств для защиты.
   На мгновение Мотеха растерялся. Но потом его лицо  опять  затвердело.  Он
пристально вглядывался в магов Чаккахи и видел, что они  не  делают  никаких
движений, чтобы защитить властительницу Мару. Мотеха снова  поднял  руки,  и
снова его волшебство породило зеленую  змеящуюся  вспышку.  Он  приступил  к
монотонному заклинанию, сосредоточив всю свою волю и все негодование  против
Мары. На этот раз ничто не могло остановить Мотеху и его соратников;
   Слугу Империи ждала верная смерть.
   Жрецы заметно приуныли. Многие из них попятились, словно пытались  отойти
от Слуги Империи на безопасное расстояние. Боль и страдание были написаны на
лице Хокану, пока его первый советник, Догонди,  не  встал  между  Хокану  и
Марой, загородив ее собой от его взгляда.
   - Не смотри, господин, - тихо сказал он.
   Сидевшая на троне Джехилья  вцепилась  в  руку  Джастина,  а  мальчик  не
отрывал от матери широко открытых глаз, в которых не осталось и тени страха.
   - Всемогущие заплатят за это, - ровным голосом произнес юный Император. -
Если они ее убьют, я позабочусь, чтобы им пришел конец!
   Джехилья испуганно дернула его за руку:
   - Ш-ш-ш! Они тебя услышат!
   Но Всемогущие не обратили внимания на детей, возведенных на императорский
престол. Они сплотились, словно образовав единое целое, и присоединили  свои
голоса к заклинанию Мотехи.
   Только трое оставались в стороне, когда  декламация  рокового  заклинания
близилась к завершению: Хочокена, имевший  самый  жалкий  вид;  Шимони,  чье
суровое лицо исказилось от сожаления, и Фумита,  который  не  мог  полностью
разорвать узы, связывающие его  с  семьей,  и  принять  участие  в  убийстве
женщины, ставшей женой его сына.
   Мара стояла все так же неподвижно у подножия престола. По обе стороны  от
нее скорчились маги из Чаккахи со сложенными крыльями.  Позади,  Мары  стоял
верховный жрец бога Туракаму, старый и морщинистый, но не согбенный  годами;
церемониальные регалии придавали ему особую внушительность. Он положил худую
руку на плечо  Мары  -  как  бы  желая  ободрить  ту,  которая  скоро  будет
приветствовать его небесного господина, - в  тот  самый  миг,  когда  Мотеха
широко распростер руки.
   Зеленый свет полыхнул ослепительным блеском, и  звук,  потрясший  воздух,
заставил многих аристократов из передних рядов в  страхе  броситься  на  пол
ничком. Мара и жрец исчезли  в  самом  средоточии  беснующегося  магического
огня, от которого камень раскалялся докрасна  и  плавился.  Одна  из  колонн
свалилась, как тонкая свеча, а мраморный пол вспучился и  растекся,  подобно
лаве.
   - Пусть видят все, какова  цена  неповиновения  Всемогущим!  -  выкрикнул
Мотеха.
   Свечение погасло. Глаза у присутствующих болели и слезились,  однако  они
смогли разглядеть круг обугленного пола. Кроме того, все почувствовали волны
жара от раскаленного камня, из-за которых воздух колыхался и мерцал.  Внутри
этого  круга,  где,  казалось,  только  что  бесчинствовали  стихии,  стояла
властительница, целая и невредимая. Ее наряд оставался безупречно белым;  ни
один волосок прически не сдвинулся с места.  Позы  обоих  магов  из  Чаккахи
можно было истолковать как глубокий поклон, которым они  воздавали  почтение
жрецу, а он, в свою очередь, дрожащим голосом  затянул  песнь  благодарности
своему богу.
   - Что такое?.. - вскричал потрясенный Мотеха. - Она жива! Как  это  могло
случиться?
   Жрец Туракаму прервал свой гимн. Он шагнул вперед, терпеливо улыбаясь:
   -  Всемогущие,  вы   можете   утверждать,   что   неподвластны   законам,
обязательным для смертных. Но вы обязаны отвечать за свои деяния перед более
высоким законом - законом небес.
   - Как?.. - слабо начала Мара, но тут она пошатнулась, и  маги  чо-джайнов
поддержали ее.
   Жрец Красного бога повернулся спиной к оцепеневшим магам  и  обратился  к
Слуге Империи:
   - Властительница Мара, однажды ты посетила храм  Туракаму  в  Сулан-Ку  и
беседовала там с отцом настоятелем.  Он  показал  тебе  свои  возможности  и
объяснил, что наш бог  сам  решает,  когда  и  чей  наступает  черед,  и  не
допускает отклонений от установленного им порядка.  Твоя  политика  обновила
жизнь нашего народа. Ты никогда  не  впутывала  храмы  в  свои  политические
интриги, но всегда оставалась почтительной дочерью нашей веры в  отличие  от
лицемеров,  которые  по  традиции  клянутся  в  своем   благочестии,   а   в
действительности просто хотят заручиться  поддержкой  влиятельного  сословия
жрецов ради достижения каких-то своекорыстных целей.
   - Но как... - снова попыталась  Мара  заговорить,  когда  ее  потрясенный
разум смог осознать невероятную истину - она еще жива.
   Верховный жрец заговорил более торжественным тоном:
   - Храмы тебя поддерживают, и дело тут не только  в  политике.  Среди  нас
принято считать, что  Красный  бог,  от  которого  зависит  кончина  каждого
человека, должен определить, настал ли твой срок  именно  в  это  мгновение.
Если бы силы небесные не поддерживали тебя,