не он питал  глубочайшее
уважение со времени их похода  к  королеве  чо-джайнов.  Она  завоевала  его
доверие, и именно поэтому он двинулся вперед, чтобы присягнуть на верность и
препоручить свою честь какому-то незнакомому властителю.
   Обряд был  простым  и  коротким;  единственное  его  отличие  от  обычной
церемонии такого толка заключалось в том,  что  Аракаси  принес  присягу  не
только за себя, но и за своих агентов. Маре казалось странным, что  у  Акомы
имеются верные сподвижники,  чьи  имена  ей  неизвестны,  однако,  с  другой
стороны, кто может отдать свою  жизнь,  защищая  честь  хозяина  и  хозяйки,
которых они и в глаза не видели?
   Без долгих предисловий Мара перешла к делам практическим.
   - Аракаси, когда  пойдешь  представляться  моему  мужу...  явись  туда  в
обличье слуги. Скажи ему, что тебе нужно обсудить с  ним  отгрузку  нидровых
шкур для продажи изготовителям шатров в Джамаре. Тогда он сможет понять, что
разговор с тобой не сулит опасностей. В городском доме есть  слуги,  которые
лишь недавно  состоят  у  нас  на  службе,  и  нашему  господину  приходится
соблюдать осторожность. Он даст тебе распоряжения  насчет  твоих  дальнейших
действий.
   Аракаси отвесил поклон и удалился. Косые тени легли на дорожку, ведущую к
Имперскому тракту. Мара неподвижно сидела, прикусив губу; в ее душе боролись
темные предчувствия и горячее упование. Если она правильно рассчитала время,
то Аракаси потревожит своего нового хозяина именно в такой  час,  когда  тот
достигает вершины страсти в объятиях Теани.  Весьма  вероятно,  что  мастера
тайного знания ожидает совсем не такой прием, на который он  рассчитывает...
если только ее муж не пребывает в благодушном состоянии духа, совсем ему  не
свойственном. Растревоженная, взволнованная, устрашенная мыслью о  хрупкости
опор,  на  которых  зиждется  здание  ее  надежд,   Мара   отослала   поэта,
приглашенного ранее для чтения  своих  сочинений:  красота  его  возвышенных
строф пропала бы впустую,  ведь  слушательница  вряд  ли  сейчас  сумела  бы
оценить их по достоинству.
   Весь конец дня Мара провела в благочестивой отрешенности.
   Медленно тянулись часы.  Стада  нидр  перегнали  в  хлева  с  пастбищ;  и
пролетели шетры, возвещая наступление ночи.
   Когда помощник садовника зажег фонари на внутреннем  дворике  у  крыльца,
вернулся Аракаси. Он был еще грязнее, чем утром, и было видно,  что  у  него
стерты ноги. Даже в полумраке спальни, где Мара уже собиралась  отходить  ко
сну, на щеке мастера отчетливо виднелся большой красный рубец от удара. Мара
молча подала служанкам знак удалиться, а посыльного отправила  за  холодными
закусками, тазом и полотенцем для легкого омовения. Затем попросила  мастера
присесть.
   Стук сандалий удаляющегося посыльного затих на галерее. Оставшись наедине
с госпожой, Аракаси поклонился, как того требовал этикет.
   - Госпожа, твой супруг выслушал мое шифрованное приветствие,  после  чего
пришел в неописуемую ярость. Он ударил меня и закричал, что с  любым  делом,
какое у меня есть, надлежит обращаться к Джайкену и к тебе.
   Мара выдержала его пронизывающий взгляд с полнейшим бесстрастием,  видимо
ожидая  продолжения.  После  небольшой   паузы   продолжение   действительно
последовало:
   - Там присутствовала женщина, и он казался весьма... озабоченным. В любом
случае твой муж  -  великолепный...  актер.  Или  же  он  вообще  ничего  не
разыгрывал.
   Лицо Мары хранило то же невинное выражение:
   - Муж перепоручил  мне  многие  обязанности,  касающиеся  ведения  нашего
хозяйства. Что ни говори, до его прибытия сюда властвующей госпожой была я.
   Аракаси был не из тех, кого легко обвести вокруг пальца.
   - Когда Игра Совета входит в дом, умный слуга не  играет,  -  ответил  он
поговоркой. - По сути, я должен в точности исполнять любое приказание  моего
господина; вот я и буду держаться такого правила, пока мне не укажут, в  чем
я не прав. - Тут его взгляд стал холодным. - Но я верен  Акоме.  Мое  сердце
принадлежит тебе, Мара из Акомы, потому что тебе я  обязан  счастьем  носить
цвета достойного дома. Но долг повелевает мне повиноваться  моему  законному
властителю. Предавать его я не стану.
   - Ты сказал лишь то, что честь диктует верному  слуге,  Аракаси.  -  Мара
улыбнулась; предупреждение мастера тайного знания неожиданно порадовало  ее.
- У тебя остались какие-либо сомнения насчет пожеланий
   Моего мужа?
   Раб принес поднос со снедью. Аккуратно выбрав  пирожок  с  мясом  джайги,
Аракаси ответил:
   - По правде говоря, они бы у меня остались, если бы я не видел женщину, с
которой он... разговаривал, когда я пришел.
   - Что ты имеешь в виду?
   Мара нетерпеливо дожидалась, пока он прожует и проглотит кусок.
   - Теани. Я ее знаю. - Не меняя тона, Аракаси пояснил:
   - Она - агент властителя Минванаби.
   Мара похолодела.
   - Об этом никому ни слова, - сказала она, помолчав.
   - Понимаю, госпожа.
   В беседе возникла пауза, которой  Аракаси  не  преминул  воспользоваться,
чтобы приналечь на еду. Во время своих  путешествий  он  заметно  отощал,  а
сегодня с рассвета прошагал много лиг. Чувствуя свою вину перед ним еще и за
побои, доставшиеся ему от разгневанного Бантокапи, Мара предоставила мастеру
возможность  поесть  досыта,  прежде  чем  потребовать  от  него   подробных
рассказов.
   Когда же он наконец приступил к повествованию,  ее  усталость  как  рукой
сняло. С сияющими глазами она слушала, как разворачивал он перед ней широкое
полотно интриги, как обрисовывал скупыми словами  дебри  имперской  политики
или сообщал забавные короткие истории о том, что и где  случилось.  Вот  для
чего она была рождена на  свет!  Когда  вечер  опустился  на  землю  и  луна
поднялась над садом, в уме у Мары начали складываться отчетливые  картины  и
новые планы. Она прерывала рассказчика  вопросами,  и  быстрота  ее  выводов
порождала у Аракаси благодатное ощущение, что труды его  были  не  напрасны.
Наконец он служил хозяйке, которая умела оценить  тонкости  тайного  дела  -
дела всей его жизни. С этого момента ее  энтузиазм  будет  порождать  в  нем
непреходящее стремление оттачивать свое искусство. Когда люди  из  его  сети
воочию убедятся, что мощь Акомы растет, они будут знать, что в этом  есть  и
их заслуга; они будут вправе испытывать гордость, какая была им неведома  на
службе у властителя Тускаи.
   Явились рабы, чтобы заправить  лампы.  Когда  свет  залил  комнату,  Мара
поразилась тому, как изменилась даже осанка Аракаси. "Что за сокровище  этот
человек! - подумала она. - Его таланты делают честь дому Акома".
   Еще долго она  выспрашивала  его  новости  и  соображения,  но  даже  его
редкостная наблюдательность не уловила смятения,  которое  терзало  хозяйку.
Да, теперь у нее в руках имелись необходимые средства, дабы вступить в  игру
и найти способ отомстить за гибель отца и брата. Но нельзя сделать ни одного
шага, нельзя  воспользоваться  ни  одной  крупицей  знаний,  принесенных  ее
собеседником, пока Акомой правит Бантокапи. Когда Аракаси наконец  удалился,
Мара долго еще сидела,  устремив  невидящий  взгляд  на  обглоданные  птичьи
косточки, разбросанные на подносе. Она провела всю ночь в мрачных  раздумьях
и до самого рассвета не могла заснуть.

***

   Наследующее  утро,  ближе  к  полудню,  прибыли   гости.   В   процессии,
приближающейся к дому, Мара насчитала семь носилок. Ей были  известны  цвета
доспехов у эскорта, но  радости  она  отнюдь  не  испытала.  Вздохнув,  Мара
послала  служанку  за  подобающим  одеянием,  в  котором  хозяйка  могла  бы
приветствовать гостей. День будет потерян, но ничего не поделаешь: честью  и
гостеприимством Акомы поступиться  нельзя.  Когда  первые  носилки  достигли
площадки перед домом, Мара уже была  готова  ко  встрече  их  пассажира.  Ее
сопровождали три служанки; вышедшая из другой двери Накойя присоединилась  к
госпоже, когда первый гость поднялся со своих подушек.
   Мара церемонно поклонилась:
   - Господин Чипака, какая честь для нас!
   Иссохший старец прищурил подслеповатые глаза и попытался выяснить, кто же
его приветствует. Поскольку он и на ухо был туговат, слов Мары он  также  не
расслышал. Он придвинулся  к  молодой  девушке,  оказавшейся  к  нему  ближе
других, и зычным голосом возвестил:
   - Я властитель Чипака из Джандавайо, девица. Моя жена, и моя мать, и  мои
дочери прибыли, чтобы повидаться с твоим господином и твоей госпожой.
   Мару он принял за одну из служанок.  С  трудом  сдерживая  смех,  хозяйка
Акомы не сочла нужным  обижаться  на  старца.  Приблизившись  к  нему  почти
вплотную, она громко представилась:
   - Я Мара, жена властителя Бантокапи, господин.  Чему  мы  обязаны  честью
видеть вас у себя в доме?
   Но дряхлый патриарх уже посвятил все свое внимание хрупкой  старушке  еще
более древнего вида: ей вполне  могло  быть  лет  сто  или  около  того.  Ее
извлекали из паланкина столь бережно  и  с  такими  предосторожностями,  как
будто она была драгоценным яичком с тончайшей скорлупой. В знак  почтения  к
ее преклонному возрасту Мара отрядила  на  помощь  своих  служанок.  Никаких
изъявлений благодарности со стороны гостьи  не  последовало.  Сморщенная,  с
торчащим носиком-клювом, напоминавшая ощипанную птицу, она  просто  села  на
землю между двумя поддерживающими ее девушками. Тем  временем  из  остальных
носилок выгрузились другие женщины, каждая из которых являла  собой  близкое
подобие своей бабушки... хотя и помоложе; их голоса сливались в  непрерывное
гудение, словно осиный  рой  клубился  в  спокойном  воздухе  летнего  утра.
Окружив свою  древнюю  родоначальницу,  они  сразу  же  начали  болтать  все
одновременно. Такое вторжение  в  дом  само  по  себе  уже  было  нешуточным
испытанием выдержки, однако Мара ничем не выдала своего неудовольствия.
   Шаркая и прихрамывая, старец придвинулся к Маре, чем и воспользовался,  с
блудливой улыбкой похлопав ее пониже спины. Ее негодования  он,  похоже,  не
заметил.
   - Знаешь, девочка,  я  никак  не  мог  присутствовать  на  свадьбе  твоей
госпожи. Мои поместья находятся близ Янкоры, это очень далеко отсюда, а  моя
матушка тогда прихворнула.
   Он махнул рукой в сторону сухонькой старушки, которая теперь уставилась в
пространство ничего не выражающим взглядом. Тем временем ее внучки наперебой
поносили неповоротливость служанок, которые обихаживали древнюю  карлицу.  К
кружку этих кудахтающих цыпочек присоединилась женщина из последних носилок.
Одетая в платье из шарсао с  нарядной  вышивкой,  она  усиленно  размахивала
веером. Судя по возрасту, это была супруга властителя Джандавайо.
   Старец настойчиво дергал Мару за рукав:
   - Мы держали путь на север, к Священному Городу, вот и оказались в  ваших
краях, ну, мы оставили нашу барку в Сулан-Ку и отправились навестить  вашего
властителя... как бишь  его...  Я,  видишь  ли,  старый  друг  его  отца.  -
Разговорчивый патриарх заговорщически  подмигнул  Маре.  -  Моя  жена,  если
хочешь знать, очень крепко спит. Загляни-ка ты ко мне попозже, девочка.
   Он сделал попытку погладить руку Мары, полагая, что это получится  весьма
соблазнительно, но его собственная рука так тряслась, что он промахнулся.
   В глазах Мары вспыхнул злорадный  огонек.  Хотя  гость  был  омерзительно
похотлив и изо рта у него скверно пахло, она едва сдержала свой восторг:
   - Ты хочешь повидаться с властителем Акомы? Тогда, господин мой, я боюсь,
тебе придется вернуться в город: наш хозяин, властитель Бантокапи, пребывает
сейчас в своей городской резиденции.
   Старец бессмысленно заморгал, и Мара услужливо повторила свое  сообщение,
насей раз как можно громче.
   - О-о... Ну как же, как же... Его городская резиденция...
   Он опять уставился на Мару, а потом дернул головой и замахал рукой  своей
свите.
   Увлеченные болтовней женщины не заметили,  как  рабы  вновь  собрались  у
носилок. Носильщики,  которым  был  доверен  паланкин  старушки,  решительно
развернули  его  задом  наперед  и,  подхватив  свою  крошечную  подопечную,
повлекли ее снова на дорожные подушки. Не  внимая  ее  сердитым  сетованиям,
любящий сын закричал:
   - Поехали, поехали, матушка, мы возвращаемся в город!
   И девушки, и  их  мать  визгливо  запротестовали,  поняв,  что  им  снова
предлагают усаживаться в паланкины. Они всячески тянули время, надеясь,  что
хозяйка Акомы предложит им угощение, но глухой властитель Чипака не  обращал
внимания на их гомон. Поскольку он выразил столь  явное  желание  как  можно
скорее навестить  властителя  Бантокапи,  Мара  решила  не  задерживать  его
отбытие. Удостоверившись, что древнюю матрону и весь ее выводок благополучно
рассадили по местам, она даже любезно приставила к ним мальчика-провожатого,
чтобы он показал господину Чипаке  кратчайший  путь  к  городскому  дому  ее
супруга.
   Властитель Джандавайо с отсутствующим видом помахал рукой  и  забрался  в
паланкин, который разделял со своей родительницей. Одной  рукой  придерживая
занавески, он после недолгой паузы провозгласил:
   - И передай своей хозяйке, милашка, что я  был  чрезвычайно  огорчен,  не
застав ее.
   Мара не замедлила с ответом:
   - Непременно передам, господин.
   Рабы  наклонились  и  подняли  на  плечи  шесты  носилок.  Процессия  уже
двинулась по дороге к Имперскому тракту, когда Накойя заметила:
   - Госпожа, наш повелитель Банто будет в ярости.
   Мара провожала взглядом удаляющуюся свиту и  быстро  прикидывала  в  уме:
если старушка плохо переносит тряску и способна  путешествовать  только  при
медленном шаге носильщиков, визитеры прибудут к Бантокапи примерно через час
после его возвращения в постель Теани.
   - От всей души надеюсь на  это,  Накойя!  -  выразительно  ответила  няне
хозяйка Акомы.
   Она вернулась в свои покои, где ее дожидались карты Империи и  документы.
Накойя в остолбенении проводила взглядом  свою  питомицу,  гадая,  по  какой
такой причине молодая госпожа навлекает на себя гнев  этого  грубого  скота,
который стал ее мужем.

***

   Спустя три дня, не обращая внимания на присутствие Накойи и других  слуг,
Бантокапи без предупреждения ворвался в покои жены.  При  виде  его  грязных
сандалий  Мара  невольно  содрогнулась.  Однако   именно   эта   пара   была
предназначена только для ходьбы: на  ней  не  было  шипов,  необходимых  для
занятий борьбой или фехтованием.
   - Как ты посмела допустить, чтобы этот  старый  пень  со  своими  клушами
являлся ко мне  в  городской  дом!  -  прямо  с  порога  разразился  руганью
властитель Акомы. Служанки в углах комнаты сжались от страха.
   Мара потупилась... то ли от раскаяния, то ли  не  желая  показывать,  как
позабавила ее эта характеристика властителя Джандавайо.
   - Мой супруг недоволен?
   Бантокапи уселся перед ней на циновку с самым мрачным видом:
   - Женщина, этот глухой тупица когда-то дружил  с  моим  дедом!  Он  почти
выжил из ума! Он, по-моему, так и не расстался с иллюзией, что мой  родитель
был другом его детства, а я - это Текума из Анасати. А его  матушка  и  того
хуже - это же почти труп, а он повсюду таскает ее за собой.  Боги,  да  ведь
ей, должно быть, уже сотня годков набежала. И все, на что она способна,  это
пялиться по сторонам, пускать слюни и пачкать циновки, на которых  сидит!  А
господин Чипака все время с ней заговаривает, и вся их компания тоже - жена,
дочки, даже слуги! Отвечать она и не  думает,  а  они  воображают,  что  она
отвечает! - Похоже было, что  от  одного  воспоминания  об  этом  визите  он
распалился еще больше. - А теперь я хочу узнать, какая  безмозглая  служанка
послала их ко мне в город? Чипака помнит только  одно  -  что  у  нее  груди
большие!
   Мара с трудом сдержала улыбку. Возможно, близорукому властителю Чипаке ее
груди показались большими, потому что он чуть ли не упирался  в  них  носом,
разговаривая с ней. Заметив, как покраснела его жена, и заподозрив, что  она
над ним насмехается, он заорал так, что задрожали стены:
   - И он щупал мою... горничную! Прямо у меня на глазах протянул руку  и...
ущипнул ее! - Разозлившись не на шутку, Бантокапи вскочил на ноги  и  потряс
кулаками в воздухе:
   - И они торчали у  меня  два  дня!  На  два  дня  мне  пришлось  уступить
собственные покои этому дураку и  его  жене.  Моя...  горничная  Теани  была
вынуждена перебраться в ближайшую гостиницу. Старый  потаскун  лапал  ее  не
переставая!
   Тогда Мара села попрямее и подлила масла в огонь:
   - О Банто, тебе следовало бы позволить ему позабавиться с  девушкой.  Ну,
кто она такая? Просто  служанка;  а  если  престарелый  властитель  в  столь
преклонном возрасте  еще  сохранил  такую  способность...  он  мог  бы  хоть
развлечься, и тебе не пришлось бы придумывать, чем его занять.
   Бантокапи побагровел:
   - Только не в моем доме! Ух, если бы я только нашел эту грудастую дуреху,
которая послала Джанда-вайо ко мне в Сулан-Ку, я  бы  своими  руками  с  нее
шкуру содрал!
   По контрасту с громогласными выкриками  Бантокапи  ответ  Мары  прозвучал
особенно кротко:
   - Банто, ты ведь сам сказал: если кто-нибудь явится в гости, то мы должны
сразу отправить его в твой городской дом, чтобы он не терял  здесь  время  в
ожидании. Я уверена, что Джайкен передал это  распоряжение  всем  слугам,  и
каждый из них поступил бы точно так же.
   Бантокапи прекратил метаться по комнате и застыл, стоя на  одной  ноге  и
поджав другую, как птица шетра. Эта поза могла бы показаться  смешной,  если
бы в ней не чувствовалось напряжение и готовность накинуться с  кулаками  на
первого попавшегося. Однако, взяв себя в руки, он заявил:
   - Что ж, я сделал ошибку. Но с этого момента никого ко  мне  в  город  не
посылай, если я заранее не дам на это согласия.
   Раскаты отцовского  голоса  в  конце  концов  разбудили  Айяки,  и  малыш
забеспокоился. Мара  сразу  же  перевела  все  свое  внимание  на  сына,  но
услужливо переспросила, словно желая  убедиться,  правильно  ли  она  поняла
новое распоряжение:
   - Никого?
   Взбешенный Бантокапи снова забегал по комнате:
   - Никого! Если даже притащится какой-нибудь важный  господин  из  Высшего
Совета - может подождать!
   Младенец захныкал. Брови Мары слегка приподнялись:
   - Но, конечно, это не относится к твоему отцу?
   - Эй, кто-нибудь, унесите отсюда ребенка! - взорвался Бантокапи.
   Повинуясь жесту негодующего хозяина, Миса подбежала, чтобы взять младенца
из материнских рук. Бантокапи пнул ногой подушку так, что  она  вылетела  за
дверь и закачалась на поверхности декоративного пруда с рыбками.  Дав  таким
образом выход раздражению, он вернулся к прерванному разговору:
   - Отец меня за дурака держит и воображает, что я всегда буду перед ним на
задних лапках плясать. Так вот, пусть сам на задних лапках до реки  допляшет
и там помочится! Акома ему не подчиняется, и тут он командовать не  будет!..
- Бантокапи смолк; его лицо еще больше потемнело. - Нет, я не хочу, чтобы он
потравил мою рыбу. Скажи ему, пусть отойдет ниже  по  течению,  подальше  от
моих земель, а уж потом пусть мочится в реку!
   Мара спрятала руки под складками платья:
   - Но, несомненно, если Имперский Стратег...
   Бантокапи не дал ей договорить:
   - Если сюда прибудет Имперский Стратег собственной персоной - даже и  его
не смей посылать в мой городской дом!
   Мара пожирала супруга глазами - не то потрясенная, не  то  усмотревшая  в
происходящем нечто забавное. С каждой минутой Бантокапи все больше входил  в
раж.  Два  дня  он  крепился,  вынужденный   терпеть   общество   властителя
Джандавайо, но уж теперь-то не намеревался обуздывать себя.
   - Даже и  Альмеко  может  самым  распрекрасным  образом  дождаться  моего
возвращения. Если он не пожелает ждать меня здесь, то может расположиться  в
хлеву, вдруг ему там больше понравится. А если  я  не  вернусь  в  день  его
прибытия - ну что ж, пускай ночует в нидровом дерьме, я не  возражаю...  так
ему и передай.
   М