- Слуги убили Обехана! Убивайте их всех!
   Услышав этот  выкрик,  бедняги  кинулись  врассыпную,  а  он  помчался  к
наружной стене. Пускай ищейки тонга потрудятся, отыскивая его след  в  таком
множестве других следов, злорадно  подумал  он,  перемахнув  через  наружную
стену.
   Он был уже на грани телесного и душевного изнеможения, когда добрался  до
укромного места, которое присмотрел заранее на тот почти невероятный случай,
если сумеет выполнить свою миссию. Там находились припасенные им противоядия
и набор снадобий. Они должны позволить ему продержаться на ногах и сохранять
ясность мысли, пока он не окажется в безопасности... или пока не  умрет.  За
применение этих средств ему придется заплатить дорогой ценой, и  понадобятся
недели покоя, чтобы прийти в себя, но жизнь стоила того.  Он  быстро  принял
необходимые зелья и, сорвав с себя  окровавленную  одежду,  спрятал  ее  под
большим камнем. Затем он открыл еще одну склянку  -  от  пряного  запаха  ее
содержимого у него стали слезиться глаза. Это  была  эссенция  из  выделений
слулетха - крупного болотного животного, служащих ему для  отпугивания  всех
других зверей. Ни одна собака не пойдет по  его  следу,  да  и  охотники  не
станут побуждать к этому  своих  гончих,  ибо  любое  животное,  вынужденное
вдыхать столь мерзостное зловоние, после этого надолго теряет нюх.
   Когда Аракаси втирал жгучую эссенцию в кожу, боль в плече  напомнила  ему
про застрявший там дротик. Он выдернул оперенное древко и  накинул  на  себя
чистую рубаху. Чтобы унять боль в костяшках пальцев, у него не было средств,
и он разразился невольным ругательством, осознав, что рука скоро  опухнет  и
загноится.
   Ему   оставалось   лишь   надеяться,   что   принятое   им    противоядие
воспрепятствует действию отравы: выбирая  это  средство,  он  воспользовался
познаниями, полученными при осмотре полок у Корбарха.
   Аракаси вышел  в  путь  под  покровом  ночной  темноты.  Ноги,  обутые  в
сандалии, твердо  ступали  по  каменистой  тропе,  ведущей  к  безопасности.
Теперь, когда он шел среди высоких  трав,  мокрых  от  росы,  его  обступали
воспоминания - о конце Корбарха и еще об одной смерти. Воскрешая в памяти те
события, он вдруг осознал, что в нем самом произошли  перемены.  Никогда  он
больше не сможет так обойтись ни с одним человеком - ни ради Мары, ни во имя
долга, ни во имя чести. Это стало для него невозможным после  того,  как  он
держал в объятиях умирающую куртизанку: он видел на ее месте другую девушку.
Ему открылась  тайна  собственного  сердца.  Если  противоядия  Корбарха  не
спасают от яда, попавшего в кровь  Аракаси...  Внезапно  новое  воспоминание
всплыло на поверхность, и фатализм Мастера быстро улетучился.  Теперь  перед
его  мысленным  взором  стояла  обезумевшая  девушка  в   спальне   Обехана,
заливавшаяся слезами в истерическом припадке. В те минуты  ее  бормотание  и
всхлипы ускользали от его внимания, но, как  видно,  запечатлелись  в  неких
тайниках памяти, и сейчас с устрашающей ясностью он  вспомнил  произнесенные
ею тогда слова. А она сказала: "Он знает Камини!"
   Камини... одна из двух сестер-близнецов,  из  которых  одна  принадлежала
немощному старику, а другая умерла вместе с Обеханом.
   Аракаси перешел на бег, задыхаясь и испытывая нестерпимые муки. В  первый
раз за всю свою  жизнь  он  исступленно  молился  богам  Келевана,  заклиная
всесильную Сиби - саму Смерть не призывать его в чертоги ее брата  Туракаму.
Он молился об удаче или о чуде... вероятнее всего, ему потребуется  и  то  и
другое. Ведь он, позволив себе поддаться чувствам  в  спальне  Обехана,  тем
самым обрек на смерть и вторую  сестру,  Камлио.  Он  оставил  помешанную  в
живых, исходящую слезами и лепечущую, а  между  тем  поиски  убийцы  Обехана
продолжались. В ночном мраке, возможно, уцелевшим  охранникам  не  по  силам
будет обыскать  каждую  щелочку,  но,  когда  наступит  рассвет  и  прибудет
Тайренхан, начнется более методичное дознание. Куртизанка будет допрошена.
   Аракаси пришлось признать и другую горькую истину: если он попадется, его
смогут заставить говорить, потому что в его жизнь вошла Камлио.
   Он запретил  себе  бесплодные  терзания.  Спасение  девушки,  которую  он
полюбил, зависело только от Мары.  Но  и  защита  Мары  теперь  зависела  от
девушки, ибо ей известно, что он служит влиятельной и очень богатой хозяйке.
В Империи таких правительниц было не много. Братство Камои будет нападать на
Мару с удвоенным ожесточением. Если прежде эти фанатики наносили удары  ради
чести, то теперь они станут биться за свое  выживание.  Стремясь  как  можно
скорее добежать до Камлио, Аракаси опережал убийц лишь на  несколько  минут.
Если бы ему посчастливилось связаться с одним из своих новых сподвижников  в
Онтосете, он мог бы переслать в Акому драгоценный  трофей,  но  нельзя  было
задерживаться ни на  мгновение.  Как  только  станет  известно,  что  чужак,
убивший Обехана,  узнал  Камини,  община  предпримет  специальный  розыск  и
пройдет по следу вдоль всего пути от их цитадели до работорговца, а от  него
- к Камлио. За собой они будут оставлять новые и новые трупы. Если их агенты
в Кентосани получат указания раньше, чем он сможет вызволить Камлио...
   Обливаясь потом, Аракаси прибавил ходу. Позади оставались  поля  и  сады,
торные дороги и борцовские арены... Ах, если бы сейчас  в  его  распоряжении
была одна из проклятых лошадей Хокану...
   Душу Аракаси постепенно наполняло странное ликование, как будто он только
что ощутил  полноту  жизни  и  бытия.  Его  безумное  нападение  на  Обехана
увенчалось успехом, и секретные записи общины были у него  в  руках.  Победа
кружила голову. Упругость почвы под ногами, покалывание  от  заноз  в  коже,
каждый вздох, от  которого  горело  в  груди,  -  все  эти  ощущения  дарили
нарастающий восторг.  Какой-то  частью  сознания  Мастер  понимал,  что  так
сказывается действие принятых им снадобий, но ему было  очевидно  и  другое:
эта сверхъестественная ясность восприятия порождена тем, что  ему  открылась
истинная цена ставок, поставленных им на кон.
   Торопливо прокладывая во мраке свой путь, он  всесторонне  обдумывал  это
откровение. Рожденный женщиной из Круга Зыбкой Жизни, в любви между мужчиной
и женщиной он не видел ничего таинственного или загадочного. Он  всегда  жил
своим умом, полагаясь на  собственное  искусство  и  собственные  воззрения,
выработанные  посредством  беспристрастного  наблюдения  за  жизнью   других
человеческих существ. Он видел, как усложнилась жизнь Мары из-за ее любви  к
варвару Кевину, и его это заинтриговало. Огонь, который загорался  у  нее  в
глазах в присутствии Кевина, Аракаси приписывал извечному стремлению женщины
придавать романтический ореол простым отношениям  с  мужчиной.  Что  же  еще
могло бы побудить ее пройти через тяготы беременности и муки родов,  холодно
рассуждал он.
   Но теперь, когда он мчался изо всех сил, так что сердце, казалось, готово
разорваться, а в горле стоял комок из-за непролитых слез, он думал о девушке
с волосами цвета меда, пока еще живущей на земле, и о ее погибшей сестре.  И
теперь,  проламываясь  через  мокрый  от  росы  кустарник  или  вырываясь  с
поразительной беспечностью на освещенную луной дорогу, он видел, что был  не
прав. Глупо, отчаянно не прав.
   Прожив полжизни, он едва не проморгал, едва не упустил  из  виду  величие
той магии, которую поэты называют любовью.
   Он резко остановился и оглянулся по сторонам в поисках носилок,  которые,
как было условлено, должны ждать его в этом месте.
   Пытаясь совладать  с  дыханием,  он  загадывал  далеко  вперед.  Если  он
останется в живых, если ему удастся спасти  сестру  погибшей  куртизанки  от
мести фанатиков из Камои - а ночное дознание непременно  приведет  их  к  ее
порогу... чего он может  ждать?  Ее  цинизм,  рожденный  разбитыми  мечтами,
позволит ли ей хоть когда-нибудь научить его  тому,  что  теперь  он  больше
всего жаждал узнать? Ему мучительно, до боли хотелось  увидеть  -  может  ли
вообще быть заполнена пустота, которую он обнаружил внутри себя.
   Он снова круто обернулся, и здесь, на пустынной дороге, ему открылась еще
одна тяжелая истина этой  грозной  ночи:  исполненная  сегодня  миссия  была
последней, к которой он мог приступить,  не  ожидая  от  ее  исхода  никаках
последствий лично для себя... если не  считать  жизни  или  смерти.  Ибо  он
безвозвратно утратил отрешенность, выделявшую его  из  числа  сотоварищей  и
обеспечивавшую кристальную ясность мысли, которая делала его гением в  своем
ремесле.
   Проснувшаяся в нем потребность уже не позволяла ему остаться тем, кем был
он до сих по. Никогда не сможет он глядеть на других сквозь привычную призму
бесчувственного равнодушия.  Не  сможет  больше  по  своей  воле,  не  ведая
сомнений, носить чужие  личины  и  копировать  чужие  повадки.  Светлокудрая
куртизанка навсегда лишила его той легкости, с которой он вживался  в  чужую
шкуру.
   Где-то в лесу запела ночная птица. Листва  на  густых  нависающих  ветвях
заслоняла свет луны и созвездий. Оставшись в  толще  стелющегося  тумана  на
безлюдной дороге, Аракаси не обнаруживал никакого признака носилок, не  было
даже слоя пыли, который подсказал бы, в какой стороне они могут  находиться.
И он выбрал направление наудачу. Былое воодушевление прошло, и теперь он  не
мог отогнать навязчивую мысль: интересно  бы  знать,  отмечен  ли  таким  же
изъяном души его противник, Чимака из Анасати? Если да, то живет ли он,  как
Аракаси, не ведая любви?  Если  же  нет  -  не  окажется  ли  новообретенная
уязвимость главного разведчика Акомы  лишним  козырем  в  руках  игрока,  не
знающего равных в искусстве интриг - и притом непримиримого врага Мары?
   Аракаси не находил ответа на свои вопросы, и даже в криках ночных птиц  и
в стрекотании насекомых ему чудилась насмешка над ним. Испытав за  несколько
минут больше страданий, чем за всю свою жизнь, измученный,  устрашенный,  но
все-таки торжествующий Мастер тайного знания спешил вперед,  на  встречу  со
своим будущим - к самой опасной цели в своей жизни.

Глава 14
ПРОЗРЕНИЕ

   Над рекой поднимался туман.
   Аракаси  пробирался  по  улицам  припортового  квартала  в  Джамаре;   от
усталости ныла каждая косточка. В минувшие  ночи  он  не  обнаружил  никаких
признаков слежки, но не решался остановиться для  отдыха:  убийцы  наверняка
шли по его следам, словно гончие. Если они и потеряли  его  в  этом  городе,
среди десяти тысяч чужаков,  то  это  значило  лишь  одно  -  они  предпочли
обратиться к другой своей путеводной нити, которая вела  к  сестре  погибшей
Камини. Найти Камлио - это для них дело нескольких дней.
   Мара все еще пребывала в Имперском Дворце, и сейчас самой важной  задачей
было не потерять ни минуты из той драгоценной форы, которой  он  располагал.
Самые  быстрые  коммерческие  носилки  с  двумя   дополнительными   артелями
носильщиков-скороходов за неделю доставили его из Онтосета в Джамар. Спать в
тряских носилках он не мог, но его  измученное  снадобьями  тело  впадало  в
тяжелое оцепенение на несколько часов в день -  когда  носильщики  требовали
передышки.
   И вот теперь, через шесть дней после убийства Обехана, он  расплатился  с
носильщиками, измотанными долгой гонкой, у входа главного  рынка  Джамара  и
затерялся  среди  работников,  которые  устанавливали  палатки  торговцев  и
выкладывали товары на прилавки. Джамар был самым оживленным торговым  портом
в Империи, и кварталы, примыкающие к пристани,  образовывали  особый  тесный
мирок, живущий по своим законам: здесь морские суда встречались с речными.
   Аракаси нашел мальчика-нищего, сидящего перед борделем, закрытым  в  этот
ранний утренний час. Он показал маленькому попрошайке раковину ценою в сотню
цинтий - такую сумму мальчишка не выклянчил бы у прохожих и за целый год - и
спросил:
   - Какой путь вверх по реке самый  быстрый?  Мальчик  вскочил  на  ноги  и
жестами показал, что он немой и потому не может  ответить.  Аракаси  -  тоже
жестом - предложил мальчику проводить его. Тот охотно  двинулся  через  пока
еще немногочисленную толпу и вывел Мастера к причалу, где были пришвартованы
с полдюжины небольших судов. Указав щедрому нанимателю на дородного речника,
мальчик с помощью выразительных ужимок и  гримас  дал  понять,  что  Аракаси
находится именно там, где желал быть. Мастер отдал ему раковину.
   Процедура передачи денег  из  рук  в  руки  не  ускользнула  от  внимания
речника, который до этого момента принимал неопрятного незнакомца за  такого
же нищего, как и его малолетний провожатый. Увидев раковину, он  пересмотрел
свои умозаключения и широко осклабился:
   - Желаешь побыстрей отправиться вверх по реке, господин?
   Аракаси подтвердил:
   - Мне нужно в Кентосани. Я спешу.
   На круглом лице собеседника отразилась нескрываемая гордость.
   - Я владелец самого быстрого судна в городе, добрый господин. - Он указал
на невысокую аккуратную  барку  с  крошечной  каютой,  стоящую  на  якоре  в
некотором удалении от причала. - Я  называю  эту  красотку  "Хозяйка  реки".
Четыре скамьи для восьми гребцов и полный набор парусов.
   Аракаси беглым  взглядом  окинул  обводы  барки  и  ее  добротный  парус.
Возможно, она была и не столь хороша, как похвалялся владелец, но  не  имело
смысла терять время на поиски лучшего судна.
   - Выглядит вполне достойно, - спокойно согласился  Мастер.  -  Гребцы  на
борту?
   - Конечно, - заверил его капитан. - Мы ожидаем купца  из  Пеша,  которому
надо в Сулан-Ку. Он  займет  каюту,  господин,  но  если  ты  согласен  пока
разместиться на палубе,  то  сможешь  потом  продолжать  плавание  со  всеми
удобствами - от Сулан-Ку  до  Кентосани.  Обычная  цена  составляет  пятьсот
цинтий, но, поскольку ты будешь занимать каюту только на протяжении половины
пути, я возьму с тебя триста.
   Из потайного кармана внутри рукава Аракаси извлек слиток серебра размером
в свой большой палец. Блеск металла заставил капитана широко открыть  глаза:
ни один судовладелец, промышляющий  на  реке,  и  мечтать  не  мог  о  таком
сокровище.
   - Каюту займу я, - твердо сказал Мастер. -  Отплываем  немедленно.  Купец
может договориться с кем-нибудь другим.
   Перед столь весомым  доводом  никакие  этические  возражения  устоять  не
могли. Подгоняемый мыслью о несметном  богатстве,  которое  замаячило  перед
ним, капитан не стал медлить. Он быстрым шагом  провел  Аракаси  к  челноку,
который  покачивался  на  волнах  у  дальнего  причала.  Они  спустились  по
лестнице, капитан сел за весла и принялся грести с таким усердием, словно за
ним гнались десять тысяч демонов. Меньше всего ему  хотелось,  чтобы  сейчас
появился и поднял крик обманутый купец.
   Аракаси поднялся на борт "Хозяйки реки"; тем  временем  капитан  привязал
челнок и освободил канат, удерживающий судно у  причального  буйка.  Зеленый
корпус был выкрашен не слишком-то ровно, но никаких подгнивших досок,  равно
как и других признаков небрежного  ухода,  Аракаси  не  усмотрел.  Возможно,
капитан и страдал некоторой прижимистостью, но  барку  свою  он  содержал  в
порядке.
   Гребцы и  рулевой  получили  необходимые  указания,  и  капитан  проводил
Аракаси к маленькой каюте; без малейшей задержки барка  развернулась  против
течения и начала свой путь вверх по реке.
   Представляя собой нечто вроде низенькой  лачужки  посреди  палубы,  каюта
могла бы вместить двоих. Внутри было  темно,  и  к  запаху  лампового  масла
примешивался  застоявшийся  аромат  от  благовоний  предыдущего   пассажира.
Шелковые занавески закрывали отверстия,  предназначенные  для  проникновения
свежего  воздуха;  подушки  были  потертыми,  но  Аракаси  часто  доводилось
довольствоваться и гораздо худшим.
   Он сказал:
   - Это мне подходит. Но есть одно условие, на котором я  настаиваю:  никто
не должен меня беспокоить. Любой, кто сунет  нос  в  каюту,  прежде  чем  мы
дойдем до Кентосани, умрет.
   Аракаси был не первым пассажиром со  странностями.  Хозяин  барки  немало
народа перевозил на своем веку. Учитывая  полученную  им  плату,  он  принял
условие это без возражений.
   Аракаси сел и  закрыл  дверь,  а  затем  вытащил  пакет,  спрятанный  под
одеждой. С того момента, как он покинул владения Обехана, не было ни  одного
мгновения, когда журнал Братства не касался  его  кожи.  Теперь,  когда  ему
впервые  представилась  возможность  просмотреть  страницы   документа,   он
приступил к изучению шифрованных записей. Но незнакомые символы расплывались
перед глазами. Уронив голову на желтый пергамент, он  провалился  в  тяжелый
сон.

***

   Когда к нему вернулось сознание, взгляд через  отверстие  в  стене  каюты
показал, что они находятся на полпути от Священного Города. Он  проспал  два
дня и одну ночь. Позаимствовав  кое-что  из  корзины  с  фруктами  (по  всей
вероятности,  припасенной  здесь  для  купца  из  Пеша),  он   приступил   к
расшифровке записей тонга. Шифр оказался довольно сложным, но не  настолько,
чтобы Мастер не сумел его разгадать, тем более  что  впереди  были  три  дня
вынужденного бездействия. Он  видел,  что  письмена  располагались  четырьмя
столбцами,  и  предположил,  что  каждая  запись  представляет  собой  набор
сведений четырех  видов:  дату  заключения  контракта,  согласованную  сумму
оплаты, имя намеченной жертвы и имя особы, заказавшей убийство. Рядом  почти
со всеми, за исключением  самых  последних  по  времени,  стояли  отметки  о
выполнении.
   Аракаси стал просматривать записи в обратном порядке, переходя  от  более
поздних к более ранним, пока не обнаружил еще одну строку без такой отметки.
Он предположил, что здесь зашифрованы имена Мары из Акомы как мишени и Десио
Минванаби  как  заказчика.  В  еще  более  давнем  контракте  без   отметки,
по-видимому, также должно было значиться имя Мары, но оплачивал то покушение
не Десио, а его отец  -  Джингу.  Сопоставление  букв  показало,  что  кодом
предусмотрен сложный порядок подстановки с видоизменением ключа  при  каждом
следующем использовании.
   Час за часом проводил  Аракаси  за  изучением  записей,  отбрасывая  одно
решение за другим. Однако по истечении полутора суток он начал  распознавать
общую систему изменения ключа.
   К моменту прибытия в  Кентосани  он  успел  расшифровать  весь  журнал  и
несколько раз пересмотреть заново содержание этого документа. Он раздобыл  у
капитана перо и бумагу и приготовил для Мары  ключ  к  секретным  письменам.
Записывать расшифрованные сведения Мастер не стал, на тот случай если журнал
попадет в другие руки. Однако он отметил одну строку,  которую  обнаружил  с
глубоким огорчением: к ее содержанию требовалось привлечь внимание госпожи.
   Барка подошла к пристани. Не дожидаясь, пока ее владелец по всем правилам
пришвартует судно, Аракаси перепрыгнул с палубы на причал  и  растворился  в
толпе.
   Он  задержался  лишь  затем,  чтобы  приобрести  подобающую   одежду,   и
направился во дворец. У входа, где  стояли  на  посту  Имперские  Белые,  он
претерпел мучительную пытку ожидания,  пока  его  послание  передавалось  от
одного слуги к другому и наконец достигло ушей Мары. Будь  у  него  побольше
хитрости или времени, он мог бы гораздо скорее проникнуть к ней, в очередной
раз воспользовавшись чужой личиной. Но свиток, который он нес,  был  слишком
важен, и он не смел подвергать себя риску  быть  убитым  Имперскими  Белыми,
которые могли принять его за злоумышленника.
   Когда наконец его проводили к Маре,  в  ее  личный  уединенный  сад,  она
встретила его улыбкой, хотя на нынешней стадии  беременности  уже  не  могла
подняться на ноги, чтобы приветствовать верного сподвижника.
   Он поклонился и с  чувством,  которое  противоречило  его  обычной  сухой
сдержанности, произнес:
   - Госпожа, дело сделано.
   Перемена в повадках Мастера не укрылась от Мары. Ее глаза расширились, и,
отослав слуг, она подала Ара