,  господин.  -  Она  улыбнулась,  стараясь   скрыть
усталость. - Но я уже предлагала ему именно это, а Папевайо говорит, что ему
не хочется спать.
   Престарелый властитель кивнул, сознавая, как и все они,  что  преданность
воина не будет лишней.
   - Будь начеку, дочь Седзу, - сказал Патаки. - Альмеко не питает к  Джингу
дружеских чувств  и  с  удовольствием  полюбовался  бы  крахом  честолюбивых
замыслов Минванаби. Но сейчас ему нужна поддержка этого семейства  на  полях
сражений в варварском мире. Поэтому Альмеко не лишит Джингу  своей  милости,
если тот сумеет убить тебя, не опозорив свой род. - Властитель  Сиды  бросил
мимолетный взгляд  на  помост,  где  обедали  почетные  гости,  и  задумчиво
добавил:
   - Ну а уж если Джингу будет уличен в нарушении клятвенного  обязательства
оберегать безопасность гостей, Альмеко с еще  большим  наслаждением  посетит
церемонию ритуального самоубийства властителя Минванаби. - Патаки улыбнулся,
словно они обменивались шутками. - Многие из присутствующих здесь  причастны
к тому, что приключилось с Акомой, госпожа. Но никто  не  будет  действовать
против тебя, кроме Минванаби. По крайней мере, ты знаешь своего врага.
   С внезапной сердечностью Мара отозвалась:
   - По-моему, властитель Патаки, я знаю также и одного друга.
   Старик рассмеялся, словно оценил остроумный каламбур:
   - Сида и Акома прекрасно  ладили  друг  с  другом  на  протяжении  многих
поколений. - Он взглянул на отведенный ему стол, за которым сидели  два  его
внука. - Время от времени твой отец и я даже поговаривали о возможном союзе.
- С этими словами он пытливо всмотрелся ей в лицо. - Хотелось бы  надеяться,
что в один прекрасный день мы с тобой сможем побеседовать о таких делах.  Но
сейчас я должен возвратиться к своей семье. Да хранят тебя боги, госпожа.
   - И да хранят они Сиду, -  пожелала  в  ответ  Мара.  Накойя  наклонилась
поближе к хозяйке и прошептала:
   - Во всяком случае, один человек здесь нашелся, подобный твоему отцу.
   Мара кивнула:
   - И даже от него не придется ждать поддержки, когда  Джингу  примется  за
дело.
   До той поры,  пока  не  нарушены  формы  приличий,  полагалось  следовать
непреложному правилу: если слабый умирает на глазах у всех,  наблюдатели  не
должны вмешиваться или протестовать. Минванаби  нанесет  удар.  Единственный
вопрос - когда.

***

   Сумерки за открытыми окнами  скрадывали  береговую  линию,  и  при  свете
вечерней зари озеро мерцало, словно лист серебряной чеканки. Одна за  другой
зажигались звезды. Тем  временем  рабы  с  факелами  и  кувшинами  с  маслом
совершали свой привычный обход, зажигая лампы.  Вскоре  должно  было  совсем
стемнеть; с наступлением ночи  опасность  возрастала.  Мара  проследовала  в
пиршественную залу вместе с прочими гостями, стараясь выглядеть так же,  как
они, - веселой и оживленной. Если бы ей было позволено мечтать,  она  сейчас
мечтала бы об одном - о роли воина, чтобы сражаться в доспехах  и  с  мечом,
пока смерть не отыщет ее или ее врагов... но идти через возбужденную  толпу,
видеть сияющие улыбки, слышать беспечный смех,  и  все  это  время  нести  в
сердце, не показывая виду, неизбывный давящий страх - это значило  бессильно
дожидаться, пока достоинство не обратится в маску,  под  которой  скрывается
безумие.
   Лучшие повара  Империи  готовили  ужин  для  этого  вечера,  но  Мара  не
чувствовала вкуса  еды,  которую  брала  с  роскошных  подносов,  украшенных
ободками из редкого металла. Она соглашалась отведать то  одно,  то  другое,
чтобы успокоить Накойю; но в  голове  назойливо  билась  одна  мысль  -  что
Папевайо сейчас борется с одолевающим его сном. Всю прошлую ночь напролет он
бессменно стоял на страже у ее дверей, и хотя  боги  наделили  его  телесной
силой, острым умом и волей, не приходилось надеяться, что он сможет  так  же
бодрствовать и еще одну ночь. При  первой  же  возможности  Мара  извинилась
перед любезными хозяевами и попросила разрешения удалиться на покой.
   Черные тени, отбрасываемые  глубокими  капюшонами,  не  позволяли  понять
выражение лиц Всемогущих, но их глаза следили за  Марой,  когда  она  встала
из-за стола. Сидевший справа от них Альмеко широко улыбнулся, толкнув локтем
под ребро властителя Минванаби. И многие глаза  с  презрением  следили,  как
властительница Акомы помогала своей престарелой первой  советнице  подняться
на ноги.
   -  Желаю  тебе  приятных  сновидений,  -  пробормотал  Десио,   наследник
Минванаби, когда маленькая группа направилась к выходу в коридор.
   Мара была слишком  утомлена,  чтобы  отвечать.  Но  мгновением  позже  ей
пришлось пережить еще один удар по самолюбию: властитель Экамчи, не  уступив
ей дорогу, протиснулся в дверной проем  перед  ней.  Папевайо  заметил,  как
окаменели плечи госпожи. Одна лишь мысль, что  этот  надутый  истукан  может
нанести ей новое оскорбление, привела воина в ярость.  И,  прежде  чем  Мара
успела сказать хоть слово, прежде чем кто-либо из гостей обратил внимание на
небольшую заминку в дверях, Папевайо схватил властителя Экамчи  за  плечи  и
вытолкнул в коридор, в сторону от дверного проема.
   У властителя Экамчи даже дух занялся от неожиданности. Затем  его  пухлые
щечки возмущенно заколыхались.
   - Гнев богов!..  -  негодующе  зашипел  он.  -  Ты,  чурбан  неотесанный!
Думаешь, ты можешь меня тронуть, и тебе это сойдет с рук?!
   Позади него загремели оружием его телохранители, но в узком коридоре  они
не могли обойти расплывшуюся фигуру взбешенного властителя и, следовательно,
не могли добраться до Папевайо.
   Командир авангарда Акомы отнесся к угрозам с подобающей невозмутимостью:
   - Если ты еще хоть раз проявишь неуважение к моей госпоже, я тебя "трону"
так, что тебе будет очень больно!
   Пока Экамчи брызгал слюной, его телохранители пребывали в  растерянности:
немедленно покарать обидчика они не могли, поскольку  от  него  их  отделяла
объемистая фигура хозяина; если же попытаться обогнуть это  препятствие,  то
нападению со стороны Папевайо мог подвергнуться сам властитель,  прежде  чем
они успеют помешать наглецу.
   - Посторонись, - решительно сказала Мара господину  Экамчи,  который  все
еще загораживал ей путь. - Даже ты, Текачи из Экамчи, не посмеешь  запятнать
кровопролитием празднование дня рождения Имперского Стратега.
   Толстый властитель побагровел еще больше.
   - Для слуги, поднявшего руку на человека моего ранга,  приговор  известен
заранее: смертная казнь, - злобно фыркнул он.
   - Разумеется, - глубокомысленно подтвердила Мара.
   Папевайо приподнял свой шлем, явив миру черную повязку позора.
   Властитель Экамчи побледнел и  придвинулся  к  стене,  бормоча  поспешные
извинения. Он не мог требовать казни  уже  осужденного  человека  и  не  мог
отдать своим стражникам приказ напасть на  Папевайо:  ведь  этим  он  только
угодил бы мерзавцу, даровав ему почетную смерть от клинка.
   Попав впросак и за это еще  больше  возненавидев  Мару,  Экамчи  с  самым
надменным видом направился к пиршественному столу.
   - Давай поспешим, - шепнула Мара Накойе. - Коридоры для нас небезопасны.
   - А по-твоему, наши покои чем-нибудь лучше капкана? - возразила старушка,
но пошла побыстрей.
   Как и предполагала Мара, в уединении и тишине Накойя быстро  собралась  с
мыслями, и ее деятельный ум заработал.
   Сменив праздничный наряд на более удобное домашнее одеяние и усевшись  на
подушки,  первая  советница  принялась  бесстрастно  поучать  свою  госпожу,
излагая ей методы выживания в неприятельском логове.
   - Ты должна расставить снаружи лампы, напротив каждой из  перегородок,  -
настойчиво  внушала  Накойя.  -  Тогда,  если  убийца  попытается   к   тебе
проникнуть, ты увидишь на перегородке его тень. Зато внутри надо  разместить
лампы между тобой и окнами: тот, кто рыщет снаружи, не  должен  видеть  твой
силуэт.
   Мара кивнула, благоразумно предоставив Накойе выговориться.
   Про все эти хитрости с лампами ей когда-то рассказывал Лано, и она  сразу
же после приезда в Минванаби подробно растолковала одной из своих  служанок,
каким образом нужно расположить светильники. Вскоре яркий свет  уже  заливал
комнату, где сидели Мара с Накойей; Папевайо занял пост у входа.
   Теперь, когда все возможные меры предосторожности были приняты, пора было
обратиться к другим заботами некоторыми из своих тревог  Мара  поделилась  с
первой советницей:
   - Накойя,  что  же  будет  с  нашими  пятьюдесятью  воинами  в  казармах?
Минванаби  поручился  за  безопасность  гостей,  но  ведь   на   свиту   это
ручательство не распространяется! Боюсь, с ними может случиться беда.
   - Не думаю,  -  возразила  старушка  с  уверенностью,  которая  могла  бы
показаться неожиданной после целого дня страха и назащищенности.
   Мара готова была вспылить, но сдержалась:
   - Да ведь подстроить их убийство -  проще  простого!  Достаточно  поднять
ложную тревогу... объявить, например, что в  казармах  людей  косит  вспышка
летней горячки... достаточно лишь подозрения на эту болезнь - и трупы  будут
сожжены. Никто не сможет доказать, как погибли наши солдаты...
   Накойя коснулась запястья Мары:
   - Ты напрасно мучаешь себя, Мараанни. Минванаби не станет утруждать  себя
такими пустяками, как расправа с твоими воинами. Госпожа  моя,  все/что  ему
требуется, - это прикончить тебя с Айяки. И тогда каждый, кто  сейчас  носит
зеленые доспехи Акомы, станет серым воином, не имеющим хозяина  и  проклятым
богами. По-моему, такой исход больше по вкусу Джингу.
   Первая советница замолчала и взглянула на хозяйку, желая понять ее отклик
на сказанное, но глаза у той были закрыты. Тогда она заговорила снова:
   - Мара, послушай меня. Кругом притаились другие  опасности,  и  каждая  -
словно релли, свернувшаяся в темноте. Ты должна остерегаться Теани. - Накойя
выпрямилась, всем своим видом показывая, что намерена высказаться до  конца.
- Я весь день наблюдала за ней, а она глаз с тебя не спускала,  стоило  тебе
отвернуться.
   Но Мара была слишком  утомлена,  чтобы  все  время  держаться  настороже.
Опершись на локоть, она полулежала на подушках; обрывки мыслей сменяли  друг
друга беспорядочной чередой, и она не пыталась управлять ими.  Своим  мудрым
многоопытным взглядом Накойя видела, что у ее госпожи уже не  осталось  сил.
Нельзя было допустить, чтобы она заснула:  если  совершится  нападение,  она
должна быть готова погасить лампу и метнуться в угол, который заранее указал
ей Папевайо. Он хотел быть уверенным, что не  заденет  ее  ненароком,  когда
начнет крушить все на своем пути.
   - Ты меня слышишь? - резко спросила Накойя.
   - Да, мать моего сердца.
   Мара слышала; но если сам Имперский Стратег усматривает в бедствиях Акомы
всего лишь способ позабавиться...  стоило  ли  беспокоиться  из-за  какой-то
Теани?
   Мысли Мары были заняты другим. Каким  образом  могли  бы  отстоять  честь
Акомы Лано или ее отец, властитель Седзу, окажись они в таком же  положении,
как она? Какой совет дали бы ей те, кого погубило  предательство  Минванаби?
Но  никакие  голоса  ей  не  отвечали.  Приходилось  полагаться  только   на
собственный разум.  То  и  дело  она  соскальзывала  на  несколько  минут  в
беспокойную дремоту. И хотя властительница Акомы  сама  прекрасно  понимала,
что спать нельзя, сейчас она больше всего напоминала худенького  испуганного
ребенка. И Накойя, которая вынянчила ее на своих руках и пестовала  все  эти
годы, отступилась. Она перестала терзать госпожу  разговорами,  поднялась  с
подушек и занялась перекладыванием вещей в дорожных сундуках.
   Мара уже спала глубоким сном,  когда  старая  няня  вернулась  с  охапкой
прозрачных шарфов и шалей в  руках.  Все  это  она  сложила  около  ночника,
поставленного  в  изголовье   спальной   циновки,   -   то   был   последний
оборонительный рубеж, который она успела подготовить, прежде чем изнеможение
и ее  свалило  с  ног.  Чему  быть,  того  не  миновать.  Две  женщины,  две
девушки-служанки и один смертельно усталый воин  не  могли  рассчитывать  на
успех, когда им противостояли все силы дома Минванаби.
   Накойя надеялась только на  то,  что  покушение  состоится  с  минуты  на
минуту, пока еще у Папевайо не притупилась бдительность и он сумеет отразить
удар.
   Но ночь тянулась мучительно медленно,  без  всяких  происшествий.  Старая
няня клевала  носом  и  дремала,  в  то  время  как  по  другую  сторону  от
перегородки боролся со сковывающей мглой утомления воин, стоявший  на  своем
посту. Сказывалось непосильное напряжение минувших суток; любое шевеление  в
саду, любые случайные очертания наводили на мысль об опасностях  и  засадах.
Но стоило Папевайо несколько раз моргнуть,  как  настороживший  его  призрак
оказывался кустом или деревцем, а то и просто  игрой  лунного  света,  когда
месяц то показывался из-за облаков,  то  вновь  скрывался  за  ними.  Иногда
верный страж задремывал, но стряхивал сонную одурь и  мгновенно  выпрямлялся
при малейшем  намеке  на  шум.  И  все-таки  нападение,  когда  оно  наконец
произошло, застало его врасплох.

***

   Мара очнулась от забытья, не сразу  осознав,  где  она  находится  и  что
происходит вокруг.
   - Кейла?..  -  пробормотала  она,  назвав  имя  девушки,  которая  обычно
прислуживала ей дома.
   И сразу вслед за этим  она  вскочила  в  испуге,  услыхав  страшный  звук
рвущейся бумаги и треск деревянных реек. Совсем  недалеко  от  нее  раздался
глухой удар от падения чьих-то тел, а потом короткий вскрик боли.
   Мара скатилась с подушек, по пути налетев  на  Накойю.  Та  проснулась  с
пронзительным воплем,  и  пока  Мара  пыталась  добраться  до  спасительного
потайного уголка, который приготовил для нее  Папевайо,  Накойя  задержалась
там, где была. Она схватила припасенные шарфы и дрожащими  руками  набросила
их на слабо горящий ночник. Огонь расцвел  как  сказочный  цветок,  разгоняя
тьму. Мара споткнулась и ушибла ногу о боковой столик, про который и  думать
забыла. Из темноты  по  другую  сторону  разорванной  перегородки  слышались
наводящие ужас звуки борьбы.
   Тогда закричала и Мара.
   Стеная и  умоляя  Лашиму  о  покровительстве,  Мара  пыталась  что-нибудь
разглядеть сквозь огонь и дым, клубящийся вокруг  лампы.  Она  увидела,  что
Накойя подняла загоревшуюся подушку и тычет этой подушкой  в  продырявленную
перегородку, поджигая торчащие клочья бумаги.
   Языки пламени взметнулись вверх и осветили двух  воинов,  сцепившихся  на
пороге в жестоком единоборстве. Папевайо сидел верхом  на  распростертом  во
весь рост незнакомце; руки каждого были сомкнуты на горле  врага.  Оба  были
примерно одинакового  роста  и  телосложения,  но  мало  нашлось  бы  равных
Папевайо по ярости в битве. Сейчас бой шел не  на  жизнь,  а  на  смерть,  и
каждый из  сражающихся  стремился  задушить  другого.  Багровые  лица  обоих
казались масками агонии.  Вглядевшись  более  пристально,  Мара  ахнула:  из
плечевой прорези доспехов Папевайо торчала рукоятка кинжала.
   Но даже раненый, он сохранял достаточно  сил,  чтобы  продолжать  борьбу.
Пальцы, сжимавшие его  горло,  слабели  и  соскальзывали.  Последним  рывком
Папевайо поднял вверх голову убийцы и стиснул  ее  обеими  руками,  так  что
можно было  услышать  треск  ломающихся  костей.  По  телу  врага  пробежала
последняя судорога. Папевайо разжал пальцы, и труп врага с не  правдоподобно
вывернутой шеей упал на пол. Во внутреннем дворе задвигались  смутные  тени.
Накойя не стала разбираться, кто там находится, но завопила во весь голос:
   - Пожар! Проснитесь! Проснитесь! В доме пожар!
   Мара поняла ее замысел и тоже стала звать на помощь. В  такое  засушливое
лето любой цуранский дом мог сгореть дотла просто от небрежного обращения  с
одной-единственной лампой. А пламя,  заполыхавшее  по  милости  Накойи,  уже
подбиралось к столбам,  служившим  опорами  для  черепичной  кровли.  Угрозу
пожара должны были воспринять все - и сами Минванаби, и слуги, и гости.  Они
непременно явятся сюда... хотя, может быть, слишком поздно.
   Когда огонь разгорелся ярче, Мара увидела, как Папевайо,  оставшийся  без
меча  в  рукопашной  схватке,  оглянулся  через  плечо  и  пропал  из  виду,
устремившись  к  чему-то  такому,  что  привлекло  его  внимание.  За   этим
последовали звуки, от которых у Мары кровь застыла в жилах:  всхлип  клинка,
вспарывающего плоть, и низкий короткий стон. Она сорвалась с места,  окликая
Папевайо, и успела лишь увидеть, как ее почетный страж неловко повернулся  и
тяжело рухнул  на  пол.  Позади  него  в  отблеске  пожара  ярко  высветился
оранжевый плюмаж офицера гвардии Минванаби. Первый сотник Шимицу выпрямился,
сжимая в руке окровавленный меч, и его глаза были глазами убийцы.
   Однако Мара не кинулась бежать. За окнами появились приближающиеся  огни,
перегородки раздвинулись, и вбежали наспех одетые люди, разбуженные  воплями
Накойи.
   Присутствие свидетелей спасло Маре жизнь. Остановившись лицом  к  лицу  с
убийцей Папевайо, она спросила:
   - Может быть, ты пожелаешь убить и меня... на глазах у всех гостей и  тем
самым обречь твоего господина на смерть?
   Шимицу бросил осторожный  взгляд  в  одну  сторону,  а  потом  в  другую.
Отовсюду  бежали  люди.  Пламя  рвалось  вверх  и  почти   достигло   крыши;
многоголосый хор присоединился к крикам Накойи.  Тревожная  весть  о  пожаре
быстро облетела всю усадьбу, и вскоре каждый из жителей Минванаби, способный
передвигаться, должен был явиться сюда с кадками и бадьями для воды.
   Возможность убить Мару была упущена. Кодекс воина не позволял Шимицу, при
всей его любви к Теани, поставить куртизанку выше  чести.  Он  поклонился  и
вложил в ножны оскверненный меч.
   - Госпожа, я только помог твоему почетному стражу покарать вора.  А  если
он погиб, выполняя свой долг, - значит, такова воля богов.  Но  тебе  теперь
нужно спасаться от огня!
   - Вора?..
   Мара чуть не  задохнулась  от  негодования.  У  ее  ног  лежал  недвижный
Папевайо, и из плеча у него торчала черная рукоятка кинжала. Но  такой  удар
никак не мог бы умертвить могучего командира авангарда; зияющая рана в груди
- вот что отняло у него жизнь.
   Первые взбудораженные гости появились на  месте  пожара,  и,  не  обращая
более внимания на Мару, Шимицу выкрикнул приказ освободить  коридоры.  Пламя
уже лизало угловые опоры; комнату наполнял едкий белый дым от горящего лака.
   Сквозь толпу гостей проталкивалась Накойя,  прижимая  к  груди  кое-какие
пожитки, в то время как две хнычущие служанки волокли подальше от огня самый
большой из дорожных сундуков.
   - Пойдем, дитя мое. - Накойя ухватилась за рукав госпожи, пытаясь  увести
ее в безопасную часть дворца. Слезы  и  дым  жгли  глаза  Мары,  но  она  не
поддавалась  увещеваниям  Накойи  и,  в  свою  очередь,   жестом   подзывала
прибежавших  слуг  Минванаби,  чтобы  они  помогли  вынести   вещи.   Накойя
разразилась редкими богохульствами, но ее госпожа отказывалась  двинуться  с
места. Двое слуг приняли дорожный сундук  от  выбившихся  из  сил  служанок.
Другие  помчались  спасать  остаток  имущества  Мары.  Еще   двое   дородных
работников  подхватили  Накойю  под  руки  и  повели   подальше   от   сцены
разыгравшейся трагедии. Шимицу схватил Мару за край накидки:
   - Тебе надо уходить, госпожа. Стены скоро упадут.
   Жар от пламени становился непереносимым. Рабыводоносы доставили  к  месту
пожара первые бадьи с водой, и  работа  закипела.  Вода  шипела  на  горящих
бревнах, но огонь еще только подбирался к  тому  концу  комнаты,  где  лежал
мертвый вор. Его одежда начала  гореть,  уничтожая  все  улики  вероломства,
которые могли бы быть впоследствии обнаружены.
   Приходилось смириться с неизбежным. Но Мара упрямо заявила:
   - Я не покину этого места до тех пор, пока отсюда не вынесут  тело  моего
командира авангарда.
   Шимицу кивнул и с самым невозмутимым видом взвалил на плечи  труп  воина,
которого только что пронзил мечом. Мар