ата,  посвященные  Чококану,
появились из матовой белизны, словно зыбкое видение из краев, где властвовал
Туракаму, бог смерти. Хокану устремился в проход  под  их  высокими  арками,
почти не замечая ни раскрашенных священных  фигур  в  нишах,  ни  зажженного
светильника, оставленного проходившим здесь  жрецом  во  исполнение  давнего
обета. Для Хокану эти ворота сейчас означали только одно: скоро он  будет  у
цели. Границы поместья проходили по следующей гряде  холмов,  через  ущелье,
охраняемое патрулями Акомы. Там должен постоянно дежурить скороход, а  также
доверенный офицер и еще один человек, обученный  ремеслу  походного  лекаря.
Если боги пошлют хоть немного удачи, то в его  запасах  найдутся  травы  для
противоядия, а уж без меда красных пчел не обходилась  кухня  ни  одного  из
правителей.
   Превозмогая боль во  всех  суставах,  задыхаясь  от  изнеможения,  Хокану
надеялся, что Добрый бог простит ему поспешность, заставившую  его  обойтись
без предписанной обычаем молитвы при проходе через ворота.  Ему  не  хватало
дыхания, чтобы произнести вслух хотя бы слово. К тому же он понимал: если он
остановится, то попросту свалится на землю и потеряет сознание. Из последних
сил преодолевая усталость,  Хокану  ринулся  через  ворота  в  перламутровый
туман, клубящийся за ними.
   Лошади почуяли засаду раньше, чем их хозяин.
   Крупный чалый  жеребец  вдруг  остановился,  тревожно  фыркая,  а  кобыла
испуганно дернулась в сторону. Хокану задохнулся от неожиданности. И  в  тот
же момент в каком-то дюйме от него пролетела стрела, пущенная из придорожных
зарослей. Не причинив никакого вреда, она упала на обочину.
   Хокану мгновенно саданул жеребца локтем, посылая его в  безумный  пируэт;
кобыла тоже закрутилась на месте. Чалый тоненько заржал и  начал  брыкаться.
Хокану  выхватил  меч  из  ножен,  притороченных  к  седлу.  Под  прикрытием
растревоженных лошадей он  рванулся  обратно,  под  арку  молитвенных  ворот
Чококана.
   Хокану не посмел предполагать, что в засаде прячется только один стрелок.
Он вознес Доброму богу краткую молитву: пусть лошади окажутся в новинку  для
врагов, засевших в чаще, ибо именно эти животные из варварского мира  давали
ему единственный шанс остаться в живых.
   До сих пор связанные между собой поводьями, лошади метались перед  аркой:
воинственно настроенный жеребец был готов кусать и  лягать  кого  угодно,  а
впавшая в панику кобыла крутилась, вставала на дыбы  и  пятилась  в  попытке
как-нибудь освободиться. Расчет Хокану  основывался  на  том,  что  ни  один
убийца, рожденный в мире Келевана,  не  посмеет  штурмовать  ворота,  рискуя
нарваться на эти топающие по земле и молотящие по воздуху копыта, -  значит,
прямой атаки можно не опасаться. У врагов оставалась одна возможность: зайти
сбоку и подобраться к нему с другой стороны ворот, и благодарение  Чококану,
что один из прежних правителей Минванаби не пожалел средств на строительство
этого сооружения. Массивные ворота были возведены из камня и толстых  бревен
и снабжены могучими опорами.  Было  продумано  все  до  мелочей:  изысканная
прихотливая резьба, шпили и башенки с редкой позолотой,  а  также  множество
внутренних сводов, ниш и уголков для молитвы. Шестеро  лучников,  спрятанных
внутри, вполне могли сильно осложнить продвижение по  дороге  даже  большому
отряду. Вероятно, именно  эти  практические  соображения  подвигли  древнего
властителя на столь богоугодное деяние.
   Хокану мог лишь  с  благодарностью  оценить  результаты  этого  показного
благочестия - теперь, когда он оставил щит, образованный двумя перепуганными
животными, и по каменным завиткам резьбы взобрался наверх, а потом осторожно
продвинулся вдоль балки, проложенной ниже стропил, и оттуда сумел попасть  в
одну из ниш, устроенных позади расписного образа, символизирующего  счастье.
Не без труда уместившись  в  неглубокой  тени,  Хокану  попытался  выровнять
дыхание.
   Минута казалась вечностью. Когда дурман изнеможения  понемногу  отступил,
Хокану заметил, что пространство над ним, скрытое за расписным лицом, пусто.
Тыльная сторона изображения была устроена как амбразура - с  отверстиями  на
месте глаз божественного  лика:  из  этого  укрытия  дозорный  мог  спокойно
следить за любым входящим и выходящим через ворота.
   Если бы не одышка, мучившая консорта Акомы, и не  смертельная  опасность,
угрожавшая ему, он мог бы рассмеяться вслух. В пределах великой Империи даже
благочестие становилось козырем в Игре Совета:  очевидно,  в  былые  времена
господа  Минванаби  размещали  здесь  наблюдателей,  чтобы  предупреждать  о
путниках, прибывающих в  поместье,  а  заодно  присматривать  за  всем,  что
делается на дороге. Но сейчас перед Хокану стояли более насущные  задачи,  и
он немедленно  воспользовался  обретенным  преимуществом.  Он  ухватился  за
опорную балку, поддерживающую  лицо-маску,  подтянулся  вверх,  ко  входу  в
потайную нишу, втиснулся туда и выглянул наружу через глазные отверстия.
   Лошади все еще крутились на месте,  безнадежно  запутавшись  в  поводьях.
Внезапно они разом повернулись в одну сторону, уставившись куда-то в ночь  и
насторожив уши. Предупрежденный их поведением, Хокану уловил движение  среди
теней за молитвенными вратами. Оттуда выдвигались одетые  в  черное  фигуры,
явно вознамерившиеся пойти в обход. У троих, идущих впереди, имелись луки, в
арьергарде следовали еще двое.  К  великому  облегчению  того,  за  кем  они
охотились, все они обшаривали взглядом углубления и выступы ворот только  на
нижнем уровне сооружения.
   Кобыла заметила людей раньше, чем жеребец. Она мотнула  головой  с  такой
силой, что  повод  разорвался,  и,  почувствовав  свободу,  бешеным  галопом
поскакала по дороге: инстинкт вел ее к дому и к  стойлу.  Лучники  в  черном
поспешно раздались в стороны с ее пути, а затем восстановили прежний  строй.
Менее пугливый жеребец еще немного понаблюдал за  ними,  а  потом  встряхнул
гривой, потер зудящую ссадину на шее об руку одной  из  каменных  статуй  и,
легкой трусцой отбежав на небольшое расстояние,  решил  пощипать  травку  на
обочине.
   В тесной сырой каморке внутри молитвенных ворот вдруг стало тихо.  Хокану
приуныл.  Его  изголодавшиеся  по  воздуху  легкие  давали  о   себе   знать
прерывистым хрипом;  когда  же  воин  пытался  задержать  дыхание,  начинала
кружиться голова.  Поставленный  перед  неприятным  выбором,  Хокану  принял
решение: пусть лучше его обнаружат, пока он способен  сражаться,  но  нельзя
допускать,  чтобы  он  потерял  сознание   и   враги   воспользовались   его
беспомощностью.
   Пятеро  атакующих  сразу  услышали  его.  Они  напряглись,  как   собаки,
почуявшие дичь, и повернулись в сторону его укрытия.  Двое  сорвали  луки  с
плеч  и  начали  взбираться  на  арку,  тогда   как   трое   других   заняли
оборонительные позиции.
   Хокану развернул меч и стремительным движением сверху  вниз  метнул  его,
словно дротик. Угодив в горло более коренастого из двух  нападавших,  клинок
прошел через его грудь  так  далеко,  что  пронзил  сердце.  Не  успев  даже
крикнуть, убийца упал на землю. Глухой удар от его падения  заставил  чалого
вздрогнуть и взглянуть наверх. Краем  глаза  Хокану  приметил,  что  жеребец
беспокойно топчется около одной из опор ворот; почти не рассуждая, наследник
Шиндзаваи спрыгнул вниз и снова нырнул в укрытие: три стрелы  просвистели  в
полете по направлению к его тайнику.
   Одна  впилась  в  доску;  две  других,  выбив  несколько  щепок  из   уха
рисованного божества, слегка отклонились и застряли в бревнах позади фасада.
Хокану выхватил нож, спрятанный под набедренной повязкой. Он снова скрылся в
углублении стены - настолько, насколько мог туда вместиться - и левой  рукой
потянулся, чтобы вырвать из древесины одну из застрявших там стрел.
   Показалась темная фигура, почти неразличимая среди балок,  проходящих  во
внутреннем пространстве молитвенных ворот.  Хокану  швырнул  нож,  и  второй
противник, также раненный  в  шею,  повалился  на  землю  с  жутким  звуком,
напоминающим бульканье. Тот, что шел следом, был не  настолько  глуп,  чтобы
повторять тот же маневр. Он пригнулся, снимая лук с плеча. Хокану видел, как
блестит в темноте наконечник стрелы. По спине у него  пробежал  холодок.  Он
занес руку, сжимавшую древко добытой  стрелы,  и  приготовился  броситься  в
атаку.
   Снизу раздался грубый голос:
   - Не спеши. Никуда он от нас  не  денется.  Оридзу  заберется  по  другой
статуе и обстреляет его сверху.
   С отвратительным чувством собственной уязвимости Хокану осознал, что  его
прикрытие способно защитить только  от  обстрела  снизу.  Однако,  с  другой
стороны, позиция позади огромного изображения бога обеспечивала великолепное
тактическое преимущество. Если он попытается спрятаться от того, кто полезет
наверх, то окажется беззащитным против стрел, летящих снизу. Но  приходилось
принимать во внимание и более страшный, более жестокий исход: вместе  с  ним
погибнет и секрет противоядия, которое могло бы спасти  Мару.  Аракаси  и  в
голову не придет усомниться, что рецепт будет соблюден до мелочей.
   Хокану мысленно осыпал себя проклятиями, припомнив,  в  какой  спешке  он
покидал Кентосани. Что за  непростительная  глупость  -  пожалеть  несколько
лишних минут, которые понадобились бы для сбора эскорта! Даже если бы ему не
хватило времени вызвать солдат из отцовского гарнизона или  городского  дома
Мары, он мог, на худой конец, воспользоваться услугами  наемных  охранников.
Любой вооруженный отряд смог бы управиться с засадой.
   Но этой возможностью  он  пренебрег,  потому  что  пеший  эскорт  намного
увеличил бы время пребывания  в  пути,  а  для  Хокану  превыше  всего  была
скорость. Верхом он должен был домчаться до дома  несравненно  быстрее.  Эти
могучие создания с легкостью обгоняли  самых  резвых  скороходов,  и  Хокану
предпочел рискнуть своей жизнью, а не жизнью жены.
   И вот теперь Мара будет расплачиваться  за  его  глупость.  Последняя  из
династии Акома, она умрет, так и не узнав, как близко было спасение.
   Когда тихие звуки возвестили о приближении неприятеля, Хокану снова  едва
не разразился  ругательствами  вслух.  По  статуям  карабкался  не  один  из
оставшихся в живых убийц.  Их  было  двое!  Его  могут  обстрелять  с  любой
стороны,  и  если  принять  во  внимание  изощренную  хитрость,   отличавшую
правителей Минванаби во всех поколениях, то нечего удивляться,  если  кто-то
из них устроил амбразуры также и позади других изваяний  молитвенных  ворот.
Нападающие могут его подстрелить, прежде чем он хотя бы их увидит.
   Загнанный в  угол,  дрожащий  от  изнеможения  и  ярости,  Хокану  крепче
обхватил стрелу - единственное оружие, которым еще мог  воспользоваться.  Он
собрался первым нанести удар: если  ему  суждено  сейчас  погибнуть,  то  по
крайней мере одного из врагов он прихватит с собой в чертоги Туракаму.
   Когда он напрягся, чтобы двинуться навстречу  опасности,  раздался  свист
выпущенной стрелы. Хокану пригнулся, но было уже поздно. Стрела пронзила его
бедро и вошла в кость.
   От жгучей муки и неукротимого гнева сознание Хокану неожиданно  приобрело
сверхъестественную ясность. Резким движением он выдернул  древко  стрелы  из
раны; острая боль заставила его невольно скорчиться, и, может быть, это  его
спасло: следующая стрела расщепила доску в том самом месте, где  только  что
была его грудь.
   Стоя  на  одном  колене,  не  в  силах  сдержать   слезы   боли,   Хокану
окровавленными пальцами шарил  по  стене  в  поисках  точки  опоры,  которая
помогла бы подняться на ноги. Раненая нога ему не  повиновалась,  а  другую,
похоже, свела судорога.
   Каким-то чудом его кисть сомкнулась на гладком закругленном торце  доски,
образующем некое подобие рукоятки. Собрав последние силы, он подтянул  вверх
свое истерзанное тело... и вскрикнул, когда рукоятка со скрипом  повернулась
и подалась вниз.
   Она не была закреплена, в панике подумал Хокану, почти не расслышав удара
новой стрелы,  которая  угодила  в  доску  рядом  с  его  собственным  ухом.
Ошеломленный, он почувствовал, что скользит вниз, и не сразу сообразил,  что
с места сдвинулся целый кусок стены.
   Вот оно что!  -  догадался  Хокану  и  громко  засмеялся  от  непонятного
торжества. Этот старый властитель Минванаби  -  теперь  уже  не  важно,  как
звучало  его  имя,  -  устроил  особый  люк,  чтобы  его  шпионы  могли  при
необходимости унести  ноги;  а  он,  Хокану,  случайно  обнаружил  секретный
механизм, с помощью которого этот люк приводится в действие. Потайная дверца
открылась наружу, избавляя его  от  мрака  и  перекрестного  огня  вражеских
стрел.
   Когда дверь широко  распахнулась,  его  ноги  беспомощно  соскользнули  с
балки, и он повис в воздухе на рычаге  замкового  механизма.  Для  здорового
воина не составило бы труда спрыгнуть  вниз  -  какой-нибудь  десяток  футов
отделял его от земли. Но с наконечником стрелы, застрявшим в  бедре,  прыжок
грозил смертью или потерей сознания.  Хокану  отбросил  бесполезную  стрелу,
которую до сих пор сжимал в руке, и  принялся  изгибаться,  выкручиваться  и
снова скрести пальцами по дереву, но ему так и не удалось  найти  опору  для
второй руки. Рана болела так, что впору было лишиться рассудка.
   Позади ниши, которую только что занимал сам  Хокану,  появился  лучник  в
черном. Точно рассчитанными движениями рук, одетых в охотничьи перчатки,  он
установил стрелу и начал натягивать тетиву.
   Затаив дыхание, Хокану взглянул вниз и обнаружил, что неприятели, которые
раньше располагались на  обочине,  подобрались  поближе,  образовав  кольцо.
Единственной причиной, удерживавшей их  от  лобового  штурма,  был  жеребец,
спокойно щиплющий травку; поводья волочились за ним по земле.  Настроение  у
скакуна было вполне  миролюбивое,  но  убийцы,  совсем  недавно  оказавшиеся
свидетелями  приступа  раздражения  у   обезумевших   мидкемийских   тварей,
опасались  повторения  чего-то  подобного.  А  между   тем   чалый,   увидев
приближающихся людей, мелким шагом двинулся от них  подальше  и  остановился
точно под ногами хозяина.
   - Да благословит тебя Чококан, - почти с рыданием вырвалось у Хокану.  И,
разжав руки, он  неловко  плюхнулся  в  седло.  На  какое-то  мгновение  ему
показалось, что этой минуты он не переживет. Даже  боль  в  бедре  на  время
отступила, когда всю  силу  удара  при  падении  принял  на  себя  ничем  не
защищенный предмет его мужской гордости.
   Ошеломленный жеребец всхрапнул, помотал головой  и  потихоньку  заковылял
прочь.
   - А ну наддай, ты, корм собачий! - завопил Хокану столько  же  для  того,
чтобы дать выход  своей  боли,  сколько  для  подбодрения  скакуна.  Всадник
пригнулся вперед, обеими руками  вцепившись  в  конскую  гриву.  Хотя  седло
успело съехать на сторону и  раненая  нога  Хокану  безжизненно  свешивалась
вниз, он начал неистово колотить по брюху жеребца пяткой ноги, еще способной
действовать, и наконец чалый рванулся вперед, все больше ускоряя бег.
   Лучники начали стрелять. Раненный в шею, плечо и круп, жеребец взбрыкивал
и  вставал  на  дыбы,  но  все  же  удача  улыбнулась   Хокану:   он   сумел
воспользоваться моментами, когда его подбрасывало вверх,  и  выровнял  сбрую
чалого, управляясь только здоровой ногой.
   Стремительным галопом конь помчался к дому.
   Хокану с трудом удерживался в седле. От  боли  кружилась  голова  -  боль
оглушала. Его пальцы с побелевшими суставами намертво вцепились в гриву;  из
раны  в  бедре  сочилась  кровь.  Удерживать  равновесие  в  седле  он   был
неспособен. Ему бы ни за что не выдержать этой  скачки,  думал  он,  стиснув
зубы, если бы не страх потерять сознание и все погубить.
   И все-таки случилось неизбежное: то  и  дело  соскальзывая  с  седла,  он
почувствовал, что раненая нога волочится по дорожной  пыли.  Теперь  он  мог
цепляться только  одним  коленом.  Чалый  начал  чаще  сбиваться  с  шага  и
шарахаться из стороны в сторону. Один такой прыжок, второй, третий... Хокану
еще держался. Но потом пальцы его рук разжались. Его тело дугой изогнулось в
воздухе...
   И тут же было бесцеремонно подхвачено руками в латных рукавицах.
   - Проклятие!
   Хокану рванулся и задел ногой землю. Невыносимая  боль  исторгла  у  него
прерывистый крик. Воздух почернел, потом сверкнул ослепительной белизной,  и
Хокану услышал громкие голоса.
   Один из этих голосов принадлежал Люджану.
   - Убийцы, - выдохнул Хокану. - Гонятся за мной.
   - Они уже мертвы, господин, - сухо сообщил военачальник Мары. -  Поменьше
двигайся: ты потеряешь много крови.
   Хокану с трудом открыл глаза. Казалось, что небо над ним плывет, необычно
зеленое и очистившееся от  тумана.  Солнце  золотыми  лучами  освещало  лица
воинов из его собственного патруля.
   - Мы увидели, что кобыла примчалась без всадника, до смерти напуганная, -
доложил кто-то. - Вот и подумали,  что  на  дороге  случилась  неприятность.
Аракаси был с тобой?
   - Нет, - выдохнул Хокану. - Кентосани. Выслушайте...
   Преодолевая боль и дурноту, он сумел точно повторить рецепт  противоядия,
в котором заключалась единственная надежда на спасение Мары.
   С уверенной  деловитостью  бывалого  полководца  Люджан  приказал  самому
быстроногому из воинов снять доспехи, домчаться до лекаря и передать слово в
слово указания, только что услышанные от  Хокану.  Когда  посланец  исчез  и
воины начали поспешно, хотя и без суеты, готовить  эскорт,  Хокану  все  еще
упрямо цеплялся за ускользающее сознание.
   Группа солдат была отправлена  за  носилками,  чтобы  доставить  раненого
консорта госпожи в усадебный дом. У Хокану то  и  дело  мутилось  зрение;  в
другие минуты оно приобретало необычную остроту. Он услышал звук разрываемой
ткани и ощутил, как воздух холодит кожу, когда Люджан обнажил его рану.
   - Господин, -  обратился  к  нему  военачальник,  -  нужно  очень  быстро
вырезать и извлечь наконечник стрелы, если мы не хотим,  чтобы  рана  начала
гноиться.
   Хокану собрался с силами для ответа.
   - Никто не посмеет дотронуться до этого наконечника,  -  хрипло  выдохнул
он, - пока меня не доставят в комнату госпожи и я  собственными  глазами  не
удостоверюсь, что противоядие помогло.
   - На все твоя воля, господин.
   Военачальник Акомы поднялся на ноги, резкий и целеустремленный.
   - Сотник! - позвал он  одного  из  офицеров.  -  Возьми  четырех  солдат,
соорудите легкие носилки! Господина Хокану нужно  доставить  к  госпоже  как
можно скорее!

Глава 9
ЧУДО

   Небо потемнело.
   Бесшумно ступая, вошли слуги, чтобы закрыть перегородки и зажечь лампы  в
спальне у Мары. Они закончили  свою  работу  и  молча  поклонились  госпоже,
которая неподвижно лежала на подушках. Ее лицо покрывала восковая бледность.
Потом слуги удалились, оставив Хокану на его  бессменном  посту,  в  тишине,
которая разрывала душу.
   С того времени, когда его супруге дали противоядие, прошло семь часов, но
никакие признаки улучшения не появлялись. Ее веки  ни  разу  не  вздрогнули,
дыхание не ускорилось и не замедлилось. Когда за стенами сгустились  сумерки
и подкралась тьма, оставив мужа и жену  в  круге  слабого  света  от  лампы,
Хокану почувствовал, как в сердце вползает сомнение. Что если  Корбарх  ввел
их  в  заблуждение,  дав  ложный  рецепт  противоядия?  Что  если  засада  у
молитвенных ворот задержала его возвращение домой как раз настолько, что эти
минуты стали роковыми и снадобье пришло к Маре слишком поздно? Что если боги
ополчились против них и все, что он и Мара совершили в жизни, пойдет  прахом
по предначертанному велению судьбы?
   Боль от раны и  мучительное  беспокойство  за  Мару  доводили  Хокану  до
исступления. Отчаянно желая действовать, делать  хоть  что-нибудь  там,  где
больше ничего нельзя было  сделать,  он  потянулся  и  взял  Мару  за  руку.
Показалось ли ему это, или ее рука действительно стала чуть-чуть т