главлен.  На  командных
постах окажутся неопытные воины. Армия, на протяжении тридцати лет воевавшая
под началом одного и того же полководца, неизбежно развалится. - Весь  облик
Тасайо выражал убежденность. - А теперь подумай сам, кузен,  что  получится,
если мы проявим излишнюю поспешность. Что будет, если Высший Совет  призовет
Акому в Дустари, пока Кейок еще жив-здоров?
   Десио слушал не перебивая. В этих речах  не  содержалось  ничего  нового,
однако многократное повторение  всегда  придавало  ему  уверенности.  Инкомо
отдавал должное молодому воину - его расчет был безупречен. Когда  правитель
Десио терзался неуверенностью, он мог наделать  любых  бед.  Между  тем  над
Минванаби довлела  кровавая  клятва,  принесенная  Красному  богу.  Малейшая
ошибка грозила обернуться катастрофой. Уже не в первый  раз  Инкомо  спросил
себя: почему боги не поменяли местами двоюродных братьев?
   Десио издал глухой смешок, а потом  перестал  сдерживаться  и  разразился
восторженным хохотом:
   - Кузен, у тебя блестящий ум! Просто блестящий!
   - Рад служить твоей  чести,  господин,  во  имя  торжества  Минванаби,  -
скромно отозвался Тасайо.

***

   С наступлением  лета  Акома  взбудоражила  южные  рынки.  Поставки  шелка
застали торговцев врасплох. На торгах Акома  неизменно  одерживала  верх;  в
знатных домах по всей Империи только об этом и  судачили.  Джайкен  едва  не
плясал от радости: чо-джайны были обеспечены заказами на  пять  лет  вперед.
Словно  по  мановению  руки  в  Акому  пришло  благоденствие.  Мало  кто   в
центральной части Империи мог с ней соперничать.
   Мара с улыбкой наблюдала за торжеством хадонры.  Успехи  не  пришли  сами
собой, просто  у  нее  еще  не  было  времени  оценить  нынешнее  положение.
Буквально через час  после  получения  известий  об  очередных  торгах  Маре
доложили, что властитель Тускалоры, увязший  в  долговых  расписках,  просит
Акому принять под покровительство его семью.
   Старшие советники Акомы собрались вокруг Мары в парадном зале для встречи
с властителем Джиду. Позади  кресла  Мары  выстроился  почетный  караул.  По
правую  руку  от  нее  восседала  Накойя,  по  левую  -  Кейок   и   Люджан.
Торжественная церемония готовилась по всем  правилам.  Не  оплошал  и  Джиду
Тускалора: его тучные телеса, умащенные дорогими благовониями,  ради  такого
случая были облачены в великолепный голубой шелк.  В  прежние  времена  Мара
ликовала бы от удовлетворения при виде опасного противника, поставленного на
колени, тем более что Джиду после смерти Бантокапи совершенно перестал с ней
считаться. Она чуть не погибла от происков этого соседа,  но  злорадствовать
ей не хотелось. Наверное, за прошедший год она набралась опыта, да и общение
с мидкемийцем не прошло даром.
   Случись такое раньше, она бы думала только о триумфальной  победе  Акомы.
Теперь же ей было не спрятаться от взгляда припухших глаз Джиду,  в  которых
тлела ненависть. В какой-то миг Мара даже  пожалела,  что  не  пошла  другим
путем: ведь можно было проявить великодушие и позволить  Джиду  восстановить
пошатнувшуюся честь Тускалоры - он бы проникся благодарностью и  добровольно
встал на ее сторону. Между  тем  правитель  Джиду,  неестественно  распрямив
плечи, готовился отдать свой род на милость Акомы. Когда он выдавил из  себя
постыдные  слова  нижайшего  почтения,  Маре  вспомнился  негодующий  вопрос
Кевина: "Неужели благородные цурани от рождения настолько бесчувственны? "
   И все же господин  Джиду  не  заслуживал  снисхождения.  В  Великой  Игре
милосердие было привилегией самых сильных; у всех  остальных  оно  считалось
признаком трусости. Хозяин Тускалоры  не  умел  считать  деньги,  однако  он
обладал хорошо обученной армией и отличался  завидным  стратегическим  умом.
Его верность мог перекупить кто  угодно,  поэтому  Мара  не  обольщалась  по
поводу надежности своих южных границ. Превратившись в вассала  Акомы,  Джиду
терял право заключать другие союзы. Честь его рода отныне была в руках  Мары
и ее наследников. Теперь он не мог даже броситься на меч без ее разрешения.
   - Ты ступила на скользкий и опасный путь,  госпожа  Мара,  -  предостерег
властитель Тускалоры: все члены его клана и приверженцы партии Желтого  Змея
встретили в штыки весть о том, что Акома подмяла  под  себя  их  союзника  и
единомышленника.
   - В Великой Игре нет легких путей, - ответила Мара, и это  не  прозвучало
простой отговоркой, ибо Аракаси постоянно предупреждал, что против  ее  рода
то и дело замышлялись коварные злодеяния. Хотя в ее душе шевельнулось что-то
похожее на жалость, сомнениям  места  не  было.  -  Я  готова  принять  твою
присягу, господин Джиду.
   Властитель Тускалоры склонил голову. По  сигналу  Мары  Люджан  вышел  из
шеренги воинов, подняв фамильный меч Акомы, выкованный -  что  было  большой
редкостью - из металла. Сверкающее лезвие коснулось шеи Джиду, который через
силу произнес присягу на верность и только после этого поднялся с колен.
   - О повелительница, - от этого слова у него во рту остался привкус яда, -
позволь мне удалиться.
   Мара медлила с ответом. В ней боролись два желания: утвердить свою власть
над  вассалом  и  в  то  же  время  облегчить  его  позор.  Правитель  Джиду
побагровел, воины насторожились.
   - Нет, погоди, Джиду, - наконец произнесла она. - Акоме нужны союзники, а
не рабы. Не держи на меня зла; объединение сил выгодно нам обоим. - Ее голос
звучал твердо, но доверительно. - Не жди пощады  от  моих  врагов,  господин
Джиду. Властитель Минванаби  -  тот  требует  от  своих  вассалов  клятвы  в
соответствии с Тан-джин-ку.  -  Этот  древний  обычай  обозначал  абсолютное
повиновение; человек,  связанный  кодексом  Тан-джин-ку,  попадал  в  полную
зависимость, граничащую с рабством. -  Когда  Бару  ли  Кеотара  унаследовал
отцовскую  мантию,  он  отказался  безропотно  подчиняться  Минванаби  и   в
результате лишился мощной поддержки. Барули очень страдает: он хочет,  чтобы
его считали  независимым.  Заметь,  Джиду,  я  не  унижаю  тебя  требованием
безраздельной власти над судьбами всех твоих подданных.
   Правитель Джиду слегка кивнул, признавая правоту этих  слов,  но  его  не
оставили  чувства  озлобленности  и  стыда.  Он  оказался  в  самом   жалком
положении: попал в зависимость от женщины, которую некогда  замышлял  убить.
Однако в голосе Мары звучало нечто такое, что заставило его  прислушаться  к
ее речам.
   - Я собираюсь вести дела так,  чтобы  обе  наши  семьи  от  этого  только
выиграли, - объявила Мара. -  В  любом  случае  ты  будешь,  как  и  раньше,
распоряжаться у себя в поместье. Доходы от продажи чокала останутся в  казне
Тускалоры. Я не настаиваю, чтобы твой род платил мне дань.  Акома  потребует
только одного: чтобы твоя честь была поставлена на службу нашей чести. - Тут
Мара решила польстить этому врагу, чтобы  окончательно  его  обезоружить.  -
Честь Тускалоры для меня несомненна. В доказательство я доверю твоим войскам
охрану южных рубежей и отзову все сторожевые посты и патрули Акомы с границы
между нашими владениями.
   Кейок  слушал  с  непроницаемым  видом,  но  в  какой-то  момент  поскреб
подбородок - это был тайный знак предостережения.
   Мара успокоила своего военачальника подобием мимолетной  улыбки  и  вновь
обратилась к Джиду:
   -  Вижу,  тебе  трудно  поверить,  что  между  нами  могут   установиться
добрососедские  отношения.  Попробую  доказать,  что  мои  намерения  вполне
серьезны. В знак нашего союза на подходе к твоему имению  будут  воздвигнуты
молитвенные врата в честь бога Чококана. После этого я вручу тебе сто  тысяч
центориев для погашения старых  долгов.  Все  прибыли  от  продажи  богатого
урожая чокала смогут быть использованы на благо твоих владений.
   При упоминании столь баснословной суммы у Накойи глаза  полезли  на  лоб.
Такой широкий жест грозил истощить казну Акомы. Советница  представила,  что
будет с Джайкеном, когда  он  получит  приказ  перечислить  целое  состояние
беспутному хозяину Тускалоры.
   Джиду испытующе смотрел на  Мару,  но  не  видел  в  ее  глазах  ни  тени
вероломства. Еще не придя в себя от замешательства, он произнес:
   - Властительница Акомы поступает в высшей степени великодушно.
   - Акома поступает по справедливости,  -  поправила  его  Мара.  -  Слабый
союзник - это только обуза. Вот теперь  можешь  идти,  и  помни:  в  трудную
минуту Акома придет тебе на выручку. Того же мы ожидаем  и  от  тебя.  -  На
прощание она грациозно склонила голову.
   Озадаченный  таким  неожиданным  поворотом  судьбы:,  Джиду  Тускалора  в
сопровождении своей стражи, закованной в голубые доспехи,  покинул  парадный
зал.
   Мара позволила себе расслабиться. Она потерла воспаленные глаза, борясь с
усталостью. Прошел не один месяц с тех пор,  как  она  отправила  Кевина  на
корчевку леса. С той поры ее мучила бессонница.
   - Прекрасная повелительница, позволь  выразить  тебе  мое  восхищение,  -
почтительно начал Люджан. - Ты ловко приручила злобного пса. Господин  Джиду
отныне у тебя на цепи; он может скулить и тявкать, но не посмеет кусаться.
   Маре стоило больших усилий мысленно вернуться к происходящему:
   - По крайней мере нашим солдатам больше не придется день и ночь  охранять
этот злосчастный мост.
   Кейок вдруг расхохотался - к великому удивлению  Мары  и  Люджана.  Этому
старому солдату было несвойственно бурное проявление радости.
   - Что у тебя на уме? - спросила Мара.
   - Когда я услышал,  что  ты,  госпожа,  собираешься  оголить  нашу  южную
границу, мне сделалось не по себе, - объяснил военачальник. -  Только  потом
до меня дошло, что, сняв посты с границы Тускалоры,  мы  высвободим  немалые
силы для защиты более уязвимых рубежей. А господин Джиду,  в  свою  очередь,
будет  спокоен  за  свои  северные  владения  и  усилит  оборону  на  других
направлениях. Получается, что у нас теперь на  тысячу  воинов  больше  и  мы
общими усилиями обеспечим охрану расширенных владений.
   Теперь даже Накойя смирилась с грядущими расходами:
   - Благодаря твоей  щедрости,  дочь  моя,  войско  Джиду  сможет  обновить
амуницию, а правитель  призовет  к  себе  двоюродных  братьев  для  усиления
гарнизона.
   Мару обрадовала эта поддержка.
   - Именно об этом я и собиралась... скажем так, "попросить"  моего  нового
вассала. У него хорошо обученный, но слишком малочисленный  гарнизон.  Когда
Джиду оправится от первого удара, я обращусь к  нему  с  другой  "просьбой":
пусть его военачальник согласовывает каждое свое решение с Кейоком.
   Кейок сдержанно кивнул:
   - Покойный правитель Седзу мог бы гордиться дальновидностью своей дочери.
А теперь, госпожа Мара, если позволишь, я вернусь к своим обязанностям.
   Отпустив его, Мара заметила, что Люджан собирается что-то сказать.
   - Все солдаты будут сегодня  тебя  славить,  госпожа,  -  начал  командир
авангарда. - Впрочем, надо бы послать патруль за процессией господина  Джиду
- не ровен час, он вывалится из паланкина и раскроит себе череп.
   - С чего бы это? - удивилась Мара.
   Люджан развел руками:
   - От спиртного недолго потерять равновесие, госпожа. От Джиду несло  так,
словно он наливался вином с самого рассвета.
   Мара подняла брови:
   - Неужели ты уловил запах спиртного сквозь ароматы дорогих благовоний?
   - Ничего удивительного: во время присяги я стоял  прямо  над  господином,
приставив меч к его мясистому загривку.
   Мара наградила его серебристым смехом, но ее веселье было  недолгим.  Она
отпустила почетный караул и вместе с Накойей перешла к себе в кабинет. С тех
пор как она отлучила от себя рыжеволосого мидкемийца, одиночество стало  для
нее тягостным. Она вызывала к себе Джайкена и углублялась в деловые  бумаги,
или обсуждала с Накойей родственные дела клана, или играла с Айяки,  который
в последнее время увлекся деревянными солдатиками - их во множестве вырезали
для него свободные от службы офицеры. Сидя на вощеном полу в  детской,  Мара
наблюдала,  как  ее  сын,  воображая  себя  властителем  Акомы,  выстраивает
деревянное войско и идет войной на  армию  Минванаби.  Всякий  раз  Десио  и
Тасайо погибали позорной смертью в стенах  этой  светлой  комнаты,  а  Мара,
слушая заливистый детский смех, думала лишь о том, что  над  ее  мальчуганом
витает страшная угроза - клятва, принесенная врагами Красному богу.
   Накойя твердила, что время лечит все раны, а Мара по-прежнему просыпалась
среди ночи, тоскуя по человеку, который открыл для нее любовь и нежность. Ей
не хватало его бесшабашных выходок, неожиданных мыслей, но более всего - его
чуткости,  которая  безошибочно  подсказывала,  что  Мара  нуждается  в  его
поддержке, хотя и не имеет права выразить это словами.
   Будь проклят этот варвар, говорила себе Мара. Без него она  ощущала  себя
слабой и беспомощной. Наверное, в чем-то Накойя была права: для  рода  Акома
этот мидкемиец представлял  не  меньшую  опасность,  нежели  коварный  враг,
потому что он  сумел  проникнуть  в  душу  властительницы,  преодолев  самые
надежные укрепления.

***

   Неделя шла за неделей. Мара побывала у  королевы  чо-джайнов  и  получила
приглашение осмотреть мастерские, в которых без устали трудились шелкопряды.
Один из работников провел Мару через весь улей и поднялся с  ней  туда,  где
колдовали красильщики и ткачи. В  сумрачные  переходы  никогда  не  проникал
дневной свет. Маре казалось, что она попала в иной  мир.  Мимо  стремительно
проносились деловитые чо-джайны. Даже в  потемках  они  прекрасно  разбирали
дорогу и  ни  разу  не  задели  гостью.  Шелкопряды  работали  в  просторном
помещении с низкими  сводами.  Маре  пришлось  наклонить  голову,  чтобы  ее
нефритовые гребни не задевали потолок.
   Провожатый остановился и сделал знак передней конечностью:
   - Прядильщики отличаются от прочих, - пояснил он.
   Когда глаза Мары привыкли к темноте, она увидела, что вдоль бегущих рядов
шелка кишат блестящие панцири. На передних конечностях  прядильщиков  имелся
гребнеобразный нарост, а сбоку от него - некое подобие большого пальца.  Они
сноровисто перебирали тончайшие волокна,  а  потом  пускали  в  ход  средние
конечности и молниеносно скручивали нить, которая уходила через узкую щель в
соседнее  помещение.  Там,  за  перегородкой,  работали   красильщики.   Они
пропускали нить через дымящиеся котлы, потом через сушильный  шкаф  и  опять
сквозь узкий проем - в следующую мастерскую, увенчанную  куполом  и  залитую
солнечным светом. Это зрелище чем-то напоминало  храм  Лашимы  в  Кентосани.
Здесь творилось чудо: разноцветные нити  превращались  в  воздушный  узорный
шелк, равного которому не было во всей Империи.
   Мара стояла как зачарованная. Не связанная  жесткими  правилами  светских
условностей,  она  превратилась  в  любознательного   ребенка   и   засыпала
сопровождающего  вопросами.  Она  щупала   шелковую   материю,   восторгаясь
изысканными расцветками и тонким орнаментом. Ей  на  глаза  попался  готовый
рулон ткани в сине-охристых тонах. Она невольно представила, как подошел  бы
такой рисунок к рыжим волосам Кевина. Чем бы  ни  занималась  властительница
Акомы, ее мысли то и дело возвращались к невольнику-мидкемийцу.
   -  Пора  отправляться,  -  сказала  она  провожатому.  -  Мне  еще  нужно
проститься с королевой.
   Чо-джайны мыслили по-своему. Резкие перемены настроения считались  у  них
делом вполне естественным.
   Двигаясь по бесконечным темным лабиринтам, Мара размышляла  о  простом  и
размеренном существовании чо-джайнов. Эти создания, спрятанные  под  черными
панцирями,  жили  сегодняшним  днем  и  полностью  подчинялись  воле   своей
королевы, которая, в свою очередь, заботилась только о благополучии улья.
   На этот раз, вопреки обыкновению,  правительница  не  стала  выспрашивать
секреты  шелкопрядов  и  даже  не  наведалась  в  детскую,  где  только  что
вылупившиеся чо-джайны учились делать первые шаги на шатких ножках.
   На пересечении двух широких коридоров, где начинался спуск в  королевские
покои, ей преградил путь острейший край панциря, который в  бою  не  уступал
кованому мечу. Мара решила не рисковать и  сразу  остановилась,  хотя  и  не
поняла, что стряслось.
   - Госпожа Акома, - протяжно заговорил офицер и присел перед Марой с такой
же почтительностью,  с  какой  подобало  приветствовать  королеву.  Тут  она
увидела, что это Лакс'л, полководец улья.
   Мара успокоилась и ответила на его приветствие.
   - Твоей королеве от меня что-нибудь требуется? Лакс'л вытянулся и  замер,
как статуя. Спешащие по своим делам чо-джайны ручейками обтекали  и  его,  и
гостью.
   - Моей королеве ничего от тебя не  требуется.  Она  желает  тебе  доброго
здоровья. Мне приказано доложить, что из твоих владений прибыл посланник  со
срочным донесением. Он ожидает снаружи.
   Мара огорченно вздохнула. На утро у нее не было намечено никаких дел; все
встречи она перенесла на вечер, чтобы предварительно  обсудить  с  Джайкеном
план продажи нидр.  Наверное,  произошло  что-то  непредвиденное,  ибо  Игра
Совета в летние месяцы обычно затихала  -  правителей  поглощала  забота  об
урожае.
   - Придется сейчас же возвращаться  домой,  -  с  сожалением  сказала  она
чо-джайну. - Будь добр, передай королеве мои извинения.
   Военачальник склонил голову, покрытую шлемом:
   - Королева также надеется, что в твоих владениях  не  случилось  никакого
несчастья. - Он махнул  провожатому;  Мара  не  успела  опомниться,  как  ее
развернули в другую сторону и, слегка подталкивая, повели наверх.
   Выйдя из  улья,  она  зажмурилась  от  слепящего  солнца.  Неподалеку  от
носильщиков стояли двое офицеров. В одном из них Мара узнала Ксалчи, который
недавно получил от Кейока повышение за воинскую  доблесть,  проявленную  при
защите торгового каравана. Второй  был  не  кто  иной,  как  Люджан,  -  его
издалека выдавал пышный  плюмаж  командира  авангарда.  Мара  встревожилась:
обычно Люджан присылал с донесением кого-нибудь из младших офицеров, а то  и
простого скорохода. Она рассеянно отпустила  провожатого  и  заторопилась  к
своим.
   - Приветствую тебя, госпожа, - торопливо поклонился Люджан и отвел  ее  в
сторону от нескончаемого потока чо-джайнов. - К  тебе  просится  гость.  Это
Джиро Анасати; он прибыл проездом в Сулан-Ку  и  готов  выполнить  поручение
своего отца Текумы,  который  не  решился  доверить  столь  щекотливое  дело
обыкновенному посыльному.
   По лбу Мары пробежала тень.
   - Возвращайся и отправь гонца  в  Сулан-Ку,  -  распорядилась  она.  -  Я
непременно приму Джиро.
   Проводив госпожу до  паланкина,  Люджан  заспешил  по  дороге  к  имению.
Носильщики взялись за шесты, и процессия, возглавляемая Ксалчи, двинулась  в
ту же сторону.
   - Прибавьте шагу, - приказала Мара сквозь полог.
   Еще до ее замужества древний род Анасати враждовал с Акомой. Теперь, видя
в ней виновницу гибели Бантокапи, они возненавидели ее еще  сильнее.  Только
их общий потомок, маленький Айяки, сын Бантокапи и  внук  Текумы,  удерживал
обе семьи от вооруженного столкновения. Текуме ничего не стоило убрать  Мару
с дороги, чтобы объявить себя регентом Акомы до совершеннолетия Айяки.
   Вести, которые нельзя было доверить простому  посыльному,  не  предвещали
ничего хорошего. Мара  почувствовала  предательский  холодок  в  груди.  Она
всегда отдавала должное своим врагам, и отсутствие видимой угрозы  не  могло
усыпить ее бдительность. Она  настраивала  себя  на  трудный  разговор.  Для
встречи Джиро ей предстояло выставить пять  сотен  воинов  да  еще  почетный
караул из дюжины офицеров - иначе не миновать обиды.
   Мара склонила голову на  подушку.  Даже  в  тонком  шелковом  платье  она
изнемогала от жары.  Занятая  делами,  от  которых  могла  зависеть  вся  ее
дальнейшая  жизнь,  она  все  равно   терзалась   неотступными   мыслями   о
варваре-невольнике. Сейчас он стоял  -  под  палящим  солнцем  и  командовал
работниками, возводящими